Филострат. «Жизнь софистов» I. 1 page

1. Начало древнейшей софистике положил леонтинец Горгий среди фессалийцев… Повидимому, Горгий положил начало произносимой экспромптом речи. А именно, придя в афинский театр, он отважился сказать: «Предлагайте (любую тему)» и он первый рекомендовал это рискованное дело, хвастаясь, что он, конечно, все знает и может обо всем говорить без (всякой) подготовки.

2. Свида. Горгий, сын Хармантида, родом из Леонтии, оратор, ученик Эмпедокла, учитель Пола Агригентского, Перикла, Исократа и Алкидаманта из Элеи, который был его преемником по руководству школой. Он был братом врача Геродика (А 2 а).

Он первый ввел в тот вид образования, который готовит ораторов (специальное обучение) способности и искусству говорить и первый стал употреблять тропы [Употребление слов в переносном смысле], метафоры, аллегории, превратное соединение слов, применение слов в несобственном смысле, инверсии [Грамматическая фигура, переставляющая порядок слов], вторичные удвоения, повторения, апострофы [Риторическая фигура, когда говорящий обращается с речью к олицетворенному предмету или к отсутствующему предмету] и парисосы [Парисос — симметрическое соответствие двух частей периода]. Он взимал плату с каждого из учеников в размере 100 мин. Прожил он 109 лет и написал много сочинений.

3. Диоген. VIII 58. 59. Эмпедокл был также врачем и превосходнейшим оратором. По крайней мере, его учеником был Горгий Леонтинский, муж выдающийся в ораторском искусстве и составивший сочинение по теории этого искусства… Он, как говорит Сатир, рассказывал, что он сам присутствовал, когда Эмпедокл чародействовал.

4. Диодор XII. 53,1 след. (При архонте Эвклесе 427 г.). В это время в Сицилии леонтинцы, бывшие переселенцами из Халкиды, родственные афинянам, как раз подверглись нападению со стороны сиракузян. Теснимые неприятелем и вследствие подавляющего превосходства сиракузян, подвергаясь опасности быть завоеванными ими, они отправили послов в Афины с целью (испросить) у (афинского) народа возможно скорейшей помощи и спасения своего города от (угрожавших) ему опасностей…

Во главе (этого) посольства стоял оратор Горгий, весьма превосходивший всех без исключения силою (своего) слова. …Он первый стал употреблять фигуры, (а именно) антитезы [Антитезы («противоположения») риторические фигуры, представляющие собой противопоставления противоположностей (противопоставляются отдельные слова, группы слов и целые фразы)], исоколы [Исокол («равенство колонов») - построение речи из частей, заключающих в себе приблизительно одинаковое количество слогов], паризы [Паризы («приблизительные равенства») - риторическая фигура, в которой число слогов в двух частях не вполне одинаково, но кажется одинаковым благодаря тому, что долгота слогов в одном колене возмещает количество их в другом], одинаковые окончания и некоторые другие (приемы) в том же роде. (Все эти приемы) в то время вследствие новизны их имели успех у слушателей, в настоящее же время они кажутся неестественными, часто осмеиваются и считаются страдающими избытком (риторических ухищрений). …Наконец, убедив афинян оказать леонтинцам военную помощь и вызвав в Афинах восторг к (своему) ораторскому искусству, Горгий возвратился в Леонтины.

Аристофан «Птицы» 1694. Есть в Фанах [Мыс и гавань на юге Хиоса] у клепсидры лукавый род, состоящий из кормящих себя языком [О продажных ораторах], которые своими языками сеют, жнут, собирают плоды и срывают смоквы [Игра слов: по-гречески одно к тоже слово значит «срывают смоквы» и «ябедничают», «клевещут»]. Варвары родом - Горгий и Филиппы, и из-за этих-то кормящихся (своим) языком Филиппов всюду в Аттике отрезывают язык.

Павсаний VI, 17,7 след. И Горгия Леонтинского можно увидеть. Эвмолп, внук Диекрата, бывшего в супружестве с сестрою Горгия, сообщает, что он пожертвовал изображение (Горгия) в Олимпию (8). Этот Горгий был сын Харманида. Передают, что он первый восстановил занятие ораторским искусством, на которое вовсе перестали обращать внимание и которое едва не пришло в забвение у людей. Говорят, что Горгий прославился благодаря своим речам на Олимпийском празднике и что он достиг старости одновременно с Тисием у афинян. (9). Но большого почета, чем он, достиг у афинян Горгий.

Ясон, бывший тираном в Фессалии (380–370 гг.), переманил к себе этого мужа, желая лишить училище Поликрата в Афинах наивысшей славы, которой оно пользовалось. Прожил он (Горгий), говорят, 105 лет. Х 18 7. В Дельфах имеется позолоченное изображение, подношение Горгия из Леонтии, изображен сам Горгий. Ср. Атеней XI 505 Д и (Дион) 37,28.

Цицерон «Об орат. III, 32,129. Ему (Горгию) был оказан Грецией столь великий почет, что ему одному лишь из всех была воздвигнута в Дельфах не позолоченная, но настоящая золотая статуя.

Плиний Е. И. ХХХIII 83. Из людей первых целиком вылитую из золота статую поставил себе в Дельфах в храме Горгий Леонтинский около 70 (?) олимпиады [Число испорчено. Бергк исправляет на «80», т. е. 420 г. до нашей эры]. Столь велик был доход, который приносило преподавание ораторского искусства.

Надпись 875 а р. 534 Кайбель (относится к началу IV века, найдена в Олимпии в 1876 г.). Сын Хармантиды Горгий Леонтинский.

а. Деикрат был женат на сестре Горгия; от нее у него родился Гиппократ; от Гиппократа Эвмолп, который пожертвовал это изображение по мотивам двоякого рода: в интересах образования и из родственных чувств (к Горгию). в. Еще никто из смертных не изобрел более прекрасного искусства, чем (искусство) Горгия, состоящее в том, чтобы упражнять душу для состязаний в совершенстве. Его (Горгия) изображение выставлено н пещерах Аполлона не в качестве примера богатства, но как образец благочестивого образа мыслей.

Квинтилиан III 1,8 след. Древнейшие писатели по теории искусств - сицилийцы Коракс и Тисий, за ними следовал уроженец того же острова Горгий Леонтинский, ученик, как передают, Эмпедокла. Вследствие весьма продолжительной жизни (а именно, он прожил 109 лет) Горгий пользовался славой одновременно со многими (лицами) и поэтому он являлся соперником и тех, о которых я выше сказал, и пережил Сократа.

Атеней XI 505 Д. Передают, что Горгий, прочитав носящий его имя диалог, сказал своим друзьям: «Ну и мастер же Платон зубоскалить».

Исократ 15, 155 след. Составивший себе весьма крупное состояние леонтинец Горгий жил в Фессалии в то время, когда (эта страна) экономически наиболее процветала во (всей) Греции. (Там) он прожил наибольшую часть своей жизни и (там) был занят этим своим обогащением (156). Впрочем, он не имел постоянного местопребывания ни в одном городе, не делал трат на общественные дела и не должен был платить налогов и, кроме того, он не был женат и не имел детей, но был свободен и от этой общественной повинности, которая является самой длительной и требующей наибольших издержек. Настолько превзойдя (всех) остальных в отношении накопления богатств, он оставил после себя одних только статеров (золотых монет) тысячу.

Платон «Менон» 70 А В. Менон! Раньше фессалийцы славились среди греков и служили предметом их восхищения за искусство в верховой езде и богатство, а теперь, как мне кажется, они славятся и мудростью; ныне граждане Лариссы нисколько не хуже твоего приятеля Аристиппа. Этим вы обязаны Горгию. И в самом деле, прибыв в ваш город, он завербовал в любители мудрости самых первых (по знатности лиц) из дома Алевадов, к которому принадлежит твой друг Аристипп, а также из прочих фессалийцев. Он-то и привил вам эту привычку самоуверенно с треском отвечать, какой бы вопрос кто бы ни задал, как подобает знающим. Так и сам он предлагал каждому желающему из греков задавать какие угодно вопросы и никому не отказывал в ответе.

Платон «Менон» 95 С. Я люблю Горгия, Сократ, больше всего за то, что от него никогда не услышишь подобного обещания (т. е. обещания быть учителем добродетели); напротив, он и над другими смеется, когда слышит (такого рода) обещания. Но, по его мнению можно и должно учить прекрасно говорить («сделать мастерами слова»).

Платон «Горгий» 456 В. Много раз случилось мне (Горгию) с братом (врачем Геродиком см. А 2 а) и другими врачами навещать какого-нибудь больного, который либо не хотел пить лекарства, либо не позволял врачу делать операцию или прижигание. В то время как врач не мог убедить (больного), мне это удавалось при помощи не другого (какого-либо) искусства, а (именно) риторики.

Филострат. Жизнь софистов. I введение. Горгий, осмеивавший Продика за то, что тог повторял старое и много раз сказанное, пользовался (всяким) удобным случаем (для этого). И у него (самого) не было недостатка в недоброжелателях.

Платон «Филеб» 58 А. Я слышал часто, как Горгий (утверждал, что искусство убеждать (людей) много выше всех искусств, так как оно делает всех своими рабами по доброй воле, а не по принуждению.

Платон «Горгий» 453 А. Поскольку я понимаю, ты, Горгий, говоришь, что риторика есть «творец убеждения» и что все ее дело и ее сущность сводится к этому. 455 А. Итак, как видно, риторика есть творец убеждения, представляющего собой предмет (простой) веры, а не предмет науки, обучающей тому, что справедливо и что несправедливо".

Цицерон Орат. 52,175 (Такт). Первым изобретателем был Трасимах, все сочинении которого являются даже чересчур подчиненными мере. Ибо присоединение равного к равному и сходные окончания, а также отнесение противоположного к противоположному, (все эти приемы), которые сами собою, хотя бы ты (сознательно) этого не старался делать, производят почти всегда мерное падение речи, впервые изобрел Горгий, но ими он пользовался слишком неумеренно. 176. Горгий же имел слишком сильную страсть к этому роду (ораторских украшений) и чрезмерно злоупотреблял этими «забавами» (ибо так он сам их расценивает). Правда, когда Исократ в юности слышал Горгия, бывшего тогда, уже стариком, последний пользовался (выше указанными приемами) уже более умеренно.

Фрагменты

«О несуществующем» или «О природе»

Исократ 10,3. В самом деле, разве кто-нибудь мог бы превзойти Горгия, дерзнувшего говорить, что ничто из существующего не существует, или Зенона, пытавшегося доказывать, что одно и то же возможно и, наоборот, невозможно? 15, 268. Учения древних софистов, из которых один сказал, что бытие по количеству бесконечно… Парменид и Мелисс (что бытие) едино, Горгий же (что) совершенно нет никакого бытия.

Секст «Против математиков» VII 65 след.Из той же самой группы (философов) Горгий Леонтинский предводительствовал отрядом отрицавших критерий (истины) на основании иных соображений, чем (какие были) у Протагора и его последователей. А именно, в сочинении, носящем заглавие «О несуществующем, или о природе», он устанавливает три главных положения, непосредственно следующих одно за другим. Одно (положение) - именно первое - (гласит), что ничто не существует; второе - что, если (что-либо) и существует, то оно непознаваемо для человека; третье -что, если оно и познаваемо, то все же, по крайней мере, оно непередаваемо и необъяснимо для ближнего.

(66)

О том, что ничто не существует, он рассуждает следующим образом. Ведь если (что-нибудь) существует, то оно есть или бытие, или небытие, или и бытие и небытие (то и другие вместе). Не существует ни бытие, как он (далее) будет доказывать, ни небытие, как он будет убеждать, ни бытие с небытием, как он будет учить. Итак, ничто не существует.

(67)

И в самом деле, небытие не существует. Ибо если небытие существует, то оно будет вместе существовать и не существовать. Ведь поскольку оно мыслится несуществующим, оно не будет существовать, но поскольку небытие есть, оно, наоборот, будет существовать.

Но совершенно бессмысленно, чтобы что-нибудь вместе существовало и не существовало. Итак, небытие не существует. И, кроме того, если небытие существует, то бытие не существует. Ибо они противоположны друг другу, и если небытию случилось быть, то бытию придется не быть. Но бытие, конечно, существует, (поэтому) небытие не будет существовать.

(68)

И однако, бытие также не существует. Ибо если бытие, существует, то оно или вечно, или возникло, или вечно и вместе возникло (и то и другое). Но оно, как мы (далее) покажем, ни вечно, ни возникло, и ни то, ни другое вместе. Следовательно, бытие не существует. Ибо если бытие вечно (ведь должно начать с этого), то оно не имеет никакого начала.

(69)

В самом деле, все возникающее имеет какое-либо начало, вечное же, существуя невозникшим, не имело начала. Не имея же начала, оно бесконечно. Если же оно бесконечно, то оно-нигде. Ибо если оно где-нибудь, то то, в чем оно есть, отлично от него н таким образом бытие, поскольку оно чем-то объемлется, не будет более бесконечным. В самом деле, объемлющее больше объемлемого, бесконечного же ничто не (может быть) больше; следовательно, бесконечное не находится нигде.

(70)

Однако оно не содержится и в самом себе. Ибо (в этом случае) тождественным будет то, в чем (что-нибудь), и то, что в самом себе, и бытие станет двумя (сущностями): местом и телом. А именно, то, в чем (что-нибудь), есть место, а то, что в самом себе, есть тело. Не это бессмыслица (чтобы место и тело были тождественны). Итак, бытие не находится и в самом себе. Таким образом если бытие вечно, оно бесконечно; если же бесконечно, то оно - нигде; если же нигде, то не существует. Следовательно, если бытие вечно, то оно совершенно не существует.

(71)

Но и в том случае, если бытие возникло, оно не может существовать. Ведь если оно возникло, то оно возникло или из бытия или из небытия. Но из бытия оно не возникло. Ибо если бытие существует, то оно не возникло, но уже существует. И из небытия (оно также не могло возникнуть). Ибо небытие нe может ничего породить вследствие того, что то, что способно производить что-либо, необходимо должно быть причастным какому-нибудь бытию. Следовательно, бытие также и не возникло.

(72)

На тех же самых основаниях (бытие не есть) и, то и другое вместе, (т. е.) вечное и вместе возникшее. Ибо эти (предикаты) уничтожают друг друга, и если бытие вечно, то оно не возникло, и если возникло, то не вечно. Следовательно, если бытие ни вечно, ни возникло, ни то и другое вместе, то бытие существовать не может.

(73)

И сверх того, если оно существует, то оно есть или единое или многое. Но, как будет (далее) доказано, оно не есть ни единое, ни многое. Следовательно, бытие не существует. Ибо если оно единое, то оно есть либо количество, либо непрерывность, либо величина, либо тело. Но чем бы из (всего) этого оно ни было, оно не есть единое. Но, будучи каким-либо количеством, оно будет делиться (на части); будучи же непрерывным, оно будет рассекаться (на отдельные части). Подобным же образом и то, что мыслится как величина, не будет неделимым. Будучи же телом, оно будет трехмерным. А именно, оно будет иметь длину, ширину и глубину. Но нелепо утверждать, что бытие не состоит из этих (вещей). Следовательно, бытие не есть единое.

(74)

Но оно не есть и многое. Ибо если оно не есть единое, то оно не есть и многое. В самом деле, множество есть соединение отдельных единиц; поэтому с уничтожением единого уничтожается вместе и многое. Отсюда очевидно, что и бытие не существует, и небытие не существует.

(75)

Легко доказать, что то и другое вместе, (т. е.) бытие с не бытием, (тоже) не существуют. Ибо если небытие существует и бытие существует, то небытие будет тождественно о бытием, поскольку это касается существования. И поэтому и первое и второе из них не существует. Действительно, что небытие не существует, это бесспорно. Но было доказано, что бытие тождественно с ним. И оно, следовательно, не будет существовать.

(76)

Но если бытие тождественно с небытием, то оба они вместе не могут существовать. Ибо если то и другое сосуществуют, то они не одно и то же; и если (и то и другое) одно и то же, то (нельзя сказать, что существуют) они оба вместе. Отсюда следует, что ничего не существует. Ибо если ни бытие не существует, ни небытие, ни оба они вместе, а помимо их ничего (нельзя) мыслить, то не существует ничего.

(77)

Но даже если бы что-нибудь и существовало, оно было бы для человека неизвестным и непознаваемым, (как это) сейчас должно быть доказано. А именно, если то, что мыслится, говорит Горгий, не есть (тем самым) существующее, то бытие не есть то, что мыслится. Это логически правильно. Ибо подобно тому, как если бы (предметы), которые мыслятся, были бы белыми, то отсюда вытекало бы, что белое есть то, что мыслится, точно так же если бывает, что то, что мыслится, не существует, то отсюда с необходимостью вытекает, что существующее не есть то, что мыслится.

(78)

Именно поэтому здравомысленно и логически последовательно утверждение: «Если то, что мыслится, не есть существующее, то бытие не есть то, что мыслится». Между тем то, что мыслится, (это следует заранее отметить) не есть существующее, как мы докажем. Следовательно, бытие не есть то, что мыслится. И действительно, то, что мыслимое не есть существующее, это очевидно.

(79)

Ибо если мыслимое есть существующее, то все мыслимое существует, где бы кто что ни помыслил. Это совершенно противоречит здравому смыслу. Ведь если кто-нибудь мыслит человека летающим или колесницы едущими по морю, то отнюдь (это не значит, что и на самом деле) в тот час человек летит или колесницы едут по морю. Таким образом мыслимое не есть сущее.

(80)

Сверх того, если мыслимое есть сущее, то небытие не может мыслиться. Ибо противоположным (вещам) присущи противоположные (свойства), а небытие противоположно бытию. И поэтому во всех отношениях если бытию свойственно мыслиться, то небытию будет свойственно не мыслиться. И это нелепость. Ведь Сцилла и Химера и многие из несуществующих (вещей) мыслятся. Следовательно, бытие не есть то, что мыслится.

(81)

И подобно тому как те (вещи), которые видятся, называются видимыми вследствие того, что их видят, и то, что слышится, называется слышимым, потому что его слышат, и мы не отбрасываем видимое за то, что оно не слышится, и не пренебрегаем слышимым за то, что оно не видится (ибо о каждом из них должно судить по его собственному ощущению, а не по чужому), точно также и мыслимое будет существовать и в том случае, если оно не видится зрением и не слышится слухом, потому что его надо брать с точки зрения его собственного критерия.

(82)

Итак, если кто-нибудь мыслит, что колесницы едут по морю и не видит их, то он, (все же) должен верить, что существуют колесницы, едущие по морю. А это нелепость. Следовательно бытие не есть то, что мыслится и понимается.

(83)

Но даже если бы оно понималось, его нельзя было бы передать другому. Ибо если существующие (вещи), которые представляют собой внешние субстраты, видимы, слышимы и вообще ощущаемы, (причем) из них видимые (вещи) схватываются зрением, слышимые слухом и не наоборот, то каким образом эти (вещи) могут сообщаться другому?

(84)

Ведь то, посредством чего мы сообщаем, есть слово, слово же не есть субстрат и бытие. Следовательно, мы сообщаем ближним не то, что существует, но слово, которое отлично от субстратов. Итак, подобно тому, как видимое не может стать слышимым и, наоборот, точно также обстоит дело и с нашим словом, так как бытие лежит вне нас.

(85)

Не будучи же сущим, слово (в своем значении) не может быть, показано другому. И в самом деле, говорит он, слово (его смысл) образуется от доходящих к нам внешних вещей, т. е. от ощущаемых (вещей). Ибо от попадания (в наш орган вкуса) вкусового вещества возникает у нас слово, произносимое для обозначения этого качества, а от знакомства с цветом-слово для обозначения цвета. Если же это так, что слово не представляет (не отражает) внешнюю вещь, то внешняя вещь открывает (смысл обозначающего его слова).

(86)

И в самом деле, нельзя говорить, что как видимые и слышимые (вещи) суть субстраты, так и слово, так что из его субстрата и бытия могут быть открываемы субстрат и бытие (обозначаемой им вещи). Ибо даже если слово и есть субстрат, но (и тогда) оно отличается от субстратов прочих и (в частности) весьма сильно отличаются видимые тела от слов. Ведь посредством иного органа познается видимое, и посредством другого - слово. Следовательно, слово не открывает многих субстратов, подобно тому как и те не раскрывают природы друг друга.

(87)

Итак, на основании таких апорий (неразрешимых трудностей) у Горгия уничтожается критерий истины, поскольку это зависит от разрешения этих самых апорий. А именно, так как по природе своей ничто не существует, не может познаваться, и не может быть передаваемо другому, то не может быть никакого критерия (истины).

ПЛАТОН

Платон (428/427 до н.э. - 348/347 до н.э.), выдающийся древнегреческий философ. Создатель первой в европейской культуре целостной и системной философской концепции. Ее ядром является концепция мира идей — эйдосов. Мир идей есть не что иное, как вечно пребывающий в равенстве самому себе тезаурус абсолютных и в своем совершенстве неизменных эталонов конкретных вещей. Способом бытия идеи является ее воплощенность во множестве материальных предметов, существующих в качестве слепков с нее и запечатлевающих в себе ее образ. Критерием и атрибутом воплощенности оказывается телесность, а потому для для становления мира необходимо и субстанциальное начало — материя как «воспреемница» и «кормилица» вещей. Демиург, таким образом, не творит из ничего, но лишь конституирует, структурируя, оформляя и одновременно одушевляя материально-материнское начало. Выступал сторонником гносеологического оптимизма: постижение абсолютного совершенства идей возможно и в условиях пребывания субъекта среди воплощенных подобий. Возможность познавательного процесса обеспечивается допущением припоминания душою некогда созерцаемых ею в собственном невоплощенном (небесном состоянии) чистых идей. В области морально-психологической проблематики основывался на дифференциации трех составляющих души: аффективной, волевой и рассудочной («вожделение» и «пыл» как два «коня» души, которыми правит «возница» - разум), чему соответствуют такие фундаментальные добродетели, как воздержанность, мужество и мудрость. Идеальное государство должно быть структурно изоморфно разумной душе и складывается, соответственно, из таких социальных групп, как ремесленники, воины и правители-стражи; в качестве последних — в идеальном варианте государственного устройства — выступаю мудрецы-философы.

Публикуемые тексты приводятся по книге: Платон. Собрание соч. - Т. 1, 3, М., 1994. С. 654.

Фрагменты из диалога Платона «Государство» публикуются по изданию: Платон. Сочинения в 4 томах. Том 3.Ч.1 – СПб, 2007. С. 97-494.

Фрагменты из диалога Платона «Филеб» публикуются по изданию: Платон. Сочинения в 4 томах. Том 3.Ч.1 – СПб, 2007. С. 11-96.

ОНТОЛОГИЯ

Государство [О философах]

— Значит, если у человека отвращение к наукам, в особенности когда он молод и еще не отдает себе отчета в том, что полезно, а что — нет, мы не назовем его ни любознательным, ни философом, так же как мы не сочтем, что человек голоден и вожделеет к пище, если у него к ней отвращение: в этом случае он не охотник до еды, наоборот, она ему противна.

— Если мы так скажем, это будет правильно.

— А кто охотно готов отведать от всякой науки, кто с радостью идет учиться и в этом отношении ненасытен, того мы вправе будем назвать философом.

Тут Главкон сказал:

— Такого рода людей у тебя наберется много, и притом довольно нелепых. Ведь таковы, по-моему, все охотники до зрелищ: им доставляет радость узнать что-нибудь новое. Совершенно нелепо причислять к философам и любителей слушать: их нисколько не тянет к такого рода беседам, где что-нибудь обсуждается, зато, словно их кто подрядил слушать все хоры, они бегают на празднества в честь Диониса, не пропуская ни городских Дионисий, ни сельских. Неужели же всех этих и других, кто стремится узнать что-нибудь подобное или научиться какому-нибудь никчемному ремеслу, мы назовем философами?

— Никоим образом, разве что похожими на них.

— А кого же ты считаешь подлинными философами?

— Тех, кто любит усматривать истину.

— Это верно; но как ты это понимаешь?

— Мне нелегко объяснить это другому, но ты, я думаю, согласишься со мной в следующем...

— В чем?

— Раз прекрасное противоположно безобразному [постыдному], значит, это две разные вещи.

— Конечно.

— Но раз это две вещи, то каждая из них — одна?

— И это, конечно, так.

— То же самое можно сказать о справедливом и несправедливом, хорошем и плохом и ибо всех других видах: каждое из них — одно, но кажется множественным, проявляясь повсюду во взаимоотношении, а также в сочетании с различными действиями и людьми.

— Ты прав.

— Согласно этому я и провожу различие: отдельно помещаю любителей зрелищ, ремесел и дельцов, то есть всех тех, о ком ты говорил, и отдельно тех, о которых у нас сейчас идет речь и которых с полным правом можно назвать философами.

— А для чего ты это делаешь?

— Кто любит слушать и смотреть, те радуются прекрасным звукам, краскам, очертаниям и всему производному от этого, но их духовный взор не способен видеть природу красоты самой по себе и радоваться ей.

— Да, это так.

— А те, кто способен подняться до самой красоты и видеть ее самое по себе, разве это не редкие люди?

— И даже очень редкие.

— Кто ценит красивые вещи, но не ценит красоту самое по себе и не способен следовать за тем, кто повел бы его к ее познанию, — живет такой человек наяву или во сне, как ты думаешь? Суди сам: грезить — во сне или наяву — не значит ли считать подобие вещи не подобием, а самой вещью, на которую оно походит?

— Конечно, я сказал бы, что такой человек грезит.

— Далее. Кто в противоположность этому считает что-нибудь красотой самой по себе и способен созерцать как ее, так и всё причастное к ней, не принимая одно за другое, — такой человек, по-твоему, живет во сне или наяву?

— Конечно, наяву.

— Его состояние мышления мы правильно назвали бы познаванием, потому что он познает, а у того, первого, мы назвали бы это мнением, потому что он только мнит.

— Несомненно.

— Дальше. Если тот, о ком мы сказали, что он только мнит, но не познаёт, станет негодовать и оспаривать правильность наших суждений, могли бы мы его как-то унять и спокойно убедить, не говоря открыто, что он не в своем уме?

— Это следовало бы сделать.

[Философ познает не мнения, а бытие и истину]

— Ну, посмотри же, что мы ему ответим. Или, если хочешь, мы так начнем его расспрашивать (уверяя при этом, что мы ничего против него не имеем, наоборот, с удовольствием видим человека знающего): "Скажи нам, тот, кто познаёт, познаёт нечто или ничто?" Вместо него отвечай мне ты.

— Я отвечу, что такой человек познаёт нечто.

— Нечто существующее или несуществующее?

— Существующее. Разве можно познать несуществующее!

— Так вот, с нас достаточно того, что, с какой бы стороны мы что-либо ни рассматривали, вполне существующее вполне познаваемо, а совсем не существующее совсем и непознаваемо.

— Да, этого совершенно достаточно.

— Хорошо. А если с чем-нибудь дело обстоит так, что оно то существует, то не существует, разве оно не находится посредине между чистым бытием и тем, что вовсе не существует?

— Да, оно находится между ними.

— Так как познание направлено на существующее, а незнание неизбежно направлено на несуществующее, то для того, что направлено на среднее между ними обоими, надо искать нечто среднее между незнанием и знанием, если только встречается что-либо подобное.

— Совершенно верно.

— А называем ли мы что-нибудь мнением?

— Конечно.

— Это уже иная способность, чем знание, или та же самая?

— Иная.

— Значит, мнение направлено на одно, а знание — на другое, соответственно различию этих способностей.

— Да, так.

— Значит, знание по своей природе направлено на бытие с целью постичь, каково оно? Впрочем, мне кажется, необходимо сперва разобраться вот в чем...

— В чем?

— О способностях мы скажем, что они представляют собой некий род существующего; благодаря им мы можем то, что мы можем, да и не только мы, но все вообще наши способности: зрение и слух, например, я отнесу к числу таких способностей, если тебе понятно, о каком виде я хочу говорить.

— Мне понятно.

— Выслушай же, какого я держусь относительно них взгляда. Я не усматриваю у способностей ни цвета, ни очертания и вообще никаких свойственных другим, вещам особенностей, благодаря которым я их про себя различаю. В способности я усматриваю лишь то, на что она направлена и каково ее воздействие; именно по этому признаку я и обозначаю ту или иную способность. Если и направленность, и воздействие одно и то же, я считаю это одной и той же способностью, если же и направленность, и воздействие различны, тогда это уже другая способность. А ты — как ты поступаешь?

Date: 2016-11-17; view: 431; Нарушение авторских прав