Златит. ляаплпотопиип

Келер описал чрезвычайно разнообразные формы «речевого об­щения» между шимпанзе. На первом месте должны быть постав­лены эмоционально-выразительные движения, очень яркие и бога­тые у шимпанзе (мимика и жесты, звуковые реакции). Далее идут выразительные движения социальных эмоций (жесты при привет­ствии и т. п.). Но и «жесты их, — говорит Келер, — как и их экс­прессивные звуки, никогда не обозначают и не описывают чего-либо объективного».

Животные прекрасно «понимают» мимику и жесты друг друга. При помощи жестов они «выражают» не только свои эмоциональ­ные состояния, говорит Келер, но и желания и побуждения, на­правленные на другие предметы. Самый распространенный способ в таких случаях состоит в том, что шимпанзе начинает то движе­ние или действие, которое оно хочет произвести или к которому хочет побудить другое животное (подталкивание другого живот­ного и начальные движения ходьбы, когда шимпанзе «зовет» его идти с собой; хватательные движения, когда обезьяна хочет у дру­гого получить бананы и т. д.). Все это — жесты, непосредственно связанные с самим действием.

Нас сейчас может интересовать установление трех моментов в связи с характеристикой речи шимпанзе. Первый: это связь речи с выразительными эмоциональными движениями, становящаяся особенно ясной в моменты сильного аффективного возбуждения шимпанзе, не представляет какой-либо специфической особенно­сти человекоподобных обезьян. Напротив, это скорее чрезвычайно общая черта для животных, обладающих голосовым аппара­том. И эта же форма выразительных голосовых реакций не­сомненно лежит в основе возникновения и развития человече­ской речи.

Второй: эмоциональные состояния представляют у шимпанзе сферу поведения, богатую речевыми проявлениями и крайне не­благоприятную для функционирования интеллектуальных реак­ций. Келер много раз отмечает, как эмоциональная и особенно аффективная реакция совершенно разрушает интеллектуальную операцию шимпанзе.

И третий: эмоциональной стороной не исчерпывается функция речи у шимпанзе, и это также не представляет исключительного свойства речи человекоподобных обезьян, также роднит их речь с языком многих других животных видов и также составляет не­сомненный генетический корень соответствующей функции челове­ческой речи. Речь — не только выразительно-эмоциональная реак­ция, но и средство психологического контакта с себе подобными. Как обезьяны, наблюдавшиеся Келером, так и шимпанзе Йеркса с совершенной несомненностью обнаруживают эту функцию речи. Однако и эта функция связи или контакта нисколько не связана с интеллектуальной реакцией, т. е. мышлением животного. Менее всего эта реакция может напомнить намеренное, осмысленное со­общение чего-нибудь или такое же воздействие. По существу, это

инстинктивная реакция или, во всяком случае, нечто, чрезвычай­но близкое к ней.

Мы можем подвести итоги. Нас интересовало отношение меж­ду мышлением и речью в филогенетическом развитии той и дру­гой функции. Для выяснения этого мы прибегли к анализу экс­периментальных исследований и наблюдений над языком и ин­теллектом человекоподобных обезьян. Мы можем кратко форму­лировать основные выводы.

1. Мышление и речь имеют различные генетические корни.

2. Развитие мышления и речи идет по различным линиям и независимо друг от друга,

3. Отношение между мышлением и речью не является сколь­ко-нибудь постоянной величиной на всем протяжении фило­генетического развития.

4. Антропоиды обнаруживают человекоподобный интеллект в одних отношениях (зачатки употребления орудий) и чело­векоподобную речь — совершенно в других (фонетика речи, эмоциональная и зачатки социальной функции речи).

5. Антропоиды не обнаруживают характерного для человека отношения — тесной связи между мышлением и речью. Одно и другое не является сколько-нибудь непосредственно свя­занным у шимпанзе.

6. В филогенезе мышления и речи мы можем с несомненностью констатировать доречевую фазу в развитии интеллекта и доинтеллектуальную фазу в развитии речи.

В онтогенезе отношение обеих линий развития — мышления и речи — гораздо более смутно и спутано. Однако и здесь, овер-шенно оставляя в стороне всякий вопрос о параллельности онто-и филогенеза или об ином, более сложном отношении между ними, мы можем установить и различные генетические корни, и различ­ные линии в развитии мышления и речи.

В последнее время мы получили экспериментальные доказа­тельства того, что мышление ребенка в своем развитии проходит доречевую стадию. На ребенка, не владеющего еще речью, были перенесены с соответствующими модификациями опыты Келера над шимпанзе. Келер сам неоднократно привлекал к эксперименту для сравнения ребенка. Бюлер систематически исследовал в этом отношении ребенка.

«Это были действия, — рассказывает он о своих опытах, — совершенно похожие на действия шимпанзе, и поэтому эту фазу детской жизни можно довольно удачно назвать шимпанзеподоб-ным возрастом-, у данного ребенка последний обнимал 10, 11-й и 12-й месяцы....В шимпанзеподобном возрасте ребенок делает свои первые изобретения, конечно, крайне примитивные, но в духовном смысле чрезвычайно важные» (Бюлер, 1924).

Что теоретически имеет наибольшее значение в этих опытах — это независимость зачатков интеллектуальных реакций от речи. Отмечая это, Бюлер пишет: «Говорили, что в начале становле-

ния человека стоит речь; может быть, но до него есть еще инстру­ментальное мышление, т. е. понимание механических соединений и придумывание механических средств для механических конеч­ных целей».

Доинтеллектуальные корни речи в развитии ребенка были ус­тановлены очень давно. Крик, лепет и даже первые слова ребенка являются стадиями в развитии речи, но стадиями доинтеллекту-альными. Они не имеют ничего общего с развитием мышления.

Общепринятый взгляд рассматривал детскую речь на этой сту­пени ее развития как эмоциональную форму поведения по преиму­ществу. Новейшие исследования (Ш. Бюлер и др. — первых форм социального поведения ребенка и инвентаря его реакций в первый год, и ее сотрудниц Гетцер и Тудер-Гарт — ранних реак­ций ребенка на человеческий голос) показали, что в первый год жизни ребенка, т. е. именно на доинтеллектуальной ступени раз­вития его речи, мы находим богатое развитие социальной функции речи.

Относительно сложный и богатый социальный контакт ребенка приводит к чрезвычайно раннему развитию «средств связи». С не­сомненностью удалось установить однозначные специфические ре­акции на человеческий голос у ребенка уже на третьей неделе жизни (предсоциальные реакции) и первую социальную, реакцию на человеческий голос на втором месяце. Равным образом смех, лепет, показывание, жесты в первые же месяцы жизни ребенка вы­ступают в роли средств социального контакта.

Мы находим таким образом у ребенка первого года жизни уже ясно выраженными те две функции речи, которые знакомы нам по филогенезу.

Но самое важное, что мы знаем о развитии мышления и речи у ребенка, заключается в том, что в известный момент, приходя­щийся на ранний возраст (около 2 лет) линии развития мышле­ния и речи, которые шли до сих пор раздельно, перекрещиваются, совпадают в своем развитии и дают начало совершенно новой фор­ме поведения, столь характерной для человека.

В. Штерн лучше и раньше других описал это важнейшее в пси­хологическом развитии ребенка событие. Он показал, как у ре­бенка «пробуждается темное сознание значения языка и воля к его завоеванию». Ребенок в эту пору, как говорит Штерн, делает величайшее открытие в своей жизни. Он открывает, что «каждая вещь имеет свое имя» (Штерн, 1922).

Этот переломный момент, начиная с которого речь становится интеллектуальной, а мышление — речевым, характеризуется дву­мя совершенно несомненными и объективными признаками, по ко­торым мы можем с достоверностью судить о том, произошел ли этот перелом в развитии речи. Оба этих момента тесно связаны между собой.

Первый заключается в том, что ребенок, у которого произо­шел этот перелом, начинает активно расширять свой словарь, свой

запас слов, спрашивая о каждой новой вещи: как это называет­ся. Второй момент заключается в чрезвычайно быстром, скачко­образном увеличении запаса слов, возникающем на основе актив­ного расширения словаря ребенка.

Как известно, животное может усвоить отдельные слова чело­веческой речи и применять их в соответствующих ситуациях. Ре­бенок до наступления этого периода также усваивает отдельные слова, которые являются для него условными стимулами или за­местителями отдельных предметов, людей, действий, состояний, желаний. Однако в этой стадии ребенок знает столько слов, сколь­ко ему дано окружающими его людьми.

Сейчас положение становится принципиально совершенно иным. Ребенок сам нуждается в слове и активно стремится овла­деть знаком, принадлежащим предмету, знаком, который служит для называния и сообщения. Если первая стадия в развитии дет­ской речи, как справедливо показал Мейман, является по своему психологическому значению аффективно-волевой, то начиная с этого момента речь вступает в интеллектуальную фазу своего раз­вития. Ребенок как бы открывает символическую функцию речи.

Здесь нам важно отметить один принципиально важный мо­мент: только на известной, относительно высокой стадии развития мышления и речи становится возможным «величайшее открытие в жизни ребенка». Для того чтобы «открыть» речь, надо мыслить.

Мы можем кратко, формулировать наши выводы:

1. В онтогенетическом развитии мышления и речи мы также находим различные корни того и другого процесса.

2. В развитии речи ребенка мы с несомненностью можем кон­статировать «доинтеллектуальную стадию», так же как и в развитии мышления —- «доречевую стадию».

3. До известного момента то и другое развитие идет по различ­ным линиям независимо одно от другого.

4. В известном пункте обе линии пересекаются, после чего мы­шление становится речевым, а речь становится интеллекту­альной.

Мы подходим к формулировке основного положения всей на­шей статьи, положения, имеющего в высшей степени важное, ме­тодологическое значение для всей постановки проблемы. Этот вы­вод вытекает из сопоставления развития речевого мышления с развитием речи и интеллекта, как оно шло в животном мире и в самом раннем детстве по особым, раздельным линиям. Сопостав­ление это показывает, что одно развитие является не просто пря­мым продолжением другого, но что изменился и самый тип раз­вития. Речевое мышление представляет собой не природную, на­туральную форму поведения, а форму общественно-историческую и потому отличающуюся в основном целым рядом специфических свойств и закономерностей, которые не могут быть открыты в на­туральных формах мышления и речи.

МЫСЛЬ И СЛОВО

Date: 2016-11-17; view: 280; Нарушение авторских прав