Двумя месяцами раньше 23 page

Нужна помощь. Найди людей.

Животные прячутся от всех, когда болеют, ибо показывать слабость — в итоге означает навлечь на себя смерть. Однако особые отношения между человеком и собакой — в этом смысле уникальное исключение. Дамиан понимал: хоть он и не может помочь Элизабет, он тем не менее за нее в ответе и потому должен что-то предпринять. Голос требовал оставить ее здесь и пойти к людям за помощью. Дамиан сопротивлялся, вылезал и возвращался в «нору», изнывая от беспокойства. Он не хотел бросать свою спутницу. Кроме того, опыт подсказывал, что люди в большинстве своем — Плохие. Он продолжал метаться, совершенно измученный приступами беспокойства.

Опустилась тьма, и пес вернулся в дыру между бревнами. Его человек больше не говорил с ним, когда пес толкал его и лизал. Несколько минут он кружил вокруг лежащего ничком тела, потом лег рядом, прижавшись поплотнее. Элизабет инстинктивно подняла руку и притянула его ближе к себе. Ее тело было холодней, чем у него.

Дамиан проснулся и понял, что Элизабет не отвечает на его толчки. Она едва ли была в сознании, лихорадка сменилась гипотермией, и пес остался наедине со своими страхами. Он выбрался из-под бревен, все еще не решив, как ему справиться с этим Плохим Положением. Мысли естественным образом обратились к Севиллу. Если бы мужчина пришел, он бы дал нужные команды, он мог бы восстановить порядок. Дамиан сидел возле неподвижного, холодного тела Элизабет, обвив хвостом ее ноги, и очень хотел, чтобы пришел этот человек.

Ближе к вечеру пес совершенно лишился присутствия духа. Снова поднялся холодный ветер. Дамиан сидел снаружи у входа в укрытие, где лежала Элизабет, дрожал и щурился от влажного ветра.

— Иди! — говорил Голос. — Помоги ей. Найди человека. Человек должен прийти сюда.

В конце концов, у него не осталось выбора. Он чувствовал, что сидеть здесь — Очень Плохо; он должен что-нибудь сделать. Пес потрусил прочь от склада к восточной части мыса. Люди слишком долго контролировали все его действия, и теперь он чувствовал себя неуверенно от своей странной и неприветливой свободы.

Если Том не принимал участия в важном или требующем времени проекте, пару раз в неделю он старался уйти с работы пораньше. То есть задерживался не дольше чем на час. Уйти с работы в условленное время — в пять — было невозможно у такого работодателя, как Севилл. Такое случалось крайне редко. Но иногда, в основном — по пятницам, когда приезжала Кристина, Том мог поехать на пляж. Севилл не знал, куда он уходит, и ему не было до этого дела; то была личная жизнь Тома.

Том был одержим тремя великими страстями. Первая заключалась в том, чтобы оставаться незаменимым для человека, который стал для него прежде всего заменой отца, о которой юный Томас Оуэн так мечтал в детстве. Севилл походя использовал эту преданность так, как было удобно ему. Такой верный, сдержанный и неподкупный помощник — выгодное приобретение, и двое мужчин устраивали друг друга.

Второй страстью Тома была его евангелическая вера — простая, но глубокая. Молчаливый и скрытный на людях, Том удивлял прихожан своим страстным и восторженным тенором, когда пел соло перед своей конгрегацией, вознося хвалы Господу. Его считали местным сокровищем, и он переходил из храма в храм, делясь своим даром.

А третьей страстью были воздушные змеи. Занятие, которому он мог предаваться в одиночестве, и Том достиг в нем изрядного мастерства. С детских лет, когда в семье даже велосипед был недоступной роскошью, его привлекали требующие аккуратности и послушные летающие конструкции. В детстве это было хобби; теперь они стали «взрослыми игрушками». Его нынешние змеи были смоделированы профессионально; дорогие, тщательно собранные, они слушались каждого его движения.

Ему нравилось пустынное место на берегу — там всегда дул сильный ветер и почти не бывало людей. Он мог наблюдать полеты в полном одиночестве, но все же иногда, запуская змея около дровяного склада, не без толики тщеславия думал, что люди в домах и лодках на той стороне могут полюбоваться его искусством.

Снедаемый любопытством, он приехал в четверг. День закончился, ветер был хороший, но мысли его были далеки от змеев. Он думал о девушке. С тех пор, как он ее видел, прошло два дня, и Том не мог не спрашивать себя, что с нею случилось. Захочет ли она встретиться с ним здесь, как он предложил? Эта возможность тревожила его. О чем он думал? Что он мог бы — или должен — для нее сделать? Он очень надеялся, что она уже покинула штат.

Он пытался убедить себя, что она его враг. Босс, озабоченный ее поимкой и возвращением украденной собаки, забросил всю работу, чтобы найти их. Но Том не мог отделаться от взгляда Элизабет, которым она одарила его, увидев в машине Севилла. Ее голова в тот момент грациозно вздернулась, как у самки оленя, поймавшей взгляд охотника, который собирается ее убить. Она не убежала — она стояла испуганная, но гордая, не стыдясь того, что сделала. Его терзал страх, застывший в глазах этой девочки. Он не хотел быть охотником, это не его роль. И все-таки, прежде чем она ушла, ее страх немного утих и сменился теплотой, когда она поняла, что он ее не предал. А он побоялся ответить на эту теплоту. Опасная ситуация. Он знал, что в конце концов ему придется поймать девушку, выполняя долг перед работодателем. Лучше всего избегать ее — тогда не придется делать выбор.

Так почему же ты здесь, где она сможет тебя найти?

У него не было ответа на этот вопрос.

Он запустил своего лучшего змея, позволил ему подняться на сотню футов над землей, затем направил отвесно вниз. В десяти футах от земли змей резко остановился, сменил угол полета и медленно спланировал к земле, балансируя на хвосте, трепеща от отчаянного желания снова взлететь. Том позволил ему подниматься скачками все выше и выше, не отпуская. Гордый змей танцевал, как породистый скакун. Сдержанность его движений впечатляла тем более, чем сильнее он хотел вырваться на свободу

К счастью, когда Том заметил питбуля, хвост змея лежал на земле, потому что руки у парня тут же опустились. Змей с грохотом свалился на землю, лишенный всякого достоинства, проскользил еще несколько ярдов по ветру и упал на кусок плавника. Том стоял совершенно неподвижно, в ужасе уставясь на собаку, которая — так же без движения — сидела в пятидесяти футах и смотрела на него. Он не видел, откуда пришел пес. Не поворачивая головы, Том поискал глазами Элизабет. До сих пор пес при любой возможности ясно давал понять, что сближение между ним и Томом даже не рассматривается. Том сглотнул и снова оглядел горизонт в поисках Элизабет. Самое время ей появиться.

Пес не двигался больше минуты, Том не шевелился тоже. Он стоял всего в сорока футах от машины и прикидывал, сумеет ли добраться до нее, если побежит. Но не был уверен. Затем пес медленно двинулся к нему. Когда жуткая собака приблизилась, Том буквально примерз к месту, завороженный этим призраком. В двадцати футах собака остановилась, уставилась немигающим взглядом, шерсть на ее спине периодически поднималась дыбом и ложилась обратно. Том снова оглянулся на машину. Идиот, что позволил собаке подойти так близко. Теперь он ни за что не успеет добежать до машины. Но где Элизабет? А потом пес заговорил с ним — в первый раз.

— Люкс, — сказал он, — дём.

Том наклонил голову. Это нереально. Он много раз видел, как пес говорит, но теперь — теперь совсем другое. При Севилле пес просто реагировал на карточки, называя предметы, которые ему показывали. Том наблюдал случайно инициированную речь, однако в то, что происходило сейчас, было невозможно поверить. Пес говорил с ним, как человек. Или, возможно, как демон.

— Дём. Фу.

Почему пес так делает? Почему не бросился на него, хотя, очевидно, пытался сделать это с того самого дня, когда Том схватил Элизабет в его присутствии? Дамиан резко гавкнул несколько раз, а затем снова сказал:

— Люкс.

Том вдруг осознал, что понимает его. Пес хочет привести его к Элизабет? Могло ли такое быть? Все равно это казалось неестественным, и он не чувствовал никакого желания следовать за животным. Пес подошел немного ближе. Теперь он был всего футах в двенадцати. Пристально посмотрел на Тома, затем его голова дернулась в попытке выговорить слова, и он повторил:

— Дём. Люкс. Фу.

Том мешкал, пытаясь понять.

— Фу? Что это значит? Элизабет ранена? — спросил он, чувствуя себя глупо от того, что разговаривает с собакой.

Пес перебирал лапами, хвост его метался из стороны в сторону от радости, что его наконец поняли.

— Люкс! Дём!

Том тяжело сглотнул.

— Ну хорошо, — сказал он с сомнением. — Идем.

Когда он повернулся, чтобы подобрать змея, пес внезапно оказался сбоку. Взволнованный, танцуя передними лапами по песку, он, казалось, хотел поторопить Тома.

— Ладно, ладно, мне нужно сложить это все. — Краем глаза опасливо посматривая на пса, он разобрал змея и положил его в рюкзак. Потом повернулся к собаке. — Все, — сказал он, — пошли.

Облегчение Дамиана было беспредельно, он лаял от радости, носился кругами и мчался к дровяному складу, снова и снова оглядываясь. Том спрашивал себя, не свихнулся ли пес. Однако дальше тот побежал вперед деловой походкой, и Том потащился следом, пытаясь представить, что могло случиться с девушкой. Он молился, чтобы ничего серьезного не произошло, однако спешил — настойчивость собаки беспокоила его.

Питбуль вел его к складу бревен, между грудами стволов. Без всякого предупреждения пес исчез, затем появился снова, показывая проход между двумя большими бревнами в основании штабеля. Том, по-прежнему сомневаясь, попытался заглянуть внутрь.

— Она там?

— Люкс, — гавкнул пес и пропал в дыре.

Том встал на колени, все еще не веря, что Элизабет может находиться в таком сыром, опасном и тесном месте. Пришлось встать на четвереньки.

— О господи!

Девушка лежала скрючившись, не отвечая на поскуливания пса, который толкал и лизал ее. Вокруг нее были лужицы рвоты. Черты лица Элизабет заострились, кожа стала серо-голубой.

— Выйди отсюда, Дамиан, — твердо сказал Том. Троим там было слишком тесно. Пес быстро вылез, с облегчением услышав уверенную команду. Том подполз к Элизабет и проверил пульс. Зрачки расширены, но в слабо освещенном пространстве под бревнами это ни о чем не говорило. Ее руки и ноги окоченели и не гнулись. Том проверил, нет ли каких-нибудь повреждений, но ничего не нашел. Она просто была холодная как лед. Дамиан тревожно топтался около выхода.

— Фу, — сказал он очень тихо.

— Что с ней случилось?

Том не ждал ответа, его и не было. Пес внезапно проскользнул мимо, подполз к Элизабет, повернулся и со вздохом улегся, положив голову ей на ноги. Том боялся пса, который, словно взволнованный родственник, следил за каждым его движением. Однако свирепый взгляд собаки смягчало беспокойство.

— Ты сделал для нее все, что мог, правда?

Тома потрясло это маленькое открытие: животное может действительно беспокоиться о здоровье своего спутника — человека. Он всегда думал о собаках как о неразумных подопытных созданиях. Но пес смотрел на него выжидающе. Он требовал помочь Элизабет. Он доверял Тому.

Нужно отвезти девушку в госпиталь, и быстро. Осторожно, посматривая одним глазом на пса, Том вытащил Элизабет наружу. Еще раз торопливо осмотрел ее и пришел к выводу, что у нее жесточайшее переохлаждение. Он попытался представить, как она провела последние несколько дней, дожидаясь его под бревнами, замерзшая, голодная и, очевидно, больная, постепенно слабея по мере того, как падала температура тела. Она не должна была рассчитывать только на него.

Он разозлился.

Почему она такое с собой сотворила? Почему не пошла домой, когда почувствовала, что заболевает? Неужели она действительно хотела умереть здесь, в одиночестве, болезни и холоде, просто чтобы спасти собаку? И пес — он тоже, очевидно, замерз и был голоден, но не бросил ее. Они оба приняли решение оставаться вместе.

Том вздохнул. Они вдвоем ждали его. Глядя на девушку, он думал, как жутко она выглядит. Элизабет всегда была вежлива с ним, ему нравилась ее манера держаться. Молчаливая и серьезная, она не была похожа на других девушек. Несмотря на то что росла в богатой семье и скоро стала бы студенткой медицинского факультета, несмотря на яростное сопротивление всему, что он для нее олицетворял, она всегда относилась к нему уважительно. А он сам и человек, на которого он работал, гнались за ней без отдыха и пощады, пока она не забилась в эту дыру и не свалилась, истощенная и больная.

Он поднял ее, донес до машины, осторожно положил на заднее сиденье. Накрыл ее своей курткой. Захлопнул дверцу и посмотрел на Дамиана. Если он повезет Элизабет в больницу, собаку придется отвезти к Севиллу. Другого выхода не было.

Он открыл дверцу со стороны водителя и махнул псу, чтобы тот залезал внутрь. Дамиан запрыгнул, но быстро перебрался на заднее сиденье к Элизабет.

— Нет, Дамиан. Иди обратно.

Но питбуль уже свернулся в мохнатый шар, плотно прижавшись к холодному боку Элизабет. Том постоял секунду, восхищаясь собачьей преданностью.

В конце концов, она сделала это ради него, и теперь его очередь приглядывать за ней.

Он не чувствовал в себе сил перетаскивать Дамиана, и пес просто проигнорировал его команду.

Ну и ладно.

Сегодня они расстанутся, и Севилл уже не позволит Элизабет увидеть собаку — Том это знал. Он внезапно отчетливо понял, какую роль сыграл в этой ситуации. Что хорошего было в его поступках? Том, который всегда гордился своей дисциплинированностью, лояльностью, честностью и обязательностью, вдруг понял, что все достижения его жизни выглядят весьма бледно. Шесть лет он целиком отдавал себя Севиллу и все же совершил предательство, позволив девушке бежать. Почему он не задержал ее, несмотря на все свои достоинства и усилия, почему помог этой упрямой девице с ее нелепыми обязательствами перед собакой?

Дружба.

Вот в чем разница. Он видел, как Элизабет отказывалась сдаваться. То же самое делал теперь пес, свернувшийся около тела своего обессилевшего друга. А Севилла другом Том назвать не мог и теперь, видя, как крепка может быть эта дружба, ощутил пустоту и одиночество.

Волна стыда нахлынула на него. Как он сможет разлучить этих двоих? Ввергнуть эту девушку и ее пса в еще более глубокую пучину горя? Он сел в машину, завел мотор и выехал на дорогу. Он старался не смотреть в зеркало заднего вида, но взгляд его все время возвращался туда. Том смотрел на пса, оберегавшего тело девушки, и пес смотрел на него в ответ. Даже собака доверяет ему. И Элизабет, которая с величайшим риском добралась до мыса, чтобы встретиться с ним, — она тоже доверяла ему. Эти двое искали его защиты. Его душа корчилась в муках. Почему они делают это со мной?

Повернув на дорогу, которая вела к больнице, он попытался представить, как обрадуется и удивится Севилл, когда Том передаст ему собаку из рук в руки. Собака пропала сразу после того, как Севилл напечатал статью в журнале, так что исчезновение пса поставило Севилла в невероятно сложное положение. Не найдется слов, чтобы описать облегчение и благодарность доктора. Том станет героем.

Героем, который сломил безупречное мужество девушки и приговорил эту удивительную собаку к тягостному существованию.

Он гнал изо всех сил, злясь на себя. Это ведь совсем несложно. Он должен отвезти Элизабет в больницу, а когда он это сделает, у пса не будет другого пути, кроме возвращения к Севиллу.

Том начал молиться — пылко, отчаянно, умоляя Господа дать ему силы сделать то, что он должен.

Под защитой груды бревен Элизабет пролежала двадцать четыре часа, свернувшись, как креветка. Ее тошнило, но она была слишком слаба и не могла даже поднять голову. Потом ее силы подтачивало переохлаждение, и в конце концов она потеряла сознание. Очнувшись, Элизабет понятия не имела, где находится, и плохо представляла себе, что случилось в последние часы. Она вспомнила, что убегала от Севилла; у нее промокли ноги. Она пришла на пляж, было очень холодно и страшно. Она отчетливо помнила — на вид и на ощупь — куски коры, на которых лежала, запах водорослей, крики чаек, такие громкие, словно они устраивались на ночлег прямо на ее голове. Постепенно Элизабет осознала, что находится в незнакомом месте, а над нею — оштукатуренный потолок.

Я внутри здания.

Дамиан.

Господи, где Дамиан?

Невыносимая головная боль заставила ее сощуриться, когда она попыталась сфокусировать взгляд. Первая мысль была о собаке. Она приподняла голову, силясь вспомнить, когда в последний раз его видела.

Дамиан лежал рядом, вытянувшись вдоль узкой кушетки. Хрипло вздохнув с облегчением, девушка уронила руку ему на шею, убеждаясь, что это не сон. От резкого движения волна боли разлилась у нее в голове, она прижала другую руку ко лбу, застонала и закрыла глаза. В этот момент ей было все равно, где она. Она хотела только одного — чтобы прекратилась боль. Или же умереть — смотря что произойдет раньше.

Когда она снова открыла глаза, перед ней стоял мужчина. В его руке было что-то темное, и он тянулся к ее лицу. Она узнала его. Где бы ни был Том, Севилл всегда оказывался где-то рядом. Она, кажется, ни разу не видела одного без другого. Они нашли ее и теперь заберут собаку. Элизабет застонала, пытаясь справиться с подступающей тошнотой. Она не могла сдаться без борьбы. Дамиан поднялся и стоял возле кушетки, беспокойно глядя на нее.

— Дамиан, уходи, — слабым голосом простонала она, пытаясь прогнать его. Том быстро подошел, положил ей на голову холодный компресс и мягко тронул за руку.

— Все хорошо, Элизабет, — мягко сказал он, — все в порядке. Пожалуйста, не бойся.

Она не помнила о Томе ничего — только то, что он подручный Севилла. И сейчас сознавала только, что помощник Севилла схватил ее за руку и пытается что-то положить ей на глаза. Она тщетно пыталась вырваться. Ее затошнило. Дамиан, сконфуженный и возбужденный, отпрянул и залаял на них.

— Дамиан, замолчи! — шикнул Том. — Элизабет, прошу тебя, потише. Нельзя, чтобы пес тут лаял.

Он осторожно прикоснулся к ней, чтобы успокоить, но она резко дернулась.

— Севилл, — выдохнула она, и на нее накатила еще одна волна тошноты.

— Его здесь нет. Ты в безопасности, поверь мне. Все хорошо, не волнуйся.

Он отодвинул влажный компресс повыше на лоб. Элизабет перестала сопротивляться, но в глазах ее плескались страх и подозрение.

— Пожалуйста, не давай Севиллу…

— Его нет здесь. Ты в безопасности. Посмотри сама. — Том обвел рукой комнату. Элизабет огляделась.

— Где он? И где я?

— Ты у меня дома. Ты здесь уже несколько часов. Элизабет, ты чуть не умерла. Что с тобой случилось?

— Севилл не придет сюда? Он не придет? — спрашивала она, все еще не доверяя ему, пытаясь сфокусировать взгляд. Ей снова стало плохо, глаза сами собой закрылись. Тошнота накатывала на нее неодолимыми волнами, накрывая и уволакивая, как прилив, прочь от Тома и из этой комнаты.

— Севилл сюда не придет. Ты в безопасности, — повторил Том. — Твоя собака тоже. Спи.

На следующее утро головная боль немного утихла, и Элизабет смогла сесть и оглядеться. Дамиан все еще лежал около нее, голова его покоилась на вытянутых передних лапах. Она пыталась думать — нужно было понять, что произошло. Но никакого смысла во всем этом она не видела. Девушка обвела глазами маленькую, очень аккуратную квартирку. По обстановке видно, что это квартира мужчины: мебели мало, однако некоторые предметы удивили Элизабет. Безделушки, которые можно встретить в доме пожилой женщины. Теперь она вспомнила, что это жилище Тома. Отсюда, конечно, надо бежать. Может, он уже сейчас ведет сюда Севилла, и тот заберет собаку.

Она чуть не выскочила из собственной кожи, когда заметила Тома. Парень сидел в кресле слева от нее совершенно неподвижно. Выпрямив спину, слегка откинув голову назад и закрыв глаза, подняв руки ладонями вверх на несколько дюймов над коленями — он молился. Элизабет моргнула и снова зажмурилась от головной боли, увидев такую странную картину. Затем потерла лоб и снова открыла глаза. Том привез ее к себе. Не сказал Севиллу. Не отвез в больницу.

— Эй, Том, — нерешительно позвала она, — с тобой все нормально?

Том открыл глаза и посмотрел на нее, потом медленно опустил руки.

— Тебе уже лучше?

— Ага. А с тобой все нормально? Что ты делаешь?

— О чем ты?

— Вот сейчас… ну, знаешь, ты что-то делал.

— Я молился. — Он слегка пожал плечами, словно молиться — самая очевидная вещь в мире.

— Молился… — выдохнула она и легла обратно, потирая ладонями пульсирующие виски.

— Ты никогда не видела, как люди молятся?

— Нет, кажется, ни разу.

— И в церкви ни разу не была?

— Не-а.

— Ты не христианка?

— Да вроде нет.

— Когда тебе станет получше, я бы хотел поговорить с тобой об Иисусе Христе.

Ох-ох, спасайся, кто может.

Том даже улыбнулся, глядя на нее. Не той редкой, но приятной улыбкой, что предназначена для острот босса или вежливых приветствий, а настоящей.

— Я не хочу причинять тебе неудобство. Но моя вера требует, чтобы я помог тебе обрести спасение, а единственный путь к нему — через Иисуса.

— Никогда не думала, что ты такой набожный.

— Я не набожный, я просто люблю Господа нашего. Ты его тоже полюбишь, когда узнаешь.

Элизабет собралась было сказать, что ей сейчас только этого недоставало — попытаться «узнать» того, кто не живет уже две тысячи лет, но потом придумала кое-что получше. Она откинула мокрую от пота прядь со лба и огляделась.

— Знаешь, сейчас я немного занята. Я пытаюсь вытащить Дамиана из ада — если ты понимаешь, о чем я. Когда с ним все будет в порядке, тогда подумаем обо мне.

Какая трогательная забота… Но Элизабет сразу же отругала себя за то, что ей так комфортно с этим человеком. Он враг, а она тут с ним болтает. И все же она действительно чувствовала себя в безопасности. Невозмутимость Тома, его уверенность просто исключали всякую угрозу.

— Мне так плохо, будто у меня ствол мозга разрушен. Сколько я пролежала в отключке? Что вообще случилось?

— Ты была очень больна. Когда я нашел тебя на пляже, ты была без сознания. Я просто не знал, что делать. Подумал, если не отвезу тебя в больницу, ты умрешь. Но если бы я отвез тебя в больницу — ну, в общем, я понял, что это означало бы. Ты здорово меня напугала, — добавил Том, но таким тоном, что Элизабет поняла — он не собирается ни в чем ее обвинять. Он беспокоился за нее, но гораздо сильнее беспокоился о том, что с нею делать.

Элизабет не знала одного — как долго Том размышлял над этой проблемой. Возвратившись домой, он провозился с девушкой до самого утра: сначала согревал ее, потом пытался сбить температуру — у нее опять началась лихорадка. Утром пришлось оставить ее одну. Весь день на работе Том нервничал. Он знал, что теперь она вряд ли умрет, но такая опасность все же оставалась, и он представлял, как ему придется объяснять, почему мертвое тело девушки оказалось у него в квартире.

Он снова улыбнулся, и Элизабет поняла: за все время их знакомства он никогда так много не улыбался. Ее так потрясло, что подручный Севилла не отвез ее в больницу — даже для ее же блага. Похоже, ему можно доверять. Том наклонился и натянул одеяло ей на плечи. Таким уютным жестом, что Элизабет не могла этого не заметить, «Вот те на, — подумала она, — это же надо».

— Тебе нужно побольше пить. Давай я принесу сок, или суп, или еще что-нибудь. Ты жутко обезвожена.

— Спасибо, Том. — Она мысленно съежилась. Ей показалось, что она выбирает не те выражения. — Я… — Она замолчала, не зная, как продолжить. Ей хотелось поблагодарить его, но как благодарить того, кто спас тебе жизнь?

Она видела, во что ввязался Том, понимала, чем он жертвовал. Элизабет была ошеломлена. Она просто не знала, как выразить свои чувства, поэтому решила пока отложить это и подумать о собственном здоровье.

— Мне кажется, я не хочу пока пить, но спасибо тебе. Не могу поверить, что втянула тебя в это.

— Пойду принесу стакан сока. Дай мне знать, если что-нибудь понадобится.

Том встал и пошел на кухню. Когда он поднялся, Элизабет вдруг вспомнила, что в комнате находится Дамиан, и непроизвольно придержала пса. Совсем недавно одного лишь присутствия Тома хватало, чтобы он впал в ярость. Дамиан, однако, спокойно смотрел, как уходит мужчина, а через секунду поднялся и побежал за ним.

— Дамиан, иди сюда! Том, Дамиан пошел за тобой, осторожнее там. — Питбуль замер возле кухонной двери и вопросительно оглянулся на Элизабет.

— Все нормально. Я уже кормил его здесь, у него сейчас ужин, — донесся голос из кухни.

Я действительно многое пропустила. Что здесь происходит?

Дамиан ответил ей пристальным взглядом, но уши его были повернуты туда, к звукам на кухне, и она не сомневалась, что все его мысли — именно там. Дамиан побежал к Тому, она услышала, как открылась дверь холодильника, как Том разговаривает с псом, как пес начал есть… Том вернулся в комнату с двумя полными стаканами сока, один поставил на кофейный столик, куда она могла бы дотянуться.

— Вот, если ты вдруг захочешь пить.

— Спасибо, Том. Знаешь, ты действительно потрясающий. Я хочу сказать, я ведь могла умереть там — разве нет? — если бы ты не вытащил меня оттуда. Мне было так страшно, но к тому времени я уже ничего не могла поделать. Я действительно хочу тебя поблагодарить, — сказала она, опустив глаза. — Он улыбнулся в ответ. — Как тебе вообще удалось меня найти?

Том откинулся в кресле. Казалось, его прямое, сухощавое тело не привыкло к такой расслабленной позе. Он пригладил усы, провел рукой по волосам.

— Ну, сначала я просто испугался. Увидел, как он стоит и смотрит на меня. Мне стало очень неуютно. Он стоял и не уходил. Смотрел на меня так непонятно, а потом… в общем, он заговорил. Он никогда раньше со мной не разговаривал, ни разу. Вот это было действительно странно — разговаривать с собакой. Должен признаться, я всегда считал, что это нечто… ну, дьявольское, с этим животным, ты понимаешь. Потом я понял, что он пытается заставить меня пойти за ним, к тебе. Я слышал, что такое бывает: собаки приводят помощь к своим хозяевам, — но никогда в это не верил. — Том посмотрел на Дамиана, когда тот прошел из кухни к кушетке Элизабет. — Я понял, что Господь, должно быть, хочет, чтобы пес привел меня к тебе; а раз так, кто я такой, чтобы задавать вопросы? — Он пожал плечами.

— Ты был нашим единственным шансом. Дамиан, наверное, это знал. У меня не было сил, чтобы позвать кого-нибудь, даже если бы я захотела. Честно говоря, я действительно думала, что умру там, и мне было очень страшно. Я просто не знала, что делать, но не могла же я сдаться. Я не хотела расставаться с ним только потому, что подхватила грипп или что там у меня… — Она подумала о лососе и сама себе улыбнулась. Наверное, рыба завершила свой поход. Элизабет потянулась за соком.

— Ты была очень больна, — сказал Том. — Ты очень упрямая. Ты ведь могла умереть. Я думаю, ты сама не знаешь, как ты рисковала.

Повисла неловкая пауза.

— Спасибо еще раз, что позаботился обо мне, Том. Правда спасибо. Мне кажется, это дорого тебе обошлось. Я мало что помню… — Она помолчала. Потом добавила: — Если Севилл узнает…

Том покачал головой.

— Не узнает. Это последнее место, где он станет тебя искать, — сухо сказал он.

— Разве он никогда к тебе не заходит? Такое ведь может случиться?

Том снова покачал головой:

— Он ни разу здесь не был за все шесть лет, что я у него работаю. Думаю, он даже не знает, где я живу. Ты здесь в безопасности, оставайся, сколько будет нужно.

Снова наступило долгое молчание. Элизабет обдумывала услышанное. Внезапно она забеспокоилась о том, как выглядит. Глаза ее широко раскрылись: она поняла, что на ней халат. Мужской. Халат Тома — и под ним ничего, кроме бюстгальтера и трусиков.

Господи боже мой. Том раздел меня.

Она покраснела до корней волос. Ну конечно, он же должен был опустить ее в теплую воду, чтобы согреть, а что ему оставалось делать? Бедный мальчик, ему пришлось нелегко. Она подавила улыбку: белье Том оставил на ней. Он такой честный, такой серьезный. Затем ее внезапно отрезвила одна мысль, и она в панике попыталась вспомнить, когда в последний раз брила ноги? Мыла голову? Чистила зубы?

О-гос-по-ди.

Она обругала себя за глупость. Это же вроде скорой помощи. Такие вещи случаются. Она с трудом поднялась на ноги. Надо принять это как должное. Так будет лучше для них обоих.

— Думаю пойти принять душ, ничего? Моя одежда высохла?

— Конечно. Ох, да. Я сложил ее на тумбочку в ванной. Я…

Она прошла мимо и одарила его невозмутимой, успокаивающей улыбкой.

Когда она вернулась в комнату, Том смотрел по телевизору викторину. Он оторвался от экрана и проследил за девушкой взглядом. Она никогда не чувствовала себя такой смущенной. Дамиан вскочил и проводил ее до кушетки, и Элизабет принялась гладить его, чтобы скрыть неловкость.

— Том, ты ведь не ходишь, ну, на исповедь или что-нибудь в этом роде?

— Исповедь?

— Да… ну, знаешь, где обычно рассказываешь священнику, чем занимался или что-нибудь такое. Ты ведь не делаешь этого, правда?

— Ты говоришь о католиках. Нет, я исповедуюсь в грехах Иисусу, а не другому человеку.

— Ох, хорошо. Какое облегчение. Я бы не смогла заснуть, если бы… — Она не стала заканчивать эту мысль.

Date: 2016-05-25; view: 295; Нарушение авторских прав