Двумя месяцами раньше 20 page

— Похоже, им тут нравится. Но разве цепная жизнь не делает их злыми?

— Я еще раз тебя спрашиваю: разве они не выглядят злыми? Темперамент собаки не настолько податлив. Нормальная собака остается нормальной даже в плохих условиях, почти как человек. Не надо винить цепь в дурном характере собаки. Посмотри на своего пса: он прошел через чертову преисподнюю и обратно, и с ним до сих пор все в порядке. И если б ты была собакой — разве не лучше быть в такой день на улице, даже на привязи, чем сидеть в переносной клетке, в каком-нибудь доме, или в гараже, или в тесном закутке на холодном цементном полу? По мне, так приятней валяться на травке и наблюдать, что творится вокруг.

Когда они вернулись в дом, Барбара сразу уехала встречать Билла. Элизабет сидела рядом с Дамианом, ждала и боялась, что пес действительно может умереть. Его десны почти совсем побелели, он не мог или не хотел поднимать голову. Лежал, уставясь в одну точку, и ждал, казалось, совсем как Элизабет. А ей в глазах собаки мерещился непривычный страх. Сознает ли пес, что он в опасности и может умереть? Понимает ли, что такое смерть? Ей не нужно было говорить с Дамианом — она и так видела, что пес обеспокоен своим состоянием. Он смотрел на нее единственным глазом, желая найти ответ на вопрос, который не мог задать.

— Дамиан, — сказала она, поглаживая его по голове, — с тобой все будет хорошо. Билл уже едет. Он вылечит тебя, сделает все даже лучше, чем было. Он будет с минуты на минуту. Может приехать прямо сейчас.

Дамиан тяжело дышал. Элизабет смотрела, как вздымаются при каждом вдохе его бока, как часто и поверхностно его дыхание, и понимала, что время истекает.

За окном заурчал мотор, следом — еще один. Элизабет выскочила из комнаты и побежала к двери. И замерла как вкопанная. По дорожке к дому шли Билл и Дэйв. Ее отец озирался с непроницаемой физиономией. О господи! Дэйв. Господи, помоги мне. Она глубоко вздохнула и вышла их встретить. Хорошо хоть, что Барбара предусмотрительно заперла таксу.

— Привет.

Что он сейчас скажет? Можно ожидать чего угодно.

— Элизабет. — Голос Дэйва звучал не слишком обнадеживающе. Как, ради всего святого, Билл уговорил его приехать сюда помогать ей? Дэйв рисковал всей своей карьерой, помогая украденной собаке. Почему же он пришел?

Билл и Барбара вытащили инструменты из машины, Элизабет помогла отнести сумки в дом. Она взглянула на Барбару и заметила досаду на лице австралийки. За Билла-то можно поручиться, но отец? Она не знала, что и подумать. Входя в дом сквозь волны напряженного молчания, Элизабет чувствовала себя неловко — ее отец и Дамиан существовали в абсолютно противоположных мирах. А теперь вдруг оказались вместе…

Билл ушел готовить кухню под операционную. Элизабет знала, что дед частенько критиковал отцовские способности Дэйва. По правде говоря, Билл всегда был ей больше отцом, чем Дэйв. С трепетом она думала о разговоре, который, должно быть, состоялся утром между мужчинами. Что бы там ни произошло, случилось чудо — отец приехал и, возможно, поможет сделать операцию. Она была ему за это благодарна — Дэйв виртуозный хирург, и вдвоем они сделают работу в два раза быстрее. Она знала, что Билл волновался, выдержит ли слабеющий пес далеко не идеальный наркоз во время двух процедур.

— Пора начинать, — внезапно сказал Дэйв, оглядывая кухню и потирая рукой подбородок. Здесь было хорошее освещение, а кухонный стол подходил по высоте. По крайней мере, с облегчением поняла Элизабет, сейчас не будет никаких разговоров, объяснений и обвинений в том, что она поставила Дэйва в затруднительное положение.

Билл кивнул.

— Дамы, приготовьте стол, постелите простыню или что-нибудь еще, как можно более чистое. Будет много крови, поэтому застелите пол газетами. Дэйв, я начну, как только разложу инструменты. Осмотри пока собаку — потом скажешь, что думаешь.

— Собака здесь… доктор, — сказала Барбара, чуть помедлив с обращением. Они втроем вошли в гостиную и замерли. Собаки на диване не было.

— Дамиан! — Элизабет рванулась вперед, беспорядочно оглядывая комнату. — О нет, он… Вот черт, я же сказала ему, что скоро кто-то придет. Должно быть, он решил, что его снова заберут. Мог он убежать на улицу?

— Нет, — ответила Барбара, — наверное, в коридоре. Они нашли его на полу, на полпути в прихожую. Пес пытался сбежать, когда услышал мужские шаги. Когда-то гордый, теперь он поджал хвост и трясся от страха. Запах мужчин и их инструментов подтверждал все опасения — это люди Севилла, и они пришли за ним. Ужас его был совершенно бездонным.

— О господи, Дамиан! — воскликнула Элизабет. — Ты напугал меня до смерти. Я же сказала, что все будет в порядке. Это хорошие врачи, помнишь?

Пес оглянулся, посмотрел на Дэйва и по его поведению и движениям женщин немедленно понял, что он чужой. Это очень Плохо.

— Плох, — сказал он, — туда.

Глаза Дэйва округлились, и он фыркнул:

— Так это правда? Я думал, твой дедушка сошел с ума. — Он покачал головой и невесело засмеялся. — Иисусе, так вот в чем дело. Неудивительно, что Севилл хочет его вернуть. Надо же.

Элизабет опустилась перед собакой и посмотрела на Барбару.

— Давай перенесем его в комнату.

Барбара кивнула, они вдвоем подняли пса и отнесли в гостиную. Когда они положили его на застеленный диван, Барбара отступила и села на край кушетки. Элизабет устроилась рядом с псом, поглаживая ему голову и шею и удерживая его на месте.

— Все в порядке, все хорошо, — успокаивала его она. — Ладно, Дэйв, можно начинать.

— Я не буду ничего делать, пока он без намордника. Именно так я сберег за все эти годы свои руки. Я хочу, чтобы на нем был намордник.

Элизабет открыла было рот, но Барбара быстро встала — лицо ее оставалось подчеркнуто бесстрастным.

— У меня есть намордник, он не причинит собаке никаких неудобств и даст твоему отцу возможность сосредоточиться на работе, — сказала она. Вышла на минутку и вернулась с намордником. — Спокойнее, мальчик, вот так. — Австралийка надела намордник и снова села на край кушетки. Когда пса ограничили в движениях, появился Дэйв.

— Поставьте его на ноги.

Элизабет попыталась, но пес был попросту слишком слаб, и ей пришлось поддерживать его с боков.

— Ничего, — нетерпеливо сказал Дэйв и присел на корточки рядом с собакой. Затем натянул на руки стерильные перчатки. Дамиан следил здоровым глазом за его движениями и слушал шорох тонкой резины: уже давно он научился ассоциировать этот звук с болью. Взяв собачью голову в руки, Дэйв осмотрел глаз. Затем быстро оглядел все тело, нашел маленькое отверстие в боку, под коркой засохшей крови — там, куда воткнули ручку. Отковырнув струп, прощупал пальцем глубину и направление отверстия. Когда он начал пальпировать живот Дамиана, тот раскрыл пасть и мелко задрожал. Кончик его хвоста подергивался, как будто это могло облегчить боль.

— Мне нужен градусник.

Барбара безмолвно выскользнула из комнаты и через секунду вернулась с черным футляром. Достала оттуда градусник для собак, встряхнула его, передала Дэйву и снова присела на место. Барбара решила держать рот на замке. Все это ее больше не касалось. Пес принадлежал Элизабет, и она изо всех сил старалась о нем заботиться. Австралийку беспокоило только одно: сумеет ли девушка справиться с этими двоими, очевидно, очень властными мужчинами. Вне данной ситуации дела этих людей ее не касались. Однако она не могла не заметить, как Дэйв обращается с собакой — быстро, грубовато, без успокаивающих слов или жестов ободрения. Для него собака — неодушевленный предмет, часть лабораторной обстановки. Глядя, как он работает, Барбара думала о том, какие они разные — этот мужчина и его дочь.

Хирург нащупал крайне болезненную область на левом запястье собаки, взял переднюю лапу, прощупал сустав, чтобы установить характер повреждения. Когда Дамиан захрипел от боли и рефлекторно отдернул лапу, доктор дернул ее к себе.

— Стой спокойно! — резко сказал он. Дамиан дважды махнул хвостом, извиняясь, и от стыда опустил уши. Дэйв даже не взглянул на него и продолжал пальпировать лапу, а пес негромко поскуливал от боли. В этот момент Барбара поняла, что за человек Дэвид Флетчер.

— Есть шанс, что он может умереть? — спросила Элизабет очень тихо.

— Разумеется, — ответил отец, — внутреннее кровотечение может вызвать перитонит. У него шок, и ему следовало бы лежать под капельницей. Возможно, повреждена печень или селезенка. Скорее печень, иначе он бы уже умер.

— Ему ставили капельницу сегодня утром, — сквозь зубы проговорила Барбара, — и он дважды в день получал по 500 миллиграммов кефлекса.

— О? — Дэйв обернулся к ней и оглядел с головы до ног, словно впервые увидел. — И где же вы получили диплом? — спросил он.

У Элизабет перехватило дыхание. Она испугалась, но высокая австралийка замечание проигнорировала.

— Хотите начать прямо сейчас? — спросила она. Дэйв еще некоторое время пристально смотрел на нее.

— Нет. Он слишком слаб, мы определенно убьем его, если попытаемся дать наркоз. Сначала его нужно стабилизировать. Температура тела должна быть не меньше ста градусов. Приготовьте бутылки с горячей водой, шерстяные одеяла, грелки, что угодно, все, что есть. Если мы хотим его спасти, нужно приступать немедленно.

Он ушел в кухню, и Барбара сочувственно посмотрела на Элизабет. Девушка все еще стояла на коленях около пса. Она сняла с него намордник и нежно укачивала большую и гладкую собачью голову. Одна-единственная слеза скатилась по ее щеке. Она шептала:

— Ты не умрешь, нет, уже нет, после всего, что было… Дамиан слабо вырывался, пытаясь лизнуть ее в лицо, успокоить. Она прижалась щекой к его шее, и Барбара увидела, как она вся дрожит, силясь загнать слезы обратно.

Женщина поняла: меньше всего Элизабет сейчас хотела бы заплакать — при отце. Дамиан выгнул шею, приподнялся и несколько раз лизнул ее.

— Ну, ну, — слабо проговорил пес.

— Я пойду приготовлю бутылки, — сказала Барбара, ни к кому не обращаясь, и вышла из комнаты.

Они решили сразу положить его на кухонный стол, чтобы поднять температуру и избежать лишней работы. Пес, очевидно, боялся вида и запаха мужчин, их хирургических инструментов, они пробуждали в нем жуткие воспоминания. Элизабет понимала это и не отходила от Дамиана, обещая ему, что она никуда не денется. Она просила его вести себя хорошо, пока хирурги ставили ему капельницу в переднюю ногу, и пес держался отлично, только отвернул голову от мужчин. Пока он лежал под капельницей, а стероиды и пенициллин стекали по трубке, чтобы предотвратить шок, Билл приготовил смесь кетамина и валиума, чтобы усыпить собаку. Нужно было добавить еще 5 мл инновара, чтобы собака отключилась надолго. Билл помедлил, прежде чем зарядить снотворное в капельницу.

— Нужно начинать, Элизабет.

— Спасибо, Билл. Я готова. — Она дотронулась до шеи пса и крепко вцепилась в его шерсть. — Я буду рядом, — прошептала она и смущенно посмотрела на отца. Дэйв отвернулся.

Раствор оказал мощное и таинственное действие — тело собаки обмякло. Подготовив участок кожи для работы, Дэйв сделал надрез вдоль средней линии живота. В комнате повисла напряженная тишина. Элизабет неохотно убрала руку с обмякшей головы пса, и дед начал чистку поврежденного глаза. Билл поглядывал в страницу, скопированную из книги по хирургии собак, где была расписана последовательность процедур. Вылущение собачьего глаза никак не входило в круг привычных для бывшего торакального хирурга операций.

— Элизабет, можешь мне помочь? — спросил Билл.

— Конечно, что нужно делать? — Голос ее звучал неуверенно. Она смотрела, как руки Дэйва уверенно рассекают живот ее собаки, затем приподнимают створки кишечника в поисках раны. Ей стало плохо.

— Возьми вон ту бутылку и выдави ее всю на глаз и вокруг него. Хорошо.

Она работала, но глазами все время возвращалась к зияющей дыре в животе Дамиана. Руки Дэйва были глубоко внутри, он отыскивал источник кровотечения. Все вокруг было залито кровью.

— Хорошо, — сказал Билл, дав понять, что больше не нуждается в ее помощи. Она отошла к Дэйву, с тревогой наблюдая, как тот собирает огромное количество крови в большой шприц. Внезапно он обратился к ней:

— Элизабет, дай мне шприц на шестьдесят кубиков. На столе, вон там. Да, возьми этот и опусти в банку с раствором. Теперь наполни его, вот так, возьми еще один, скорее, и давай мне первый.

В брюшной полости скопилось семьсот миллилитров крови, которую они собрали и вернули собаке через капельницу. Дэйв продолжал поиски. Через несколько минут он нашел источник кровотечения.

— Хм. Разрыв в два с половиной сантиметра в нижнем отделе, Билл.

Мужчины работали молча, сосредоточенно. Зашив рану в печени, Дэйв проверил кишечник — нет ли там ран или проколов, — одновременно приглядывая за свежим кровоточившим швом.

Элизабет чувствовала, как подкатывает тошнота, но, слава богу, опасное для жизни Дамиана кровотечение прекратилось. Она посмотрела на Билла, который чистил глаз. Это было ошибкой. Вылущение глаза — кровавая и страшная процедура, и как раз в тот момент Билл отделял ткани конъюнктивы и эписклеры от белочной оболочки глаза хирургическими ножницами. Разрушенный глаз зиял пустотой, а Билл боролся с гнездом, пытаясь проникнуть глубже в глазную впадину.

Элизабет побледнела и с трудом сглотнула. Дэйв уже заканчивал — промакивал кровь вокруг внутренних швов марлевыми тампонами и бросал их на пол.

— Все нормально? — спросил он.

— Да, — с трудом ответила она, — обычно меня не тошнит, я не знаю, просто этот глаз…

— Бывает. — Он стал накладывать последние наружные швы со сноровкой, выработанной двадцатью годами непрерывной практики. Проложил кусочек марли вдоль линии шва, несколько раз промокнул и оставил. Машинально снял использованные перчатки, натянул новую пару и обошел стол. — Как дела?

Билл кропотливо возился в глубине впадины позади глазного яблока, которое пока не отделилось от оптического нерва и сосуда.

— Я разберусь вот с этим, — он указал ножницами внутрь, — а потом все это нужно просто оттуда вынуть.

За несколько минут они закончили с лигатурой и отделением нерва, Билл вынул глаз из гнезда и огляделся, куда бы его положить. Не найдя ничего подходящего, он бросил его на пол себе под ноги. Элизабет зажмурилась.

— Что теперь? — спросил Дэйв, осматривая впадину.

— Удалим часть орбикулярной мышцы, чтобы после операции не подергивалось веко. Мы ведь хотим, чтобы он хорошо выглядел, да? — Билл хмыкнул. Он приводил в порядок дыру в голове собаки.

Мужчины молча завершили работу, искусно зашили кожу над глазной впадиной. Барбара наблюдала за ними из другого угла комнаты — она была готова ассистировать, если понадобится, и восхищалась умением, свидетелем которого стала. Поистине великий талант — так лечить. Эти двое мужчин, без преувеличения, вернули пса к жизни. Если бы не они, Дамиан бы умер уже через несколько часов. Но было во всем этом какое-то противоречие, и Барбара никак не могла понять, в чем тут дело. Казалось странным, что эти два человека, для которых пес значит даже меньше чем ничего, могут спасти его, тогда как они с Элизабет, со всей их любовью, заботой и добрыми намерениями, — не могут. Но, подобно собаке, она не умела преодолеть застарелое недоверие и глубокую антипатию к этим людям. Она хотела поблагодарить хирургов, но слова застревали в горле. Ей было непросто.

— Хотите чего-нибудь? Может, кофе? — наконец предложила она.

— Конечно, было бы замечательно. — Билл улыбнулся ей. — Мне черный. Дэйв, тебе тоже?

— Да.

Она поставила чайник и взяла большой мусорный пакет. Пока закипала вода, она принялась убирать газеты. На полу валялся собачий глаз. Барбара старалась на него не смотреть. Пес начинал просыпаться, но был еще без сознания — лишь поскуливал и шевелил лапами. Дэйв стоял около него, держа руку натруди пса, и разговаривал с Биллом. Элизабет склонилась над головой Дамиана и шептала что-то ему на ухо.

— Джентльмены, мы можем переложить собаку? Можно отнести его на диван в гостиной, — предложила Барбара. Дэйв пожал плечами, посмотрел на Билла, затем поднял Дамиана на руки и осторожно отнес в гостиную. — Сюда, — показала Барбара. Элизабет не отставала от него ни на шаг. Дэйв опустил собаку на диван.

— Ему нужна еще одна капельница, — сказал он, выпрямляясь.

Элизабет повернулась к отцу и обняла его.

— Господи, как я тебе благодарна. Ты даже не представляешь, как это важно. — Она подошла к Биллу и пылко прижалась к нему. — И ты, ты чудесный. Вы оба спасли ему жизнь. Вы даже не знаете, что это для меня значит.

Билл серьезно посмотрел на нее.

— Надеюсь, нам не придется об этом сожалеть, Элизабет. Пойми, твой отец и я спасли его, потому что этот пес уникален. Мы не знали, насколько, до прошлой ночи, и если он умрет у тебя на руках, у нас могут быть серьезные неприятности. Ты очень привязалась к необыкновенному животному, но следует понимать, что ты не можешь прятать его вечно. Этот пес принадлежит Джозефу Севиллу, это его собственность, и, нравится тебе или нет, придется вернуть его владельцу. И очень скоро. Мы приехали сюда и сделали свою работу, Элизабет, чтобы предотвратить худшее. А теперь пришло время тебе выполнить твою часть работы.

— Дамиан поправится, и я хочу, чтобы вы познакомились с ним получше, тогда вы поймете…

— Нет, Элизабет, — резко ответил Дэйв, — мы не собираемся знакомиться с собакой и не собираемся ничего в связи с нею понимать. Это не решит проблему. Пес — не твоя игрушка. Он принадлежит другому человеку, и этот человек — не важно, как ты к нему относишься, — заслуживает, чтобы ему вернули собаку. Это животное — украденная собственность. В этом все дело. Ты должна закончить колледж и жить своей жизнью. Это прискорбный эпизод, в котором ты сыграла неприглядную роль. Ты совершила несколько серьезных ошибок, и это уже привело в наш дом полицию. Твои поступки могут стоить тебе пропущенного года медицинской школы, если только Севилл вообще не добьется, чтобы тебя исключили. Пора кое-что предпринять и попытаться исправить то, что можно. Мы пришли сюда с добрыми намерениями и ожидаем того же от тебя.

Элизабет потрясенно смотрела на отца. Лицо ее побелело. Она открыла и снова закрыла рот. Взглянула на Билла, но тот оставался безучастным. Барбара, беспокоясь, сможет ли девушка выдержать отцовское неодобрение, еле заметно кивнула, когда та бросила на нее полный мольбы взгляд. Никто не проронил ни слова.

Прошло несколько долгих мгновений, прежде чем Барбара наконец заговорила:

— Думаю, дальше мы сами справимся, джентльмены. Я найду антибиотики и капельницу. Спасибо за то, что вы сегодня сделали.

Дэйв в последний раз обратился к дочери:

— Позволь мне гордиться тобой, Элизабет. Сделай правильный выбор.

Глава 14

Дружба может закончиться,

только если она никогда не была настоящей.

Св. Джером

Выздоровление истощило Дамиана. Душевно он был изнурен так же, как и физически. Севилл, безжалостно натаскивая пса, чтобы тот достиг почти невозможной безупречности, добился результата, близкого к совершенству, — но дорогой ценой. Дамиан теперь все время спал, просыпался, только чтобы поесть и выйти наружу облегчиться, а затем возвращался и снова проваливался в сон. Сны ему снились дикие, он дергал лапами, жалобно повизгивал или угрожающе рычал. В такие моменты Барбара советовала Элизабет гладить пса, но не будить, и шептать ему «хорошая собака» и «молодец, мальчик». Дамиан должен чувствовать, что Элизабет рядом даже во сне, ободряет и поддерживает его, пока он противостоит недругам.

В ту ночь, когда позвонила Барбара, Элизабет ушла из дома в спешке, ничего с собой не взяв. У нее не было запасной одежды, документов, денег. Севилл, скорее всего, уже понял, что собака у нее, поскольку, несмотря на предложенную в награду кучу денег, Дамиана до сих пор не нашли. Девушка подозревала, что Севилл следит за ее домом, и возвращаться за вещами было бы рискованно.

Через три дня после операции Элизабет все же решила съездить домой. Можно было взять фургон Барбары, оставить его в нескольких кварталах от дома, а дальше пойти пешком через дворы соседей. На самом деле она не знала, от кого прячется. Севилл мог установить наблюдение за домом, но вряд ли кража собаки из лаборатории что-то значила для остального мира. Станет ли полиция следить за домом, чтобы допросить ее? Или Севилл наймет частного детектива?

Возможно, это уже паранойя, но сама Элизабет так не считала. Севилл предложил двадцать пять тысяч вознаграждения. Людей, знающих, какую ценность представляет Дамиан, можно пересчитать по пальцам, но за такие деньги все на свете охотники за шкурами примутся искать собаку. Элизабет глубоко вздохнула, представив силу, выступившую против нее. У Севилла полно денег, к тому же средства массовой информации встали на его сторону и защищали его как жертву насилия экстремистов. Он — уважаемый член научного сообщества, его статуса и влияния хватит, чтобы ее съели живьем.

Если бы только знать, что планирует Севилл. В новостях только сообщали, что полиция разрабатывает несколько версий. Каких версий? За Биллом и Дэйвом следили? Если Севилл наблюдает за ее домом, рано или поздно кто-нибудь совершит ошибку и приведет его к собаке. Один раз он уже натравил на нее полицейских, и если он ее выследит, те, без сомнения, помогут ему вернуть украденную собственность.

В половине двенадцатого ночи Барбара проводила Элизабет к фургону.

— Береги себя, подруга. Ты выглядишь так, словно за вами с Дамианом гонится настоящий маньяк. И трудно сказать, на что он способен. — Барбара неловко замолчала. — Но если что-нибудь с тобой случится, у меня он будет в безопасности, ты знаешь. Веди себя спокойно, он дождется твоего возвращения.

Элизабет посмотрела ей в глаза.

— Я знаю. Надеюсь, ты понимаешь, что он для меня значит. Бог знает, куда это нас приведет, но… спасибо тебе за все.

— Такого ни за какие деньги не купишь. Я рада, что смогла вам помочь. Ты сейчас в самой крутой переделке за всю свою недолгую жизнь, но держишься за своего друга, и это чертовски правильно. С людьми, которые за тобой охотятся, ты играешь в жестокую игру. А сейчас иди — ты выглядишь хуже некуда, и я знаю, что ты устала. Тебе нужно побыстрее съездить, вернуться и лечь спать.

— Спасибо, — улыбнулась Элизабет, залезая в фургон. Она оставила машину в двух кварталах от дома, не зная, включил отец сигнализацию или нет. Панель располагалась у входной двери, а Элизабет собиралась войти через подвал. Придется поспешить, чтобы успеть ввести код. Она надеялась не разбудить Дэйва и Билла. Ей нечего было им сказать.

Элизабет собиралась пересечь парковку на соседней улице и проскользнуть в собственный двор через соседний. Хорошо, что на ней черная футболка Барбары. Девушка вышла из фургона. У границы соседских владений сердце учащенно забилось. Арестуют ли ее за то, что она забралась в чужой двор? Все детство Элизабет была паинькой и понятия не имела о таких вещах. Ей казалось, что из каждого дома за ней следят.

Она старалась ступать бесшумно, пытаясь угадать, где хозяйская спальня. Шаги и шорох одежды казались ей оглушительными. В одну секунду она промчалась через двор и нырнула на нейтральную полосу тщедушных ольховых деревьев и кривых елочек между участками. В темноте, без фонарика, она казалась внушительным препятствием.

Она с трудом выбралась из зарослей и двинулась через двор, огибая огород Билла. В садовом сарайчике хранились запасные ключи. Уезжая от Барбары, Билл случайно прихватил ее комплект с Собой. Элизабет щурилась, пытаясь разглядеть сарай в темноте. Но едва она отыскала дорожку к задней двери, все вокруг внезапно залило светом, и девушка едва не завопила от испуга. Детектор движения засек ее и включил прожектор во дворе. Она в ужасе замерла, ожидая шума, но ничего не случилось. Заметили ее или нет — с этим уже ничего не поделаешь. Нужно забрать вещи.

Оказавшись внутри, она заперла за собой дверь, бросилась вверх по лестнице к панели сигнализации и ввела код. Затем прокралась к себе в комнату, вздрогнула, включив свет, быстро переоделась, сложила нижнее белье, носки, футболки и джинсы в наволочку. Схватив вторую наволочку, пошла в ванную, и, пытаясь не шуметь, собрала туалетные принадлежности. Нашла свой бумажник и запихнула его туда же. Потом схватила карандаш и вырвала листок из настольного календаря. На обратной стороне написала:

Дорогие Дэйв и Билл, пожалуйста, не волнуйтесь, со мной все в порядке, я должна быть там. Целую, Элизабет.

Положила листок на кровать, направилась к двери и остановилась, прислушиваясь. Тишина. Она вздохнула с облегчением. Это хорошо. Взявшись за ручку двери, вспомнила о прожекторе во дворе. Таймер его выключил, но он может зажечься снова, стоит ей выйти за дверь. Она вернулась в холл к панели сигнализации.

— Элизабет.

Она чуть не выпрыгнула из собственной кожи. Голос отца послышался сзади — оттуда, где она только что стояла. Девушка повернулась к нему, едва различая высокий силуэт в тусклом свете из окна.

— Дэйв?

— Что ты делаешь?

— Я зашла за вещами — не хотела вас будить.

— Я спрашиваю, что ты делаешь? Когда это все прекратится?

— Я не знаю. Правда, не знаю. Попробуй понять, почему я это делаю, и постарайся не волноваться.

— Разумеется, я буду волноваться, Элизабет. Ты бегаешь по городу, как преступница, — а в глазах закона ты и есть преступница, общаешься бог знает с какими людьми, портишь себе жизнь ради ворованной собаки. Собаки! Ты думаешь, это честно — просить меня стоять сложа руки и наблюдать, как ты вязнешь все глубже в неприятностях из-за какого-то подопытного животного? Ты просто одержима этой собакой. Я понимаю, он интересный и очарова тельный пес, но в твоей жизни сейчас такой период, когда нужно думать о карьере, а не о животных. — Он помолчал, ожидая ответа, но девушка неподвижно стояла в темноте, не в силах сказать ни слова. — Посмотри на все иначе, Элизабет. Это собака, животное, а не человек. Он не может быть твоим другом. У него нет интеллекта, он не способен думать. Его жизнь состоит только из сна и еды. Пока его будут кормить, он будет счастлив. Я знаю, я работал с собаками много дольше тебя. А теперь послушай, — голос и силуэт придвинулись ближе, — по праву или нет, но эта собака принадлежит Джо Севиллу. Может, ты и не украла его из дома Джо, но сейчас ты, моя дочь, владеешь чужой собственностью. Ты отправила в его дом банду громил, к нему применили физическое насилие, его жилищу нанесен ущерб. Это не повод для гордости. Я говорил с ним, Элизабет. Ты поставила его в очень затруднительное положение. Ему необходимо вернуть собаку, он уже подготовил программу презентации и согласен работать с тобой, уважая твои интересы. Я бы хотел, чтобы ты отнеслась ко всему этому ответственно.

Теперь отец стоял прямо перед ней, опустив голову, и слабый свет отражался от его лысины. Элизабет медлила с ответом, пока не убедилась, что контролирует свой голос.

— Раньше, — мягко сказала она, — люди думали, что Земля плоская. Они были убеждены, что это абсолютная истина. Философы, чьи мысли мы уважаем до сих пор, тысячи лет спустя, верили в то, что оказалось полностью неправильным. Еще они верили, что Солнце вращается вокруг Земли. Однажды, — ее голос стал холоднее и тверже, — эти удобные рассуждения о собаках, о том, что они не умеют мыслить и чувствовать, будет невозможно воспринимать иначе как глупость. Ты образованный и умный человек, и все же ты не в состоянии понять, что это правда, пока… — Она не могла подобрать нужные слова и попыталась снова: — Мы с тобой неожиданно оказались в разных мирах, Дэйв. То, что ты делаешь, то, что ты… Я теперь смотрю на вещи иначе. Я тебя вижу иначе. Мне это не нравится, и я бы хотела, чтобы ничего не произошло, чтобы все оставалось по-прежнему, но это уже случилось. И теперь мне очень трудно согласиться с тем, что ты делаешь.

— И с тем, кто я есть. — Голос его стал ледяным и колючим. — Помимо того, что я твой отец.

Элизабет тщательно подбирала слова. Она не хотела сделать ему больно — она любила его, но есть истина и есть вещи, с которыми невозможно примириться.

— Меня беспокоит то, как ты собираешься поступить с моим другом. Если бы Дамиан попал в лабораторию не к Севиллу, а к тебе, господи, что ты мог бы сделать! Не раздумывая, без сожалений. Это не убийство ради пропитания, не убийство из сострадания — ты жестоко используешь собак, поскольку имеешь на это право, а они страдают молча. Некоторые пытаются их защитить, но большинство просто отворачиваются, потому что им страшно. Они так боятся смерти, что позволят умножать боль и страдания сколько угодно, лишь бы самим прожить чуть дольше — несколько лишних месяцев или лет. Как могут они оставаться собой? Разве у них есть гордость?… Ты такой человек, Дэйв, который может быть любящим, прекрасным отцом, а может встать над кем-нибудь, вроде Дамиана, и спокойно наблюдать, как он мучается и умирает. За хорошие деньги. За публикации. Ты видишь в моем друге только «базовую модель», инструмент исследования, потому что закон тебе это позволяет. Но ты еще и отказываешь ему в разуме, чтобы оправдать себя.

В тусклом свете лицо ее отца выглядело суровым, но Элизабет слишком разозлилась и теперь могла высказать ему в лицо все, что накипело.

— Печально, что ты воспринимаешь все именно так, — сказал Дэйв, — и больно видеть, что ты любишь бездомную собаку больше собственного отца.

Он отвернулся, но Элизабет схватила его за руку — раньше она никогда так не делала.

Date: 2016-05-25; view: 352; Нарушение авторских прав