Глава 13 Что за праздник без сюрпризов?

Я пыталась соорудить праздничный салат из вареных овощей. Почему-то у мамы он получался нежным и каким-то бархатным от майонеза, а мой вариант кислил от огурцов и вообще аппетита не вызывал. И вроде бы я делала все по рецепту, хотя у меня не было весов, чтобы понять, сколько чего надо класть. Я решила набросать всего поровну, но оказалось, что соленых огурцов слишком много. Или они слишком соленые.

– Ну, как тут у вас дела? – спросил Костя, сунув нос на кухню.

Под «нами» он подразумевал меня и перепачканного в майонезе Алешу, вызвавшегося мне помогать.

– «Шрек-2» почти уже закончился, а я переложила огурцов, и теперь их, кажется, придется вытаскивать вручную, – развела руками я.

Костик осмотрел поле боя, усмехнулся, потом зачерпнул ложкой салат, отправил его себе в рот, зажмурился якобы от удовольствия и заявил:

– А мне нравится. Оставь как есть, я обожаю огурцы.

– А кусковую переваренную морковь? И картошку? – уточнила я.

– О, это вообще высший класс, – улыбнулся он. – А детям я куплю селедку в магазине. Ты чего-нибудь еще хочешь?

– Я хочу пойти с тобой, – закапризничала я.

– А кто останется с детьми? Если их сейчас оставить без присмотра, они все тут перевернут, – назидательно помотал головой он. – Они же ищут подарки!

– Они по-хорошему еще должны бы верить в Деда Мороза, – возмутилась я.

Досада на то, что я должна остаться дома и бороться с Алешиным желанием съесть весь майонез, против воли просачивалась сквозь иронию.

– А они верят, но на всякий случай шукают и по дому. Мало ли.

– А может, я пойду в магазин? – попросила я.

– Зайчик, можно было бы пойти тебе, но ведь там тяжелые сумки. Я на машине, а тебе придется тащить все в руках. Ну, не обижайся, я ненадолго. А хочешь, поедем к твоим друзьям? У нас есть целые сутки до санатория. Даже двое, если ты завтра будешь в состоянии ходить.

– Я хочу к Жанночке, – жалобно кивнула я. – Я ее не видела сто лет.

– Ну, значит, к Жанночке, – согласился он и пошел одеваться.

Третьего января с утра мы собирались ехать в какую-то подмосковную тмутаракань, санаторий для глубоко женатых людей. Там мы сможем счастливо питаться в столовой (с детским меню, какое счастье!), там будут аж три детские площадки и аквагорки в бассейне. Все, что нужно для счастливого отдыха с детьми, если вам некуда от них деться.

Декабрь выдался в этом году морозным, снежным, и идти в магазин я на самом деле не хотела. Просто в последнее время я редко куда выбиралась, если не считать работу, естественно. Почему? Да как-то не до этого было. Косте предложили работу на объекте за городом, в районе Одинцова, так что он теперь часто возвращался ближе к ночи. Мне приходилось забирать Алешу из садика, заставлять обоих детей съедать ужин, который иногда готовила я, но чаще все-таки Лилия Филипповна, которая с некоторых пор убедилась, что моя стряпня может быть опасна для детского здоровья. Я не возражала, я вообще не понимала, почему на меня свалилось столько геморроя разом. Еще и готовить – нет уж, увольте. И так у меня не осталось почти никакой личной жизни. Но все вокруг говорили, что это нормально, и я верила на слово. Даже Жанна считала, что все это болото – неизбежное зло, с которым надо просто смириться.

– Жаль, конечно, что я больше не могу с тобой видеться так часто, как раньше. Но твое счастье важней, – сказала она, когда из-за Костиной командировки я не смогла приехать к ним на шашлыки.

– Да уж, счастье важней, – согласилась я, вздохнув.

– Я слышу скепсис в твоем голосе? Или мне почудилось? – поддела меня она.

– Почудилось. Я полна радости и неги, я обожаю сидеть дома с детьми, в этом мое призвание.

– Детка, получая мужчину, мы всегда теряем свободу. А ты не знала? – удивилась она. – И очень часто еще и друзей, потому что мужчина не хочет нас ни с кем делить.

– Но ты-то никого не потеряла? – возразила ей я.

– Ты думаешь? – усмехнулась она.

– А разве нет?

– А разве да? Я сижу дома, занимаюсь клумбами и смородиной, никуда особенно не езжу, общаюсь в основном с теми, с кем можно общаться семьями. Большей частью с теми, у кого тоже есть дети. Я не была на выставке или в театре несколько лет, а старых подруг вокруг меня почти не осталось.

– Но как же я? – нахмурилась я.

– Сашка, дорогая, с тобой мой благоверный просто смирился. Ты – как часть семьи, куда тебя денешь? И потом, в малых дозах женская дружба необходима, даже он это понимает. Но всех, кого он смог отвадить, он отвадил.

– Кошмар, – ужаснулась я. – Мой Костя не такой.

– Да? Совсем другой? А ты присмотрись, – посоветовала она, но тогда я решительно отмела все сомнения.

Константин никогда, ни словом, ни делом, не пытался ссорить меня ни с кем из моих друзей. Даже с Сашей, хотя, согласитесь, тут Костю можно было бы понять. Мы с Сашей мирно болтали в курилках, рассказывали друг другу байки, смеялись, ходили вместе на обед в кафе, иногда даже без Тоськи. И Константину это не мешало жить на свете. Он был само понимание, само терпение. Или не был? Впервые я задумалась над этим, когда он, услышав краем уха о концерте Умы Турман, на который я собиралась сходить, через пару дней сообщил мне о срочном заказе, из-за которого ему придется уехать именно в этот день. Я тогда не обратила на такое удивительное совпадение серьезного внимания, тем более что деньги нам были нужны, а срочный заказ сулил хорошие дивиденды.

– Конечно, дорогой, – согласилась я и отдала свой билет Тоськиному двоюродному брату.

Костя высоко оценил мой подвиг, он отправил детей к бабушке, заказал домой ужин из японского ресторана, мы слопали при свечах все эти суши, роллы, мы занимались сексом на полу на ковре. Мы сделали это еще и в ванной, а потом на кухне на столе. Мы смеялись, болтали обо всем на свете, целовались и ели консервированную клубнику из компота моей мамы.

– Ты прекрасна. Ты самая прекрасная женщина в мире, – прошептал он, прежде чем мы уснули.

Это и в самом деле был чудесный вечер. Но потом, в следующий раз, когда я отказалась от корпоративной вечеринки, потому что Косте надо было чертить, а у Алеши поднялась температура, Костя принял мою жертву как нечто само собой разумеющееся. Он чертил, я пыталась заставить плачущего Алешу проглотить какую-то липкую жаропонижающую гадость, а про себя чертыхалась и думала, как все ужасно несправедливо. Да, я сама, своей рукой, так сказать, дала Косте повод думать, что это нормально. Если откровенно, то за последние месяцы я сделала все возможное, чтобы заставить его поверить в то, что я – идеальная жена, идеальная мать (вернее, мачеха) и вообще идеальна, как никто другой. Возможно, он и поверил. Но, черт возьми, с чего он взял, что я не хочу пойти на вечеринку? Я не была на них уже сто лет! Я вообще нигде не была! И в один прекрасный день чаша моего терпения переполнилась, я осталась дома (в очередной раз), но после часа ходьбы из угла в угол не сдержалась и буркнула как бы себе под нос:

– Конечно же, ты должен чертить. А мои проблемы никого не касаются.

– Что ты имеешь в виду? – не отрывая взгляда от бумаги, полюбопытствовал он.

– Почему я должна все пропускать? Я тоже имею право на какой-то отдых, – возмущенно добавила я.

– А ты что, недостаточно отдыхаешь? Ложись спать пораньше. Может, тебе взять пару выходных за свой счет?

– Да, и что потом? Просидеть их дома с детьми? Или, может, лишний раз полы помыть? А лучше пойти в магазин и закупить картошки и курятины. Отличный отдых, заодно и физическое упражнение, – окончательно вышла из себя я.

– Ты так устаешь? – удивился он. – Но ведь ты почти ничего не делаешь по хозяйству. Не готовишь, не стираешь.

– А ты бы хотел, чтобы я превратилась в прачку? – возмутилась я. – Между прочим, я тоже работаю, я журналист!

– Да? А я думал, что ты пишешь всякую ересь для Интернета. Журналист – это господин Соловьев, а ты просто… просто…

– Ну, договаривай, – потребовала я, но Костя замолчал и угрюмо уткнулся в чертеж.

Однако меня было уже трудно остановить, я разогналась, как самоходная шахтерская вагонетка, – меня несло на полной скорости, и я даже сама не понимала, куда при таком раскладе могу впечататься.

– Саш, давай не будем ссориться, – миролюбиво предложил он, но я не была в тот день настроена на переговоры.

– Пленных не берем, – заявила я и высказала ему все, что, как говорится, накипело. Что он пользуется мной как нянькой, что он все время пропадает на работе, я его совсем не вижу, а даже когда вижу, то он уже спит и – да-да! – храпит, между прочим.

– Ты бы разбудила меня, чего тут такого? Все храпят, – возразил он.

– Я – нет, не храплю!

– Откуда ты знаешь? Может, ты храпишь, как паровоз? – предположил он, но у меня был на это аргумент.

– А ты этого все равно не можешь знать. Ты засыпаешь через три секунды после того, как я включаю MTV. Даже если бы я храпела, ты бы не услышал.

– Так, ладно. Я храплю – и что? Ты хочешь спать в другом месте? – тоже разозлился он.

– Нет, я не хочу спать в другом месте. Я хочу быть с тобой, я просто не понимаю, почему ты не замечаешь, как я много делаю для нашей семьи.

– Я – не замечаю? Я замечаю, – ехидно согласился он. – Я замечаю, как ты кормишь Алешку в садике конфетами, хотя ему их и нельзя. Я слышал, как ты говорила Даше, что, если она будет плохо себя вести, ты ночью незаметно впустишь к ней Шушеру, которую она не любит. Продолжать?

– Пожалуйста. Только добавь сюда, что ты сам последний раз забирал Алешу недели две назад.

– Я работаю!

– А я что? В шахматы играю на деньги?

– Да, но я зарабатываю в пять раз больше тебя!

– А мне много не надо!

– Да? А мне казалось, что тебе нравится ни в чем не нуждаться. Или это не ты купила джинсы за четыреста долларов в «Меге»?

– Я так и думала, что ты не хотел их мне покупать! – Я хлопнула себя ладонью по бедру.

Потом я приволокла из комнаты джинсы и швырнула их на диван, а Костя вытряхнул из кошелька все деньги и карточки и предложил мне забрать у него все, что есть, потому что ему для меня ничего не жалко. Потому что он меня любит, хоть я, кажется, больше и не люблю его. Я сказала, что любила бы его и без денег, на острове, в шалаше. Даже с десятью детьми и десятью тещами. А он сказал, что я маленькая гадкая девчонка и что я уже наверняка жалею, что тогда в лесу не сумела от него убежать.

– Что мы делаем? – спросила я жалобно, вдруг испугавшись, что мы можем так разозлиться друг на друга, что не сумеем после ничего поправить.

– Это называется «ссориться», – вдруг улыбнулся он и взял меня за руку. – Это значит, что мы действительно стали почти семьей.

– Да? И ты считаешь, это хорошо?

– Что хорошо? Что мы стали семьей? Конечно, – кивнул он.

– Что мы вот так стоим и орем друг на друга. У меня такого никогда не было. Вернее, никогда не было с мужчинами. Только с мамочкой. И папочкой. А с тобой – я думала, мы никогда не поссоримся. Мы же такие… ты же такой…

– Я считаю, что это неизбежно.

– Почему? – расстроилась я.

Вокруг нас валялись раскиданные чертежи, деньги, карточки, джинсы и прочая дребедень.

– Потому что мы разные. И потому что мы – вместе.

– Звучит, как рекламный слоган, – усмехнулась я.

Он притянул меня к себе, обнял, запустил руку под свитер и провел ладонью по моему плечу.

– Ты правда хочешь на вечеринку? Тебе это действительно так сильно нужно?

– Нет, – замотала головой я. – Я хочу, чтобы ты был рядом со мной.

– Я всегда с тобой.

– Нет, не всегда. Ты все время работаешь.

– Сейчас я совершенно свободен. Иди ко мне, – прошептал он, и наша ссора кончилась традиционно, чем и должна завершиться ссора двух любящих людей: страстными объятиями, поцелуями и внутренней беспочвенной уверенностью, что каждый добился своего и что проблема решена. Я после этого почему-то подумала, что теперь-то уж Костя перестанет протестовать, если я иногда все-таки отправлюсь на какую-нибудь вечеринку. А он остался в полнейшей уверенности в том, что все, что мне на самом деле надо, – чтобы он был со мной чаще и больше. И, как водится, каждый из нас ошибался, прежде всего в том, что наша ссора – первая и последняя. Первой-то она была, а вот последней не стала, и после нее периодически в доме вспыхивали скандалы, пугающие, короткие, молчаливые или бурные. Нам обоим было что сказать друг другу, но ни один из нас на самом деле не хотел ничего ни слышать, ни знать. Милые бранятся – только тешатся? Вот уж неправда, никогда не думала, что два взрослых, любящих друг друга человека могут оставаться столь глухи к словам и чувствам обоих. Каюсь, я тоже не ангел, я тоже хотела только того, чтобы он понял, каково мне. Каково это – быть привыкшей к свободе, молодой, симпатичной женщиной, которая тухнет в ожидании, когда ее прекрасный принц приедет с работы. Он в свою очередь тоже терпел многое из того, что с кем-то другим терпеть бы не стал.

К Новому году мы подошли изрядно потрепанными, местами поврежденными, местами закалившимися в боях. На праздник было решено остаться дома (о боже, чего мне стоило сделать вид, что я не возражаю), а Костя сказал, что берет на себя весь праздничный стол.

– Когда ты говоришь, что берешь его на себя, ты ведь на самом деле имеешь в виду, что берешь его на Лилию Филипповну?

– Ну, я не хочу тебя нагружать.

– А разгружать? Я не баржа. И вполне в состоянии приготовить салат, – обиделась тогда я.

– Уверена? – ухмыльнулся он, и в результате весь праздничный стол был сервирован готовыми салатами из супермаркета, подозрительной курицей гриль, кучей колбасы и сладостей.

– Ничего ужаснее нельзя и представить, – поразилась я, осмотрев наш праздничный стол. – Этим же категорически нельзя кормить детей.

– Мама бы никогда такого не дала нам, – аккуратно ввернула Дарья.

Я усмехнулась.

– Дашка, а ты имеешь что-то против мороженого с шоколадным сиропом? Папа, ты купил нам шоколадного сиропа? – спросила я торжественно, как на утреннике в школе, копируя голос Снегурочки.

– А как же, – дед-морозовским тоном пробасил Константин и вынул из холодильника большую коричневую бутылку. – Специально для хороших детей, которые не портят никому настроение.

– О, это как раз наш случай, – радостно кивнула я, подмигнула Даше и плюхнулась на диван.

Телевизор мотал бесконечные «Иронии судьбы», теперь уже числом две штуки, за окном мела новогодняя пурга, у нас в углу стояла наряженная пахучая елочка с местного рынка, на столе высилась гора бутербродов. Костя разлил нам шампанского (детям газировки), и мы проводили старый год. Я залезла на диван с ногами, замоталась в большой чуть колючий плед и даже чуть задремала, держа в руке бокал. Дети трескали мой салат, который оказался не столь ужасен после того, как я выковыряла из него почти все огурцы. Все было хорошо. Костя даже умудрился подложить под елку подарки, уговорив Алешу помочь мне отнести на кухню грязную посуду. Ровно в двенадцать часов я незаметно выключила свет, а Костя врубил лампочки на елке.

– Что это? – ахнул Алеша, глядя на нас круглыми глазами.

Я улыбнулась.

– Надо подумать. Может, тут Дед Мороз пролетел?

– Сейчас? Но я же его не видел?! – возмутился ребенок.

– Поспеши, может, ты его еще успеешь увидеть с балкона? – подначивал сына Костя.

Даша только фыркнула и отвернулась, не мешая нам дурить голову брату. Еще бы, она-то уже давно совсем большая девочка, которой не нужно никакого Деда Мороза.

– Совсем не нужно? А подарки тебе тоже не нужны? – тихонько спросила ее я.

– Смотря от кого, – дернула маленькими плечиками она. – Если от тебя – то нет.

– Почему? – удивилась я. – Что во мне плохого.

– Ты не подходишь нам, – вдруг выдала она. – Папа хотел жениться, чтобы у нас была мама. А ты не подходишь по многим статьям.

– По каким? Тебе не нравится то, что я не умею готовить? – нахмурилась я.

Какая рациональная девочка, черт возьми, даже мурашки бегут по коже.

– Ты неаккуратна, не любишь готовить, не читаешь сказок, – начала педантично перечислять Даша.

– Вообще-то я читала вам сказки, вы сами перестали просить! – возмутилась я.

– Да, но ты засыпала после двух абзацев, и нам приходилось тебя будить, – покачала головой она.

Я пожала плечами. Кто виноват, что сказки такие усыпляющие. В конце концов, их именно для того и рассказывают – чтобы усыпить. Какая разница – кого.

– И что еще? Это все? Тебе не кажется важным, что твой папа меня любит и он со мной счастлив? – попыталась достучаться до нее я.

– Папа тебя не любит. Он любил и всегда будет любить только маму. А теперь он просто хочет, чтобы в доме появился человек, который станет ухаживать за нами. Он считает, что нам нужна мама, и ему кажется, что ты – неплохой вариант. А я так не считаю, – уточнила она, чтобы я не сомневалась в ее личном мнении.

– С чего ты взяла, что папа меня не любит? – нахмурилась я.

– Он сам мне так сказал.

– Что он сказал? – похолодела я.

– Что ты неплохой вариант, а других все равно нет.

– Он не мог так сказать, – помотала головой я.

– Но он сказал. И добавил, что любовь тут ни при чем. Это все только ради нас. Ради нас он готов на все.

– Да, – кивнула я, не зная, что мне делать и что говорить.

Тут в комнату вернулись Алеша с Костей, улыбающиеся, насмотревшиеся на праздничные фейерверки, которые (по словам Кости) люди запускают вслед улетающему Деду Морозу.

– Пап, но если он тут был – где подайки? – насупился Алеша.

– Как где – там, где им и положено быть.

– Где? Под елкой, что ли? Ой! Пап, тут что-то есть! Тут для всех! Дашка, иди сюда, где здесь мое имя? – заволновался Алеша, увидев под елкой кучу красочных коробок.

Даша побежала читать Алеше имена на коробках. Я же продолжала сидеть на диване, оглушенная ее словами. Нет, «оглушенная» – неправильное слово. Я и сама знала, подозревала… во всяком случае, должна была подозревать, что для Кости наши отношения – всего лишь необходимость, которая не имеет с любовью ничего общего. Нет, я уверена, что нравлюсь ему, что он вполне может чувствовать себя счастливым со мной. Но главное для него – дети, а потом уже все остальное. Детям нужна мать. А мне? Что нужно мне? Когда я вообще в последний раз задумывалась о том, что нужно мне? Мне нужно утирать сопливые носы? Нужно вертеться в кровати, стараясь уместиться под половинкой одеяла, которое во сне Костя перетягивает на себя? Как я раньше проводила новогодние праздники? Разве я хоть когда-то оставалась дома, чтобы кромсать морковь и выковыривать из салата огурцы? Я могла встретить Новый год в ночном клубе в компании какого-нибудь очередного МЧ, мы пили бы мартини или даже текилу, танцевали бы, обнимались в укромных закутках. И не было бы ни одного телевизора, ни большого, ни маленького, и никто бы не слушал ни однообразных выступлений очередного президента, ни фильмов, которые все знают наизусть. И это я бы потом запускала фейерверки, а не смотрела бы на них из окна, стоя в вечернем платье и тапочках, замотанная в плед. Внезапно мне показалось, что я утратила себя, утратила то, что всегда считала в себе самым ценным, – стремление к свободе. Да, я люблю Костю и верю, что и он все-таки любит меня. Ну и что? Я любила много раз, я много раз расставалась. И что такого нового в нынешней моей любви, ради чего я сижу дома и смотрю какие-то ужасные юмористические концерты, похожие на парады фриков и извращенцев? Это что, теперь и есть моя жизнь?

– Между прочим, тут есть подарки от Деда Мороза не только для маленьких лорда и леди. Кажется, тут на коробке написано имя Саша, – сказал Костя томным, интригующим голосом.

Он подошел ко мне с красиво упакованной небольшой коробочкой в руках.

– А? Что? Да нет, при чем тут я? – удивилась я, так как почему-то действительно не вспомнила, что мне тоже перепадет подарочек.

Я сама купила Косте мужские духи, очень дорогие, с совершенно потрясающим запахом, от Диор. Я подарила их ему еще вечером, часов в десять. А вот о том, что и он что-то мне подарит, забыла. А ведь он мне говорил. Что он сказал?

– Это так трогательно, что ты купила мне подарок, и я бы тоже хотел сейчас подарить тебе свой, но потерпи немного. Для такого подарка подходит только новогодняя полночь.

– Что же это будет? Три желания? Ты станешь моей золотой рыбкой? – усмехнулась я тогда, не придав его словам особенного значения.

– Это будет сюрприз, – загадочно пообещал он.

И вот теперь сюрприз лежал в красивой коробке, а Костя стоял взволнованный и ждал моей реакции. Так, надо собраться, встряхнуться, сейчас будем рукоплескать и прыгать от радости до потолка. Даже если там окажется какая-нибудь брошка. А вдруг он подарит мне тур в Египет на двоих? Было бы здорово, хотя сейчас в Египте сезон ветров. Но я бы с удовольствием провела всю неделю в номере в Костиных объятиях. Впрочем, какая разница теперь, что он подарит? Ведь это в любом случае ложь.

– Ты откроешь? – волновался он, протягивая мне коробку.

– Да. Конечно, – рассеянно кивнула я, глядя в его родное, ставшее уже таким привычным лицо.

– Ну, открывай!

– Сейчас?

– Нет, завтра, – фыркнул он. – Разумеется, сейчас.

– Хорошо, – кивнула я.

Я сорвала бумагу, открыла крышку подарочной коробки, и мое сердце ухнуло куда-то вниз, где и застряло, а я никак не могла заставить себя дышать. На дне подарочной коробки, среди какой-то плюшевой фигни, лежало красивейшее кольцо, искрившееся и переливавшееся всеми цветами радуги.

– Дорогая Саша, я подумал, что хочу сделать это именно сегодня, именно в эту ночь, – начал Костя, глядя на меня горящими темными глазами. Теми самыми глазами, которые я так любила. И сейчас любила ничуть не меньше, чем тогда, несколько месяцев назад.

Глава 14 Остапа несло…

Я сидела на работе и маялась дурью. Проверяла, будет ли мой TouchPad^[3] на ноутбуке работать, если водить по нему не пальцем, а носом. Я водила носом по TouchPad, а глазом старательно смотрела на курсор на экране. Когда я водила кончиком носа – курсор двигался, если нажимала сильно – курсор замирал. Это получалось довольно сложно, держать одинаковое давление носом и видеть курсор, а главное – занятие мое было высшей степенью идиотизма, которой я когда-либо достигала на работе.

– Интеллектуально смотришься, – усмехнулся Сашка, глядя, как я изворачиваюсь, чтобы наблюдать за курсором.

Сашка только что вернулся из отпуска, который провел со своей девушкой в Финляндии. Ему не терпелось поделиться с нами впечатлениями, показать фотки и выполнить всю ту ритуальную чушь, которую положено выполнять после отпуска. А тут я. И TouchPad. Сашка стоял в замешательстве.

– Не трогай ее. Она сошла с ума, – посоветовала ему Тоська, хмыкнув. – С утра она уже сломала наш кофейный аппарат в коридоре.

– Зачем? – удивился Сашка.

– Не зачем, а как – вот главный вопрос, – раздраженно ответила Тося. – Она вместо денег пихала туда резаную бумагу. Думала, что если не давать ей выползать обратно, то аппарат заколеблется и даст нашей Сашеньке бесплатный кофе.

– У тебя что, десятки не оказалось? – усмехнулся Саша.

– Это был эксперимент, – флегматично пояснила я, не отрывая носа от клавиатуры.

– И как, удачный?

– Вполне.

– Конечно, удачный, – фыркнула Тося, – оставила весь офис без кофе! Сломала аппарат. А я растворимый кофе ненавижу. Ты, кстати, будешь?

– Буду. Я думал, кофе просто выпили, – расстроился Саша. – Ты зачем вредишь коллективу?

– Я не виновата, что он зажевал газету, – возразила я, оторвавшись от ноутбука. – Может, ему не понравилась статья про наш ВВП. Может, аппарату неприятно, что он у нас падает.

– ВВП? – сощурился Саша и, повернувшись к Тоське, тихо спросил: – И что с ней такое?

– Она ушла от этого своего многодетного отца. Третий день в офисе ночует, – аккуратно пояснила Таисья, из тактичности снизив голос на полтона.

– Я все слышу! – громко произнесла я, чтобы они не думали, что их конспирация имеет хоть какой-то смысл.

Тося кашлянула, стряхнула несуществующую соринку с юбки и сделала вид, что ничего не произошло. Но через несколько минут они с Сашей перемигнулись и собрались курить.

– Мы покурить. Ты пойдешь? – фальшиво улыбнулась она, как раз подгадав момент после того, как я только покурила. Наивные, думают, я дам им спокойно посплетничать у себя за спиной.

– Обязательно. Я хочу попробовать выкурить за день четыре пачки сигарет. Интересно, как быстро я испытаю отвращение к курению? – Я скорчила милую гримаску и пошла за ними.

В моем присутствии курилось не так уж весело. Я представила, как мучительно Тоська хочет рассказать Сашке все про мое возвращение на работу на четыре дня раньше срока. Наш с Костей отдых в санатории должен был закончиться только двенадцатого января, я и отпуск брала до четырнадцатого. Но десятого числа, в понедельник, я явилась в офис с небольшим чемоданчиком в руке и с наполовину опорожненной бутылкой армянского коньяка.

– Давайте уже сплетничать, – милостиво разрешила я, потому что лучше уж пусть Тоська делает это при мне, чем за моей спиной. Так и я смогу получить мрачное удовольствие от осознания того, что я такая несчастная. Снова оказалась одна-одинешенька в целом мире, и снова по собственной инициативе.

– Что это за сплетня, если ты здесь торчишь, – возмутилась она, но я не дала ей возможности выдавить меня из курилки.

– Да, я ушла от Кости, – подтвердила я, прикуривая сигарету. – Главное событие нового года.

– Да ты что? – поразился Саша. – И давно?

– Прямо в новогоднюю ночь, – торопливо сообщила ему Тоська, отхлебнув из стаканчика кофе, который ненавидит. Все-таки она непоследовательна.

– Но почему? У вас же была такая большая любовь, – сказал Саша.

Я на секунду прикрыла глаза от нахлынувших воспоминаний. Даже сейчас я никак не могла поверить, что все действительно кончено и я снова одна. Хотя все эти дни я предпочитала думать, что теперь опять СВОБОДНА. И могу делать, что хочу. Например, ломать кофейные аппараты и водить носом по TouchPad.

– Он предложил ей выйти замуж! – добавила Таисья.

– Действительно, негодяй, – согласился Сашка, иронично поглядывая на меня. – И как ты теперь?

– Как я? Прекрасно, просто прекрасно, – улыбнулась я и прикурила новую сигарету.

Что тут скажешь? Все так и было, я получила от Кости в подарок обручальное кольцо и предложение сочетаться законным браком. За окном надрывались фейерверки, пьяный народ кричал «ура!», а наши дети разрывали обертки своих коробок. Я стояла посреди гостиной и ловила ртом воздух, в голове звучало Дашкино «он тебя не любит, но считает, что нам нужна мать». Тумблер в моей голове вылетел, предохранители сорвались со своих мест. Я положила коробку на столик, не вынимая из нее кольца, и переспросила:

– Ты хочешь, чтобы мы поженились? Но зачем?

– Как это – зачем? Мы любим друг друга, нам хорошо вместе, дети к тебе привыкли…

– А может, стоит убрать первые два пункта и оставить только последний? – язвительно уточнила я.

В тот момент я совершенно не могла себя контролировать.

– Что с тобой? Что-то не так? Обычно женщины радуются, если их зовет замуж любимый человек, – обиженно пробормотал Константин, лицо его напряглось, а сам он немного отстранился от меня и побледнел. Но мне было наплевать.

– Да, только это ведь не совсем наш случай. В нашем случае законный брак гораздо интереснее тебе, чем мне, – категорически заявила я, отведя взгляд.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты посадил меня дома, мы никуда не выходим, в ресторане в последний раз были неизвестно когда. За эти три месяца я ни разу не смогла выбраться к Жанночке. Я даже не успеваю с ней по телефону поговорить. Из дома на работу, с работы в садик, из садика домой, где надо проверять уроки у Даши. Я ненавижу проверять уроки. Я ненавижу математику, русский, окружающий мир. Ты хоть представляешь, что это за пытка – проращивать фасоль?

– Милая, но это нормальная жизнь, – попытался возразить он. – Все так живут.

– Я могла бы так жить, но ты-то просто эгоист. Ты говоришь, что любишь меня, а сам целыми днями пропадаешь на работе. Ты просто кидаешь меня дома, а если мы едем на отдых, то не в клуб или на море – мы премся в отстойный пансионат, где наверняка не будет даже Интернета.

– Я думал, ты хотела туда поехать, – растерялся Костя. – Ты сама говорила…

– Да! – крикнула я, перепугав Алешу. – Да, я говорила. Я много чего говорила, потому что ты именно это и хотел слышать. Что я люблю сидеть дома, что мне нравятся глупые политические ток-шоу, что я тоже верю во всемирный заговор. Да, и что? Я же тебя любила, вот и несла всякую чушь. Это нормально. Ты должен был догадаться, должен был относиться к нашим отношениям внимательнее. Ты не имел права заваливать меня проблемами!

– Я не заваливал тебя проблемами. Мы просто живем вместе, – пытался сопротивляться он. Но у меня перед глазами стояла его дочь, внимательно рассматривающая меня с точки зрения обслуживающего персонала. Какого черта!

– Нет, не просто живем. Это твои дети, я их не рожала, я не должна тратить на них все свое свободное время. Я хотела только тебя! Никого, кроме тебя. Так уж получилось, что у тебя есть дети, пусть. Я согласна. Но почему ты требуешь от меня, чтобы я их полюбила?! Почему ты ждешь, что я с радостью заброшу свою жизнь и начну жить их жизнью?

– Я этого не жду, – устало сказал он. – Но если ты хочешь меня, ты неминуемо получаешь и их.

– Да. Неминуемо. И я согласна на это, то есть я была бы согласна даже на это, если бы была действительно уверена, что ты меня любишь. Но ты – ты всего лишь подбираешь хорошую мать для своих детей. Вот и все.

– С чего ты взяла? Бред какой-то! – возмутился он.

– Это не бред. Наша жизнь напоминает кошмар, а тебя все устраивает.

– Нет, не устраивает, – неожиданно зло сказал он. – И если бы я выбирал мать для своих детей, ты в этом конкурсе даже не участвовала бы. Ты ни черта не умеешь готовить, ты кормишь детей чипсами и кукурузными палочками. Ты разбрасываешь вещи по комнатам и не моешь за собой посуду. Ты думаешь, что если полчаса провела в парке с детьми, то тебе уже положена медаль. Ты – самая ужасная кандидатура на роль матери моих детей. И вообще каких угодно детей.

– Все верно! – окончательно взбесилась я. – Я совсем другая. Я люблю свободу, независимость!

– Ты любишь только себя, – перефразировал он.

– А ты – только их!

– По крайней мере, они отвечают мне взаимностью. А ты что, думала, жизнь всегда будет как один сплошной праздник? – сощурился он.

Фейерверки били с неистовой силой, освещая всеми цветами радуги нашу отнюдь не радостную новогоднюю ночь.

– А почему бы и нет? Что в этом плохого?

– Ты ждешь от любви только радостей и удовольствия. Тебе кажется, что, если я больше не ношу тебе цветов, любовь прошла. И что, если вместо ресторана мы едем в пансионат с детьми – это уже конец. Только, моя дорогая, это все не так. Ты ошиблась. Любовь – именно то, что бывает потом. А все то, что ты так любишь, – чистое блядство. И не больше!

– Как ты смеешь так говорить?! – вытаращилась на него я.

Впервые я слышала от него матерное слово. Мне вдруг стало страшно. Что я делаю?

– А как ты смеешь так поступать? – заорал он. – Давай, иди, поменяй меня на следующего праздного мужика, которому только одно и нужно – попасть в твою постель. Пусть он носит тебе коробки конфет и заваливает тебя комплиментами. Сколько ты продержишься? Полгода? Спорю на что угодно, что не больше. Максимум год, если конфеты будут очень вкусными.

– Я не люблю конфет.

– А потом следующий, следующий, следующий, пока ты не потеряешь товарный вид. Это твоя СВОБОДА?

– Костя?

– ЧТО? – в ярости орал он. – Какой смысл любить тебя?

– Да ты и не любишь, – грустно сказала я.

– Люблю.

– Нет. Я знаю это абсолютно точно.

– В таком случае ты знаешь больше меня. Только я уверен, что это ты не любишь меня.

– Может быть, – не стала спорить я. – Я устала. Все совсем не так, как я представляла. И, наверное, ты прав: я не создана для семейной жизни. Мне постоянно кажется, что я попала в ловушку, в которой становится все меньше кислорода.

– Ты просто хочешь сбежать, – опустил голову он.

– Если тебе хочется, можешь называть это так. Только даже твоя дочь гораздо честнее тебя, – горько сказала я и вышла из комнаты.

Странная пустота опустилась на меня, даже мысли, всегда во множестве роившиеся в моей голове, на сей раз покинули меня, оставив после себя лишь чувство уязвимости и наготы. Я снова была одна, и эта мысль была странной, я так отвыкла от нее за последние месяцы. Как ни крути, а то, что было у нас с Костей, случилось в моей жизни впервые. И вот, пожалуйста, снова «я свободен, я ничей». Но сквозь волну страхов и одиночества пробивалось мое старое знакомое чувство радости. Той самой ненормальной, неестественной радости, которая сопровождала меня всегда, когда я оставалась одна. Я снова принадлежу себе, мне снова никто не нужен, пусть даже я тоже никому не нужна.

– Ты просто одинокий волк, – усмехнулся Сашка, когда я закончила свою сагу о потерянном семейном счастье. – Тебя, как горбатого, могила исправит.

– Точно, – согласилась с ним Тоська.

– А я всегда знал, что этим кончится, – уверенно хлопнул себя по коленке Сашка. И, если я не ошиблась, на его лице мелькнула тень удовольствия. С чего бы?

– Ну почему? – уперлась я. – Все могло бы быть по-другому, если бы он сам вел себя иначе. Он же меня просто использовал! Ему нянька для детей была нужна!

– Даже если бы он тебя обожал, это бы не имело никакого значения, – возразил он. – Ты же одиночка, метросексуал.

– Какой я тебе, на хрен, сексуал, – разозлилась я. – У меня душевная драма, я, между прочим, страдаю, а ты… И мне жить негде!

– Душевная драма у тебя пройдет через недельку, а вот мужика жалко. Не знал он, с кем связался, – довольным тоном подытожил Саша.

– Значит, это я – монстр? Ну и ладно. Ну тогда я вам еще и ксерокс сломаю, – обиделась я. – Тоже что-нибудь в него суну.

– Пойми, не похожа ты на человека, который страшно страдает, – развела руками Тоська, когда мы возвратились в кабинет. – Когда мы с мужем поругались и он пропал на три дня, я рыдала без остановки. Я думала, что жизнь кончилась, что без него я не смогу дышать. А ты только ерундой страдаешь и кофейные аппараты ломаешь.

– Да, странно, – холодно пожала плечами я. – Значит, по-твоему, я не страдаю. Что ж, может, это и так. Наверное, я такая бессердечная стерва, которая пользуется мужиками, а потом выбрасывает их, как бумажные салфетки. Только теперь моя Шушка у Жанны, а я здесь. Я не собираюсь рыдать, но я его любила. А он мечтал только о том, чтобы его детишкам было хорошо.

– Почему тебе так важно доказать, что ты права? – зло спросила Тоська.

– А почему для тебя важно, чтобы я была сукой.

– Потому что ты и есть сука, – бросила мне она. – Мы тебя любим такой, какая ты есть, но ты никого не любишь, кроме себя.

– Так и запишем. И довольно. – Я села к компьютеру и закрыла лицо ладонями.

Я устала от этого разговора, устала от своих коллег, от офиса, от этой жизни. Мне вдруг захотелось что-то сломать, взорвать, оторвать чеку от какой-нибудь бомбы и швырнуть в толпу. Пусть Тоська будет в этой толпе. Пусть Жанка тоже там будет. Когда я приехала к ней, с кошкой и тремя сумками, они с мужем были пьяными и сонными. Оба в одинаковых халатах, в дырявых тапках. И никого это не смущало. Когда я поведала ей о том, что произошло, она сказала только:

– Это случилось бы рано или поздно.

– Но могло и не случиться, если бы не они! – вытаращилась на нее я.

Она широко зевнула и добавила:

– Тебе был нужен только повод. Ты устала уже давно, – и налила мне чаю.

Я стала спорить с ней, пытаясь убедить ее, что она не права, что она не слышала того, что сказала мне Даша. Никто не слышал, только я. Я говорила о том, как ужасно, когда дети врываются в комнату, где ты занимаешься сексом с любимым мужчиной, и просят так не орать. Что они выплевывают зубную пасту и не смывают ее с раковины, а я потом должна все это оттирать. Как жестоко оставлять меня дома одну долгими зимними вечерами, а самому пропадать на объектах.

– Да, да-да, семейная жизнь – не сахар, – усмехнулась подруга.

Нет, она меня не понимала. Я сама себя не понимала, и того, что творится со мной, тоже. Вроде бы я не страдала, но только потеряла какой-то неуловимый вкус к жизни, который всегда у меня был. Вот уже месяц или даже больше я мечтала о том, что бы я сделала, если бы у меня выдался свободный день. Куда бы я пошла, с кем бы встретилась, какие вечеринки бы посетила. Но ничего не хотелось, совсем ничего. Только забиться под одеяло и спать. Я объясняла это тем, что была зима, стояли жуткие холода. Столбик термометра опустился ниже двадцати градусов, у меня сохла кожа, не хватало витамина Д. Зима кончится, все пройдет, и я снова буду весела и непринужденна.

– А почему ты здесь, что домой-то не идешь? – спросил Сашка, чтобы снять возникшее напряжение.

– Так там же жильцы. Я предупредила их, но должен кончиться арендный месяц. Так что придется таскаться по чужим углам еще две недели, до двадцать пятого числа, – пояснила я.

– А чего ты не ночуешь у Жанны? Здесь же нет даже душа? – удивился он.

Я задумалась. Жанна предлагала мне остаться. И она, и ее муж всегда очень гостеприимны и добры, у них уютно и тепло. Несколько дней назад Жанка делала пироги, весь дом пропитался запахом дрожжей, абрикосового джема и печеного хлеба. У них была лишняя комната для меня, но я уехала, как только офис снова начал работать. Я уговорила Мари не ругаться на меня и обещала ей за это написать лишние пять статей. Получается, я не хотела оставаться у Жанны. У моей любимой подруги Жанны, почему?

– От Жанны до работы добираться тяжело, – соврала я. – Я не в состоянии вставать так рано. Да мне и не хочется быть слишком навязчивой. У них там свои пироги, своя семья…

– Тогда остановись у меня. А то за десять дней ты тут покроешься корочкой.

– У тебя? – поразилась я.

Неужели он на что-то намекает? Я вгляделась в Сашино лицо, но оно не выражало абсолютно ничего противозаконного. Широкая радушная улыбка, веселые глаза.

– А что такого? Мы же с тобой не чужие люди. Старые друзья должны помогать друг другу. Посидим, посмотрим кино на моей плазме. Я к ней домашний кинотеатр прикупил, могу смотреть теперь диски Blue Ray.

– Что такое Blue Ray? – опешила я.

– Это новый формат дисков, гораздо более качественный. Можно даже увидеть надпись на бейсболке у человека, сидящего на трибуне во время футбольного матча.

– Что? – окончательно запуталась я. – Какого матча?

– Это так, к примеру. Так ты поедешь? – неуверенно посмотрел на меня Саша.

Я почувствовала, что он действительно этого хочет.

– А что скажет твоя девушка?

– Она… очень загружена на работе. Я говорил, она работает в пиар-службе одной крупной компании. Очень ответственная должность. И тебе же нужно только на десять дней? Необязательно ей об этом говорить.

– Ты думаешь? – удивилась я.

– Тебе нельзя десять дней спать на офисной кушетке в приемной.

– Вообще-то я спала прямо здесь, сдвигала два кресла, – зачем-то поправила его я.

Ехать к нему мне не хотелось, но предложение выглядело заманчивым. Возвращаться к Жанне, в ее счастливое семейное гнездышко, где у нее все равно не найдется для меня достаточно времени, у меня не было желания. И, честно говоря, проводить ночи на креслах, слушая шум улицы, я тоже больше не могла. Здесь я практически не могла уснуть, не говоря уж о том, как сложно мыть голову под маленьким кранчиком над раковиной. Сушить же волосы под воздушной сушилкой для рук вообще ужасно. И потом, надо же мне как-то начинать новую жизнь. Все новое – хорошо забытое старое. Мне нужно поехать куда-то, поговорить, пообщаться, может быть, сходить на выставку, в гости. Прошвырнуться по магазинам.

– А хочешь, поедем в «Атриум»? Я слышал, начался показ какого-то нового фильма Спилберга. Можно посидеть в ресторане, – предложил Саша.

Его голос был уверенным, он прекрасно знал, против чего я никогда не могла устоять. Культурная программа по полной программе.

– Ладно, – немного поколебавшись, согласилась я.

Немного странно, что жизнь становится опять той, прежней. За эти полгода я почти успела отвыкнуть от нее. Но именно это – магазины, громкий смех, суши-бар, новый фильм Спилберга – и есть моя жизнь, настоящая, подлинная. Та, которую я любила всегда. Надо только немного напрячься и вспомнить, каково это – быть мной. Тем более что последняя фраза, которую сказал мне Константин, звучала так: «Давай, дорогая, иди, развлекайся, живи!» Что ж, я собиралась последовать его совету. И мы с Сашей договорились после работы поехать погулять.

Мы добрались до «Атриума» часам к восьми вечера, потому что засиделись за большой статьей на тему смерти одного очень известного, еще советского, актера. Он умер от рака, почему-то среди знаменитостей это совсем не редкость. Кажется, что их ряды неумолимая болезнь выкашивает гораздо чаще, чем ряды обычных людей, хотя, кто знает, может быть, такое впечатление создаем именно мы, журналисты желтой прессы. Ведь о простых людях мы писать не будем, а если что-то плохое случается с какой-то звездой, мы трезвоним об этом на всех углах. Такая уж работа. Актера было жалко до слез, все мы выросли на его фильмах, все мы любили его и надеялись, что он поправится, но сегодня днем стало известно, что он все-таки скончался в одной из московских клиник. Для нас, журналистов желтого фронта, такого рода события – сигнал № 1, красный свет, самая горячая пора. Надо написать материалы о том, как, почему и из-за чего он умер, кто в его смерти виноват и кто что по этому поводу думает. Впрочем, в защиту нашего брата могу сказать, что и о положительных событиях, таких, как свадьба, рождение детей или многомиллионный контракт, мы будем писать с не меньшим удовольствием.

Такие статьи в Интернете пользуются огромной посещаемостью, и мы весь день работали с материалом.

Итак, в восемь мы попали в «Атриум», прошлись по магазинам, я выбрала себе бархатный пиджачок, который прекрасно подходил к моему любимому платью. Он был именно таким, каким и должен, – с тридцатипроцентной скидкой, поднимающей настроение у любого.

– Ты отлично выглядишь, – зааплодировал Саша, когда я вышла из примерочной.

В его голосе я уловила ту самую интонацию, которой не слышала уже давно. Восхищение мужчины, очарованного мной. А Костя часто говорил, что ему совершенно все равно, в чем я одета. Что он предпочитает, чтобы я была вообще без одежды. Желательно в его объятиях. Против моей воли в душе шевельнулась мстительная радость – я красива и молода, и Константин наверняка сейчас страдает из-за того, что потерял меня. Он просто должен страдать! Мне очень этого хотелось

Глава 15 Понеслось!

В городской среде изменение погодных условий проходит незаметно. Шепчет ли погода или голосит по полной программе – какая разница. В нашем болоте всегда все плохо, как в Гадюкине. Всегда дожди. Иногда, для разнообразия, снега.

В конце февраля серый, хлюпающий под ногами снег достал нереально. Я старалась отсиживаться в хорошо отапливаемых помещениях, сводя контакты с природой к минимуму. Даже на подоконнике сидеть не хотелось, так отвратно выглядели серые мрачные улицы. А тут еще внезапно налетел на Москву подлый циклон, принес с собой еще больше ветра и мороза. Когда я увидела на термометре минус двадцать пять, то всхлипнула от жалости к себе, подумав, что вообще не хочу идти ни на какую работу. Хочу лежать под одеялом, пить коньяк, мазать кожу жирным кремом и есть что-нибудь очень вредное и горячее. Пельмени? Тогда сразу с майонезом и сметаной. Я стояла на кухне, одетая в шикарную байковую пижаму с Микки-Маусами, и пыталась согреться, накинув на плечи еще и шерстяной шарф. Плюшевые заячьи тапки на босу ногу тоже помогали мало. Даже смотреть на улицу было холодно. Тоже мне глобальное потепление. Я набрала Тоськин номер, предварительно несколько раз кашлянув. В таких делах тренировка – залог успеха.

– Мне плохо. Мне очень плохо, – прорыдала я в трубку по возможности хриплым голосом (спасибо никотину, хрипела я прекрасно).

Но Тоська в мои стенания не поверила. Почему бы это?

– Опять двойка? Ты что, решила болеть до весны? Деточка, ты же не медведь, чтобы в спячку впадать.

– А я не против, – усмехнулась я.

– Тогда потом не жалуйся, когда придет время лапу сосать, – фыркнула она. – Что, прогуливать решила?

– Ага.

– Как долго?

– Пока не знаю. Как буду себя чувствовать.

– Понятно. А об этом лучше спросить Гидрометеоцентр, да?

– Нет. Я больна! – простонала я и перешла на сдавленный надрывный хрип. – У меня жар, озноб и критические дни.

– И родильная лихорадка? – поддела меня напоследок Тоська.

Я не удостоила ее ответом, сказав, что мне надо измерить температуру, выпить чаю с малиной и лежать-болеть одной, совсем заброшенной, покинутой всеми, одинокой и несчастной.

– Мне так плохо, что я даже думать не могу.

– С тебя три заметки, перешлешь мне по мылу, – безапелляционно потребовала она, проигнорировав мои жалобы, и повесила трубку.

Что же делать, значит, придется. Но я согласилась на это, как человек, которого приперли к стенке с помощью новейших способов коммуникации. Цепкие лапы современных технологий и покойника заставят работать. Прямо там, в гробу. И пересылать сделанное по WiFi.

– Вы еще пожалеете, что были так черствы ко мне, – жалобно пригрозила я в никуда, прикуривая сигарету.

В первое время, когда я только вырвалась из цепких, гостеприимных Сашкиных лапок, я испытывала почти физическое удовольствие от того, что могу безнаказанно курить прямо в квартире. У Шушки аллергии на дым не было, у нее также не имелось детей. Я могла курить хоть с утра до ночи, что в первое время и делала, отчего старый друг, сиплый кашель, вернулся ко мне. Давно не виделись, черт возьми. Вообще, если честно, положа руку на сердце, курить на лестнице не так уж и плохо. Дом не воняет дымом, одежда тоже, да и куришь в три раза реже. Но я старалась наслаждаться благами свободы. Свобода – самый драгоценный подарок, который только может сделать себе женщина. Ведь так? Верно? Вы согласны? Не надо вставать на час раньше, чтобы отпинать упирающегося ребенка в садик. Я вспоминала, как Алешка шел через улицу, останавливаясь на каждом шагу, чтобы рассказать мне какую-нибудь дурацкую историю. Однажды, пересмотрев кучу фильмов про каких-то роботов, он сказал мне, что у него гудят зубы и он, кажется, становится трансформером.

– Серьезно? – улыбнулась я тогда.

– Ну… у меня же есть железный меч? – удивился он моей недоверчивости. – А теперь еще и зубы.

– Ну, если зубы гудят, то конечно, – согласилась я.

В садик мы в тот день опоздали, и Алеша остался без завтрака. Но он не особо переживал, потому что дома на завтрак я «случайно» насыпала ему целую гору воскресных шоколадных хлопьев, чтобы он не вопил. Так что кушать «желтую» кашу (см. пшенка) он все равно бы не стал. Почему, собственно, я об этом вспомнила? А потому, что теперь я могу вставать на целый час позже, могу курить, могу выкинуть из головы дикие задачки по математике Патерсона, в которых я не всегда даже понимала условия. Даша с выражением терпеливой муки на лице поднимала руки вверх и вопрошала:

– Ты же взрослая, почему ж ты такая тупая?

– Это не я тупая, это ваш учебник тупой. Если ты объяснишь мне, в чем тут задача, я ее обязательно решу. У нас были совсем другие учебники.

– Да, и вот к этому все идет? И я в итоге стану такой, как ты, когда вырасту? Кошмар. – Она показывала на меня пальцем и смеялась.

Я совсем не умела поставить ее на место. Маленькая мерзавка. Вот уж по кому я точно скучать не буду. Как и она по мне.

Я прошла обратно в комнату с термосом горячего кофе, осторожно, чтобы ненароком не посмотреть на снежную, вьюжную улицу, занавесила шторы, включила торшер и села в кресло, замотавшись предварительно в одеяло. В комнате стало уютнее, и вчерашние шмотки, валяющиеся на комоде, не так уж бросались в глаза. Вообще надо признать, что семейная жизнь – просто неподъемный груз, и я совершенно не понимаю, как мои замужние подруги выдерживают это. Надо бы им за вредность молоко давать. Хотя молоко, кажется, взрослым не требуется. Шушка мурлыкнула и запрыгнула ко мне на коленки. Вот кто уж точно был несказанно рад нашему возвращению. Мы снова спали вместе, на одной кровати. Она забиралась ко мне в ноги, под одеяло и толкалась так, словно это была ее кровать, а не моя. Она драла когти о свое любимое кресло, валялась на моих вещах и глазела на проезжающие машины и бегущих бесконечный кросс прохожих. В минус двадцать пять еще не так понесешься. Бегом от мороза! Все в метро!

– И что будем делать? – спросила я Шушку.

Она посмотрела на меня как на умалишенную. Какие могут быть вопросы. Сначала расчешем ей шерсть, потом просто поскребем за ушком. Часа два-три уже пристроены.

– Да? Ты считаешь, мне это тоже будет так же интересно, как и тебе? – усмехнулась я.

Шушка невозмутимо подставила мне морду. Еще один дивиденд одинокой жизни – возможность иногда не знать, чем заняться. Те несколько месяцев, что я жила с Костей, мне всегда было куда пристроить свое время. Пространство вокруг меня всегда требовало внимания. Детям требуется значительно больше чистоты, чем я вообще могу себе представить. Когда я только вернулась домой, то с восторгом и вполне сознательно не мыла посуду, оставляла в холодильнике пустые тарелки из-под съеденного, воду в кастрюле на плите. И никто-никто не ругал меня. Я ела мамино абрикосовое варенье ложкой из банки и плевала на то, что оно может закиснуть.

– Не успеет, мое хорошее, – улыбалась я, попутно отмечая, что никто также не говорит мне: «А ты не боишься, что все слипнется?» Мне теперь вообще никто ничего не говорит. Немного скучно, но оно того стоит. Хотя я так и не смогла доказать этого маме, которая пришла в состояние крайнего отчаяния, узнав, что я снова сингл.

– Какой ты сингл? – возмутилась она. – Ты – старая дева. А я заведу себе черепашку и буду ее любить. Все равно никаких шансов на внуков нет.

– Деточка, ты дура, – коротко и просто заметил мой папа.

– Зато свободная, – обиженно передернула плечами я.

Подумаешь, умники. Вспомнили бы они, как ругались друг с другом, когда я была маленькая. Да и потом, потом тоже. Может, семейные люди – как наркоманы, всех стремятся затащить в свои ряды? Да не хочу я быть счастлива, мне вполне хорошо в моей уютной трясине. Не потянуть мне вашего счастья. Я пробовала, не получилось. Вся эта любовь – обман и каторга. Сначала поцелуи и кружится голова, а потом вся твоя жизнь по минутам расписана на долгие годы вперед, и ты уже больше ни черта не принадлежишь себе. Кстати, Сашка был абсолютно со мной согласен. Его девушка хотела бы переехать к нему, но вместо нее в его маленькой, набитой техникой и телевизорами квартирке две недели обитала я. Когда срок аренды моей квартиры подошел к концу и я вернулась домой, к своей прекрасной, но несколько пустой жизни, Саша продолжал всячески поддерживать меня в моем падении с вершин Большой Любви.

– Из-за чего сыр-бор. Ты всегда была такой. Я не сомневался, что этим кончится.

– Ты уже говорил.

– Прости. Я просто… просто люблю тебя такой, какая ты есть. Такой вот, непредсказуемой, ни на что не годной, но прекрасной. Ты можешь ранить, но ты не похожа на других, – пробормотал он как-то одним зимним вечером.

Я тогда еще жила у него. Мы вернулись с концерта в клубе очень поздно и были подшофе.

– Что ты мелешь? Глупости какие-то! – рассмеялась я. – Я самая обычная.

– Нет. Ты… тебя невозможно ухватить. Невозможно… удержать. Ты не способна на любовь, нет. Только на страсть.

– Ты бредишь? – удивилась я, а он полез ко мне целоваться.

– Есть только миг между прошлым и будущим, – шептал он, засовывая руки под мой свитер.

Руки были ледяными с мороза, ощущение из малоприятных, но я чувствовала себя такой одинокой, так боялась, что после Кости в моей жизни уже больше не случится никого и ничего… Я закрыла глаза и шагнула вперед, соскользнула с края пропасти прямо в Сашкины объятия, стараясь не вдумываться в то, что происходит. Наутро мы оба, не сговариваясь, сделали вид, что ничего ТАКОГО не случилось. У него осталась девушка, у меня Шушера и квартира, в которую я вернулась через несколько дней. Легче мне не стало, тяжелее тоже. Просто еще один эпизод в череде случайных событий. Просто еще одна ночь, после которой, возможно, будут и другие. Жизнь и вправду вернулась на круги своя, вот только если бы не такой мороз. И холодно было не только за окном.

Я включила обогреватель и достала с полки первую попавшуюся книжку по психологии. Фром писал очень умные вещи, и с большинством из них я была вполне согласна, но… слова растворялись у меня перед глазами, предложения не заканчивались, а перемешивались одно с другим, теряя свое значение. Что-то про бытие и обладание, про концепцию экологической катастрофы, к который все мы неминуемо движемся. Я листала страницы, читала слова, не складывая их в смысл, до тех пор, пока вдруг не обнаружила, что слезы рекой текут у меня из глаз. Они уже намочили руки, закапали Фрома, мое лицо покраснело и опухло.

«Что такое?» – удивилась я. И даже встала и прошлепала в прихожую, чтобы посмотреть на себя в зеркало. Зеркало подтвердило – я плакала. Вернее, плакала какая-то незнакомая мне женщина с усталым, бледным лицом, с темными кругами под глазами. С кошкой на руках. Я смотрела на свое лицо не отрываясь и не шевелясь, стоя в тишине и темноте промерзшей прихожей. Большой вопрос – почему у нас в домах так плохо топят зимой и так рано отключают горячую воду весной? Зачем они вообще ее отключают? Прочистить трубы? Почему же тогда эти трубы не греют?

– О чем ты думаешь? О трубах? – вслух спросила я себя. И сама же ответила, что все равно больше мне думать не о чем. Не о Фроме же, в конце концов, с его концом света. Тоже мне новость, что все летит в тартарары. По ощущениям, я уже там. Я набрала номер, Сашкин номер, не понимая, зачем это делаю. Я – и сама звоню Сашке, которого, по большому счету, терпеть не могу. Ни его, ни его плазму. Ни его потребительский взгляд на мир. И еще его девушку, черт бы ее побрал.

– Саша?

– Саша? Что у тебя с голосом? – взволнованно спросил он.

– А что? – с трудом сглотнув комок в горле, я прокашлялась и постаралась взять себя в руки. – Мне плохо.

– Так плохо? – удивился он. – А Таисья сказала, ты филонишь.

– Ты можешь приехать? – спросила я, хотя еще секунду назад, могу поклясться, об этом даже не думала.

– Сейчас? – растерялся он. – Но на работе же никого не останется? Одна Тоська не справится. А вдруг чего случится? У тебя что, жар?

– Да, – согласилась я, хотя понятия не имела, какая у меня температура. По ощущениям – минус двадцать пять, как на улице.

– Что тебе привезти? – спросил он совсем другим голосом.

Ха-ха, мне удалось убедить его, что я тяжело больна. Надо же, а ведь я и выгляжу как тяжело больной человек.

– Привези мне кока-колы. И рома, – попросила я и повесила трубку.

Неожиданная мысль о том, что со мной и вправду что-то не так, заставила меня оторваться от созерцания себя в зеркале. Я вытащила из аптечки градусник (кто бы думал, что я все-таки им воспользуюсь) и запихнула его под мышку. Сидя с ногами на кухонном стуле, я не отрывала глаз от часов на стене. Секундная стрелка крутилась медленно-медленно. Интересно, а что чувствует женщина, когда делает тест на беременность? Она ведь тоже, наверное, вот так же гадает: то ли она «залетела», то ли просто перебрала на вчерашней вечеринке.

Температура была в норме, и я тоже потихонечку возвращалась в нее. Сама не знаю, что это на меня нашло. Наверное, так на мой мозг воздействует холод. Замораживает какие-нибудь нужные серые клеточки, а я пытаюсь выяснить, почему реву. Впрочем, уже не реву. И, кстати, совсем не понимаю, какого хрена я вызвала сюда Сашку, что я собираюсь с ним делать? Мне ведь даже нечем его накормить. Пельмени кончились, остался кусок заветренного сыра, полбутылки кефира и готовый обед с говядиной из нитрата азота. Мое любимое. Перед глазами промелькнула картинка блинчиков со сгущенкой от Костиной тещи. Светлая им, блинчикам, память, но надо, черт возьми, научиться хоть что-нибудь готовить. И надо отменить Сашу, пока он не понял меня превратно.

– Хеллоу, – на мой звонок томно ответила Тоська.

– Слушай, а Сашка не ушел?

– Черт, что за фокус? – встрепенулась она.

– Какой фокус? – не поняла я.

– У тебя абсолютно нормальный голос. Сашка сказал, что ты там чуть ли не при смерти, а ты щебечешь, как соловей. Придуривалась?

– Ну, извини, что забыла покашлять. Кхе-кхе, – любезно кашлянула я. – Теперь позовешь его?

– И не совестно тебе экспериментировать над живыми людьми, тем более во второй раз? – вместо ответа вдруг спросила она.

– В смысле?

– Хочешь влюбить его снова? Зачем? Чтобы опять бросить? – возмутилась она.

Я же так и осталась сидеть с открытым ртом, потому что меньше всего ожидала услышать такую версию.

– Я совершенно не собиралась влюблять его. Сама не знаю, что на меня нашло. Расплакалась вдруг. Можешь быть, я болею чем-то безтемпературным?

– Ленью ты болеешь, ленью.

– Так ты позовешь его или нет? – разозлилась я.

– А его нет, – радостно сообщила она. – Полетел к тебе на крыльях любви. Ты, Сашка, стерва, и проб на тебе ставить некуда.

– Как уехал? Когда?

– Минут пять назад. – Тоська фыркнула, сказала, что из-за таких, как я, мужики всех женщин терпеть не могут, и бросила трубку. А я позвонила Сашке, но он был недоступен.

– Черт, черт! Зачем?! Дура, – выругала себя я, обдумывая свое дальнейшее поведение.

Варианта было два, и оба плохие. Можно было сделать вид, что я действительно тяжело и мучительно больна. Лечь, намотать на голову мокрое полотенце, хотя нет, вода сейчас, в такой холод, – это мерзко. Ладно, можно перемотать шарфик с шеи на голову. Лечь, стонать, метаться в бреду, с трудом приподниматься, чтобы отпить рома с колой (если он его привезет). Но кто хорошо меня знает, вычислит мою лажу через пять минут, актриса из меня никудышная. Значит, план Б – не открывать дверь. Но он же прекрасно знает, что я дома, а мне с ним потом еще работать долгие годы. И потом, ну что тут такого, что я пригласила его в гости (гм, посреди рабочего дня). Может, я скучала? Может, это просто он все не так понял?

К моменту, когда раздался звонок в дверь, я совершенно не представляла, что же мне все-таки делать. И потому, когда на моем пороге возник Сашка, я все еще находилась в глубине своего внутреннего диалога с самой собой. Как выпроводить мужчину, которого ты нечаянно, по необъяснимой дури, зазвала к себе домой? Может быть, он отдаст мне банку с вареньем и лимоны и уйдет?

– Здравствуй, Саша, – просиял он, когда я открыла дверь, и протянул мне шикарный букет цветов. Лилии и какие-то еще неизвестные мне порождения селекции.

Великолепный букет так неуместно смотрелся в моем доме, что я уточнила:

– Это надо принимать в каком виде? Заваривать на паровой бане?

– Смешно, – улыбнулся он и прошел в дом. – Как ты себя чувствуешь?

– Уже намного лучше. Спасибо, что спросил, – едко ответила я, матерясь про себя. Теперь его точно быстро не выпроводить. Хотя, впрочем, зачем?

– Вот твой ром с колой. – Он протянул мне две бутылки, а глаза его смеялись.

– Вообще-то это была шутка, – дернула плечами я, но против воли улыбнулась тоже.

Все-таки хорошо, что пришел хоть кто-то. Это лучше, чем сидеть одной и смотреть, как снег окончательно погребает под собой Москву. Тем более что Сашка, как ни крути, мой старый друг, почти любимый человек.

– Да? Ну значит, выпьем его вместе. Какая же холодрыга на улице. Так и хочется на юг. Почему я не перелетная птица? – Саша любезно поддерживал светский разговор, пока искал чайник, чтобы заварить чай.

Так было всегда. Он ничего не требовал и ничего не ждал от меня. Даже того, что я сама заварю ему чай.

– Подожди. Саш, я на самом деле ничем не больна.

– Я так и думал, – кивнул он, обернувшись. – Не напрягайся, все нормально. Сейчас будет чай. А хочешь, поедем со мной к Дроновым? Я вечером собирался! Они постоянно про тебя спрашивают.

– Правда? – удивилась я.

Дроновы были нашими общими друзьями. Вернее, они были друзьями Сашки, он учился с Дроновым-мужем на одном курсе. Но дружили мы весь год парами, и очень, кстати, приятно, с шашлыками, совместными театрами и даже поездкой в Крым. После того, как мы с Сашкой расстались, Дроновы даже звонили мне пару раз, но я была так поглощена Костей, что не знала и не видела ничего на свете, кроме его темных глаз. Воспоминания больно кольнули сердце, и на секунду я потерялась в собственных мыслях. Но Сашка был рядом и не дал мне окончательно уплыть в себя.

– Они сегодня устраивают сабантуйчик. Пойдешь, раз ты здорова?

– Пойду, – ответила я, радуясь, что не придется торчать дома целый вечер. – Только ты ведь без машины. Как же мы по холоду?

– Вообще-то я на машине, – успокоил меня он.

– А почему тогда твой телефон не работал?

– Я забыл его дома, – улыбнулся мне он.

Сашка был удобный и привычный, как мой красный в клеточку плед или заячьи тапки. Он с деловитым видом доставал что-то из моих шкафчиков на кухне, а что – я даже не знала. Это «что-то» было оставлено еще им самим до нашего разрыва, почему-то не использовано нашими жильцами и так и не обнаружено мной. Несколько палочек гвоздики, чтобы добавлять в шиповниковый чай, который тоже, оказывается, у меня был. Шоколадка, о которой я давно забыла, потому что он положил ее слишком высоко для меня.

– Ты просто волшебник.

– Для тебя – все, что угодно.

– И даже достанешь луну? – усмехнулась я.

– Смотря сколько выпить, – улыбнулся в ответ он и вручил мне чашку.

Я взглянула на его лицо, такое знакомое, симпатичное, ухоженное. Приличный молодой человек, как говорил папа. Сашка тоже смотрел на меня не отрываясь и не произносил ни слова. Я вздохнула и отвернулась, поставив чашку на стол. Он поставил свою, она тихонько звякнула о блюдце. Я никогда, кстати, сама не доставала чашку вместе с блюдцем, мне нравились большие стаканы со смешными надписями типа «Чай – не водка, много не выпьешь». Но он всегда доставал блюдца, потому что у него был дома дорогой журнальный столик и он не хотел, чтобы на нем оставались следы от горячих чашек.

– Привет, – фальшиво улыбнулась ему я, когда он подошел ко мне слишком близко.

– Привет, – многозначительно кивнул он. – Ты против?

– Я не знаю. А что скажет твоя девушка? – привела контраргумент я.

– Но тебе же всегда было на всех наплевать, – резонно возразил он, расстегивая верхние пуговицы на моей пижаме с Микки-Маусами. И я совершенно не знала, что ему сказать еще. Что я не хочу его? Я сама не знала, чего я на самом деле хочу.

– Не на всех, – еле слышно возразила я.

– Ну, нет, конечно. Тебе не плевать на Шушеру. И тебе не плевать на… нет, только на Шушеру, – с улыбкой добавил он. – Но это даже хорошо.

– Ну, допустим, мне наплевать. А тебе? Тебе что, тоже наплевать?

– Но ведь мы же не делаем ничего такого? – спокойно ответил он, продолжая сражаться с тугими пуговицами на моей отечественной пижаме.

Я-то сама никогда их даже не пыталась расстегивать, снимала пижаму через голову. Но он пошел другим путем и застрял на второй пуговке. Я же стояла и смотрела на все происходящее, как сторонний наблюдатель, не имеющий к этому никакого отношения. Мне даже было немного смешно. Вот оно – мое будущее. Сейчас он, потом еще кто-то вроде него. Мы немного поваляемся тут, а потом поедем к Дроновым, у