Позитивистская теория действия

Мы установили, что развитие современной науки было одним из основных факторов, определявших воз­никновение одной из главных особенностей утилитарной системы — фокусировке ее внимания на проблеме раци­ональности. Воздействие того же самого влияния можно проследить и на более глубоком уровне, включающем более широкий круг проблем в связи с вопросом, кото­рый нам теперь предстоит рассмотреть, — это вопрос о свойствах систем действия в целом.

Мы констатировали уже, что в сочетании с эмпири­ческой точкой зрения на отношение теории к конкрет­ной действительности, неспособность утилитаризма объяснить связи целей друг с другом приводит к импли­цитному выводу, что между ними нет таких связей, кото­рые имели бы значение для логической структуры дан­ной теории. Другими словами, по отношению к со­ображениям, обуславливающим рациональный выбор средств, что является центром теоретического интереса в этой схеме, цели можно полагать произвольными. Со­средоточение теоретического интереса на отношении науки к рациональному действию и неспособность экс­плицитно рассмотреть другие элементы приводят к даль­нейшим следствиям, характерным для более широкой замкнутой теоретической системы, по отношению к ко­торой утилитарная система может рассматриваться как подсистема. Легче всего обнаружить это в связи с субъек­тивной точкой зрения, которая повсюду является реша­ющей для задач схемы действия. Начав с утилитаристских способов рассмотрения, мы видим, что актор мыслится как имеющий некоторое рациональное научное знание о ситуации, в которой он действует. Но в то же время мож­но с вескими основаниями предположить, что знание это настолько ограничено, что на его основе действие не мо­жет быть полностью и адекватно детерминировано, если учесть, что в терминах утилитаристов знание иррелеван-тно выбору целей. Поэтому тот факт, что не существует альтернативного критерия выбора как целей, так и средств, толкает эту систему, с ее стремлением к логи­ческой замкнутости, к негативному понятию произволь­ности целей. Следовательно, с точки зрения актора, на­учно верифицируемое знание ситуации, в которой он дей­ствует, становится в системе действия единственной су­щественной опорой его ориентации. Только оно одно делает его действие упорядоченным и разумным, а не просто реакцией на «бессмысленные» силы, воздейству­ющие на него. Напомним, что актор рассматривается здесь так, как если бы он был ученым-исследователем. Это переносит центр тяжести на когнитивные элементы в субъективном аспекте действия. Особенность точки зре­ния, о которой мы сейчас говорим, заключается в том, что она исходит явно или неявно (чаще всего неявно) из пред­ставления, что позитивная наука - это единственно воз­можная существенная когнитивная связь человека с внеш­ней (существующей вне) действительностью, разумеется, имея в виду человека как актора. В той мере, в какой делается такое заключение или такое представление при­сутствует как посылка, система социальной теории мо­жет быть названа «позитивистской». С этой точки зрения, утилитаризм, как он был определен нами выше, является истинно позитивистской системой, но ни в коем случае не единственно возможной. Напротив, возможны откло­нения от него в самых разных направлениях, но все же в рамках позитивизма.

Можно утверждать, что одно из главных направле­ний западноевропейской социальной мысли со времени ее освобождения от религии примерно в начале XVII века — это именно позитивизм в данном смысле слова. В XVIII веке элементы, выработанные этим позитиви­стским направлением, часто и широко вступали в синтез с Другими направлениями, так что вряд ли можно назвать сложившуюся тогда систему полностью позитивистской. Однако в течение XIX века существовала в общем все Усиливающаяся тенденция к выделению таких элемен­тов и к созданию из них замкнутой системы, которая приобретала все более и более позитивистский характер. Все более отчетливым становится отделение этой тенденции мысли, которая наиболее заметной была в Германии, но характерна также для всей европейской культуры, — от «идеалистической» традиции. Можно с уверенностью сказать, что, во-первых, в течение XIX века эти два направления все более четко дифференци­ровались, что, во-вторых, в странах западной цивили­зации позитивистское направление до последнего вре­мени сохраняло доминирующую роль. Позитивистская система существует во множестве вариантов, некоторые из них мы будем рассматривать в следующей главе, но все они находятся внутри одной и той же широкой кон­цептуальной схемы.

Главное значение рассматриваемого нами движе­ния мысли, которое подробно прослеживается во вто­рой части данной работы, заключается в прослеживании эволюции мысли к радикально отличной от подсистемы этой широкой концептуальной схемы подсистеме, ко­торую можно назвать «волюнтаристской» теорией дей­ствия. Для того, чтобы отчетливо представить себе зна­чение и характер этого изменения, важно иметь перед собой ясную картину всех основных ответвлений пред­шествующей ей системы, поскольку эта система в оп­ределенной степени еще владела умами первых трех уче­ных, работы которых мы здесь будем анализировать. Это оправдывает столь пространные вводные разделы, которые в следующей (третьей) гла-ве будут дополне­ны большим историческим очерком, посвященным по­зитивистскому направлению в социальных науках. Этот очерк дается для того, чтобы подробнейшим образом ознакомить читателя со структурой и разновидностя­ми этого способа мышления. Не представив себе раз­личных потенций указанной доктрины, возможных внутри одной и той же общей логической схемы, и не ощутив конкретных черт ее проявления, что может быть достигнуто только путем прослеживания ее ре­ального развития как одной из школ общественной мысли, было бы трудно воспринять многое из основ­ной части работы.

Но прежде чем перейти к более детальному исто­рическому очерку, необходимо несколько глубже про­анализировать структуру позитивистской теории для того, чтобы завершить общее описание этой схемы. Утилитаристская разновидность позитивизма не толь­ко представляет собой исторически первый этап раз­вития позитивистской системы, но и может служить удобной отправной точкой для анализа логических аль­тернатив, заложенных внутри этой более широкой си­стемы. Если считать атомизм рационального единич­ного акта наиболее характерной особенностью утилитаризма, то совершенно очевидно, что существует два основных направления, в которых может происхо­дить отклонение от утилитаристской основы: в вопро­се о статусе целей действия, с одной стороны, и в воп­росе о статусе свойства рациональности — с другой. В том и в другом направлениях позитивистская схема накладывает некоторые ограничения на то, какие виды отклонений могут считаться логически приемлемыми. Но и в том и в другом направлениях эти приемлемые для позитивизма альтернативы утилитаризму не исчер­пывают логических возможностей, открываемых более общей схемой действия. Действительно, дальнейшее движение от позитивистской точки зрения заключает­ся именно во вскрытии этих возможностей, которые вполне совместимы с общей схемой действия, но тре­буют отказа от ее позитивистского варианта. Однако вначале мы опишем только те альтернативы, которые сохраняют возможность остаться в рамках позитивист­ских воззрений.

Начнем со статуса целей в утилитаристской схеме. Здесь существенным и необходимым является различе­ние между целями в аналитическом смысле и элемента­ми действия, принадлежащими к ситуации. В соот­ветствии с волюнтаризмом христианских традиций реальность деятельностных потенций актора никогда не подвергалась сомнению. Позитивистский элемент за­ключается только в имплицитной посылке, что цели сле-Аует принимать как данные не только в эвристическом смысле для некоторых аналитических целей, но и исхо­дя из эмпирической реальности, и следовательно, пола­гать, что они случайны по отношению к связи цели-сред­ства и ее центральному компоненту — знанию актором своей ситуации. Только таким образом можно сохранить их аналитическую независимость, оставаясь на позици­ях утилитарной схемы. Но что произойдет, если поста­вить под вопрос это положение, не отказавшись при этом от позитивистской основы? И оно действительно ока­залось под вопросом, так как едва ли могло удовлетво­рять науку в течение достаточно долгого периода вре­мени. По сути, это положение означало установление предела научному способу рассмотрения, а наука все­гда отказывалась мириться с такими ограничениями, в особенности, если они выдвигаются произвольно и априори.

На позитивистской основе существовал единствен­но возможный путь избежать этого нежелательного ограничения. Если цели не случайны, то только потому, что актор имеет возможность выбирать их на основе на­учного знания некоторой эмпирической реальности. Но из этого принципа логически следует, что цели ассими­лируются ситуацией действия, а это уничтожает их ана­литическую независимость, столь существенную для утилитарной точки зрения. Эмпирическое знание буду­щего положения вещей можно представить себе только как предсказанное на основе знания настоящего и про­шлого. Таким образом, действие представляется цели­ком детерминированным его условиями, так как, если цели не независимы, то различение условий и средств становится бессмысленным. Действие превращается в процесс рациональной адаптации к этим условиям. Ак­тивная роль актора сводится к пониманию им своей си­туации и к предсказанию ее дальнейшего развития. Дей­ствительно, становится совершенно непонятным, что же является функцией такого рационального процесса и как возможно, чтобы актор вообще ошибался, если ни­что не детерминирует его действия кроме знания и усло­вий, данных ему в этом знании.

Таким образом, в отношении статуса целей пози­тивистская теория столкнулась с «утилитаристской дилеммой». То есть либо активная способность актора вы­бирать цели является независимым фактором действия, а целевой компонент — произволен¹²; либо предполо­жение о произвольности целей отвергается, но тогда исчезает их независимость и они поглощаются усло­виями ситуации, т.е. элементами, которые можно ана­лизировать в терминах несубъективных категорий, главным образом¹³ в категориях наследственности и среды, которые сложились в биологической теории. Эта утилитарная дилемма имеет решающее значение для понимания теорий тех ученых, которыми мы зани­маемся во второй части книги. «Радикальный рациона­листический позитивизм»¹⁴ в этом случае является крайним случаем, когда утилитаризм, как мы его здесь определили, исчезает вообще и действие становится зависимым только от условий. Именно отказ принять обе точки зрения, заключенные в этой дилемме, и со­ставляет отход от позитивизма в этом вопросе, кото­рый осуществили теоретики, анализируемые нами во второй части книги.

¹² Это воистину невозможная точка зрения, так как не может быть никако­го выбора между произвольными целями.

¹³ См. ниже Примечание В к этой главе о статусе этих понятий в их связи с теорией действия.

¹⁴ Пользоваться термином «рационалистический» в данном случае небезопасно, но, кажется, лучшего термина все равно нет. Он не означает рационализм в том смысле, который часто придают этому слову в психологии, имея в виду соотношение рационального и иррационального факторов при определении направления действия. Он скорее подразумевает использование рациональной методологической схемы позитивной науки в анализе действия с субъективной точки зрения. В этом последнем смысле рационалистический полюс — это точка зрения, утверждающая, что все существенные элементы действий могут, с субъективной точки зрения, быть втиснуты в эту схему, т.е. представляются актору либо как верифицируемые данные о его ситуации, либо как логически противоречивые умозаключения о связях между этими данными. Эти два понимания термина «рационалистический» ни в коем случае нельзя считать не связанными друг с другом, но тем не менее важно и различать их. Дюркгейма, например, часто
обвиняют в скатывании к наивному рационализму в первом смысле слова, в то время как в действительности такое впечатление создается из-за того, что он оперирует рационалистической схемой во втором смысле, т.е. на Раннем этапе своего развития он — радикальный позитивист своеобразного типа.

Другая проблема касается статуса норм рациональ­ности. Здесь, как уже было указано выше, утилитарная точка зрения представляет собою крайний случай, в ко­тором рациональность максимизируется. В этом случае знание актором ситуации представлено, если и не как полное в любом конечном смысле этого слова, то тем не менее как совершенно адекватное¹⁵ для реализации его целей. Отклонение от рациональной нормы должно ас­социироваться с недостаточной в каких-то отношениях адекватностью знания¹⁶.

¹⁵ Так, если воспользоваться самым простым примером, даже самая неве­жественная и не имеющая никакого отношения к науке домашняя хозяйка знает, что если варить картофель определенное время, он станет мягким, рассыпчатым и будет «готов». И поскольку это известный факт, он явля­ется вполне адекватной когнитивной основой для целей приготовления картофеля. Но тот факт, что хозяйка не знает, почему картофель стано­вится мягким в этих обстоятельствах, — если исключить ответ типа "пото­му что он варится", — или в чем заключаются, биохимически говоря, изме­нения, происходящие в нем при превращении его из «сырого» в «готовый», совершенно иррелевантен оценке рациональности ее действия. Такое углубленное знание может быть проявлением чисто интеллектуального лю­бопытства; но оно ни в малейшей степени не будет способствовать увели­чению рациональности готовки пищи, пока на его основе не возникнет но­вая технология приготовления картофеля. Сам факт, что такие изменения имеют место при таких-то условиях, вполне достаточен. Точно так же, если эта хозяйка переместится в горы Перу, то она заметит, что приготовление картофеля требует там более продолжительного времени. Этого факта ей будет достаточно. И необязательно при этом знать, что это происходит потому, что с подъемом над уровнем моря точка кипения воды изменяется, что в свою очередь происходит из-за изменения атмосферного давления я т.д. Такие детальные сведения, как бы интересны и важны они ни были для научного понимания явления, не релевантны оценке рациональности дей­ствия до тех пор, пока их наличие не меняет существенным образом весь его ход.

¹⁶ За исключением предельных случаев, когда не существует поддающейся обнаружению связи между правильным знанием и ходом действия. Но этот случай не имеет в данном контексте теоретического значения.

Существенным здесь является то, что на утилитарной и вообще на позитивистской ос­нове нет другого, альтернативного типа норм, которы­ми можно было бы измерить такое отклонение от раци­ональности. Характеристика этих отклонений может быть только чисто негативной. Есть два обиходных тер­мина, которые описывают его достаточно удовлетвори­тельно: «невежество» и «ошибка». Любая неспо­собность осуществить рациональную норму вызвана каким-то одним из этих двух элементов или тем и другим вместе. Либо актор попросту не знает некоторых фактов, релевантных его действию (имеющих значение для его действия), и действует не так, как он действовал бы, зная их, либо он основывает свое действие на неко­торых соображениях, которые с позиций более широ­кого знания были бы ошибочными. Он думает, что он знает, но на самом деле это не так.

Термины «невежество» и «ошибка» в общеприня­том смысле означают просто отсутствие адекватного знания. Но у позитивистов они могут иметь и более спе­цифическую окраску. Поскольку научное знание про­возглашается единственной существенно когнитивной связью человека с внешним миром, то только двумя аль­тернативными способами можно объяснить, почему ак­тор, о котором идет речь, становится жертвой невеже­ства или ошибки или того и другого вместе. Либо этот субъективный факт может быть следствием тех элемен­тов в ситуации, отношение которых к действию вооб­ще нельзя понять научным способом — когда это слу­чайные элементы и их следует считать первичными данными, не исследуя того, откуда они взялись и поче­му они такие, а не иные — либо же, с другой стороны, они поддаются объяснению. Объяснение должно за­ключаться в том, что они существуют в силу принци­пиально поддающихся истолкованию факторов, кото­рые актор либо не сумел учесть, либо учел, но неправильно. Тогда для ученого-наблюдателя есть только один возможный способ действия: «заглянуть» за субъективный опыт актора, т.е. отказаться от субъективных категорий схемы действия в пользу объективных процессов, которые можно представить себе как оказывающие влияние путем воздействия на актора, не понимающего и не осознающего, что же «в действительности» происходит.

Но одно необходимо постоянно иметь в виду. Из та­кого представления прямо вытекает, что, если и посколь­ку актору становятся известными эти элементы его дей­ствия и он приобретает способность действовать ра­ционально по отношению к ним, это может происходить

только в форме приобретения им научно обоснованного знания о них, т.е. устранения невежества и ошибок. Быть рациональным под этим углом зрения означает — бук­вально превратиться в исследователя по отношению к своему собственному действию. Если не иметь в виду ко­нечные границы науки, то иррациональность окажется возможной лишь постольку, поскольку в распоряжении актора нет логически возможного набора знаний отно­сительно человеческих сил.

Отсюда далее следует, что, если позитивистское объяснение иррациональности строится на факторах, которые пока не известны, но в принципе доступны научному познанию актора, тогда, аналитически обоб­щая, можно сказать, что эти факторы можно свести к категориям, которые могут быть выражены в несубъ­ективных формулировках, т.е. в форме условий дей­ствия. Таким образом, как это ни поразительно, отказ от утилитаристской точки зрения, поскольку он не вы­ходит за пределы позитивистской схемы, в обеих про­блемах — проблеме статуса целей и проблеме норм рациональности — приводит к одному и тому же ана­литическому результату: к объяснению действия в тер­минах конечных несубъективных условий, нередко на­зываемых наследственностью и средой. Различие со­стоит только в том,каким образом интерпретируется процесс, посредством которого они оказывают влия­ние на действие. В одном случае это происходит через посредство рационального научного осознания акто­ром его ситуации, в другом — без этого посредства, а через «автоматический» процесс, который, если он вообще как-то субъективно и представляется актору, то только в виде, исключающем успешную адаптацию и контроль, т.е. допускающем только ошибки при вы­ходе за узкие пределы некой воспроизводящейся «ру­тины», закрепленной в привычках. Эта точка зрения может быть названа радикально-антиинтеллектуалис-тическим позитивизмом. Таким образом, утилитарная дилемма разрастается и облекается в более емкую фор­му. В этой форме она может быть сформулирована следующим образом: поскольку мы отказываемся от ути­литарной точки зрения в одном из двух ее главных по­стулатов, единственная альтернатива в объяснении дей­ствия на позитивистском основании заключается в ус­ловиях ситуации действия, рассматриваемых объектив­но, а не субъективно. Эти условия можно практически понимать как факторы наследственности и среды в том аналитическом смысле, который придан им биологичес­кой теорией.

Главная причина того, что этого обычно не заме­чают, по-видимому, заключается в том, что ученые-по­зитивисты, как правило, имели дело с тем, что называ­ется конкретным применением схемы действия, и не доводили своих рассуждений систематическим обра­зом до аналитического уровня. Если бы они делали это, то вскрылись бы посылки, о которых мы говорили выше. Полученный нами поразительный результат выдвигает фундаментальную методологическую проб­лему. В начале этой главы мы обращали внимание чи­тателя на то, что субъективная точка зрения является основой для той структуры концептуальной схемы, ко­торую мы рассматриваем, т.е. для теории действия. Но на радикально позитивистском полюсе теории в ее как рационалистической, так и антиинтеллектуалистиче-ской форме, теоретическая надобность в ней исчезает. Действительно, релевантные объяснению действия все­гда можно сформулировать, по крайней мере в терми­нах конкретной схемы действия — открыто, когда речь идет о рационализме, и скрыто, если речь идет об ан­тиинтеллектуализме, — исходя из предположения, что актору излишни субъективные категории. Следователь­но, в той мере, в которой они, а также другие несубъ­ективные категории оказываются адекватными для по­нимания конкретных фактов человеческого действия, научный статус схемы действия как таковой может быть поставлен под сомнение. Ее можно считать эври­стическим инструментом, строительными лесами, ко­торые можно использовать для построения теории, но не более того. Построив теорию, их можно отбросить, от них можно отказаться в интересах научной простоты и элегантности¹⁷.

¹⁷ Об общем статусе несубъективных категорий в связи с теорией действия см. помещенное в конце главы Примечание В. Практически очень удобно пользоваться понятиями «наследственность» и «среда» как понятиями, объединяющими в себе все те факторы действия, которые можно сформу­лировать в несубъективных терминах. Но эти понятия не кладутся в осно­ву основных определений, относящихся к конструируемой здесь теории действия, и на них не опирается ни один из важных выводов. Они исполь­зуются в качестве иллюстраций, а не для доказательств. На радикально-позитивистском полюсе, однако же, оказываются некото­рые следствия такого положения вещей. Они делают схему действия, как было уже сказано выше, производной от другой схемы, грубо говоря, от биологической теории. Ясно, что последняя более фундаментальна, чем теория действия, так как она применима к конкретным явлениям, таким, как поведение одноклеточных организмов, которое невозможно описы­вать в субъективных терминах, поскольку в нем нельзя различить какого бы то ни было субъективного аспекта.

Как и в отношении понятия «нормативный» (см. ниже Примечание А), за рамки задач этого исследования выходит решение вопроса о том, является ли субъективный аспект в принципе онтологически «реальным», или он — производное от какой-то другой, например «биологической», реальности. Мы можем ограничиться только вопросами о том, является ли теория дей­ствия чем-то производным от известных несубъективных теоретических схем и способны ли эти схемы учесть все верифицируемые данные, которые вхо­дят в теорию действия. Можно предвидеть, что ответы будут следующими: (1) на радикально-позитивистском полюсе теория действия становится про­изводной от несубъективных теоретических систем, в основном — биологи­ческих; (2) но можно продемонстрировать, что радикально-позитивистские варианты не могут объяснить некоторые исключительно важные факты, ко­торые, с другой стороны, окажутся объясненными в других вариантах тео­рии действия, например, в волюнтаристском варианте, который не сводится ни к одной из биологических теорий, здесь рассмотренных. Следовательно, мы имеем право сделать вывод, что, если вариант действия, который «работает» лучше других, оказывается несводимым ни к одной из этих биологических теорий, то пусть доказывают обратное те, кто сомне­вается в его независимости. Разумеется, в задачу нашей работы не может входить критический анализ всей современной биологической теории с целью разрешения этого вопроса.

Все сказанное верно, разумеется, только для «ра­дикально-позитивистского» полюса позитивистской теории и неприменимо к последовательно проводимой утилитаристской точке зрения. Но, как мы увидим в следующих главах, где будут приведены соответству­ющие обоснования, утилитаристская система в каче­стве адекватного общего объяснения человеческих дей­ствий по природе своей нестабильна. Если это так, то со всей остротой встает вопрос, не была ли привержен­ность многих одаренных ученых к теории действия основана на заблуждении или не являлась ли она в луч­шем случае этапом развития науки, в настоящее время уже благополучно пройденным. Это одно из решений дилеммы, и именно это решение, по-видимому, полу­чило широкое признание в настоящее время. Но в дан­ной работе будет представлено в качестве одного из главных положений иное, как бы двоякое решение, а именно: с одной стороны, признание того, что два эле­мента, которые мы здесь рассмотрели, — схема дей­ствия и позитивизм — несовместимы друг с другом, а с другой стороны, утверждение, в пользу которого сви­детельствуют все данные, что теория действия может быть неоценимым вкладом в социальную науку, если ос­вободится от своих связей с позитивизмом. Задача все­го дальнейшего нашего анализа состоит в том, чтобы доказать это положение, подкрепив его тщательным теоретическим рассмотрением тех последствий, кото­рые может иметь принятие той или иной из этих аль­тернатив. Ибо научная теория есть то, к чему приме­нима прагматическая формула: оправдать ее можно только ее полезностью для понимания данных эмпи­рического опыта.

Эмпиризм

Прежде чем завершить эту главу, следует обратить внимание читателя еще на два вопроса, с которыми мы будем сталкиваться на протяжении всей работы. Опи­сывая утилитарную систему, мы уже имели случай упо­мянуть, что она включает в себя то, что называется «эм-пиристским» пониманием связи между теоретической системой и конкретной действительностью. В интересах большей ясности мы посвятим здесь несколько слов об­щей проблеме эмпиризма и его соотношению с научной абстракцией. Термин «эмпиризм» будет применяться к системе теории в том случае, если она утверждает, что категории данной теоретической системы сами по себе адекватны для объяснения всех имеющих научное зна-

чение данных, относящихся к тому комплексу явлений, к которому она применяется. В первой главе мы конста­тировали, что все системы научной теории стремятся стать логически замкнутыми,и это было наглядно про­иллюстрировано на примере так называемых имплицит­ных следствий случайности целей в утилитарной теории. Эмпирическая точка зрения превращает логически зам­кнутую систему в эмпирически замкнутую. В логически замкнутой системе все утверждения, входящие в эту систему, с одной стороны взаимосвязаны в том отноше­нии, что каждое из этих утверждений включает некото­рые следствия, касающиеся других утверждений, а с другой стороны, система детерминирована в том отно­шении, что каждое из этих следствий находит свое вы­ражение в других утверждениях той же самой системы. Но если эту систему саму по себе считать адекватной для объяснения всех имеющих значение конкретных фактов, известных относительно данного круга явлений, тогда эти утверждения должны полностью охватывать все эти факты и все связи между ними. Другими слова­ми, эмпиризм превращает логический детерминизм, ко­торый присущ любой научной теории, в эмпирический детерминизм.

Хотя эмпиризм и позитивизм тесно связаны друг с другом исторически, из этого никоим образом не сле­дует, что они логически предполагают друг друга. Уче­ние, широко известное под названием научного мате­риализма, по-видимому, наиболее яркий пример комбинации того и другого. Оно исходит из теоремы, что в конечном счете категории классической механи­ки сами по себе являются адекватными научному по­ниманию действительности и что все другие системы, если они достоверны, должны в итоге сводиться¹⁸ к этим категориям. И хотя такой вывод не обязательно дол­жен быть связан с позитивизмом, эта последняя точка зрения создает очень жесткие ограничения для воз­можности устранения трудностей, возникающих перед эмпириками, неважно, утилитаристами или материали­стами, за счет подлинного признания роли научной аб­стракции.

¹⁸ Возможность сведения в данном случае означает, что положения одной системы могут быть преобразованы в положения другой при помощи ло­гических (в том числе и математических) манипуляций без изменения зна­чения важных определений переменных и связей между ними. Две систе­мы, если одну из них можно сводить к терминам другой и наоборот, логически являются двумя альтернативами способами выражения одной и той же мысли.

В утилитаризме это проявляется весьма явственно. Мы уже показали, что системы, созданные для объясне­ния человеческого действия на основе позитивистских представлений, все, за исключением утилитаристского ва­рианта схемы действия, могут в аналитическом смысле обходиться без субъективных категорий. Но эти систе­мы находят место внутри самой утилитарной схемы¹⁹ в той мере, в какой она оказывается в состоянии сохранять свою рационалистическую основу.

¹⁹ Там, где речь идет о данных ситуации действия, термин «система» исполь­зуется здесь в двух различных смыслах, которые следует прояснить. С од­ной стороны, он относится к совокупности логически взаимосвязанных по­ложений, к «теоретической системе»; с другой же стороны — к совокупности эмпирически взаимосвязанных явлений, к эмпирической системе. Система первого рода — это не вовсе «нереальная» система; она не констатирует фактов в общепринятом смысле этого слова. Она просто определяет общие свойства эмпирических явлений и устанавливает общие отношения между их значениями (values). Когда теоретическая система применяется к эмпири­ческим явлениям, ее следует подкрепить данными, называемыми в просторе­чии фактами. Эти данные представляют специфические «значения» общих ка­тегорий, выработанных системой теории. Если только известны эмпирические данные значения одной или более переменных, то о других фактах той же самой эмпирической системы можно уже судить, пользуясь теорией. Важно отметить, что в той мере, в какой теоретическая система абстракт­на, данные, необходимые для того, чтобы применить ее к эмпирической си­стеме, распадаются на два типа, которые в естественных науках обычно называют значениями переменных и константами. То, что является кон­стантами в одной теоретической системе, превращается в значения пере­менных в другой. Так, в системе действия факты ситуации, в которой нахо­дится актор, поскольку они аналитически независимы от действия, являются константами. Необходимо знать их значения, для того чтобы делать какие-либо конкретные выводы, но для теории действия они не про­блемны. Факты ситуации подвергаются воздействию теории действия толь­ко в одном отношении: система координат действия требует, чтобы факты были представлены в таком виде, в котором они могли бы обнаружить свою релевантность ее проблемам, т.е. в качестве средств и условий действия, а не в качестве агрегатов атомов и клеток и пр.

Знания, которые, со­гласно этому взгляду, определяют направление дей­ствия, — это как раз знания внешних условий ситуации действия, т.е. по сути дела наследственных факторов и среды. Очевидно, в силу именно этих своих воззрений, наряду с некоторыми другими, утилитарная схема ока­залась столь стойкой перед лицом разного рода крити­ческих выпадов. Ибо, если оставаться в рамках позити­вистских воззрений, даже осознание абстрактности теории не открывает никаких новых теоретических воз­можностей. Ограничение ее эмпирического диапазона на основании ее абстрактности приводит только к тому, что в нее добавляются все новые влияющие на действие не­субъективные факторы (в последнее время главным об­разом в виде различных схем позитивистского антиин­теллектуализма), но они, как бы ни были они полезны для исправления некоторых эмпирических ошибок, тем не менее вносят очень мало нового в аналитический аппа­рат социальной теории. Именно так получается со шко­лой теоретиков-экономистов, которые пришли к осозна­нию абстрактности традиционной экономической теории, но попытались просто дополнить ее, не подвергнув тща­тельному критическому анализу позитивистские подпор­ки лежащей в ее основе утилитарной точки зрения²⁰. В то же время эмпиризм, подкрепляемый, как это наблюда­лось до самого последнего времени, тем, что выдается за авторитет естественных наук, является одним из наибо­лее серьезных препятствий для дальнейшего развития теории. Но для преодоления этого препятствия недоста­точно только освободиться от трудностей существующих в утилитарной и других позитивистских теориях, речь о которых пойдет в следующей главе.

²⁰ См.: Parsons Т. Sociological Elements in Economic Thought («Quarterly Journal of Economics», May and August 1935), а также Parsons T. Some Reflections on the Nature and Significauce of Economics (idem, May 1934).

Date: 2016-05-14; view: 508; Нарушение авторских прав