Вторжение вампиров — первые кадры

К началу XX века культурный слой, связанный с вампирами, стал расслаиваться. Авторские тексты — романы и поэмы, посвященные вампирам разных стилей и жанров, стали существовать параллельно с историями, окончательно переместившимися в разряд городских легенд. Но с появлением кинематографа оба эти направления соединились вновь, чтобы создать зримую летопись взаимоотношений человека и вампиров.

Романы о вампирах — от добротных, переплетенных в тисненую кожу томов «Дракулы» Брема Стокера до дешевеньких брошюрок, отпечатанных на газетной бумаге, — пользовались оглушительным успехом у публики. Аристократичные и роковые красавцы-вампиры триумфально шествовали по театральным сценам Европы и собирали аншлаги на Бродвее. Разумеется, кино, практически сразу занявшее место самого демократичного и массового из искусств, не могло обойти вниманием такой заманчивый и эффектный типаж. К огорчению современных «вампирологов», первые киноленты, снятые о вампирах еще в 20-х годах прошлого века, были утрачены.

Но настоящие шедевры не гибнут! Главный фильм, фильм, которому была уготована судьба классики вампирского киножанра, оказался сильнее юридических запретов, козней конкурентов, даже самого времени — в 1922 году Фридрих Мурнау^[105] завершает работу над картиной «Носферату. Симфония ужаса»^[106].

Так появился фильм, который заставил мир содрогнуться!

Классика жанра — симфония спецэффектов: снятый чуть меньше века назад, «Носферату» продолжает производить впечатление даже на современных зрителей, избалованных возможностями компьютерной графики. Зрелище на экране заставляет забыть, что перед нами черно-белый фильм из эпохи, когда кино называли «великим немым». Диски с восстановленной версией фильма удерживают лидерство по продажам в сегменте немого и исторического кино^[107]. Чтобы создать «Симфонию ужаса», Мурнау и его оператор Фриц Арно Вагнер придумали множество уникальных технических приемов — они замедляли скорость съемки, добиваясь эффекта прозрачности призраков; прибегали к микросъемке, чтобы воспроизвести сцены «естественного вампиризма» — росянка хватает муху, полупрозрачная гидра — микроскопического рачка-циклопа, спятивший под влиянием князя-вампира персонаж поедает насекомых. Мурнау первым рискнул смонтировать встык позитив и негатив — так возникли инфернальные карпатские леса — масса призрачных белых деревьев на фоне черного неба. Кадры, снятые двойной экспозицией, позволили преобразить кровать клерка в зловещую ладью, толчками двигающуюся вперед. Но самым впечатляющим стал эпизод, в котором корабль-призрак со своим страшным грузом из гробов и мертвой командой скользит по фосфоресцирующим волнам. С каждым кадром ощущение ужаса нарастало. После выхода фильма венгерский критик Бела Балаш писал: «По сценам „Носферату“ пробегал знобящий холод судного дня»^[108].

Каждый кадр фильма наполнен запредельным ужасом и отчаянием, словно он снят по заказу самого Князя Зла, после просмотра зрители расходились не сразу, а еще некоторое время сидели в оцепенении, словно на них обрушилось последнее проклятье зловещего вампира. Увы, фильм был слишком хорош — хорош настолько, что заставлял задуматься о тайных сферах мироздания, любое прикосновение к которым грозит смельчакам погибелью!

Название фильма — «Носферату» производное от греческого «nosophoros» или «переносчик чумы». Так греки называли крыс, которых считали главными виновницами распространения смертоносного заболевания. Но греческое слово «носферату» олицетворяет не просто мор, а своего рода «бич божий», ниспосланный в наказание за пагубные устремления и греховные страсти. В Средние века смерть, внезапно поражавшую семью или даже целую деревню, простые люди объясняли нападением вампира, а официальные лица, расследовавшие подобные «вампирские паники», предпочитали видеть причину несчастий во вспышках чумы. Тема безнадежного недуга, эпидемии и смерти, готовой вновь охватить человечество, стала одним из главных символических смыслов картины Мурнау, а крысы кочуют из кадра в кадр вместе с инфернальным графом Орлоком.

Злой рок парил над Мурнау с той самой минуты, как он задумал экранизировать нашумевший роман Брема Стокера. Переговоры студии Prana Film со вдовой писателя не увенчались успехом. Но зачарованный темным образом вампира режиссер был не в силах отказаться от замысла. Он решается воспроизвести сюжет книги, изменив имена центральных персонажей: так, князь Дракула превратился в графа Орлока, неутомимый Ван Хельсинг — в профессора Булвера, прекрасная Мина — в Элен. Сознавая, что образный язык кино разительно отличается от принятого в литературе, Мурнау вместе со сценаристом Хенриком Галеном визуально акцентирует еще одну ключевую метафору фильма: как греховные страсти пожирают людей, так и сами люди оказываются сожранными вампирами…

Поцелуй вампира — перенесенный на экран, он окончательно превратился в метафору соития. Сладострастные вздохи и агонии жертвы вампира — как правило, юной и прекрасной девицы — больше напоминают пароксизмы любовной страсти, за долгие годы превратившиеся в затертый до пошлости штамп. К чести Мурнау, ему удалось создать атмосферу торжества порочной плоти иными средствами. Итак, за ужином в замке графа герой картины — Хуттер — наблюдает, как из обычных настенных часов вместо кукушки выскакивает скелет! — и от неожиданности распарывает руку ножом. Граф Орлок тут же подходит к гостю и слизывает кровь, темной струйкой сбегающую к запястью. Молодой человек шокирован, но графа ситуация приводит в заметное возбуждение — он предлагает гостю еще немного «посидеть вместе», поскольку ночь — его любимое время. Хуттер чует неладное, но не находит в себе сил отказаться. Камера возвращается к герою лишь с восходом солнца — что происходило между хозяином и гостем ночью, остается за кадром. Только отметины — следы рокового укуса вампира — на шее у молодого человека выдают тайну… Затем, пленившись портретом Элен, молодой жены Хуттера, граф Орлок прибывает на обезлюдевшем корабле в Бремен. Вместе с обезлюдевшим черным кораблем приходит весть о смертоносной чуме. Юную супругу Хуттера — Элен — изводят дурные предчувствия. Она узнает, что остановить вампира может лишь молодая женщина, добровольно отдавшая ему свою кровь, и решается на отчаянный шаг. Граф Орлок заглядывает в окошко дома Элен, молодая женщина встречается с вампиром взглядом — безмолвное приглашение принято. Орлок пробирается в комнату женщины, накрывает ее своей тенью и символически — тенью же — вырывает сердце из ее груди. Вампир еще лакомится кровью юной жертвы, когда раздается крик петуха и встает солнце! Орлок уже не успеет попасть в свое безопасное темное убежище, солнечные лучи обращают его в горстку дымящегося пепла. Силы зла снова оказываются бессильны перед великой силой человеческой любви и самопожертвования…

На роль Орлока режиссер пригласил малоизвестного тогда актера Макса Шрека, который был убежденным адептом и пропагандистом системы Станиславского. Актер даже отправился в Москву и изучал тонкости перевоплощения на его исторической родине. Носферату — граф вампиров, созданный Шреком, был безобразен и убедителен настолько, что многие готовы были признать его живым воплощением зла. Голый череп, лицо, почти лишенное мимики, глаза навыкате, тонкие губы, приоткрывающие зловещие, почти звериные резцы, скрюченные пальцы с бесконечными ногтями — созданный Шреком типаж сеял ужас и пробуждал у зрителей почти физическое отвращение! — и этим напоминал скорее уродливых деревенских упырей, чем холеных «вампиров-джентльменов» из модных романов.

Премьера «Носферату» превратила Мурнау в легенду немого кино, но его фильм был обречен на гибель — вдова Брема Стокера выиграла у студии процесс о нарушении унаследованных ею авторских прав и потребовала уничтожить все существующие копии картины.

Режиссер отправился искать счастья в Голливуд, где снял еще несколько лент. Но вскоре его жизнь оборвалась самым мистическим образом: легенда гласит, что Мурнау — охочий до всякого рода предсказаний — буквально за несколько часов до смерти заглянул к известной гадалке. Прорицательница разложила потертые карты ТАРО, указала голливудской знаменитости на изображение скелета с косой и предостерегающе вскинула ладонь: «Твоя смерть приближается, она уже совсем рядом!»

В тот день Мурнау предстояло ехать на съемки, и он — с присущим выходцам из Германии мистицизмом — решил, что смерть не посмеет отнимать у человека жизнь при свидетелях, и попросил нескольких знакомых сопровождать его в поездке. На крутом повороте автомобиль с компанией киношников сильно занесло — но пассажиры не пострадали, за исключением одного человека, который вылетел через лобовое стекло и разбился насмерть. Это был Мурнау. Его жизнь оборвалась 11 марта 1931 года. Но, словно сжалившись над несчастливым режиссером, судьба приготовила ему посмертный подарок — несколько копий картины «Носферату» сохранилось буквально по недосмотру, они были обнаружены в 70-х годах XX века и снова произвели сенсацию в кинематографическом мире.

В 1978 году режиссер Вернер Херцог снял ремейк фильма с Клаусом Кински и Изабель Аджани в главных ролях, фильм был отмечен наградами на Берлинском кинофестивале. Хотя подлинное триумфальное возвращение Носферату состоялось много позже, на изломе тысячелетий, в год миллениума, когда вышла на экраны картина «Тень вампира» режиссера Эриаса Мериге.

Хотя вампиры и мелькали в голливудских лентах на вторых ролях, «фабрика грез» решила всерьез заняться разработкой этой золотоносной жилы с началом эпохи звукового кино, и первым великим вампиром должен был стать уже известный по фактурным ролям злодеев и трагических уродцев, вроде горбуна Квазимодо, актер Лон Чейни. Но страшный поцелуй рока унес его жизнь раньше, чем начались съемки, — артист скончался от онкологического заболевания гортани. Таким образом, роль в экранизации «Дракулы», снятой по мотивам бродвейской постановки, права на которую приобрела студия Universal, получил Бела Лугоши. После его первого появления на экране голливудский князь дакула еще долгие годы изъяснялся с чарующим славянским акцентом. Славу великого кинозлодея из «фильмов ужасов» — как окрестили новый, стремительно набиравший популярность жанр — Бела Лугоши разделил с Борисом Карлоффом^[109].

В эпоху торжества таланта Лугоши — в 30-х годах прошлого века, на излете короткого и беспокойного мира, заполнившего паузу между двумя мировыми войнами, — вампиру уже не требовалось быть настоящим аристократом. Среди кинозрителей, особенно в США, едва ли нашлась бы пара сотен таких, кто способен определить лорда в пятом поколении по одной только привычке закусывать мундштук или подниматься из кресла. И хотя вампир Лугоши уже не был аристократом, до тождества между «князем сумрака» и «парнем с соседней улицы» было еще далеко. На смену вампиру-аристократу пришел новый типаж — теперь вампир отличался харизмой и артистизмом. Перед зрителем представала творческая личность, азартный игрок, причем самой высокой пробы — умеющий прятать истинные чувства под маской безразличия и готовый блефовать в игре, где ставкой служат своя и чужие жизни. Дракула перестал вызывать физиологическое омерзение, он больше не был инфернален и заслуживал скорее уважение и восхищение, чем страх. Злодеи Белы Лугоши и Бориса Карлоффа были сильными противниками — коварными, опасными, бессердечными и жестокими, непредсказуемыми, порой притягательными. Врагами достойными, но при этом равными, с которыми вполне по силам справиться обычному, среднему человеку. Кино пугало зрителя, но оставляло ему уверенность в скором торжестве над силами зла.

Трактовка образа Дракулы, предложенная Белой Лугоши, оказалась настолько удачной, что просуществовала в разных исполнениях вплоть до конца 50-х годов XX века и стала, пожалуй, самым цитируемым кинематографическим образом, созданным в тридцатых годах прошлого века. Плащ с высоким воротником, всегда безупречный смокинг — не из этого ли смокинга вышел суперагент будущего Джеймс Бонд с его безупречными костюмами? — подчеркнутая артикуляция, нотка цинизма и легкий налет иронии создали тип вампира, который сперва стал каноническим, а затем был растиражирован бессчетным числом ремейков, комиксов, дешевыми страшилками категории «Б», пародийными и комическими лентами, молодежными сериалами и даже мультфильмами наподобие циклов о «настоящих охотниках за привидениями» или «вампиреныше Дракулито».

Но вампиру-авантюристу тоже пришлось уступить место новому герою. Эра «ядерного апокалипсиса», ведущая отсчет с появления атомной бомбы, требовала новых, куда более жестких героев. Требовалось срочно пробудить присущий человеку архетипический страх перед непознаваемым, лишь этот изначальный ужас мог заставить на время забыть о страхах реальных. Тенденцию интуитивно уловили продюсеры британской студии «Hummer», они обратились к образу Дракулы в 1958 году и создали фильм гораздо более жестокий и физиологичный, чем предшественники. Кристофер Ли, приглашенный на роль Дракулы, гордо обнажил перед миром окровавленные клыки, готовые впиться в шею каждого! — до его появления на экране вампиры обходились без демонстрации клыков — этого привычного сегодня аксессуара. Новые вампиры отбросили викторианскую сдержанность — беспощадно проливали человеческую кровушку прямо на крупных планах. Но и противники их изменились — в «Дракуле» 1958 года режиссер Теренс Фишер наградил Дракулу серьезным противником. Доктор Ван Хальсинг в исполнении Питера Кашинга — обладателя внешности средневекового аскета с магнетическим взглядом — был не менее харизматичен и порой даже более жесток, чем само зло, с которым ему пришлось бороться, он не ограничивал себя в выборе средств. Наконец-то «охотники на вампиров» получили своего героя и образец для подражания!

Date: 2016-05-16; view: 326; Нарушение авторских прав