Кровные братья: вампир и джентльмен

На рубеже XVIII–XIX веков взялись спасти от «железной поступи прогресса» бесценное наследие предков — собирать фольклорные сказания, мифы, легенды и сказки. Лишь молодые литераторы, еще не изжившие идеализма, переживали некоторое разочарование: почерпнутые от деревенских кормилиц и кабацких певцов истории были наделены некоторым обаянием, но при ближайшем рассмотрении оказывались грубы, неотесанны и примитивны, как деревянные башмаки самих рассказчиков! Чтобы быть представленными образованной публике, этим произведениям требовалась литературная обработка — иногда настолько глубокая, что зыбкая грань между изначальным источником и фантазией автора абсолютно стиралась. Случалось и так, что подражание или даже ловкая литературная подделка получали куда больший общественный резонанс, чем подлинное открытие этнографов. Так произошло с поэмой Проспера Мериме «Гузла» («Гусли»). Изданная в 1827 году книга состояла из двадцати девяти баллад в прозе, сочиненных самим Мериме и воспевавших величие и героизм народа, отстаивавшего свою свободу от иноземных поработителей. Добавив к ним поэтический перевод сербской народной песни, Мериме объявил книгу собственного сочинения сборником произведений сербского фольклора. Мистификация увенчалась блестящим успехом. Даже такие знатоки славистики, как Пушкин и Мицкевич, приняли «Гузлы» за творение славянской народной культуры — Мицкевич перевел на польский балладу «Морлак в Венеции», а Пушкин включил переработку одиннадцати стихотворений из «Гузлы» в цикл «Песни западных славян»^[83].

«Некронамикон» — слово, успевшее стать нарицательным, — еще одна удачная мистификация, принадлежащая перу создателя Ктулху и основателю жанра «темной литературы» — Говарду Лавкрафту. Сочинения Лавкрафта содержат многочисленные ссылки на некие тайные, магические фолианты и недоступные простым смертным гримуары, большинство из которых были придуманы самим писателем, но умелое сочетание ссылок на вымышленные источники тайного знания и книги, существующие в реальности, создает такое магическое ощущение подлинности, что заставляет миллионы поклонников писателя год за годом неутомимо искать легендарную книгу…^[84]

Скверно вписывался в эстетическую парадигму романтиков и главный персонаж, о котором рассказывали леденящие кровь истории в сельских кабачках и постоялых дворах, — упырь. Если верить легендам, это был выбравшийся из гроба мертвец с налитыми кровью глазами, обломками ногтей, под которыми запеклась кровь и грязь, обросший отвратительной жесткой щетиной. Оголодавший в могиле труп кутался в обрывки истлевшего савана, а потом с одинаковой алчностью набрасывался на домашний скот, младенцев, девиц, старушек и просто зазевавшихся путников, чтобы с присвистом и чмоканьем насосаться крови, как комар или пиявка.

Прежде чем оказаться в гробу, а затем перекачивать на страницы поэм и романов, простонародному вурдалаку предстояло прослушать университетский курс, взять несколько уроков хороших манер, посетить респектабельного портного и модного парикмахера и, разумеется, обнаружить аристократические корни и переехать в готический замок. Вампир окончательно превратился в денди, скончавшегося от светской скуки. Теперь этому обладателю элегантной бледности и рокового взгляда предстояло целыми днями скучать в экстравагантных местах вроде гробов, усыпальниц и склепов, покидая свое мрачное убежище, лишь когда угаснет последний луч заката, предаваться губительной страсти к человеческой крови и погибнуть, отказавшись от роковой любви. На его челе лежала печать порочной чувственности — эротизма настолько потаенного, что наделенный фантазией читатель мог представить себе за авторскими недомолвками все что угодно — абсолютно все! А читатель, лишенный столь похвального качества, осуждающе поджимал губы, повторял «вампиров не существует» и хватался за альманах Королевского научного общества, чтобы унять необъяснимый испуг…

Образ вампира-аристократа кажется удивительно знакомым — такой тип героя принято называть «байроническим». Действительно, крестным отцом «вампира и джентльмена» стал не кто иной, как лорд Байрон.

Классика жанра: роковой герой. Полвека портреты лорда Байрона были неприметной частью домашнего интерьера светских львов и барышень на выданье, его книги расхватывали независимо от содержания, а стихи цитировали к случаю и без такового. Лорд Байрон ввел в европейскую моду собственный образ, как легендарный денди Джордж Браммел брюки со штрипками и крахмальные шейные платки. Подлинная жизнь «темного лорда» окутана слухами порочными и притягательными, как клубы опиумного дыма, — пагубное пристрастие к восточному зелью как раз начало покорять европейскую аристократию. Хромой, болезненно-бледный юноша смог возвести свои дефекты в эталон красоты: юноши из почтенных семей подражали его хромоте, денди принимали по утрам некоторое количество уксуса, чтобы обрести благородную бледность, а затем проводили у зеркала долгие часы, пытаясь стереть с лица улыбку и наполнить взгляд тоской и разочарованием. Но такая задача по силам лишь самой судьбе. Скука превратила Байрона в путешественника, а странствия сделали разочарованным в жизни. Шептались, что на Востоке он грабил корабли вместе с корсарами и содержал гарем, что в дороге его спутницей была юная девушка, переодетая юношей. Он не скрывал своих романов с замужними дамами, но его подозревали в противоестественной страсти к собственной сестре, а скандальный развод заставил помрачневшего лорда искать утешения в новых скитаниях. Он жаждал подвигов: вступался за разрушителей вязальных машин и помогал греческим повстанцам — но нашел лишь болезнь и раннюю смерть…

Вампир явился миру из-под пера лорда Байрона в ужасающий 1816 год — над Европой в прямом смысле сгустились тучи. После масштабного извержения вулкана Тамбора в Индонезии огромное количество вулканической пыли рассеялось в верхних слоях атмосферы и затруднило доступ солнечных лучей, из-за чего 1816-й вошел в историю как «год без лета». Позже многим почитателям романтизма казалось, что мистическая сила стихии, властвовавшей над землей, передалась литературным персонажам лорда.

Холодное лето застало Байрона на берегу Женевского озера, где он обосновался на вилле Диодати в компании своего личного врача Джона Полидори — итальянца по происхождению, выросшего в Лондоне. Затем к отшельникам присоединилась компания добрых приятелей — Перси Биши Шелли с будущей супругой Мэри Годвин и ее сводной сестрой Клер Клермон, о любовной связи которой с Байроном ходили упорные слухи. Сперва хозяева и гости развлекались чтением сборника немецких народных легенд о привидениях, а затем решили устроить своеобразное состязание: кто сможет написать самую страшную историю.

Идея оказалась весьма плодотворной, несмотря на то что главные претенденты на победу первыми сошли с дистанции. Так, сам инициатор затеи, лорд Байрон, сделал набросок новеллы о вампире, а Шелли затеял было роман об ассасинах, но оба маститых литератора быстро забросили свои детища. Мэри Годвин взялась за дело с большим энтузиазмом, из-под ее аккуратно отточенного пера вышел роман «Франкенштейн», которому суждено было вписать имя создательницы в историю литературы.

Доктор Полидори тоже потрудился с завидным усердием — на основе беглых и отрывочных почеркушек Байрона он создал цельную и яркую новеллу под названием «Вампир». В силу рокового стечения обстоятельств новелла была впервые опубликована под именем самого лорда! Байрон был взбешен — готовая новелла не имела ничего общего с его изначальным замыслом. Хуже того, Полидори имел наглость придать главному персонажу — лорду Ротвену^[85] — узнаваемые черты самого Байрона! Полидори лишился престижного места, его дальнейшая карьера разладилась, здоровье тоже сильно расстроилось, и через несколько лет он покончил с собой. Но его новелла «Вампир» до сих пор остается образцовым произведением английской готики и считается началом самостоятельного жанрового направления — условно назовем его «вампирской сагой», достигшего пика популярности лишь к концу XX века. На пике прогрессивного XIX века книга уже перестала быть предметом роскоши, но все еще оставалась достоянием классов по большей части имущих и образованных. Литературный вампир обзавелся собственным миром и собственной философией, отражавшей взгляды именно таких читателей: он не думал о деньгах — это слишком грубая материя для размышлений, он оказался достаточно циничен, чтобы убивать ради пищи, но свежая кровь — пища изысканная и почти духовная! Он был ироничен, достаточно свободен от морали, чтобы по собственной прихоти творить подобных себе тварей, и боялся серебра больше крестного знамения или паникадила. Но в глубине его темной души, ранимой и искренней, таилась жажда великой ЛЮБВИ — не разбирающей родства, пола и возраста…

Стоп-кадр: «Интервью с вампиром» — пожалуй, самая европейская из голливудских лент вампирского жанра. Фильм был снят в 1994 году по нашумевшему роману Энн Райс, которая собственноручно переработала книгу в сценарий. Он сразу же стал квинтэссенцией двухвековой философии вампиров-аристократов и подвел своеобразный итог самому их существованию. Продюсеры пригласили ирландского режиссера Нила Джордана, уже успевшего получить несколько наград «Лондонского общества кинокритиков» за мистическую сказку «В компании волков», и не ошиблись. При бюджете в 60 миллионов долларов лента заработала в прокате более 224 миллионов — почти вдвое больше, чем классический «Дракула Брема Стокера». Джордану удалось создать поистине впечатляющее зрелище: смелый подбор актеров — любимцы публики Том Круз и Брэд Питт примерили роли злодеев-философов, а юная вампирша Клодия — Кристин Данстен — продемонстрировала задатки будущей кинодивы. Соразмерное сочетание добротной литературной основы, актерского мастерства, корректных спецэффектов, интерьеров, костюмов, света, музыки и потаенных намеков на предосудительные склонности главных вампиров (Лестат и Арман тяготеют к однополой любви, а милый Луи питает к Клодии склонность вовсе не братскую) — все это придало фильму особую, викторианскую ауру, удивительно созвучную произведениям романтиков XIX века. Фильм мгновенно разобрали на цитаты для вампирских энциклопедий и до сих пор используют как источник «точных и достоверных сведений об истории и физиологии вампиров». Теперь зрители уверовали, что вампира может сгубить «мертвая кровь», огонь или прямые солнечные лучи, а прежние представления о людях из клана вампиров подверглись существенному пересмотру благодаря расхожим сентенциям, оказавшимся в интернет-цитатниках:

Журналист: Значит, нет вампиров в Трансильвании? Нет графа Дракулы?

Вампир Луи: Выдумки, мой друг…

Журналист: А как насчет распятий?.. Вы можете на них смотреть?

Вампир Луи: Вообще-то мне очень нравится смотреть на распятия!

Журналист: А как насчет осинового кола в сердце?

Вампир Луи: Бессмыслица!

Вампир Арман: Я ничего не знаю о Боге или дьяволе. Я никогда не получал видения или узнавал тайну, которая проклянет или спасет мою душу. И насколько я знаю, после четырех сотен лет, я — старейший вампир в мире^[86].

Если верить Арману, век вампира при благоприятных условиях может быть бесконечно долог, а вот время читателей-аристократов закончилось довольно быстро. Промышленная революция вывела на авансцену истории грамотного человека — книга быстро превратилась в товар массовый и расхожий, появились романы, специально написанные для слоев населения, не обремененных избытком образования и откровенно скучавших от чтения философских пассов об опасностях либертинажа или силе мировой скорби. Для этих невзыскательных читателей издатели наскоро пересказали в упрощенном варианте — состоявшем из динамичного действия, рискованных любовных сцен и диалогов, сдобренных простенькими гравюрами, — модные книги вроде романов Ричардсона и Диккенса, а затем и создали целый жанр скромных, недорогих, но увлекательных книжек, который остроумцы тут же окрестили «грошовой кровью».

Стоило жанру готического романа овладеть умами «чистой публики», как издатели «грошовой крови» тут же предложили своим менее взыскательным читателям нечто подобное. Вампирскую серию представили под общим названием «Вампир Варни». Вот как выглядел этот примечательный персонаж:

«…Портрет изображал молодого человека, с бледным лицом, величавыми бровями и странным выражением в глазах, в которые никто не пожелал бы взглянуть дважды…» ^[87]

Брошюры выходили еженедельно, на грубой бумаге и содержали восемь страниц текста, напечатанного в две колонки. На обложке помещалась заманчивая и жуткая гравюра, а в конце читателя ждала сцена из следующей, готовившейся к выпуску части. Эти простенькие романы положили начало стразу нескольким невероятно популярным сегодня направлениям массового искусства: комиксам, телевизионным мыльным операм и так называемой pulp-fiction, пожалуй, даже компьютерным играм с их возможностью перехода от уровня к уровню^[88]. Новые выпуски стоили всего один пенс, причем старые можно было приобрести ровно вполовину дешевле — бережливым читателям платить приходилось только за нечетные номера, четные отдавали как приложение. Если роман не пользовался успехом — его выпуск прекращали, наспех свернув сюжет, а если книжки были востребованы, то действие растягивалось до бесконечности.

Поскольку никакому, даже самому плодовитому писателю не под силу работать с такой скоростью, издателю «Вампира Варни» — предприимчивому лондонцу Ллойду — пришлось привлечь к работе над бесконечным романом целую группу авторов. В их числе были настоящие таланты — Томас Пекетт Преет, музыкант по профессии, и инженер из Шотландии Джеймс Малкольм Раймер — эти люди не просто могли вести десяток проектов одновременно, но и обладали недюжинной фантазией и изумительным стилем — простым, ярким и завораживающим.

«Вампир Варни, или Кровавый пир», первый выпуск которого относится к 1845 году, оказался самым успешным проектом предприимчивого издателя — вышло более двухсот выпусков книги, объединенные вместе они составляют том из восьмисот страниц! По мотивам романа была поставлена театральная пьеса, он стал источником множества подражаний и первых экранизаций.

Классика жанра: кровавый пир в двухстах частях. Несмотря на кажущуюся простоту, сюжет романа имел поистине эпический масштаб — охватывал десятки лет, на протяжении которых обреченный вампир Варни пытался найти себе достойную невесту. Книга ближе к классическим произведениям готического жанра, известным как «романы семейных тайн», чем к современным «вампирским сагам» с динамичным и кровавым действием. Семейство Баннервортов вынуждено вступить в неравную схватку с сэром Френсисом Варни — это напряженный и запутанный процесс, во время которого откроется множество постыдных тайн, по ходу действия возникнет больше десятка сюжетных линий второго плана. Происходящее полно драматизма и любовных переживаний, но перемежается уместными комическими сценами с участием персонажей адмирала Белла и Джека Прингла и достигает кульминационной точки в момент, когда вампир Варни принимает вызов почтенного адмирала Белла. Он предлагает пожилому джентльмену воспользоваться для дуэли лабораторией в его особняке. Читателей ждет жестокая схватка — противники вооружаются косами, гасят свечи в просторной комнате и бьются не на жизнь, а насмерть, пытаясь рассечь друг друга на две половинки! Финал романной жизни Варни трагичен — сэр Френсис бросается в кипящую лаву Везувия^[89].

Колоссальный успех романов-сериалов принес состояние и некоторым авторам и самому Ллойду. Разбогатев, этот респектабельный джентльмен приобрел газету и решил стереть память о сомнительном прошлом — нанял группу специальных агентов, которые изымали или скупали грошовые книжонки где только возможно, а затем безжалостно уничтожали. Результат оказался довольно неожиданным — сегодня полное собрание всех выпусков «Вампира Варни» превратилось в библиографическую редкость, гордость аукционных домов — по всему свету таких собраний сохранилось не больше десятка.

В XIX веке благодаря техническому прогрессу и промышленной революции социальная структура общества менялась с калейдоскопической быстротой, а вместе с нею трансформировались литературные направления и городской фольклор. Уже к середине века пропасть между литературным образом вампира и кровопийцей-упырем из народных сказаний стала почти непреодолимой. Прошло еще немного времени, и именно вампиры, описанные в сочинениях писателей-романтиков, положили начало новой субкультуре, замешенной на интересе к образу жизни и мышления «клана вампиров». Популярность книг о вампирах превратила литературу в источник новейшего городского фольклора, процесс взаимного влияния «литературной» и «городской» вампирских культур продолжается до сих пор.

Хотя деревенские упыри тоже не были обделены вниманием — пока обыватели зачитывались историями о несчастном вампире Варни и элегантном князе Дракуле, этнография переживала настоящий бум. Ученые обнаруживали в европейской глубинке не меньше бесценных материалов для научной работы, чем иные путешественники в далекой Австралии. Но люди науки лишь бесстрастно фиксировали, обобщали и систематизировали услышанное, их работы были сухи и интересны широкой публике не больше, чем сухие математические расчеты или медицинские опыты с микроскопами и эритроцитами крови…

Date: 2016-05-16; view: 341; Нарушение авторских прав