Взаимодействие идентификации и обособления

Идентификация – обособление – парный механизм развития и бытия личности. Социальное развитие человека, его взаимодействие с обществом в науке понимается неоднозначно – это обусловлено исходными философскими позициями. Целый ряд направлений рассматривает так называемую социализацию человека как насилие над его истинной природой.

Согласно психоаналитической концепции социальное развитие ребенка осуществляется через его идентификацию с родителем того же пола, что и ребенок, и как следствие – с моральными требованиями общества. При этом взрослый для ребенка – абсолютный авторитет; ребенок ощущает свою неполноценность в сравнении с ним и оттого постоянно тревожен. Кроме того, согласно З. Фрейду, социальному развитию ребенка способствует идея Бога, с которым он также идентифицируется. Идентификация приводит к тому, что “дикий, запуганный ребенок становится социальным, нравственным и поддающимся воспитанию” (Фрейд З. Психоанализ детских неврозов. – М.; Л., 1925. – С. 192.).

Идеи З. Фрейда были развиты в работах К. Юнга, А. Адлера, Э. Фромма, а также М. Клейн, А. Фрейд, К. Хорни и др. В этих же традициях рассматривают идентификацию Ж. Лакан и его последователи. В том же направлении развивал свою концепцию Т. Харрис. Маленький ребенок живет с ощущением тревоги, которое складывается у него из общения со взрослым. На основании таких отрицательных ощущений он заявляет: “Я неблагополучный” (“I am not OK”). Детская закомплексованность очень прочно записывается в мозгу. Чувство неполноценности, которое проявляется у взрослого, – это последствия того, что он испытывал, когда был ребенком (Harris Т. I’ am ОК – you're ОК. – N. Y., 1973. – Р. 49.). Т.Харрис полагал, что развитие ребенка – это развитие его идентификации со взрослым.

Трактовка социального развития в русле психоаналитического направления обычно исключает влияние иных взрослых, кроме родителей. Идентификация, по существу, рассматривается как катализатор спонтанных взаимоотношений ребенка и взрослого, вырабатывающий у ребенка негативную позицию по отношению к взрослому и комплекс неполноценности. Такое понимание является лишь частным случаем идентификации при неблагополучном развитии ребенка, а ведь идентификация – универсальное свойство человека. К сказанному следует добавить, что развитие цивилизации в трактовке З. Фрейда и его последователей предстает как процесс отчуждения от непосредственных жизненных влечений человека, а культура – как нечто чуждое и враждебное его естественным устремлениям (Freud S. Ausgewählte Schriften. Band I. – L., 1969.).

В теориях западных авторов идея насилия человека над природой в процессе его социализации опирается не только на понятие “идентификация”. Исследователи человеческого поведения широко пользуются понятием “отчуждение”. Оно переливается из философии Ф. Ницше, из феноменологии М. Хайдеггера и Ж.П. Сартра и психоаналитических работ З. Фрейда в современную зарубежную психиатрию, социологию и социальную психологию.

Так, для М. Хайдеггера отчуждение – это способ бытия в условиях общественности, это обезличивание человека в отчужденных общественных нормах поведения, когда каждый уподобляется каждому (Хайдеггер М. Бытие и время. – M., 1997.). Преодоление отчуждения может якобы произойти лишь в результате освобождения от социальных нужд. Эта идея берет свое начало у Ф. Ницше, утверждавшего: “Необходимо уничтожить мораль, чтобы освободить жизнь” (Ницше Ф. Соч. – М, 1910. – Т. 9. – С. 137.).

Представители указанных направлений наполняют понятие “отчуждение” исключительно отрицательным содержанием, настаивая на том, что отчуждение возникает в результате социального развития как нечто сковывающее свободу личности, ее потребности и достоинство. Если же посмотреть на проблему социального развития с иной точки зрения, то оно представляется в более оптимистическом свете. По существу, понятия идентификации и обособления (отчуждения) в том виде, в каком они представлены в указанных выше направлениях, отражают противопоставление интересов личности и общества. Отчасти это так. Но данные исследователи не считаются с тем, что человек не может развиваться вне общества: он социализируется (присваивает) через идентификацию и индивидуализируется через обособление.

Личность присваивает свои сущностные черты через идентификацию и индивидуализирует себя через обособление. По-прежнему нельзя не согласиться с классиками: “Человек есть в самом буквальном смысле общественное животное, не только животное, которому свойственно общение, но и животное, которое только в обществе и может обособляться” (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. – Т. 13. – С. 710.). Однако человек как общественное животное именно в обществе может не только обособляться, но и отождествляться.

Социальное развитие человека идет в направлении совершенствования личностных качеств, обеспечивающих возможность успешного существования и развития личности в группе, и вместе с тем в направлении развития личностных качеств, обеспечивающих возможность успешного существования и развития группы как единицы общества.

История человечества показывает нам, что, несмотря на существование самых противоречивых идеологий, которые возникали на протяжении истории, общество всегда нуждалось в деятельной, самостоятельной и активной личности. Эта личность должна гармонически взаимодействовать с обществом. Так было во все века, и это обстоятельство обусловило формирование определенного механизма в генезисе развития человека.

Идентификация и обособление составляют взаимодействующую пару противоположных механизмов, которые находятся по отношению друг к другу в диалектическом единстве. В паре нет качеств под знаком плюс и нет качеств под знаком минус. Именно здесь происходит единство и борьба противоположностей, именно здесь эти противоположности равноценно значимы.

Идентификация и обособление – единый механизм, развивающий личность и делающий ее психологически свободной. Этот же механизм обеспечивает возможность успешного существования личности в группе и одновременно жизнеспособность группы.

Общая направленность социального развития такова, что в индивидуальном генезисе первоначально возникает готовность к идентификации с другим человеком. Обособление начинает проявляться в социальной ситуации, требующей от индивида отделения от других, отстаивания своего “Я”. Так возникает механизм, регулирующий поведение личности в обществе: идентификация и обособление.

Производные от основной пары (конформность – самостоятельность, сопереживание – зависть и др.) получают свое развитие в специфических социальных ситуациях: из ситуативно возникающего поведения в определенных условиях складываются свойства личности.

В структуре личности превалирующий член пары определяет личностные качества. В крайнем выражении каждый член пары асоциален.

Развитие личностных качеств, исходящих от идентификации и от обособления, обусловлено врожденными предпосылками, социальными условиями (взаимоотношения с родителями, с окружающими взрослыми и сверстниками, содержание деятельности) и внутренней позицией самого индивида.

Врожденные особенности, стиль жизни и внутренняя позиция (отношение к себе, к своему долгу) делают человека более идентифицирующимся, более обособляющимся или безучастным.

В обыденной жизни идентификация и обособление – постоянно действующий механизм, который регулирует действия, поступки, потребности и состояния человека. Идентификация-обособление дает основания для следующих вариаций позиций и эмоций человека, которые определяют развитие личности.

Во-первых, сензитивный индивид может легко заражаться состоянием другого человека, идентифицироваться с другим. Он как бы начинает смотреть на мир глазами другого. В то же время сензитивный индивид может легко обособляться или даже отчуждаться от другого, если проявления другого являются неприемлемыми. Идентификация и обособление при этом сопровождаются эмоциями (позитивными или негативными).

Во-вторых, индивид может в одной и той же ситуации с кем-то идентифицироваться, а от кого-то обособляться и даже отчуждаться. Причем происходить это может как на бессознательном, так и сознательном уровне. Когда выбор для человека неоднозначен, возможно обострение тревожности.

В-третьих, у индивида может возникнуть потребность в идентификации с кем-то в ситуации, когда социальный аппарат требует от него отчуждения. В этом случае не только обстоятельства определяют, как следует поступить, но и сам он берет на себя ответственность за выбор линии поведения. Поступая в соответствии с тем, как “надо”, он тревожен, поступая, как ему подсказывают эмоции, он так же тревожен.

В сплоченной социокультурной группе ее члены эмоционально идентифицированы, в сфере ценностных ориентации наблюдается единство; совместная деятельность соединяет членов группы в чистой “радости общения” и в радости совместной деятельности. В нормальной ситуации идентификация и обособление осуществляются без тревоги.

Акцентировка членов пары идентификация-обособление имеет сложную обусловленность. Этим объясняется то, что индивид может развиваться в трех направлениях:

1) в направлении постоянной, гиперболизированной, ярко выраженной готовности к идентификации с другим индивидом;

2) в направлении отчуждения от других индивидов;

3) в направлении гармонического взаимодействия членов пары в соответствии с внутренними потребностями личности и социальной необходимостью.

Развитие личности через механизм идентификации –обособления – сложный, противоречивый процесс.

Сама природа человека двойственна. Мы идентифицируемся с животным, растением, игрушкой, но мы же, отчуждаясь, в силу объективных требований бытия человека, убиваем животное, срываем растение, перестаем одухотворять игрушку.

Идентификация – обособление для каждого человека имеет разное значение, разное содержание переживания, в зависимости от того, с кем строятся отношения. С близкими людьми мы идентифицируемся иначе, чем с чужими, и обособляемся, отчуждаемся от своих иначе, чем от чужих.

В разные моменты жизни мы то “теплее”, то “холоднее”.

Любовь – всегда идентификация в высшей степени. Ненависть – всегда отчуждение. Но человек обычно не живет в этих крайних состояниях. Ни один барометр не измерит человеческих идентификаций и обособлений. Это постоянно действующий механизм, работающий на бессознательном и сознательном уровнях.

Идентификация – обособление может действовать как в зависимости от социальных ожиданий, так и вопреки им. В одних случаях этот механизм поднимает человека до звенящих высот человечности, в других – опускает до самых темных глубин человеческой низости.

Идентификация – обособление в искусстве и в жизни. В филогенезе человеческого рода, в мифологическом сознании людей доклассового общества предметы и явления природы, боги, герои, демоны, духи и пр. были наделены теми же свойствами и способностями, что и человек. Только так, через идентификацию с неизвестным, родовой человек мог проникнуть во внутренние свойства этого неизвестного. Отождествление другого с собой давало возможность хоть как-то понять этого другого.

Вытеснение из себя определенных свойств и возложение их на другого позволяли лучше разобраться не только в этом другом, но и в себе самом. Антропоморфизм – форма идентификации, позволяющая своеобразно познавать мир.

Идентификация – это переживание человеком своей тождественности с другим человеком или любым объектом действительности. Овладение идентификацией идет через развитие способности приписывать свои особенности, склонности и чувства другим и приписывать себе особенности, склонности и чувства других, переживая их как свои. Именно этот диапазон идентификации позволял развивать человеческое сознание и выступал одним из способов овладения окружающей действительностью.

В психологию и искусство вошла идея Аристотеля о том, что сочинение эпоса, трагедий, комедий и дифирамбов – в целом не что иное как подражание (mimesis). Выше мы уже рассматривали подражание как вид идентификации.

Во-первых, развитие человека в детстве базируется на тех механизмах, которые существовали в начальный период развития человеческого рода. Во-вторых, специфика искусства требует от автора переживания своей тождественности с другим, приписывания своих особенностей, свойств, чувств другим и способности отождествляться с особенностями, свойствами и чувствами других.

Процесс идентификации – неотъемлемая составляющая художественного творчества. Для примера обратимся к поэзии Уолта Уитмена. К. Чуковский писал: “Слово "идентичность" (identity) – одинаковость, тождество – любимое слово Уолта Уитмена. Куда ни взглянет, он видит родственную близость вещей, все они сделаны из одного материала. И дошло до того, что какую вещь ни увидит, про всякую говорит: это – я!” (Чуковский К. Уолт Уитмен. Собр. соч.: в 6 т. – М., 1966. – Т. 3. – С. 737.). В этом его восклицании живое чувство своей идентичности с миром, и это ощущение он делает своим поэтическим приемом.

Он – предмет:

Я вижу саван, я – саван...

Он – старуха:

Не у старухи, а у меня морщинистое желтое лицо,

Это я сижу глубоко в кресле и штопаю своему внуку чулки.

Он – вдова:

Я вдова, я не сплю и смотрю на зимнюю полночь.

Я вижу, как искрится сияние звезд на обледенелой и мертвенно-белой земле.

Он – беглый неф, за которым погоня, такую же погоню он чувствует за собой:

Я – этот загнанный раб, это я от собак отбиваюсь ногами,

Вся преисподняя следом за мною... (Уитмен У. Листья травы. – М., 1982. – С. 81.)

Это “Песня о себе”, стихи дают ощущение боли и ужаса затравленного человека. Величайшее достижение отождествления в том, что оно в поэзии превращается в эстетический принцип:

У раненого я не пытаю о ране, я сам становлюсь тогда раненым (Там же.).

Или другое отождествление:

Когда ловят воришку, ловят и меня,

Умирает холерный больной, я тоже умираю от холеры,

Лицо мое стало, как пепел, жилы мои вздулись узлами, люди убегают от меня.

Нищие становятся мною,

Я застенчиво протягиваю шляпу, я сижу и прошу подаяния... (Чуковский К. Уолт Уитмен. Собр. соч.: в 6 т. – М., 1936. – Т. 3. – С. 737.)

У. Уитмен стремился довести свое со-радование, со-страдание, со-чувствие до полного слияния с другой личностью. Он заражен этим чувством всетождества, поэтому всюду его двойники и он двойник всех – мир продолжение его самого:

Я весь не вмещаюсь между башмаками и шляпой...

Мои локти – в морских пучинах, я ладонями покрываю всю землю!

У. Уитмен расширяет не только пространство, но и время:

Время – ничто, и пространство – ничто,

Я с вами, люди будущих столетий.

То же, что чувствуете вы, глядя на эту воду, на это небо, чувствовал когда-то и я,

Так же, как освежает вас это яркое, веселое течение реки, освежало оно и меня,

Так же, как теперь стоите, опершись на перила, стоял когда-то и я (Чуковский К. Уолт Уитмен. Собр. соч.: в 6 т. – М., 1936. – Т. 3. – С. 743.).

Поэт обращался к еще не родившимся, далеким потомкам, которые возникнут в будущем времени, которые уйдут, как и он, но не в небытие, а в новые грядущие поколения.

Поэтическая идентификация учит человека жить не только “между башмаками и шляпой”, но быть поистине целостным человеком.

Еще раз следует настойчиво повторить: идентификация – обособление развивается как механизм и как чувство в рамках социальных ожиданий общества и вопреки этим ожиданиям. Человек как личность, обладающая своим индивидуальным самосознанием, не только находится в зависимости от транслирующихся извне идентификации и обособления со стороны общества или другого человека, но и сам проявляет себя бессознательно и, что особенно важно, сознательно как личность, готовая к идентификации или к обособлению. Поэтому-то он может проявить человечность в высшей степени или проявить бесчеловечность, опускаясь до самых ужасных глубин человеческой низости.

В художественной литературе мы находим множество обращений писателей к идентификации и обособлению человека как потрясающе заманчивой особенности его души.

В этой связи вспомним сюжет истории, которую отдал на суд читателя виднейший писатель-фантаст США Роберт Силверберг. Речь идет о его рассказе “Увидеть невидимку” (Силверберг Р. Увидеть невидимку. – М., 1984.).

Фабула рассказа в следующем. Человека XXI века приговорили на год к невидимости. Два государственных наемника отпечатали на лбу осужденного клеймо. Это клеймо означало метафоричную невидимость: люди видели осужденного, но не имели права смотреть на него и тем более заговорить с ним.

Таким было наказание за холодность.

Герой очень быстро понял ужас случившегося: “Впервые за всю жизнь я ощутил себя изгоем... Как описать мои частые смены настроения в те месяцы?

Бывали периоды, когда невидимость казалась величайшей радостью, утехой, сокровищем. В те сумасшедшие моменты я упивался свободой от всех и всяческих правил, опутывающих обыкновенного человека.

Я крал. Я входил в магазин и брал, что хотел, а трусливые торговцы не смели остановить меня или позвать на помощь...

Я подсматривал. Я входил в гостиницы и шел по коридору, открывая наугад двери. Некоторые комнаты были пусты. Другие нет... я наблюдал все. Дух мой ожесточился. Пренебрежение обществом – преступление, принесшее мне невидимость,– достигло небывалого размера”.

Затем “я снова смягчился. Моя надменность исчезла. Я остро чувствовал одиночество. Кто мог обвинить меня тогда в холодности? Я размяк, был готов впитывать каждое слово, каждый жест, каждую улыбку, патетически жаждал прикосновения руки. Шел шестой месяц моей невидимости.

Теперь я ненавидел ее страстно. Все радости ее оказались на поверку пустыми, а муки непереносимыми. Я сомневался, что сумею прожить оставшиеся шесть месяцев. Поверьте, мысли о самоубийстве не раз приходили мне в голову...”

И вот однажды этот злосчастный человек случайно встретил такого же заклейменного, такого же отверженного. “Мною завладело желание догнать его, и спросить, и узнать его имя, и заговорить с ним, и обнять его”. (А ведь это было запрещено.)

Наш Невидимка выследил нового знакомца и обратился к нему. “Постойте,– сказал он тихо.– Здесь нас никто не увидит. Мы можем поговорить. Мое имя...” Но другой, охваченный неописуемым ужасом, убежал. С Невидимым нельзя иметь никаких дел, особенно другому Невидимому.

Невидимый наш герой то впадал в состояние агрессии, и тогда он ломал и крушил все, что ему попадало под руку, то его охватывало оцепенение. Один день монотонно сливался с другим. Истощенный ум отказывался переваривать прочитанное.

И вот однажды позвонили в дверь: “Май, одиннадцатое, 2105. Твой срок кончился. Ты отдал долг и возвращен обществу”.

Возвращение к видимости. Герой говорит о себе: “...Я уже не был тем равнодушным и надменным человеком, каким был до наказания”.

Но вот однажды его настиг давний знакомец – Невидимка, который убежал когда-то от общения. И тут началось.

– Пожалуйста, подождите минуту. Не бойтесь.

Наш герой увидел одичавшего человека с безумным блеском глаз. Он было рванул, чтобы убежать, но Невидимка закричал: “Нет, не уходите! Неужели вы не сжалитесь надо мной?! Вы сами были на моем месте!”

“Я сделал нерешительный шаг и вспомнил, как я взывал к нему, как молил не отвергать меня. Я вспомнил свое страшное одиночество.

Еще один шаг назад.

– Трус, – воскликнул он. – Заговори со мной! Заговори со мной, трус!

Это оказалось выше моих сил. Я был тронут. Слезы неожиданно брызнули из моих глаз, и я повернулся к нему, протянул руку. Прикосновение словно пронзило его током. Через миг я сжимал его в объятиях, стараясь успокоить, облегчить страдания.

Роботы-ищейки сомкнулись вокруг нас. Его оттащили. Меня взяли под стражу и снова будут судить за преступление, на сей раз не за холодность – за отзывчивость”.

Наш герой не мог карать другого долгим и жестоким отчуждением. Общество 2105 г. пошло тем путем, когда оно карало своих сограждан длительным отчуждением в публичном окружении. Это антиутопия, фантазия писателя-футуролога. Однако долговременное отчуждение существовало и существует в любых обществах, во все времена: общественное порицание, изоляция осужденных и т.п.

Потребность человека в идентификации как социальной единицы общества неистребима. Общество, отчуждаясь от человека, превращает его в невидимку, уничтожает в нем личность, лишает социальной опоры.

Реально идентификация и обособление являются предметом исследовательского интереса представителей всех искусств, а не только поэтов и писателей. Театр заинтересован в проникновении в глубинные чувства человека, в их проявлениях в телесных и поведенческих реакциях. Все виды искусства заинтересованно относятся к феномену идентификации – обособления – механизмов, заряжающих чувства и разум человека.

Искусство и реальный опыт общения людей друг с другом обогащают наши способности к рефлексии на все многообразие вероятных проявлений идентификации – обособления.

Обособление, отчуждение также стало предметом теории искусства. Следует указать на теорию “эффекта отчуждения” Б. Брехта (Брехт Б. О театре. – М., 1960.). Режиссер формировал технику актерской игры, чтобы “отчужденно” представить зрителю те события, которые надлежит показать.

Искусство постигает феномен отчуждения как сущностную особенность человека, превращая обособление в художественный прием и способ влияния на человека как зрителя и слушателя, как на органично отзывающейся эмоциями и разумом социальной единицы и уникальной личности.

Можно наблюдать множество вариантов состояний человека в зависимости от механизмов идентификации и обособления. В мировой литературе, начиная с древних времен, мы найдем бесчисленное множество тому примеров – блистательных образов, отражающих следствие идентификации и обособления. В русской литературе у Н.В. Гоголя, Ф.М. Достоевского, Н.С. Лескова, А.П. Чехова, А. Платонова, М. Булгакова и многих других писателей XIX-XX вв. мы находим тонкие рефлексии на человеческую способность к идентификации и обособлению.

В свою очередь в XX в. в Европе под влиянием экзистенциальной философии и в самих ее недрах были рождены произведения, показывающие значение для человека его способности к обособлению. Вспомним, например, такие произведения Ж.П. Сартра, как “Тошнота”, “Стена”, “Слова”, произведения А. Камю “Посторонний”, “Чума”, “Падение”, “Калигула”, “Миф о Сизифе” и др. XX век воспринял идеи писателей-экзистенциалистов и оценил их за проницательное видение нарастающей проблемы отчуждения.

В XX в. писатели особенно остро почувствовали повсеместно надвигающуюся на человечество проблему отчуждения. Латиноамериканский писатель Г. Г. Маркес подарил миру множество своих произведений, посвященных проблеме одиночества и отчуждения человека: “Осень патриарха”, “Полковнику никто не пишет” и, наконец, “Сто лет одиночества”.

Темы вчувствования в другого, идентификации с ним, а также темы одиночества и обособления являются особенно значимыми для современного человека, одаренного тонкой рефлексией. Стремящийся к утверждению в мире своего чувства личности и страдающий от потери идентичности с другими людьми, человек теряет родовое чувство “Мы-идентичности”, становясь отчужденным “Я”.

Идентификация – обособление – чрезвычайно сложный, многоемкий механизм, приводящий к многозначным последствиям переживаний и к самоосуществлениям личности.