Раздел II 14 page

Нужно заметить, что в этих опытах, как и в предыдущих, мы имеем дело с иллюзи­ями как противоположного, так и симмет­ричного характера: чаще всего встреча­ются иллюзии, которые сводятся к тому, что испытуемый оценивает предметы кри­тического опыта, т. е. равные эксперимен­тальные раздражители как неодинаковые, а именно: раздражение с той стороны, с которой в предварительных опытах он получал более сильное впечатление давле­ния, он расценивает как более слабое (ил­люзия контраста). Но бывает в определен­ных условиях и так, что вместо контраста появляется феномен ассимиляции, т. е. давление кажется более сильным как раз в том направлении, в котором и в предва­рительных опытах действовало более ин­тенсивное раздражение.

Мы находим, что более 60% случаев оценки действующих в критических опы­тах равных раздражений давления наши­ми испытуемыми воспринимается иллю­зорно. Следовательно, не подлежит

сомнению, что явления, аналогичные с ил­люзиями объема, имели место и в сфере восприятия давления, существенно отли­чающегося по структуре рецептора от вос­приятия объема.

3. Иллюзия слуха. Наши дальнейшие опыты касаются слуховых впечатлений. Они протекают в следующем порядке: испытуемый получает в предварительных опытах при помощи так называемого "па­дающего аппарата" (Fallaparat) слуховые впечатления попарно: причем первый член пары значительно сильнее, чем второй член той же пары. После 10—15 повторений этих опытов следуют критические опыты, в которых испытуемые получают пары равных слуховых раздражений с задани­ем сравнить их между собой.

Результаты этих опытов суммированы в табл. 2, которая показывает, что в дан­ном случае число иллюзий доходит до 76%. Следует заметить, что здесь, как, впро­чем, и в опытах на иллюзию давления (табл. 1), число ассимилятивных иллюзий выше, чем это бывает обыкновенно; зато, конеч­но, значительно ниже число случаев кон­траста, которое в других случаях нередко поднимается до 100%. Нужно полагать, что здесь играет роль то, что в обоих этих слу­чаях мы имеем дело с последовательным порядком предложения раздражений, т. е. испытуемые получают раздражения одно за другим, но не одновременно, с заданием сравнить их между собой, и нами замечено, что число ассимиляций значительно рас­тет за счет числа феноменов контраста.

Таблица 2

Ниже мы попытаемся объяснить, почему это бывает так.

Цифры, полученные в этих опытах, не оставляют сомнения, что случаи феноме­нов, аналогичных с феноменом иллюзий объема, имеют место и в области слуховых восприятий.

4. Иллюзия освещения. Еще в 1930 г. я имел возможность высказать предполо­жение¹, что явления начальной переоцен­ки степени освещения или затемнения при

¹ См. Узнадзе Д. Об основном законе смены установки // Психология. 1930. Вып. 9. 168

светлостнои адаптации могут относиться к той же категории явлений, что и описан­ные нами выше иллюзии восприятия. В дальнейшем это предположение было про­верено в моей лаборатории следующими опытами: испытуемый получает два кру­га для сравнения их между собой по степе­ни их освещенности, причем один из них значительно светлее, чем другой. В пред­варительных опытах (10—15 экспозиций) круги эти экспонируются испытуемым в определенном порядке: сначала темный круг, а затем — светлый. В критических же опытах показываются два одинаково светлых круга, которые испытуемый сравнивает между собой по их освещенно­сти. Результаты опытов, как показывает таблица 3, не оставляют сомнения, что в критических опытах, под влиянием пред­варительных, круги не кажутся нам оди­наково освещенными: более чем в 73% всех случаев они представляются нашим ис­пытуемым значительно разными. Итак, фе­номен наш выступает и в этих условиях.

Таблица 3

5. Иллюзия количества. Следует отме­тить, что при соответствующих условиях аналогичные явления имеют место и при сравнении между собой количественных отношений. Испытуемый получает в пред­варительных опытах два круга, из кото­рых в одном мы имеем значительно боль­шее число точек, чем в другом. Число экспозиций колеблется и здесь в пределах 10—15. В критических опытах испытуе­мый получает опять два круга, но на этот раз число точек в них одинаковое. Испы­туемый, однако, как правило, этого не за­мечает, и в большинстве случаев ему ка­жется, что точек в одном из этих кругов заметно больше, чем в другом, а именно больше в том круге, в котором в предва­рительных опытах он видел меньшее чис­ло этих точек.

Таким образом, феномен той же иллю­зии имеет место и в этих условиях.

6. Иллюзия веса. Фехнер в 1860 г., а затем Г. Мюллер и Шуман в 1889 г. обра­тили внимание еще на один, аналогичный нашим, феномен, ставший затем известным под названием иллюзии веса. Он заключа-

ется в следующем: если давать испытуе­мому задачу повторно, несколько раз под­ряд, поднять пару предметов заметно нео­динакового веса, причем более тяжелый правой, а менее тяжелый левой рукой, то в результате выполнения этой задачи у него вырабатывается состояние, при котором и предметы одинакового веса начинают ему казаться неодинаково тяжелыми, причем груз в той руке, в которую предваритель­но он получал более легкий предмет, ему начинает казаться чаще более тяжелым, чем в другой руке.

Мы видим, что по существу то же явле­ние, которое было указано нами в ряде предшествующих опытов, имеет место и в области восприятия веса.

7. Попытки объяснения этих феноме­нов. Теория Мюллера. Если просмотрим все эти опыты, увидим, что в сущности всю­ду в них мы имеем дело с одним и тем же явлением: все указанные здесь иллюзии имеют один и тот же характер — они воз­никают в совершенно аналогичных усло­виях и, следовательно, должны представ­лять собой разновидности одного и того же феномена. Поэтому теория Мюллера, построенная специально с целью объясне­ния одного из указанных явлений, именно иллюзии веса, не может в настоящее время считаться удовлетворительной. Она имеет в виду специфические особенности воспри­ятия веса и, конечно, для объяснения ил­люзий других чувственных модальностей должна оказаться несостоятельной.

В самом деле, Мюллер рассуждает сле­дующим образом: когда мы даем испы­туемому в руки несколько раз по паре неодинаково тяжелых предметов, то, в конце концов, у него вырабатывается при­вычка для поднимания первого, т. е. бо­лее тяжелого члена пары мобилизовать более сильный мускульный импульс, чем для поднимания второго члена пары. Если же теперь, после повторения этих опытов достаточное число раз (10—15 раз), дать тому же испытуемому в каждую руку по предмету одинакового веса, то предметы эти будут казаться ему опять неодинаково тяжелыми. Ввиду того, что у него выра­боталась привычка правой рукой подни­мать более тяжелый предмет, он мобили­зует при поднимании тяжести этой рукой более сильный импульс, чем при подни­мании другой рукой. Но раз в данном

случае фактически приходится поднимать предметы одинакового веса, то, понятно, мо­билизованный в правой руке импульс к более тяжелому "быстрее и легче отры­вает" тяжесть с подставки, чем это имеет место с левой стороны, и тяжесть справа легче "летит вверх", чем тяжесть слева.

Психологическую основу иллюзии, сле­довательно, следует полагать, согласно этой теории, в переживании быстроты подни­мания тяжести: когда она как бы "летит вверх", она кажется легкой, когда же, на­оборот, она поднимается выше медленно, то она как бы "прилипает к подставке" и пе­реживается как более тяжелый предмет. Такова теория Мюллера.

Мы видим, что решающее значение, согласно этой теории, имеет впечатление "взлета вверх" или "прилипания" тяжес­ти к подставке: без этих впечатлений мы не чувствовали бы различия между обеи­ми тяжестями — иллюзия бы не имела места.

Но ведь явления этого рода мы можем переживать лишь в случаях поднимания тяжестей, т. е. там, где имеет смысл гово­рить о впечатлениях "взлета вверх" или "прилипания к подставке". Между тем, по существу то же явление, как мы видели, имеет место и в ряде случаев, где о впе­чатлениях этого рода и речи не может быть. Так, мы имеем дело с иллюзиями объема, силы давления, слуха, освещения, количества, словом, с иллюзиями, которые по существу нужно трактовать как раз­новидности одного и того же явления, не имеющего существенной или вовсе ника­кой связи с какими-нибудь определенны­ми периферическими процессами. Оста­ваясь одним и тем же феноменом, в тактильной сфере она становится иллю­зией давления, в зрительной и гапти-ческой — иллюзией объема, в мускуль­ной — иллюзией веса и т. д. По существу же она остается одним и тем же фено­меном, для понимания сущности которо­го особенности отдельных чувственных мо­дальностей, в которых он проявляется, существенной роли не играют. Поэтому совершенно ясно, что для объяснения это­го феномена мы должны отвлечься от теории Мюллера и искать его в другом направлении.

И вот прежде всего возникает вопрос: что находим мы общего, в условиях на­ших опытов, в деятельности отдельных сен­сорных модальностей, что можно было бы признать общей основой, на которой выра­стают констатированные нами аналогич­ные друг другу явления иллюзии?

Теория "обманутого ожидания". В пси­хологической литературе мы встречаем теорию, которая, казалось бы, вполне отве­чает поставленному здесь нами вопросу. Это — теория "обманутого ожидания". Правда, при ее разработке упомянутые нами аналоги иллюзии веса были еще не­известны: они были впервые опубликова­ны нами в связи с проблемой об основах данной иллюзии позднее¹. Тем больше внимания заслуживает эта теория сейчас, когда наличие этих аналогов определенно указывает, что в основе интересующих здесь нас феноменов должно лежать нечто, имеющее по существу лишь формальное значение и потому могущее оказаться год­ным для объяснения тех случаев, которые, касаясь материала различных чувственных модальностей, столь сильно отличаются друг от друга со стороны содержания.

Теория "обманутого ожидания" пыта­ется объяснить иллюзию веса следующим образом: в результате повторного подни­мания тяжестей (или же для объяснения наших феноменов мы могли бы сейчас до­бавить — повторного воздействия зритель­ного, слухового или какого-либо другого впечатления) у испытуемого вырабатыва­ется ожидание, что в определенную руку ему будет дан всегда более тяжелый пред­мет, чем в другую, и когда в критическом опыте он не получает в эту руку более тя­желого предмета, чем в другую, его ожида­ние оказывается обманутым, и он, недооце­нивая вес полученного им предмета, считает его более легким. Так возникает, согласно этой теории, впечатление контра­ста веса, а в соответствующих условиях и другие обнаруженные нами аналоги этого феномена.

Нет сомнения, что теория эта имеет определенное преимущество перед мюлле-ровской, поскольку она в основе признает возможность проявления наших феноме­нов всюду, где только может идти речь об "обманутом ожидании", следовательно, не

¹ См. Узнадзе Д. Об основном законе смены установки. 170

только в одной, но и во всех наших чув­ственных сферах. Наши опыты именно и показывают, что интересующая здесь нас иллюзия не ограничивается сферой одной какой-нибудь чувственной модальности, а имеет значительно более широкое распро­странение.

Тем не менее принять эту теорию не представляется возможным. Прежде всего она мало удовлетворительна, поскольку не дает никакого ответа на существенный в нашей проблеме вопрос — вопрос о том, почему, собственно, в одних случаях возни­кает впечатление контраста, а в других — ассимиляции. Нет никаких оснований считать, что субъект действительно "ожи­дает", что он и в дальнейшем будет полу­чать то же соотношение раздражителей, какое он получал в предварительных опы­тах. На самом деле такого "ожидания" у него не может быть, хотя бы после того, как выясняется после одной—двух экспо­зиций, что он получает совсем не те раз­дражения, которые он, быть может, действи­тельно "ожидал" получить. Ведь в наших опытах иллюзии возникают не только после одной—двух экспозиций, но и далее.

Но и независимо от этого соображения теория "обманутого ожидания" все же дол­жна быть проверена и притом проверена, если возможно, экспериментально; лишь в этом случае можно будет судить оконча­тельно о ее приемлемости.

Мы поставили специальные опыты, ко­торые должны были разрешить интересу­ющий здесь нас вопрос о теоретическом значении переживания "обманутого ожи­дания". В данном случае мы использова­ли состояние гипнотического сна, посколь­ку оно предоставляет в наше распоряжение выгодные условия для разрешения постав­ленного вопроса. Дело в том, что факт ра­порта, возможность которого представля­ется в состоянии гипнотического сна, и создает нам эти условия.

Мы гипнотизировали наших испытуе­мых и в этом состоянии провели на них предварительные опыты. Мы давали им в руки обычные шары — один большой, дру­гой — малый и заставляли их сравнивать эти шары по объему между собой. По окон­чании опытов, несмотря на факты обыч­ной постгипнотической амнезии, мы все же специально внушали испытуемым, что они должны основательно забыть все, что с ними

делали в состоянии сна. Затем отводили испытуемого в другую комнату, там буди­ли его и через некоторое время, в бодр­ствующем состоянии, проводили с ним наши критические опыты, т. е. давали в руки равные по объему шары с тем, чтобы испытуемый сравнил их между собой.

Наши испытуемые почти во всех слу­чаях находили, что шары эти не равны, что шар слева (т.е. в той руке, в которую в предварительных опытах во время гипно­тического сна они получали больший по объему шар) заметно меньше, чем шар справа.

Таким образом, не подлежит сомнению, что иллюзия может появиться и под вли­янием предварительных опытов, проведен­ных в состоянии гипнотического сна, т. е. в состоянии, в котором и речи не может быть ни о каком "ожидании". Ведь совер­шенно бесспорно, что наши испытуемые не имели ровно никакого представления о том, что с ними происходило во время гипноти­ческого сна, когда над ними проводились критические опыты, и "ожидать" они, ко­нечно, ничего не могли. Бесспорно, теория "обманутого ожидания" оказывается несо­стоятельной для объяснения явлений на­ших феноменов.

8. Установка как основа этих иллю­зий. Что же, если не "ожидание", в таком случае определяет поведение человека в рассмотренных выше экспериментах? Мы видим, что везде, во всех этих опытах, ре­шающую роль играет не то, что специ­фично для условий каждого из них, — не сенсорный материал, возникающий в осо­бых условиях этих задач, или что-нибудь иное, характерное для них, — не то обсто­ятельство, что в одном случае речь идет, скажем, относительно объема, гаптическо-го или зрительного, а в другом — отно­сительно веса, давления, степени освеще­ния или количества. Нет, решающую роль в этих задачах играет именно то, что яв­ляется общим для них всех моментом, что объединяет, а не разъединяет их.

Конечно, на базе столь разнородных по содержанию задач могло возникнуть одно и то же решение только в том случае, если бы все они в основном касались одного и того же вопроса, чего-то общего, представленного в своеобразной форме в каждом отдельном случае. И действи­тельно, во всех этих задачах вопрос сво-

дится к определению количественных отношений: в одном случае спрашивает­ся относительно взаимного отношения объемов двух шаров, в другом — относи­тельно силы давления, веса, количества. Словом, во всех случаях ставится на раз­решение вопрос как будто об одной и той же стороне разных явлений — об их ко­личественных отношениях.

Но эти отношения не являются в на­ших задачах отвлеченными категориями. Они в каждом отдельном случае представ­ляют собой вполне конкретные данности, и задача испытуемого заключается в оп­ределении именно этих данностей. Для того, чтобы разрешить, скажем, вопрос о величине кругов, мы сначала предлага­ем испытуемому несколько раз по два не­равных, а затем, в критическом опыте, по два равных круга. В других задачах он получает в предварительных опытах со­всем другие вещи: два неодинаково силь­ных впечатления давления, два неодина­ковых количественных впечатления, а в критическом опыте — два одинаковых раздражения. Несмотря на всю разницу материала, вопрос остается во всех случа­ях по существу один и тот же: речь идет всюду о характере отношения, которое мыслится внутри каждой задачи. Но от­ношение здесь не переживается в каком-нибудь обобщенном образе. Несмотря на то, что оно имеет общий характер, оно дается всегда в каком-нибудь конкретном выражении. Но как же это происходит?

Решающее значение в этом процессе, нужно полагать, имеют наши предваритель­ные экспозиции. В процессе повторного предложения их у испытуемого выраба­тывается какое-то внутреннее состояние, которое подготовляет его к восприятию дальнейших экспозиций. Что это внутрен­нее состояние действительно существует и что оно действительно подготовлено по­вторным предложением предварительных экспозиций, в этом не может быть сомне­ния: стоит произвести критическую экс­позицию сразу, без предварительных опы­тов, т.е. предложить испытуемому вместо неравных сразу же равные объекты, чтобы увидеть, что он их воспринимает адекват­но. Следовательно, несомненно, что в наших опытах эти равные объекты он восприни­мает по типу предварительных экспози­ций, а именно как неравные.

Как же объяснить это? Мы видели выше, что об "ожидании" здесь говорить нет оснований: нет никакого смысла счи­тать, что у испытуемого вырабатывается "ожидание" получить те же раздражите­ли, какие он получал в предварительных экспозициях.

Но мы видели, что и попытка объяс­нить все это вообще как-нибудь иначе, ссы­лаясь еще на какие-нибудь известные пси­хологические факты, тоже не оказывается продуктивной. Поэтому нам остается об­ратиться к специальным опытам, которые дали бы ответ на интересующий здесь нас вопрос. Это наши гипнотические опыты, о которых мы только что говорили.

Результаты этих опытов даны в табл. 4 (в процентах).

Таблица 4

Мы видим, что результаты эти в основ­ном точно те же, что и в обычных наших опытах (табл. 1), а именно: несмотря на то, что испытуемый, вследствие постгипноти­ческой амнезии, ничего не знает о предва­рительных опытах, не знает, что в одну руку он получал больший по объему шар, а в другую меньший, одинаковые шары кри­тических опытов он все же воспринимает как неодинаковые: иллюзия объема и в этих условиях остается в силе.

О чем же говорят нам эти результаты? Они указывают на то, что, бесспорно, не имеет никакого значения, знает испытуе­мый что-нибудь о предварительных опы­тах или он ничего о них не знает: и в том, и в другом случае в нем создается какое-то состояние, которое в полной мере обус­ловливает результаты критических опы­тов, а именно, равные шары кажутся ему неравными. Это значит, что в результате предварительных опытов у испытуемого по­является состояние, которое, несмотря на то, что его ни в какой степени нельзя на­звать сознательным, все же оказывается фактором, вполне действенным и, следова­тельно, вполне реальным фактором, направ­ляющим и определяющим содержание нашего сознания. Испытуемый ровно ни­чего не знает о том, что в предварительных опытах он получал в руки шары неодина­кового объема, он вообще ничего не знает

об этих опытах, и, тем не менее, показания критических опытов самым недвусмыс­ленным образом говорят, что их резуль­таты зависят в полной мере от этих пред­варительных опытов.

Можно ли сомневаться после этого, что в психике наших испытуемых существует и действует фактор, о наличии которого в сознании и речи не может быть, — состоя­ние, которое можно поэтому квалифици­ровать как внесознателъный психический процесс, оказывающий в данных условиях решающее влияние на содержание и тече­ние сознательной психики.

Но значит ли это, что мы допускаем существование области "бессознательного" и, таким образом, расширяя пределы пси­хического, находим место и для отмечен­ных в наших опытах психических актов? Конечно, нет! Ниже, когда мы будем гово­рить специально о проблеме бессознатель­ного, мы покажем, что в принципе в широ­ко известных учениях о бессознательном обычно не находят разницы между созна­тельными и бессознательными психи­ческими процессами. И в том, и в другом случае речь идет о фактах, которые, по-ви­димому, лишь тем отличаются друг от друга, что в одном случае они сопровождаются сознанием, а в другом — лишены такого сопровождения; по существу же содержа­ния эти психические процессы остаются одинаковыми: достаточно появиться созна­нию, и бессознательное психическое содер­жание станет обычным сознательным пси­хическим фактом.

Но в нашем случае речь идет не о та­кого рода различии между сознательны­ми душевными явлениями и теми специ­фическими процессами, которые, будучи лишены сознания, протекают вне его пре­делов. Здесь вопрос касается двух различ­ных областей психической жизни, из ко­торых каждая представляет собой особую, самостоятельную ступень развития пси­хики и является носительницей специфи­ческих особенностей. В нашем случае речь идет о ранней, досознательной сту­пени психического развития, которая на­ходит свое выражение в констатирован­ных выше экспериментальных фактах и, таким образом, становится доступной научному анализу.

Итак, мы находим, что в результате предварительных опытов в испытуемом

создается некоторое специфическое состо­яние, которое не поддается характеристи­ке как какое-нибудь из явлений сознания. Особенностью этого состояния является то обстоятельство, что оно предваряет появле­ние определенных фактов осознания или предшествует им. Мы могли бы сказать, что это состояние, не будучи сознательным, все же представляет своеобразную тенденцию к определенным содержаниям сознания. Правильнее всего было бы назвать это со­стояние установкой субъекта, и это пото­му, что, во-первых, это не частичное со­держание сознания, не изолированное психическое содержание, которое противо­поставляется другим содержаниям созна­ния и вступает с ними во взаимоотношения, а некоторое целостное состояние субъек­та; во-вторых, это не просто какое-нибудь из содержаний его психической жизни, а момент ее динамической определенности. И, наконец, это не какое-нибудь определен­ное, частичное содержание сознания субъекта, а целостная направленность его в определенную сторону на определенную активность. Словом, это, скорее, установка субъекта как целого, чем какое-нибудь из его отдельных переживаний, — его основ­ная, его изначальная реакция на воздей­ствие ситуации, в которой ему приходит­ся ставить и разрешать задачи.

Но если это так, тогда все описанные выше случаи иллюзии представляются нам как проявление деятельности уста­новки. Это значит, что в результате воз­действия объективных раздражителей, в нашем случае, например, шаров неодина­кового объема, в испытуемом в первую очередь возникает не какое-нибудь содер­жание сознания, которое можно было бы формулировать определенным образом, а скорее, некоторое специфическое состоя­ние, которое лучше всего можно было бы характеризовать как установку субъек­та в определенном направлении.

Эта установка, будучи целостным со­стоянием, ложится в основу совершенно определенных психических явлений, воз­никающих в сознании. Она не следует в какой-нибудь мере за этими психически­ми явлениями, а, наоборот, можно сказать, предваряет их, определяя состав и тече­ние этих явлений.

Для того, чтобы изучить эту установку, было бы целесообразно наблюдать ее дос-

таточно продолжительное время. А для это-то было бы важно закрепить, зафиксиро­вать ее в необходимой степени. Этой цели служит повторное предложение испытуе­мому наших экспериментальных раздра­жителей. Эти повторные опыты мы обыч­но называем фиксирующими или просто установочными, а самую установку, воз­никающую в результате этих опытов, фик­сированной установкой.

Чтобы подтвердить высказанные здесь нами предположения, дополнительно были проведены следующие опыты. Мы давали испытуемому нашу обычную предвари­тельную или, как мы будем называть в дальнейшем, установочную серию — два шара неодинакового объема.

Новый момент был введен лишь в кри­тические опыты. Обычно в качестве кри­тических тел испытуемые получали в руки шары, по объему равные меньшему из ус­тановочных. Но в этой серии мы пользова­лись в качестве критических шарами, ко­торые по объему были больше, чем больший из установочных. Это было сде­лано в одной серии опытов. В другой се­рии критические шары заменялись дру­гими фигурами — кубами, а в оптической серии опытов — рядом различных фигур.

Результаты этих опытов подтвердили высказанное нами выше предположение: испытуемым эти критические тела каза­лись неравными — иллюзия и в этих слу­чаях была налицо.

Раз в критических опытах в данном случае принимала участие совершенно новая величина (а именно шары, которые отличались по объему от установочных, были больше, чем какой-нибудь из них), а также ряд пар других фигур, отличающих­ся от установочных, и, тем не менее, они воспринимались сквозь призму выработан­ной на другом материале установки, то не подлежит сомнению, что материал устано­вочных опытов не играет роли и установ­ка вырабатывается лишь на основе соот­ношения, которое остается постоянным, как бы ни менялся материал и какой бы чув­ственной модальности он ни касался.

Еще более яркие результаты получим мы в том же смысле, если проведем на этот раз не критические, как выше, а уста-

новочные опыты при помощи нескольких фигур, значительно отличающихся друг от друга по величине¹.

Например, предлагаем испытуемому тахистоскопически, последовательно друг за другом, ряд фигур: сначала треугольни­ки — большой и малый, затем квадраты, шестиугольники и ряд других фигур по­парно в том же соотношении.

Словом, установочные опыты построе­ны таким образом, что испытуемый полу­чает повторно лишь определенное соотно­шение фигур: например, справа — большую фигуру, а слева — малую; сами же фигуры никогда не повторяются, они меняются при каждой отдельной экспозиции.

Надо полагать, что при такой поста­новке опытов, когда постоянным остает­ся лишь соотношение (большой—малый), а все остальное меняется, у испытуемых вырабатывается установка именно на это соотношение, а не на что-нибудь другое. В критических же опытах они получают пару равных между собой фигур (напри­мер, пару равных кругов, эллипсов, квад­ратов и т.п.), которые они должны срав­нить между собой.

Каковы же результаты этих опытов? Остановимся лишь на тех из них, которые представляют непосредственный интерес с точки зрения поставленного здесь вопро­са. Оказывается, что, несмотря на непре­рывную меняемость установочных фигур, при сохранении нетронутыми их соотно­шений, факт обычной нашей иллюзии уста­новки остается вне всякого сомнения. Ис­пытуемые в ряде случаев не замечают равенства критических фигур, причем гос­подствующей формой иллюзии и в этом случае является феномен контраста.

Нужно, однако, отметить, что в услови­ях абстракции от конкретного материала, т.е. в предлагаемых вниманию читателя опытах, действие установки оказывается, как правило, менее эффективным, чем в условиях ближайшего сходства или пол­ного совпадения установочных и крити­ческих фигур. Это, однако, вовсе не озна­чает, что в случаях совпадения фигур установочных и критических опытов мы не имеем дела с задачей оценки соотноше­ния этих фигур. Задача по существу и в

¹ См. Ходжава 3. Фактор фигуры в действии установки // Труды Тбилис. гос. ун-та, 1941. Т. XVIII.

этих случаях остается та же. Но меньшая эффективность этих опытов в случаях пол­ной абстракции от качественных особен­ностей релятов становится понятной сама собою.

Подводя итоги сказанному, мы можем утверждать, что вскрытые нами феноме­ны самым недвусмысленным образом указывают на наличие в нашей психике не только сознательных, но и досознателъ-ных процессов, которые, как выясняется, мы можем характеризовать как область наших установок. <...>

<...> Но если допустить, что, помимо обычных явлений сознания, у нас имеется и нечто другое, что, не являясь содержани­ем сознания, все же определяет его в зна­чительной степени, то тогда перед нами открывается возможность судить об явле­ниях или фактах, подобных Einsicht, с но­вой точки зрения, а именно: открывается возможность обосновать наличие этого "другого" и, что особенно важно, вскрыть в нем определенное реальное содержание.

Если признать, что живое существо обладает способностью реагировать в со­ответствующих условиях активацией ус­тановки, если считать, что именно в ней — в этой установке — мы находим новую сферу своеобразного отражения действи­тельности, о чем мы будем говорить под­робнее ниже, то тогда станет понятным, что именно в этом направлении и следует ис­кать ключ к пониманию действительного отношения живого существа к условиям среды, в которой ему приходится строить свою жизнь.

Date: 2015-12-13; view: 354; Нарушение авторских прав