Бунтари

Переселенец, данный или неданный, был главной фигурой в сибирской деревне XVIII века. Крестьяне-переселенцы несли за Урал свой трудовой и социальный опыт, мироощущение и веру. Среди переселенцев и беглых было много ревнителей «древнего благочестия». От Урала до Алтая сложилась целая сеть скитов и пустынь, где находили убежище старообрядческие чернецы и их приверженцы, гонимые духовными и светскими властями. Они являлись центрами широкого общественного движения, направленного против официальной церкви и стоящего за ней государства. Один из крупных скитов — Аремзянская пустынь — обосновался в 30 верстах от епархиального Тобольска. Из нее вышел знаменитый предводитель яицких старообрядцев И. Харчевников. Два крупнейших скитских центра возникли близ Тары: поповского согласия Сергиевская пустынь и скит беспоповца Ивана Смирнова. Вокруг них группировались сотни ишимских, ялуторовских, тюменских крестьян и казаков.

Старообрядцы расходились с православной церковью по обрядным вопросам: о таинствах священства, крещении, формах креста, крестосложении и т. п. Но за мотивами религиозного порядка явно или неявно стояли вполне земные, социальные интересы. Старообрядчество было окружено ярким ореолом гонимой, преследуемой религии, освещенной многовековой традицией. Скиты давали убежище от насилий духовных и светских властей.

Движение старообрядцев началось с протеста против записи их в двойной подушный оклад. В сентябре 1721 г. в Тобольске получили указ с категорическим требованием переписать раскольников для этих целей. На места, в том числе и Тару, были направлены военные команды. В старообрядческих кругах в то время широко распространились упаднические настроения. Раскольники говорили о близости конца света, о безраздельном господстве на земле слуг антихриста, причем последний все больше отождествлялся с личностью самого императора. В этом контексте согласие уплачивать двойной оклад рассматривалось как подчинение воле антихриста и помощь ему, а списки налогоплательщиков как перечень слуг сатаны.

Старообрядцы отказались от записи в двойной подушный оклад. Мрачная старообрядческая эсхатология дала протесту традиционную форму — самосожжение. В конце 1721—начале 1722 гг. совершились гари в Ировской деревне Абацкой слободы и селениях Ишимской волости. Это остановило власти. Митрополит Антоний направил в скиты свое пастырское послание с мирным увещеванием раскольников. Больше никаких мер не принималось. Но в мае 1722 г. события приняли крутой оборот. Жителям Тары и казачьему гарнизону города надлежало принять присягу по новому указу о престолонаследии. По этому указу правящий император по своей воле назначает преемника, когда это сочтет необходимым. Теперь же присягу следовало принести не названному по имени и еще не назначенному преемнику. Многим это показалось странным. Поползли слухи: дело нечисто, ибо приказано приводить к присяге не иначе как самому антихристу, имени которого даже вымолвить невозможно. Жители и гарнизон отказались присягать. Петр I квалифицировал это как государственную измену и открытый бунт. Начался жесточайший тайный розыск, длившийся до 1735 г. Сотни жителей Тары и окрестных селений подверглись пыткам и мучительным казням.

Вопрос о присяге переплелся с вопросом о записи в двойной, раскольничий оклад. Не желая записываться, ишимские, тюменские и ялуторовские крестьяне снимались с насиженных мест и скрывались. Бежали раскольники и православные. Расколоучители призвали своих приверженцев к самосожжению. Документы зафиксировали зловещие гари в д. Зырянской под Тюменью, д. Коркиной Ялуторовского дистрикта, д. Ировской Абацкой слободы (повторно), д. Камышевской на Исети. Гибли десятки и даже сотни людей. В середине октября 1722 г. в самосожжении на р. Пышме погибло около 400 тюменских и ялуторовских крестьян. В марте 1724 г. в болотистых лесах за р. Пышмой сгорело 145 человек, съехавшихся сюда из разных тюменских и ишимских деревень; среди них было и несколько жителей Тюмени.

Массовые самосожжения вызвали тревогу светских и церковных властей. Первые были обеспокоены прискорбным сокращением числа налогоплательщиков и, следовательно, умалением казенного «интереса»; для вторых гари опасны были тем, что они свидетельствовали о неэффективности работы всей иерархии священнослужителей, оказавшихся неспособными вернуть в лоно церкви заблудшую паству. Митрополит Тобольский и Сибирский Антоний отреагировал на это весьма оригинально. В 1723 г. он заверил Синод, что все раскольники в его епархии сгорели, а вновь впавших в раскол нет. В 1726 г. во всей Сибири значился один записной старообрядец, в 1732 г. — пять, и все — по Таре. Это, впрочем, не мешало духовным властям с помощью светской администрации выявлять противников «истинной веры» и карать их.

В Сибири четкой грани между старообрядцами и православными не было. Многие крестьяне, не замеченные в расколе, крестились двуперстно; старообрядцы же посещали православные храмы, принимали в своих домах священников, крестили детей по православному обряду. Среди крестьян-старообрядцев бытовало убеждение, что на худой конец, чтобы избежать преследований, можно сходить на исповедь к никонианскому попу, но следует при этом всячески избегать причащения. Более того, можно даже причаститься, но, удерживая во рту «святые дары», стараться потом незаметно выплюнуть их. Крестьяне с. Пышменского Тюменского заказа прорубили в полу церкви специально дыру близ большого креста с тем, чтобы во время поклонов перед ним удобнее было выплюнуть причастие. Но это было весьма рискованным делом. По христианским представлениям «святые дары» на литургии превращались в кровь и плоть самого Иисуса Христа и надругательство над ними считалось неслыханным богохульством, заслуживающим казни. В 1738 г. при митрополите Антонии Стаховском были уличены и обвинены в «плюновении святых тайн» жена тобольского разночинца Васса Дмитриева и крестьянка Евфимия Петрова. Как богохульников их приговорили к сожжению; приговоры были исполнены в Тобольске 18 ноября и 16 декабря 1738 г.

Учет старообрядцев вели церковь (исповедальные ведомости) и светская администрация (запись в двойной подушный оклад). Но ни исповедальный, ни податный учет точных сведений об их числе не давал и не мог дать как по причине размытости граней самого предмета учета, так и ввиду коррумпированности части местного духовенства, всегда готового за мзду («из лакомства») показать раскольников в числе бывших на испойеди. Но одно несомненно: количество старообрядцев в Зауралье в XVIII в. росло. Их ряды пополнялись беглыми особенно после разгромов властями старообрядческих центров в России (Керженец, Выгорецкая, Урал) и за рубежом (Ветка), а также путем передачи веры из поколения в поколение в самой Сибири. По данным исповедального учета, в Тобольской епархии в 1750 г. насчитывалось 5179 мужчин и 4679 женщин раскольников, основная часть которых находилась в Тобольском уезде: 2812 мужчин и 2360 женщин (без раскольников, проживающих в Тобольске). За этот же 1750 г. Сибирская губернская канцелярия насчитывала на этой же территории (без Исетской провинции) 3550 и 3040 женщин записных раскольников. Очевидно, данные светского учета стоят ближе к истине, но и они, без сомнения, сильно занижены.

Если в первую ревизию (1722—1724 гг.) старообрядцы боролись против записи в двойной подушный оклад, то во время второй ревизии (1743—1747 гг.), напротив, за эту запись. Указы о проведении второй ревизии разрешали записывать в раскольники всех желающих, что было воспринято старообрядцами как объявление свободы вероисповедания. Крестьяне стали записываться в раскол семьями, даже соседними дворами. В Тюмени записались 293, Ялуторовском дистрикте — 88, Ишимском — 65, а по всей епархии — более 10200 человек. Такой приток в старообрядчество обескуражил церковников. Тобольская консистория разослала по духовным заказам указы с требованием усилить борьбу с расколом, не останавливаясь перед насильным возвращением в «церковную ограду» вновь записавшихся в раскольничий подушный оклад. Это повлекло за собой невиданную ранее вспышку самосожжений в 1750—1753 гг. Предвестником ее была гарь крестьян с. Успенского Тюменского уезда 18 апреля 1746 г. Под угрозой обращения в православие крестьяне месяцами бродили по окрестным лесам, лишь изредка рискуя появляться вблизи жилья, чтобы узнать, «обращают ли их к церкви или свое оставлено». Они собирались десятками и сотнями в специально построенных вдали от селений дворах и угрожали самосожжением, если их и далее будут принуждать к обращению. 21 раз полыхали по всей Тобольской епархии старообрядческие гари. На 1750—1753 годы падает половина самосожжений XVIII в. в Западной Сибири и на Урале. Причем в гарях участвовали и незаписные старообрядцы, считавшиеся православными. Вот только некоторые из этих зловещих фактов. В августе 1750 г. сожгла себя большая зажиточная семья Зайковых (14 человек) из д. Зайковой, что в 8 верстах от Тюмени. 8 октября того же года сгорел 61 крестьянин в Тугулымском приходе (тоже Тюменского уезда). 10 декабря погибли в огне крестьяне д. Бурмистровой и слободы Орлово Городище Ишимского дистрикта. Всего в Ишимском старообрядческом районе сгорело в том же году около 30 крестьян. В ночь на 22 марта 1751 г. в Тюменском духовном заказе вспыхнули одновременно три гари — в деревнях Гусевой, Гилевой и Кулижной. 12 апреля 1751 г. сгорело 33 чел. в д. Березовой того же заказа. 5 марта 1753 г. собрались для самосожжений 50 старообрядцев в д. Снегирёво Ялуторовского дистрикта, и только энергичное вмешательство ялуторовского управителя князя В. Пелым-ского предотвратило трагедию. Наконец, в ночь на 23 июля 1753 г. совершилась крупнейшая гарь близ д. Лучинкиной Кармацкого стана, в которой погиб 201 человек.

Гари 1750—1753 гг. связаны с деятельностью митрополита Сильвестра Гловац-кого, предпоследнего представителя украинского духовенства на Тобольской кафедре (1749—1755 гг.). Активный поборник церковного просвещения, противник государственного вмешательства в церковные дела, фанатичный борец за православную ортодоксию, Сильвестр до назначения в Тобольск уже был известен крутой миссионерской деятельностью в Казанском крае, где он обращал в православие мордву, черемисов и востяков. В отличие от своих предшественников на Тобольской кафедре Антония Стаховского и Арсения Мацеевича, склонных к уступкам старообрядцам, новый митрополит не допускал никаких копромиссов и уповал прежде всего на методы насилия. По его инициативе и под его руководством была проведена крупнейшая акция по ликвидации главных старообрядческих центров на Урале и в Сибири. Однако основную задачу — возвратить в православие всех вновь записавшихся в раскол по второй ревизии — выполнить ему не удалось. По настоянию светской губернской администрации, обеспокоенной потерей огромного числа налогоплательщиков, Синод счел за лучшее убрать Сильвестра из Сибири.

Митрополичью кафедру в Тобольске занял Павел Конюскевич, последний и самый яркий представитель украинского церковного направления в Сибири. Родился он в 1705 г. в Галиции, окончил с отличием Киевскую духовную академию и там же преподавал пиитику; на 28-м году жизни постригся в монахи. Будучи высокообразованным в своей области, Павел три года служил проповедником Славяно-греко-латинской духовной академии в Москве, затем настоятелем старейшего Новгородского Юрьева монастыря. Его хорошо знала Екатерина II, отмечала его ум и образованность, но недолюбливала за чрезмерное властолюбие и религиозный фанатизм, называя не без основания «гордым», «гонителем, изувером, фанатиком».

Новый владыка прибыл в Тобольск глубокой осенью 1758 г., и скоро сибирское духовенство почувствовало его тяжелую руку. Ряд священников, погрязших в мирских пороках, лишился мест или подвергся телесным наказаниям. Павел не был самодуром и в своих приговорах всегда придерживался тогдашних законов. Он постоянно заботился о Тобольской семинарии, открыл в ней класс богословия, виновных штрафовал в пользу семинарии, что, однако, не мешало ему наказывать семинаристов тяжелыми работами, а их учителей — плетьми.

В вопросе о старообрядчестве митрополит Павел продолжал линию своего предшественника, даже усилив ее карательную направленность. Созданные им специальные комиссии и приданные им воинские команды рьяно вели розыск на уральских заводах, в Исетской провинции. В 1760 г. он начал обширное следствие о «квакерах» (хлыстах) в своей епархии. Старообрядцы ответили серией самосожжений. В 1761 г. Сенату пришлось дважды вмешиваться в миссионерскую деятельность тобольского митрополита и защищать от его посягательств администрацию уральских заводов и Исетской провинции, входившей административно в Оренбургскую губернию, а в церковном отношении — в Тобольскую епархию.

Митрополит Павел вступил в острейший конфликт с сибирскими губернаторами Ф. И. Соймоновым и Д. И. Чичериным. Конфликт с последним получил несколько комический оттенок. Как извещал губернатор царицу, он долго и безрезультатно «сражался промемориями» (т. е. письмами) с владыкой по разным поводам, возникавшим в связи с неуемным миссионерским азартом Павла. Чтобы досадить митрополиту, Чичерин приказал устраивать концерты военного оркестра на площади перед кафедральным собором св. Софии во время богослужений. В ответ владыка велел написать на задней стене Ильинской церкви картину страшного суда. На переднем плане фрески среди грешников был изображен в полной форме красавец генерал, в котором прихожане без труда узнавали своего губернатора. Д. И. Чичерин, однако, не остался в долгу, распорядившись написать в свою очередь картину страшного суда, где в аду среди грешников также на первом плане испытывал муки митрополит Павел. Борьба закончилась отставкой строптивого митрополита. Павел сопротивлялся до последнего. Он посмел даже не выполнить прямое приказание императрицы и два указа Синода о выезде из Тобольска. Процесс тянулся целых пять лет (1763—1768 ггч). Сначала предполагалось лишить Павла сана, но в конце концов его лишь удалили на покой в Киево-Печёрскую лавру.

Удаление митрополита Павла с Тобольской кафедры было связано в конечном счете с поворотом политики верховной власти в старообрядческом вопросе. Подавить раскол грубой силой не удалось. Было ясно, что насилием не остановить самосожжений. Правительства Петра III и Екатерины II заняли более гибкую позицию и приостановили преследования заберу. При третьей ревизии (1764—1765 гг.) светские власти не препятствовали записи раскольников в двойной подушный оклад, предоставив заботу о сохранении рядов православной паствы самой церкви. Сам термин «раскольник», ненавистный староверам, был изъят из официального обращения. Указ 8 октября 1782 г. отменил по всей империи двойной оклад, являвшийся своеобразным выкупом за право исповедовать старую веру и одновременно формальным отличием законопослушного старообрядца от тайного и вредоносного. 13 февраля 1763 г. совершилась последняя гарь в д. Кулаковой, во время которой погибло более 50 тюменских крестьян и ямщиков. По третьей ревизии и скоро после нее (до 1770 г.) в духовных заказах Тобольской епархии записалось 17713 старообрядцев, в том числе 393 в Ялуторовском, 7 — Ишимском, 55 — Тюменском уездах и 66 по г. Тюмени. Усилился приток в «старую веру» купцов. Среди староверов оказались богатейшие тобольские и тюменские купцы Володимеровы, Прасоловы, Назимцевы, Аврамовы, Зубаревы, Пятковы и другие. Рецидивы гонений на старообрядцев имели место в последней четверти XVIII в. и последующее время, но возвратиться к инквизиционным мерам петровских времен самодержавное правительство так и не решилось.

В 1773—1775 гг. Россию потрясла последняя и самая значительная в ее истории крестьянская война. Зимой 1773—1774 гг., когда эпицентр ее переместился на Урал, восстание охватило Исетскую провинцию и частью соседние с ней Туринский и Ялуторовский уезды Сибирской губернии. Во внутренних уездах все было спокойно. Чтобы не возбуждать недовольства, губернатор Чичерин приостановил сбор подушной подати. Была прекращена высылка в Сибирь колодников. Тобольск и Тюмень были объявлены на военном положении. На их улицах появились конные патрули, а на заставах вооруженные пикеты. Был введен комендантский час.

Во второй декаде февраля 1774 г. повстанцы заняли Камышловскую, Красноярскую, Беляковскую слободы и, казалось, устремились к Тюмени. Город объяла тревога. Вооруженных сил в нем не было. Небольшая казачья команда еще раньше была послана на Урал, где при первом же столкновении с повстанцами дружно перешла на их сторону. Вся артиллерия Тюмени состояла из 6 ржавых чугунных пушек с развалившимися от ветхости лафетами. Комендант вызвал из уезда всех отставных выписных казаков, кое-как вооружил их и разместил в центре города. В город же предусмотрительно согнали всех сельских жителей мужского пола от 15 до 50 лет, дабы они не присоединились к «злодейской толпе» пугачевцев. Дороги, ведущие в Тюмень из Исетска и Екатеринбурга, были завалены лесом и сделаны непроезжими.

Опасения, однако, не оправдались. Пугачевские войска потерпели поражение в ряде сражений и скоро им пришлось очистить Исетскую провинцию и весь Урал. После подавления крестьянского движения Сибирь, как обычно после социальных катаклизмов, приняла в свое лоно многие сотни бывших повстанцев в качестве ссыльных.

Подавив восстание, правительство в целях укрепления государственного аппарата предприняло крупную реформу местного управления. В 1782 г. в Сибири было создано два наместничества — Тобольское и Иркутское. В состав первого вошли Тобольская и Томская области. В Тобольске появились новые учреждения: казенная палата, выполнявшая финансово-хозяйственные функции, палаты гражданского и уголовного суда, верхний земский суд. Судом и управлением городским населением ведали губернский и городовой магистраты. В 1790 г. городовой магистрат сменила городская дума во главе с городским головой. В 1796 г. наместничества упразднили и Тобольск вновь стал главным городом губернии, включавшей почти всю Западную Сибирь. Но 8 лет спустя, в 1804 г. из Тобольской губернии выделилась Томская. В 1839 г. резиденцией генерал-губернаторов Западной Сибири стал Омск. Еще раньше, в 1833 г. был выправлен сухопутный Сибирский тракт: он прошел от Екатеринбурга на Тюмень, Ялуторовск и Ишим, оставив в стороне старую сибирскую столицу. Это окончательно подорвало административное и экономическое значение Тобольска. В хозяйственном отношении он утрачивает первую роль даже в пределах собственной губернии, все больше уступая первенство набирающей силу Тюмени.

Своеобразным фактором общественной жизни Сибири была политическая ссылка. Первый контингент «государственных» преступников дала эпоха дворцовых переворотов. Во второй четверти XVIII в. проходят 11 крупных политических процессов. Всего за «важные государственные вины» с 1725 по 1740 гг. сослано в Сибирь 74 чел.: 62 — «по указу», 12 — «по родству». Среди ссыльных — 38 представителей титулованной знати: 20 чел. имели княжеский, 4 баронский, 9 графский, 5 герцогский титулы; двое — А. Д. Меншиков и А. Г. Долгоруков являлись членами Верховного тайного совета, Г. И. Головкин — вице-канцлером. Большинство ссыльных принадлежали к офицерам гвардии и придворным чинам первых шести рангов. 68 ссыльных содержались под стражей, в том числе 18 чел. в разное время в Березове, 7 — Пельше, 2 — Мангазее, по одному в Сургуте и Нарыме. Женщины из высшего света ссылались в монастыри: Анна Долгорукова в Верхотурский Покровский, Елена Долгорукова в Тюменский Троицкий. Некоторые из государственных преступников ссылались в Сибирь, «на службу». Так, в Тобольске служил бывший камергер двора Екатерины I, воспитатель наследника престола С. А. Маврин. В Тобольске же и Се-ленгинске «отбывал» службу ссыльный поручик лейб-гвардии Преображенского полка Абрам Петров (Ганнибал).

С. Маврин и А. Ганнибал участвовали в заговоре новой знати против А. Д. Меншикова в 1727 г., во главе которого стояли А. М. Девиер, П. А. Толстой, И. И. Бутурлин, А. И. Ушаков и граф Ф. де Санти. Они входили в кружок гофдамы А. П. Волконской. После подавления заговора 8 мая 1727 г. Маврин был отправлен в Тобольск, а Ганнибалу предписано выехать в Казань для осмотра тамошней крепости и составления плана ее ремонта. Прямых улик против Ганнибала у светлейшего князя не было, но он казался ему опасным, поскольку слишком много знал о его далеко неправедной жизни. Кроме того, Меншиков опасался возможного влияния Ганнибала на Петра II, одним из учителей которого тот являлся.

Ганнибал не пробыл в Казани и месяца, как получил новый указ Меншикова, ставшего к тому времени первым генералиссимусом русской армии, ехать в Тобольск. Одновременно сибирскому губернатору князю М. В. Долгорукову было предписано отправить Ганнибала тотчас по прибытии его в Тобольск дальше на восток для строительства крепости на китайской границе.

Ганнибал прибыл в Тобольск 30 июля, а 3 августа уже выехал в Селенгинск. В Петербурге друзья не забывали о нем и использовали все связи, чтобы вызволить его из ссылки. Попытались даже заручиться поддержкой венского двора. В начале сентября 1727 г. князь Меншиков пал и сам скоро попал в сибирскую ссылку. Глава русской посольской миссии в Китае Савва Рагузинский, в ведении которого находился Ганнибал, 14 апреля 1728 г. отпустил его из Селенгинска в Тобольск, не дожидаясь указа из столицы. 23 мая последовал указ Верховного тайного совета о переводе опального бомбардир-поручика в Тобольский гарнизон с чином майора. Несомненно, это было новой опалой: Ганнибал переводился из самой привилегированной гвардейской части столицы в провинциальную армейскую часть и тем самым лишался надежды вернуться из Сибири в Петербург. Но и на этом злоключения петровского «арапа» не кончились.

Ганнибал не был влиятельной фигурой при дворе и расплачивался за чужие грехи. Вступивший на престол Петр II испытывал неприязнь к недругам Меншико-ва, ибо считал, что Толстой и Дивиер виновны в смерти его отца царевича Алексея, и распространял эту неприязнь на всех, кто участвовал в их придворных интригах. 17 июля 1728 г. последовал новый указ Верховного тайного совета сибирскому губернатору о возвращении Ганнибала в Селенгинск. Получив 100 руб. «для крайней ево нужды и далного пути на пропитание», 21 августа Ганнибал выехал из Тобольска. Все его просьбы о снятии опалы, обращенные к Петру II, последствий не имели. В январе 1730 г. по указу верховников у него был произведен обыск; все бумаги его опечатали, а самого под конвоем доставили в Томск. Началось новое следствие.

От дальнейших гонений Ганнибала избавила неожиданная смерть императора. Вступившая на престол Анна Иоанновна знала его с юных лет и благоволила ему. Императрица повелела «арапа Аврама Петра освободить из-под караула и быть ему в Тобольске при полках майором». После двухмесячного заключения Ганнибал вернулся в Тобольск. Здесь он встретился с С. А. Мавриным, теперь комендантом сибирской столицы. Служба в Тобольском гарнизоне не была обременительна, но Ганнибал рвался в Петербург. Глубокой осенью 1730 г. он, наконец, навсегда покинул Сибирь. Дальнейшая судьба его была более счастливой. Долгое время служил в Пернове, Ревеле, Петербурге вышел в отставку в чине генерал-аншефа и умер в 1781 г. в глубокой старости.

Самым знаменитым ссыльным в Сибири тех лет несомненно был А. Д. Меншиков. Ближайший сподвижник Петра I потерпел поражение в борьбе за власть со старой аристократией — князьями Долгоруковыми, Голицынами, а также Г. И. Головкиным и Г. И. Остерманом. Сослан был со всей семьей: двумя дочерьми и сыном (жена не вынесла потрясений, умерла на пути в ссылку и похоронена в Казани). В Тобольск прибыл 15 июля 1728 г. Губернатором Сибири с 1724 г. был М. В. Долгоруков. В свое время он много потерпел от Меншикова, собственно и назначение в Тобольск было ссылкой. По воле светлейшего князя попал в ссылку и брат его генерал-лейтенант В. В. Долгоруков. Но губернатор не унизился до мести. Ссыльным дали два дня отдыха, выдали 500 руб., разрешили купить топор, рыболовную сеть, другие орудия, семена, запас мяса, соленой рыбы и под конвоем капитана Миклашевского отправили в небольшой открытой повозке в Березов.

Острог, в который заключили Меншиковых, четыре года назад был переделан из мужского Воскресенского монастыря и состоял из приземистого здания с большими окнами, помещения для караула, окруженных бревенчатой оградой. По свидетельству современников, князь пережил в ссылке духовное перерождение: подавил в себе гордыню и честолюбие, проникся смирением, обратив все помыслы к богу. Не гнушался светлейший и черной работы. При строительстве церкви сам копал землю и рубил бревна. Любил беседовать с жителями «о тщете мира сего» и о подвигах святых мучеников. Умер он 12 ноября 1729 г. и похоронен возле своей церкви. Вскоре умерла и старшая дочь Мария, бывшая невеста императора. Сын Александр и дочь Александра при Анне Иоанновне были освобождены от ссылки и возвращены в Петербург. Имя Меншикова обросло легендами. Многиесчитали его праведником. В Березове сложилось нечто вроде культа своего святого.

Летом 1730 г., незадолго до отъезда Меншиковых в Березов доставили семью Долгоруковых: князя А. Г. Долгорукова, его жену Прасковью Юрьевну, сына Ивана с женой Натальей Борисовной, сыновей Николая, Александра иАлексея, дочерей Екатерину, Елену и Анну. Их сопровождали 14 слуг. Долгоруковых разместили в том же остроге, где находились до них Меншиковы. Содержали их строго, даже в церковь водили под конвоем. Им запрещалось иметь бумагу и чернила, общаться с местными жителями; да и материально их жизнь была обеспечена скуднее. Члены семьи получали по рублю кормовых на день. Еще один рубль выдавался на всех слуг. Узники начали было продавать пожитки, но строгий указ из Петербурга положил этому конец. Через три недели после приезда в Березов умерла от простуды княгиня П. Ю. Долгорукова. Четыре года спустя умер сам князь Алексей Григорьевич.

В большой семье Долгоруковых никогда не было мира. Ссоры нередко завершались дракой. Главой семьи после смерти отца стал старший сын Иван Алексеевич, но с ним никто не считался; братья и сестры его ненавидели. Семейные ссоры чаще всего начинала «разрушенная» невеста Петра II Екатерина, гордая и жестокая. О них стало известно властям. Из Петербурга пришел специальный указ, повелевающий прекратить скандалы, но Долгоруковы его проигнорировали. Скандалы продолжались с еще большим ожесточением. Пришлось вмешиваться караулу, а затем отделить Екатерину и Александра от остальных членов семейства и держать под «особливым крепким же караулом», дабы узники «не учинили между собою убивства».

Со временем острожный режим был ослаблен. Долгоруковым разрешались отлучки из острога, водить знакомство с березовцами. Воевода сам ездил в гости к ссыльным и принимал их у себя. О послаблениях стало известно в Тобольске. Как водилось в то время, по доносу начался пристрастный розыск. Начальник караула Михалевский был лишен чинов и сослан в Оренбург в «тягчайшую работу вечно», воевода Бобровский — туда же «на житье». С вольностями было покончено, острожные строгости восстановлены.

Два года спустя Долгоруковы стали жертвой нового доноса. На этот раз их обвиняли в произнесении «важных злодейственных непристойных слов» в адрес Анны Иоанновны и Бирона. Это считалось тягчайшим преступлением. Начался новый большой розыск. И. А. Долгоруков, начальник караула Петров, пятеро священников, дьякон, около 20 жителей Березова были арестованы и доставлены в Тобольск. Князя приковали цепями к стене в тюремной камере и подвергли жесточайшим пыткам. Днем пытали, ночью не давали спать. Не выдержав пыток, он дал «самые тяжкие показания» на себя и своих близких, после чего его отослали в Новгород для дальнейшего допроса. Сюда же доставили его братьев и всех Долгоруковых из разных мест ссылки. В 1739 г. розыск завершился: И. А. Долгоруков был колесован, брат Алексей сослан «в Камчатку» матросом, Николай и Александр биты кнутом и после «вырезания языка» сосланы: Николай — в Охотск, Александр — на Камчатку; сестер разослали по сибирским монастырям.

После 1738 г. в Березове оставалась только Н. Б. Долгорукова и родившиеся в остроге сыновья Михаил и Дмитрий. Позднее она вернулась в Москву и приняла монашескую схиму. В 1743 г. были возвращены из ссылки березовские священнослужители из солеварен Охотска, с вырванными ноздрями вернулись в Березов и его жители, проходившие по делу. Начальник караула майор Петров погиб на плахе. Императрица Елизавета в 1745 г. возвратила в столицу «разрушенную» невесту Петра II и выдала ее замуж за графа Брюса; княжна Елена после освобождения вступила в брак с князем Юрием Долгоруковым.

После отъезда Н. Б. Долгоруковой березовский острог пустовал недолго. С 1742 г. в нем сидели граф Генрих Иоганн Фридрих Остерман и его жена Марфа Ивановна, сосланные после ноябрьского переворота 1741 г. Тогда же сослали в другие места Сибири Миниха, Бирона, Лювенвольде и Мегдена. Остерман умер в 1747 г. и похоронен в Березове.

В начале февраля 1738 г. Тайная канцелярия выслала в Сибирь бывшего протопопа московского Архангельского собора Родиона Никитина и его братьев живописцев Ивана и Романа, обвиненных в чтении и распространении пасквиля на архиепископа Феофана Прокоповича. Родион отбывал ссылку в Кондинском Троицком монастыре, а Иван и Роман в Тобольске. Из ссылки их вернули только три года спустя после очередных перемен на российском троне.

В конце XVIII в. в Сибирь был сослан писатель-революционер А. Н. Радищев. По пути в Илимский острог он задержался в Тобольске и жил в нем с декабря 1790 по июль 1791 года. В 1797 г., возвращаясь из ссылки, писатель еще раз посетил город и 9 марта похоронил здесь свою верную подругу и жену Елизавету Рубановскую, предварившую за четверть века благородный подвиг декабристок.

В 1804 г. в Тобольск на поселение был выслан радищевец В. В. Пассек. Гвардейский офицер, участник русско-турецкой войны 1787—1791 гг. Пассек еще при Екатерине II подвергался преследованию как опасный «якобинец». При Павле I, в 1796 г. его обвинили в чтении среди офицеров запрещенных книг и без суда заключили в Динамидскую крепость, в которой он содержался более четырех лет. Освобожденный из крепости в первый год царствования Александра I, Пассек недолго находился на свободе. Через три года, лишенный чинов и дворянства, был выслан в Тобольск. Почти 20 лет пробыл Пассек со своей семьей в ссылке и только в 1824 г. покинул Сибирь.

Во второй четверти XIX в. в Тобольской губернии отбывали ссылку 36 декабристов. Большая часть из них была водворена в конце 30-х годов; после завершения сроков каторги на рудниках Восточной Сибири. 15 декабристов (Анненков И. А., Барятинский А. П., Башмаков Ф. Б., братья Бобрищевы-Пушкины, Фонвизин М. А. и др.) поселили в Тобольске, 9 (Басаргин Н. В., Муравьев-Апостол М. И., Пущин И. И., Якушкин И. Д. и др.) — в Ялуторовске, 4 (Друцкий-Горский И. В., Енталь-цев А. В., Фохт И. Ф., Черкасов А. И.) — в Березове, 2 (Одоевский А. И., Штейн-гель В. И.) — в Ишиме, 2 (Фурманов А. Ф., Лихарев В. Н.) — в с. Кондинском, I (Шахирев А. И.) — в Сургуте. Впрочем, места ссылки нередко менялись по прошениям поднадзорных или соображениям властей.

Декабристы оставались под строгим надзором полиции. Их переписка подвергалась двойной перлюстрации — в Тобольске и Петербурге. Им запрещалось без разрешения полиции отлучаться из мест водворения, заказывать портреты с себя или каким-то иным путем привлекать внимание общества за пределами Сибири. Вместе с М. А. Фонвизиным и А. В. Ентальцевым в ссылке находились жены. Все полицейские ограничения распространялись и на них. Дети, рожденные в ссылке, лишались права носить фамилию отца.

Материальное положение ссыльных зависело от той помощи, которую они получали с родины. Казенное пособие было явно недостаточно: 200 руб. в год каждому, кто никаких других источников к жизни не имел. Служить же в казенных учреждениях запрещалось. Только немногим декабристам удалось поступить на службу. В крайней бедности закончил жизнь в ссылке поэт, философ-материалист князь А. П. Барятинский. Все имущество, оставшееся после его смерти, состояло из нескольких книг, двух пар носков и одной холщовой рубашки. На грани нищеты доживал свои последние дни в Тобольске лицейский друг Пушкина поэт В. К. Кюхельбекер. С помощью своих богатых товарищей едва сводили концы с концами бывший обер-прокурор Сената С. Г. Краснокутский и Ф. М. Башмаков. Вообще ссыльных связывали тесные узы товарищества.

Большинство декабристов и в ссылке остались верными идеям 14 декабря. Отстраненные от участия в политической жизни, они с энтузиазмом отдались просветительской деятельности. Существенен вклад их в народное образование. И. Д.

Якушкин и его товарищи по ссылке открыли в Ялуторовске бессословные школы для мальчиков и девочек, где обучение шло по «ланкастерской методе» (метод взаимного обучения). А. М. Муравьев и П. Н. Свистунов создали на тех же основах первую женскую школу в Тобольске. Дома Муравьевых, Свистунова и Фонвизиных являлись своеобразными городскими клубами. В доме Свистунова проходили музыкальные вечера; А. М. Муравьев создал театральную труппу и ставил в своем доме спектакли; у Фонвизиных по вечерам обсуждались проблемы теологии и философии. Бывший армейский врач Ф. Б. Вольф развернул в Тобольске большую медицинскую практику, причем свой гонорар, получаемый с богатых пациентов, расходовал на покупку медицинских пособий, лекарств и помощь беднякам. Бесплатно лечил городскую и сельскую бедноту П. С. Бобрищев-Пушкин.

Известный общественный резонанс имела государственная служба тех декабристов, которым удалось получить доступ к ней. А. Н. Муравьев в 1832—1834 гг. служил в Тобольске председателем губернского правления; С. М. Семенов в 1841—1852 гг. — в том же правлении в чине надворного, а затем коллежского советника. 9 лет, 1841—1848 гг. в звании канцеляриста, прослужил в Тобольске И. А. Анненков, затем, в 1849—1851 гг. заседателем приказа общественнго призрения. Всех их отличало усердное отношение к делу, нетерпимое отношение к беззаконию и взяточничеству — порокам, которыми были заражены сибирские чиновники.

Декабристы близко сошлись с рядом замечательных местных деятелей: вдовой и старшими детьми директора Тобольской гимназии И. П. Менделеева — Марией Дмитриевной, Ольгой, Дмитрием, поэтом П. П. Ершовым, священником С. Я. Знаменским, ялуторовским стекольным заводчиком И. П. Медведевым. В среде декабристов сначала ялуторовской, потом тобольской колонии воспитывался М. С. Знаменский (сын упомянутого выше священника), замечательный художник-карикатурист. Он оставил интересные воспоминания о своих наставниках — «Исчезнувшие люди» и «Тобольск в сороковых годах».

В 1856 г. ссылка декабристов наконец кончилась. Им было разрешено возвратиться в Европейскую Россию. Но этой милостью царя многие уже не могли воспользоваться. В Тобольске похоронены С. М. Семенов, А. П. Барятинский, С. Г. Красно-кутский, В. К. Кюхельбекер, А. М. Муравьев, Ф. Б. Вольф, Ф. М. Башмаков. Впрочем, последнему было разрешено выехать во Владимир или Казань еще в 1854 г., до общей амнистии, но он просил его оставить в Тобольске. Ему было тогда 79 лет. «...Для чего мне в Казань и в Россию, — писал декабрист губернатору, — вообще могила там не теплее, я слаб и не в силах в восемьдесят лет переехать дальнего расстояния». Ф. М. Башмаков умер в 1859 г. В Ялуторовске закончили свой жизненный путь В. И. Враницкий (1832 г.), А. В. Ентальцев (1845 г.), в с. Кондинском — А. Ф. Фурманов (1835 г.), в Сургуте — А. И. Шахирев (1828 г.).

Декабристы встретили в Сибири новую волну политических ссыльных. В начале января 1850 г. в тобольский тюремный замок были доставлены закованные в кандалы И. В. Петрашевский, Ф. М. Достоевский, И. Л. Ястржембский, Н. А. Слешнев, Н. П. Григорьев, Ф. Н. Львов, Ф. Г. Толь. Это были предвестники разночинского этапа освободительного движения в России.

Date: 2015-12-13; view: 575; Нарушение авторских прав