К северу от Азиатской Скифии

Во второй четверти I тыс. до н. э. на территорию Западно-Сибирской равнины пришла эпоха железа. Появление первых, привозных изделий из нового металла, освоение сыродутного способа его получения из местных руд, овладение секретами кузнечного ремесла — все это вошло в повседневную жизнь людей не сразу. Поэтому период, продолжавшийся вплоть до середины I тыс. до н. э., на который пришлось становление черной металлургии, обычно называют ранним железным веком.

Эпоха раннего железа, или скифская эпоха рождалась в зареве пожарищ под свист стрел и звон клинков. Возросшая из-за перехода к кочевому скотоводству подвижность степняков, цепная реакция захватов пастбищ и вынужденных переселений сеяли нескончаемые междоусобицы, выталкивавшие к границам тайги осколки разных этносов. Мощные миграционные потоки прокладывали русла и по таежной зоне. Все это только усилило неоднородность жившего здесь населения, ставшего основой для формирования западносибирских народов исторического периода.

Ярче всего особенности развития северных и южных областей региона в раннем железном веке прежде всего проявились в социальной сфере. Скотоводческо-земледельческие общества лесостепи, в которых быстрыми темпами шли процессы имущественного и социального расслоения, усиление власти вождей, создание военно-иерархических структур и крупных племенных объединений, явно эволюциони-зировали в раннеклассовые, в то время, как у населения севера устои первобытного общественного устройства оставались пока незыблемыми.

В VII в. до н. э. в лесостепном Тоболо-Ишимье на основе позднебронзовой бархатовской сложилась новая культура — баитовская. Ее памятники представлены неукрепленными селищами и городищами. Лихачевское городище на р. Ишим имело круговую планировку. Под защитой бревенчатых стен с башнями здесь существовало восемь небольших полуземляночных жилищ. На Ботниковском I поселении в Приисетье раскопаны не только жилые, но и обособленные хозяйственные постройки. Баитовцы оставались, видимо, в основном скотоводами и земледельцами. Их погребальный обряд и многие другие сферы деятельности изучены недостаточно, что, впрочем, и неудивительно, поскольку не позднее IV в. до н. э. эта культура под натиском иноэтничного населения прекращает свое существование.

Именно с этого периода большую часть лесостепных западносибирских пространств занимают племена саргатской культуры, доминировавшие здесь вплоть до середины следующего тысячелетия. Скорее всего, формирование их ядра произошло в начале железного века в лесостепном междуречье Оби и Иртыша на основе местного позднебронзового населения, восходящего своими корнями к андроновским группам. Поэтому вполне возможно, что изначально саргатцы говорили на одном из восточно-иранских языков с большим количеством угорских и самодийских заимствований, накопившихся за длительный период его развития на юге Сибири. Впоследствии, распространяясь на запад и включая в свой состав иные этнические компоненты, саргатское население вполне могло превратиться в конгломерат разноязычных групп, объединенных в рамках одного военно-политического союза.

Саргатские племена в короткий срок густо заселили все предтаежное Тоболо-Ишимье. Десятки и даже сотни их поселений и могильников на этой территории говорят о сложении здесь в раннем железном веке необычайно высокой плотности населения.

О важных социальных процессах, шедших в саргатском обществе, свидетельствует выделение из общей массы однотипных поселков огромных укрепленных поселений, где проживали по меньшей мере сотни жителей. Площадь одного из них — Рафайловского городища на Исети — более 60 тыс. кв. м. Его рассчитанная на круговую оборону цитадель состояла из двух примыкавших друг к другу, но вполне самостоятельных крепостей, за стенами которых начиналось обширное неукрепленное селище. Застройка «городка» была настолько плотной, что новые дома, возводившиеся взамен сгоревших или обветшавших, приходилось ставить на месте старых. На одной из окраин поселка исследован участок со сгоревшей мастерской металлурга.

Возникновение подобных населенных пунктов говорит о том, что в саргатском обществе шло активное формирование городов в полном смысле этого слова.

Возводившиеся на поселениях жилища — это каркасно-столбовые полуземлянки, часто многокамерные, с длинными коридорообразными входами и дощатыми полами. Стационарные поселения и дома — свидетельство тому, что кочевниками саргатцы не были, хотя их культура была близка культурам скифов, сарматов, народов Азиатской Скифии, как образно именуют иногда кочевой мир Великого пояса степей Центральной Азии. Важнейшим условием оседлого образа жизни саргатских общин служило земледелие, которое в комплексе с животноводством обеспечивало поразительные темпы их социально-экономического развития.

Из домашних производств наиболее распространенным было гончарное. Сосуды лепили ручными способами и украшали простыми, но сразу узнаваемыми узорами — пояском треугольников или несложными зигзагами. Наряду с посудой собственного изготовления пользовались привозной — среднеазиатской, сформованной на гончарном круге. Престижными вещами считались бронзовые котлы, которые были доступны не всем и, по-видимому, являлись предметами импорта. Из кости изготовлялись наконечники стрел, накладки, увеличивавшие упругость луков, пластинки, из которых набирались чешуйчатые панцири, защищавшие воинов в бою. Металлообработка, требовавшая специальных знаний и навыков, являлась, скорее всего, типично ремесленным производством. Освоение технологий получения и обработки железа не означало упадка бронзолитейного дела. Из меди и бронзы отливали не только разнообразные украшения и детали конской сбруи, но также кельты и боевые наконечники стрел, которых в колчанах воинов, судя по отдельным саргат-ским захоронениям, могло насчитываться более сотни. Быстрее всего железные аналоги заменили бронзовые ножи, кинжалы, уздечные принадлежности. Со временем саргатские кузнецы наладили выпуск железных наконечников стрел, длинных обоюдоострых мечей, тесел и других инструментов.

Изучение саргатских могильников рисует яркую картину имущественного и социального расслоения общества. Малоимущих хоронили с минимальным набором вещей, под небольшими курганами в мелких грунтовых ямах. Полной противоположностью им были погребальные комплексы родо-племенной аристократии, особенно ее высшего слоя — членов «царских» родов и самих «князей», над могилами которых сооружались монументальные дерновые пирамиды, достигавшие десятков метров в поперечнике. В безынвентарных скелетах, подчас лежащих в неестественных позах на дне рвов, окружавших курганы знати, резонно видеть останки лично зависимых людей, возможно, рабов, убитых при захоронении их хозяев.

Набор вещей в мужских и женских погребениях различен, какой бы социальной группе они не принадлежали. Мужчина в загробный мир уходил как воин: с мечом, кинжалом, запасом стрел, а женщина — аристократка или простолюдинка — в лучшем наряде, с любимыми украшениями и набором для рукоделия.

Захоронения знати, особенно женские, изобилующие наборами привозных бус, другими импортными ювелирными изделиями из драгоценных и поделочных камней, стекла, фаянса и агата, не оставляют сомнений в том, что саргатские племена вели торговлю с государствами Средней Азии, а через них с Индией, античными городами Северного Причерноморья, ремесленными центрами Египта. Наглядные свидетельства посещения торговыми караванами саргатских земель — сохранившиеся на Рафайловском городище кости верблюдов. Можно почти не сомневаться в том, что саргатскими группами был взят под контроль поток пушнины, бравший свое начало в западносибирской тайге и растекавшийся по всем ответвлениям Великого шелкового пути.

Исследование в 80-х гг. целой серии саргатских могильников на юге Тюменской:оласти позволило приоткрыть завесу тайны над одним из самых загадочных в истории сибирской археологии эпизодов, связанным с формированием в начале XVIII столетия Сибирской коллекции Петра I — уникального собрания древних золотых предметов. В его составе оказалось несколько пар огромных литых поясных застежек с полными драматизма сценами единоборства животных и рельефными изображениями, навеянными эпическими сюжетами, бляха в виде свернувшейся в кольцо пантеры, а также массивные витые браслеты и носившиеся на шее гривны с головками зверей или полными фигурами фантастических хищников на концах, серьги, • крашения конской сбруи и многое другое. Эта коллекция, хранившаяся при дворе, -эсле смерти Петра Великого была передана в Кунсткамеру, а оттуда — в Эрмитаж, где экспонируется до сих пор. Установлено, что ее основная часть — более 200 веддей — поступила в Петербург в 1715—1717 гг. из Тобольска, от первого сибирского губернатора М. П. Гагарина, выкупившего эти предметы у «бугровщиков» — грабителей курганов, артели которых в начале XVIII в. промышляли по всему югу Сиби-:н и менее чем за четверть века опустошили практически все древние захоронения:-:а данной территории. Однако, из какого ее района происходят сокровища, преподнесенные Петру I, на протяжении двух с лишним столетий оставалось неизвестным. Отсутствие в разграбленных курганах Западной Сибири вещей, сопоставимых с имеющимися в коллекции, способствовало появлению среди ученых гипотезы ее внеситнрского происхождения, прародину которой искали и в Крыму, и даже на Балканах. Раскопки Тютринского могильника в Притоболье, в курганах которого впервые:ыли обнаружены ювелирные изделия, идентичные собранным князем Гагариным, а. затем и других саргатских некрополей с аналогичными находками не только положили конец сомнениям в сибирском происхождении коллекции Петра I, но и позволяли сделать вывод о том, что основная ее часть происходит из захоронений саргат-:кой культуры.

Около середины I тыс. до н. э. саргатская культура прекращает свое развитие. Однозначного объяснения этому пока не дано. Наиболее вероятно, что захваченное вихрем Великого переселения народов большинство саргатских групп устремилось на запад, где приняло участие в бурных событиях средневековой эпохи, которая замела их следы. Существует гипотеза, согласно которой они послужили одним из компонентов формирования венгерского народа. Немногочисленные общины, остававшиеся во временно опустевшей стране, и группы, ранее ушедшие в тайгу, спустя недолгое время были ассимилированы занявшими эту территорию племенами, открывшими средневековый период в истории юга Западной Сибири.

Культуры раннего железного века лесной полосы изучены не так полно, как гаргатская. В южнотаежном Тоболо-Иртышье в это время существовали кашинская и богочановская культуры, племена которых практиковали не только присваивающие, но и производящие виды хозяйства и на всем протяжении своей истории испытывали сильное влияние со стороны саргатцев.

В глубине тайги, почти полностью изолированной от бурных событий на юге, в начале железного века сохранялся прежний уклад жизни. Около середины I тыс. до н. э. здесь происходит становление нескольких культурных общностей, развитие которых отражает формирование современных групп коренного населения Западной Сибири. В нижнем и отчасти среднем течении Оби в это время складывается усть-по-дуйская культура, по-видимому, связанная с генезисом предков обско-угорских народов.

Уникальные материалы для характеристики занятий и быта северных групп усть-полуйцев, обитавших в приполярной зоне, получены при раскопках Усть-Полуйского городища, расположенного в черте современного Салехарда. Основой их хозяйства являлись охота, промысел морского зверя и рыболовство. Рыбу добывали с помощью сетей и ловушек, били костяными острогами, ловили на крючок. На местах осенних переправ оленей через реки устраивались «поколки», позволявшие сделать запас мяса на зиму. Практиковалось также использование оленя-манщика, под прикрытием которого охотнику удавалось незаметно приблизиться к стаду. Охотились с помощью лука и стрел, оснащенных в основном костяными наконечниками: заостренными, использовавшимися для добычи зверя и крупной птицы, тупыми — для стрельбы по зверькам с ценным мехом, когтистыми — для охоты на водоплавающую дичь. На Оби усть-полуйцы могли промышлять белух, а на побережье Обской губы — моржей.

В усть-полуйское время в повседневную жизнь людей прочно вошли изделия из железа, хотя их набор был еще не очень велик. Зато бронзолитейное производство поднялось на невиданную ранее высоту. В специальных формах отливали кельты, массивные трехлопастные наконечники стрел, поясные бляхи с рельефными изображениями медвежьих голов и другими узорами, а также стилистически очень своеобразные зоо- и антропоморфные изображения, среди персонажей которых хищные птицы, бобры, грифоны, фантастические полулюди-полузвери. Подлинного совершенства достигли мастера Усть-Полуя в резьбе по кости. На городище найдены концевые накладки от составных луков, более упругих и дальнобойных, чем простые деревянные, пластины от наборного доспеха, детали от уздечки оленя-манщика, гарпуны и многие другие предметы. Уникальное изобразительное искусство усть-полуйцев нашло отражение и в продукции косторезов. Головки зверей и птиц или их полные фигуры венчали рукояти ложек, гребней, помещались на деталях одежды. Одна из нагрудных панцирных пластин из китовой кости украшена изображением воина с двумя мечами. На городище найдены также предметы, связанные с обработкой шкур, крапивного волокна, прядением, шитьем одежды, гончарным производством и обработкой дерева. Как транспортное животное олень, по-видимому, еще не использовался. Зато на городище найдены многочисленные детали от собачьей упряжи, а одну из костяных рукоятей ножей мастер снабдил скульптурным изображением ездовой собаки, грудь которой охвачена шлейкой.

Усть-полуйская культура и следующие за ней по времени памятники ярсалинского (I—II вв. н. э.) и карымского (III—VI вв. н. э.) этапов послужили основой для сложения в эпоху средневековья древнехантыйских археологических культур Севера.

Сохранились на территории Тюменской области и следы пребывания общин кулайской культуры, скорее всего, древнесамодийской. Более того, примыкающие к Нарымскому краю районы Средней Оби рассматриваются многими учеными как зона ее формирования, пришедшегося на период около середины I тыс. до н. э. Кулайские поселки, а также одиночные захоронения и святилища обнаружены не только на Барсовой Горе и других археологических комплексах Сургутского Приобья, но и значительно севернее. На прочно освоенной этими группами территориях быстро возводились сравнительно небольшие, но превосходно укрепленные городища. Расчет неприятеля на легкий штурм этих крепостей рушился при виде глубоких рвов и высоких стен из бревен и земли, усиленных выступами-бастионами, открывавшими лучникам широкие сектора для обстрела. Под прикрытием стен по кругу располагались сравнительно небольшие полуземляночные жилища с углубленными коридорообразными выходами и располагавшимися в центре домов очагами.

Кулайцы оставались охотниками и рыболовами, но многие их южные группы успешно заимствовали у лесостепных соседей навыки животноводства, которое, впрочем, не могло получить в таежных районах особенно большого развития. Здесь содержали в основном лошадей, которые использовались не только в пищу, но и как верховое животное.

Раскопки кулайских поселков не оставляют сомнений в том, что их жителям была знакома черная металлургия и кузнечное ремесло. На многих памятниках встречены шлаки, а также сами изделия из железа: ножи, кинжальные клинки, тесла и многое другое. Постепенное вытеснение бронзы железом из сферы орудийного производства, ставшее особенно заметным в первые века н. э., не угасило мастерства бронзолитейщиков, искусство которых поднялось на новую высоту. Довольно долго огромный спрос находили производившиеся ими кельты, боевые втульчатые наконечники стрел с оттянутыми назад жальцами, которые глубоко проникали в тело и трудно из него извлекались. Своим красноватым блеском, немного напоминавшим сверкание золотых предметов, всегда ценились украшения из меди и бронзы. Таежные ювелиры, освоив в кулайскую эпоху технологию получения высокооловянистых белых бронз, научились искусно имитировать и серебряные изделия.

Столь же характерной особенностью кулайской культуры, как изготовление горшков, украшенных оттисками гребенки и штампа в виде сильно стилизованной плывущей уточки, являлось массовое производство на протяжении всего периода ее развития неповторимых по стилю плоских ажурных бронзовых отливок с хорошо распознаваемыми образами людей, животных и птиц, изображениями фантастических антро- и зооморфных существ. Огромное количество таких предметов найдено в составе кладов, являвшихся остатками некогда функционировавших в укромных таежных уголках культовых мест.

В последней трети I тыс. до н. э. западносибирская тайга содрогнулась. По неясным до конца причинам огромное количество кулайских общин пришло в движение и устремилось с ранее обжитой ими территории в разных направлениях. Одни, направившись на север, довольно скоро достигли приполярных районов Приобья, где вступили в контакт с усть-полуйцами. Другие двинулись на юг и спустя какое-то время оказались на северной границе лесостепи, по соседству с саргатским населением. Молниеносное расселение кулайцев на этих рубежах остановилось так же внезапно, как и началось, а последовавший за этим период относительной стабилизации обстановки стал преддверием средневековой эпохи, наступление которой совпало с закатом кулайской культуры, но не означало прекращения шедших в таежной зоне этнических процессов, приведших в конечном итоге к формированию современных групп коренного населения Западной Сибири.