Глава 16. Воздействие революции а) сельское хозяйство 2 page

жил этот пост Колегаеву, который был главным оратором по аграрным делам от левых эсеров [28]. Это предложение натолкнулось на резкий отказ. Однако не прошло и двух недель, как политика Ленина, направленная на раскол среди эсеров, достигла цели, была сформирована коалиция между большевиками и левыми эсерами, а Колегаев стал народным комиссаром земледелия. Левые эсеры в отличие от правых эсеров признали законным Декрет о земле, принятый 26 октября/8 ноябоя 1917 г. Так что успехи были весьма значительны. Однако у Милютина в течение недолгого пребывания на этом посту не хватило времени для организации народного комиссариата земледелия (Наркомзема) [29], который, оказавшись под началом Колегаева, оставался как по составу служащих, так и общему стилю работы прямым преемником эсеровского министерства земледелия, каким оно было при Временном правительстве. Последовавшие далее Положение и Инструкция от 13/26 декабря 1917 г. в общем и целом подтверждали эсеровскую политику. Там вновь заявлялось, что земельные комитеты облечены полномочиями для "проведения в жизнь земельных законов, как уже изданных, так и имевших быть изданными впредь". Специально оговаривалось, что "земли специальной культуры и промышленного значения... а также опытные и показательные поля и участки, поля сельскохозяйственных и других учебных заведений" не подлежат раздроблению и передаются в ведение земельных комитетов; все же остальные земли должны быть распределены по "уравнительно-трудрвому" принципу, конкретное содержание которого не уточнялось [30]. Неделю спустя декретом Совнаркома был распущен совет Главного земельного комитета, который по-прежнему так и отказывался признать Декрет о земле [31]. Этот акт, отрезавший комитеты от их независимого представительства в центре, ознаменовал собой первый шаг, направленный на то, чтобы ограничить их престиж и полномочия и подчинить их местным Советам.

Следующий важный поворотный момент произошел в январе 1918 г. с роспуском Учредительного собрания и созывом III Всероссийского съезда Советов. Теперь уже Советская власть была установлена на всей северной и центральной части территории России и на Волге и быстро проникала в Сибирь. Повсюду экспроприация помещичьих имений либо была завершена, либо близилась к завершению. Однако поскольку до сих пор все признавали необходимость дождаться вердикта Учредительного собрания, то процесс перераспределения земель еще не начинался, и все зависело от воли уездных или волостных земельных комитетов или же земельных отделов местных Советов. И здесь ситуация была для большевиков далеко не утешительной. Коалицию между левыми эсерами и большевиками даже в центре никоим образом нельзя было считать вполне искренней. Когда III Всероссийский съезд Советов собрался, чтобы утвердить роспуск Учредительного собрания, то бывший Всероссий-

ский съезд крестьянских депутатов – хотя он теперь официально и слился с более широким сообществом – попытался тем не менее сохранить некое теневое независимое существование под видом "крестьянской секции" Всероссийского съезда Советов. Еще более бездеятельной оказалась эта коалиция в деревне; в земельных комитетах по-прежнему доминировали эсеры, которые проявляли более или менее открытую враждебность по отношению к большевикам. Одновременно с III Всероссийским съездом Советов в Петрограде собрался съезд делегатов земельных комитетов. Хотя три четверти делегатов по свидетельствам считались левыми эсерами, они заняли враждебную позицию по отношению к Всероссийскому съезду Советов, соглашаясь поначалу иметь дело только с его "крестьянской секцией". В результате лихорадочной деятельности Колегаева в качестве посредника к делегатам обратился с речью Ленин [32]. В конце концов удалось обеспечить одобрение съездом проекта закона "О социализации земли", который был призван урегулировать спорный вопрос о распределении земли и второпях представлен на состоявшееся 18/31 января 1918 г. последнее заседание Всероссийского съезда Советов. То обстоятельство, что проект был представлен на съезд в последний момент, предотвратило возникновение дискуссий. Он был одобрен в принципе и передан во ВЦИК для более детальной проработки [33]. Этот же съезд уже заложил ранее в Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа два основных принципа большевистской аграрной политики: "частная собственность на землю отменяется" и "образцовые поместья и сельскохозяйственные предприятия объявляются национальным достоянием".

Окончательный текст закона "О социализации земли" был – с помощью преднамеренно рассчитанного совпадения – обнародован 19 февраля 1918 г. – в 57-ю годовщину принятого Александром II постановления об освобождении крепостных крестьян [34], что до некоторой степени знаменовало совпадение между собой позиций большевиков и эсеров. Статья 9 гласила, что распределением сельскохозяйственных земель ведают "сельские, волостные, уездные, губернские, областные главные и федеральные земельные отделы Советов", которые должны были либо заменить собой старые земельные комитеты, либо превратить их в отделы Советов. Поскольку правые эсеры продолжали играть доминирующую роль в земельных комитетах, то эта мера была приемлема как для левых эсеров, так и для большевиков, однако вследствие того, что последние осуществляли контроль над советским административным аппаратом в целом, то в конечном счете пожинали плоды от нее именно они. Возможно, в долгосрочной перспективе это положение нового закона оказалось для большевиков наиболее выгодным. Однако Ленин мог с гордостью указать и на статью 11, которая определяла цели социалистической аграрной программы в следующих выражениях:

"а) Создание условий, благоприятствующих росту производительных сил страны, в смысле увеличения плодородия земли, поднятия сельско-хозяйственной техники и, наконец, поднятия уровня сельско-хозяйственных зданий в трудовых массах земледельческого населения.

б) Создание запасного фонда земель сельско-хозяйственного значения.

в) Развитие сельско-хозяйственных промыслов, как-то: садоводства, пчеловодства, огородничества, скотоводства, молочного хозяйства и проч.

г) Ускорение перехода от малопроизводительных к более производительным системам полеводства в различных поясах, путем равномерного расселения трудящихся земледельцев.

д) Развитие коллективного хозяйства в земледелии, как более выгодного в смысле экономии труда и продуктов, за счет хозяйств единоличных, в целях перехода к социалистическому хозяйству" [35].

Таким образом, бок о бок с эсеровским принципом "черного передела" в новом законе был ясно установлен и получил признание большевистский принцип коллективного ведения сельского хозяйства, который был сразу же зафиксирован в Декрете о земле, принятом 26 октября/8 ноября 1917 г.

Эти большевистские заявления были, однако, по своей природе скорее придатками к закону, чьей "душой", как назвал ее впоследствии в кавычках Ленин, был "лозунг уравнительного землепользования" [36]. В действительности, сделав попытку применить этот лозунг на практике, закон, в сущности, продемонстрировал его химерический характер. Основные эсеровские принципы полностью признавались. "Право пользоваться землей принадлежит лишь тем, кто обрабатывает ее собственным трудом", – гласила статья 3. А статья 53 нарочито описывала применение наемного труда как "законом недозволенное". "Распределение земли между трудящимися, – говорилось в статье 12, – должно производиться на уравнительно-трудовых началах так, чтобы потребительно-трудовая норма... не превышала трудоспособности наличных сил каждого отдельного хозяйства и, в то же время, давала бы возможность безбедного существования семье земледельца". Применение этой сентенции на практике означало, согласно статье 25, что "количество земли, отводимой отдельным хозяйствам... не должно превышать потребительно-трудовой нормы", и при этом прилагалась детальная инструкция, уточняющая, каким путем надлежит исчислять эту норму. Правильные размеры земельного надела для данного хозяйства определялись в результате сложного подсчета, который принимал во внимание как число живущих там "рабочих сил" – причем мужчина принимался за единицу, женщина – за 0,8, юноши в возрасте 16-18 лет – за 0,75, девушки – за 0,6, а дети в возрасте 12-16 лет – за 0,5 единицы, – так и "количество едоков". Там, где размеры наличных земель не позволяли реа-

лизовать эти нормы на практике, судя по всему, допускалось покрытие "этого дефицита за счет "земель запасного фонда", создаваемых в результате конфискации помещичьих имений, а там, где это оказывалось невозможно, предусматривалась миграция семей в другие районы. Однако там не была решена – и даже не рассматривалась – ни одна из практических трудностей, возникающих в ходе осуществления этих мероприятий. Вопрос о выравнивании размеров крестьянских наделов, превышавших указанную норму, был обойден молчанием, хотя в другом разделе этого закона и содержалось положение, что "излишек дохода, получаемый от естественного плодородия лучших участков земли, а также от более выгодного их расположения в отношении рынков сбыта, поступает на общественные нужды в распоряжение органов Советской власти". Закон содержал несколько примечаний, оговаривающих приспособление его положений к конкретным местным условиям.

Закон "О социализации земли" был подвергнут впоследствии критике со стороны Ленина на том теоретическом основании, что, хотя лозунг уравнительного распределения и имел "прогрессивное и революционное значение в буржуазно-демократическом перевороте", он был неуместен применительно к революции социалистической и принимался большевиками только как необходимый шаг в революционном развитии и как некая мера, которой в тот момент желало большинство крестьянства.

"Мы, большевики, будем помогать крестьянству, – писал Ленин, – изжить мелкобуржуазные лозунги, перейти от них как можно скорее и как можно легче к социалистическим" [37].

Критики, которая могла бы иметь более непосредственное практическое значение, заслуживала чрезвычайная расплывчатость содержавшихся в этом законе формулировок, оставлявшая почти каждый спорный пункт открытым для местных толкований и исключавшая какие бы то ни было перспективы достижения единообразия в применении заложенных им принципов. Хотя, с другой стороны, широкое разнообразие как экономических, так и социальных условий в различных районах бывшей царской империи превращало какое бы то ни было единообразие в аграрном законодательстве в предприятие весьма рискованное. Совершенно ясно, что в то время – и к тому же по столь животрепещущему вопросу, каким был вопрос об использовании земли, у никакая центральная власть, не располагавшая сильными средствами давления – а большевики ими не обладали, – не имела возможности навязать свои решения даже в тех сельских районах России, которые приняли Советскую власть. Как в действительности распределялась земля – зависело от коллективной воли заинтересованных групп крестьянства или от решения тех местных властей, которые они признавали. Те распоряжения, которые передавались из Москвы, воспринимались в той мере, в какой они представлялись разумными и соот-

ветствовали представлениям самих крестьян о том, что должна была бы принести им революция. Эти представления, как знал Ленин, были гораздо ближе к эсеровскому "уравнительному распределению", чем к тому коллективизму, который большевики считали не просто конечной целью, но и самой настоятельной потребностью развития российского сельского хозяйства.

В течение весны и начала лета 1918 г. перераспределение земель проходило в центральных, северо-западных и северо-восточных губерниях европейской части России и в районе Волжского бассейна – в общей сложности это касалось 28 губерний, в которых прочно установилась Советская власть [38]. Однако реально протекавшие процессы имели весьма мало отношения к только что обнародованному закону и были столь же противоречивы, столь же разнообразны и столь же трудноуловимы, для того чтобы их проследить, как и проходивший минувшей зимой захват земель у помещиков.

"Социализация не была проведена в общегосударственном масштабе, – писал один из сотрудников Наркомзема. –...Практически земля осваивалась местным населением; случаи переселения из малоземельных губерний в многоземельные были единичны. Уравнение внутри селений проводилось неукоснительно; межволостное уравнение норм проводилось уже реже, межуездное – еще реже, о межгубернском не приходится и говорить" [39].

Распределение по числу едоков было более распространено в малоземельных центральных и волжских губерниях, распределение в соответствии с трудовыми возможностями – в менее густонаселенных северных губерниях России и в сибирских степях. Система коммунальных наделов, подлежащих периодическому перераспределению, реформой не затрагивалась, и это понятно: ведь если предполагалось форсировать запреты на использование наемного труда и на аренду земли, то проведение периодического перераспределения земли, исходя из меняющегося семейного положения, было все равно явно необходимо. Нежелательное измельчение земельных наделов скорее усиливалось, чем преодолевалось; приводились экстремальные ситуации, когда крестьяне получали небольшие участки земли в,70-80 верстах от дома [40]. Некоторые свидетельства говорили о том, что«процесс распределения земли протекал спокойно и без осложнений благодаря опыту, приобретенному самими крестьянами в ходе периодического перераспределения наделов в крестьянских коммунах, другие же сведения утверждали, что между кулаками и бедными крестьянами происходили открытые столкновения [41]. Все эти столь различные картины соответствовали действительности; трудности как раз возникали тогда, когда предпринимались попытки установить какие бы то ни было пропорции происходящего или нарисовать его общий вид. Из суммарного количества конфискованной земли 86 % было, как утверждалось, распределено среди крестьян, 11 – перешло к го-

сударству, в основном в форме советских земледельческих хозяйств и ферм, а 3 % – сельскохозяйственным коллективам. Среднее прибавление к крестьянским наделам варьировалось от волости к волости в пределах от одной четверти до трех четвертей десятины [42]. Однако практическое осуществление принципа равенства отнюдь не удерживалось узкими рамками: оно тоже было неравномерным. Иногда вся земля в пределах села или волости объединялась в один общий фонд, подлежащий затем дальнейшему перераспределению, иногда распределялась только конфискованная помещичья земля. Иногда распределение проводилось, исходя из количества "едоков", иногда – на основе числа работников или их предполагаемой способности выполнять работу; приводились случаи, когда земля распределялась только среди тех крестьян, у которых были семена. Большевики в общем и целом поддерживали распределение всей земли, исчисляемой по числу едоков; в обоих случаях предпочтение оказывалось в пользу бедных и безземельных. Эсеры же стремились ограничить распределение только помещичьими землями и распределять ее в соответствии с трудовыми возможностями – оба эти подхода благоприятствовали зажиточным крестьянам [43]. Если исходить из общих соображений, а также из того факта, что в большинстве органов, занимавшихся перераспределением земли, влияние эсеров было преобладающим, то представляется вполне вероятным предположить, что в целом бедные крестьяне выиграли от всего этого меньше, чем их более процветающие соседи.

Ратификация Брест-Литовского договора привела к выходу в марте 1918 г. из состава Совнаркома его эсеровских членов, и Колегаева сменил на посту народного комиссара земледелия большевик Середа. Этот шаг не повлек сразу же за собой ослабления доминирующего влияния левых эсеров в местных земельных комитетах, так что, возможно, на процессе перераспределения земли это и не отразилось. Левые эсеры сохранили за собой также и места в составе ВЦИК [44]; и, хотя предпринятая после отставки Колегаева решительная попытка сохранить за собой контроль за Наркомземом потерпела поражение [45], тем не менее изменения в составе работников в общем стиле деятельности Наркомзема – до сих пор укомплектованного почти исключительно за счет служащих-эсеров – происходили весьма постепенно. Так, еще в мае 1918 г. у Свердлова были основания сетовать, что "в волостных Советах руководящая роль принадлежит кулацко-буржуазному элементу" [46]. Более того, предписания центрального правительства все еще оказывали весьма слабое воздействие на реальную ситуацию в сельских районах. Это был период, когда местные Советы все еще интерпретировали лозунг "Вся власть Советам!" в смысле своего собственного абсолютного суверенитета – или, уж во всяком случае, полной свободы действий в решении вопроса о том, принимать к сведению или игно-

рировать инструкции центральных властей. Никаких попыток установить такого рода централизованную власть – пока политика центра контролировалась эсерами, будь то правыми или левыми, – судя по всему, не предпринималось; это была цена, которую приходилось платить за коалицию с левыми эсерами.

Обстоятельством, сделавшим теперь активное вмешательство из центра настоятельной необходимостью и возвестившим окончательное падение этой коалиции, стала та чрезвычайно острая ситуация, которую.не могли со все возраставшей тревогой не осознавать большевики: это была нехватка продовольствия в столице. Удлинявшиеся хлебные очереди в Петрограде в первые недели 1917 г. оказались важнейшим фактором свершения Февральской революции; на урожае 1917 г. сказалось отсутствие мужчин, которые воевали на фронте, и он был много ниже среднего уровня. А после Октябрьской революции из-под контроля центральных властей вышла богатейшая житница России – Украина. Официально нехватка продовольствия приписывалась действиям спекулянтов и богатых крестьян, изымавших с рынка свои запасы зерна. Это хотя и было отчасти правдой, но составляло всего лишь ее часть; однако это представляло собой ту единственную часть правды, которая позволяла еще поддерживать надежды на то, что удастся найти средство решения этой проблемы до следующего урожая, ждать которого оставалось еще целых шесть месяцев. В январе 1918 г. продовольственная ситуация вновь вызывала тревогу как в Петрограде, так и в Москве. На совещании, в котором принимали участие члены президиума Петроградского Совета и представители органов по снабжению продовольствием, Ленин призывал к "массовым обыскам" в Петрограде и на товарных станциях и к расстрелу на месте тех спекулянтов, которые будут обнаружены с хлебом [47]. Народный комиссар продовольствия предложил одновременно послать в деревни отряды с целью насильственного изъятия зерна, принять меры, направленные на то, чтобы стимулировать обмен продуктами между городом и деревней [48]. Обе эти меры были в течение последующих нескольких месяцев испробованы, и обе они потерпели провал. В разгар брест-литовского кризиса было нелегко организовать для посылки в деревню вооруженные отряды, а некоторые из тех, что удалось послать, встретили ожесточенное сопротивление. Столь же неэффективными оказались и мероприятия, которые должны были способствовать оживлению торговли и обмену товарами, что объяснялось отчасти отсутствием такого рода товаров, которые крестьяне действительно пожелали бы купить, а отчасти, как объяснял Ленин, еще и тем, что зажиточный мелкий буржуа обладал небольшим запасом денег, так что у негр не было острой необходимости спешить, с продажей [49]. Деревня поднимала пассивное восстание против города. Уже появилась кардинальная проблема пролетарской революции в преимущественно крестьянской по своему экономическому укладу стране. Было бы труд-

но преувеличить ту картину административной беспомощности, которую представил на прошедшем летом 1918 г. V Всероссийском съезде Советов народный комиссар продовольствия.

"Мы не получили сведений о погрузке и отправках, об исполнении наших нарядов, – словом, во всем деле царил полный, ужасный хаос... При проходе грузов через станции являлись совершенно посторонние нам лица, которые считали себя вправе отцеплять вагоны, перегружать грузы и т.д....Наряду со всем этим мы сталкивались с жесточайшим сопротивлением населения, которое ни в коем случае не хотело отдавать хлеба. И из многих фактов, доходящих до нас, мы убедились, что та мера, на которую мы возлагали так много надежд, а именно – товарообмен, не могла оказаться особенно полезной. В нашей практике было много случаев, когда крестьяне, видя, что товара нет, заявляли: "без товара мы не отдадим", но когда привозили товар, хлеб мы все равно не получали, а товар они распределяли между собой" [50].

Однако ситуация стала безнадежной еще до этого. Попытка внушить крестьянам благоговейный ужас или убедить их, апеллируя к ним как к одной единой группе, существенных результатов не принесла; и, по всей видимости, в качестве последнего броска в этом направлении правительство вновь обратилось к тому средству, которое, кстати говоря, составляло важный элемент большевистской программы еще с тех пор, как Ленин написал в 1905 г. в работе "Две тактики социал-демократии в демократической революции" о двух стадиях революции в деревне [51]. Теперь, весной 1918 г., намеченный там ход событий можно было бы осуществить на практике. Пролетариат, шагая в союзе с крестьянством как единым целым против феодальных помещиков, осуществил первую стадию революции. Теперь назрело время для осуществления второй стадии революции, когда пролетариату предстояло расколоть крестьянство на две части и шагать дальше с "полупролетарскими" бедными крестьянами против мелкобуржуазных кулаков. "И мы убеждены, – сказал Ленинца проходившем в Москве 14 февраля 1918 г. собрании крестьян, – что трудовое крестьянство объявит беспощадную войну своим угнетателям-кулакам и поможет нам в нашей борьбе за лучшее будущее народа и за социализм" [52]. Три недели спустя, на съезде партии, который принял решение о ратификации Брест-Литовского договора, он добавил более конкретно:

"Земельный вопрос придется преобразовать в том смысле, что мы здесь видим первые шаги того, как мелкое крестьянство, желающее стать на сторону пролетариата, желающее помочь ему в социалистической революции, как оно при всех своих предрассудках, при всех своих старых воззрениях поставило себе практическую задачу перехода к социализму... Крестьянство не словами, а делами показало, что оно желает помочь и помогает пролетариату, завоевавшему власть, осуществить социализм" [53].

В мае 1918 г. он вновь подчеркивал, что мелкобуржуазный элемент в деревне удастся удержать под контролем только в том случае, "если сорганизуем бедноту, т.е. большинство населения или полупролетариев, вокруг сознательного пролетарского авангарда" [54]. То, что в течение первых шести месяцев революции большевикам так и не удалось ни на один серьезный шаг приблизиться к осуществлению этой политики, является симптомом их слабости в сельских районах, – слабости, которая вынудила их вступить в политическую коалицию с левыми эсерами. Только нависшая угроза голода в городах могла заставить их всерьез обратить внимание и принять действенные меры, необходимые для установления их власти в деревне.

Новая большевистская политика в отношении деревни началась по-настоящему в мае 1918 г. 9 мая ВЦИК дал свое одобрение декрету "О предоставлении Народному Комиссариату Продовольствия чрезвычайных полномочий по борьбе с деревенской буржуазией, укрывающей хлебные запасы и спекулирующей ими". Эта тема, объявленная в пространном заголовке декрета, была развита в риторической преамбуле:

"В то время, как потребляющие губернии голодают, в производящих губерниях в настоящий момент имеются по-прежнему большие запасы даже не обмолоченного еще хлеба урожаев 1916 и 1917 годов. Хлеб этот находится в руках деревенских кулаков и богатеев, в руках деревенской буржуазии. Сытая и обеспеченная, скопившая огромные суммы денег, вырученных за годы войны, деревенская буржуазия остается упорно глухой и безучастной к стонам голодающих рабочих и крестьянской бедноты, не вывозит хлеб к ссыпным пунктам в расчете принудить государство к новому и новому повышению хлебных цен..."

Конкретные положения этого декрета слишком впечатляющими не были. Он призывал "всех трудящихся и неимущих крестьян" к "беспощадной борьбе" против кулаков, угрожал суровыми наказаниями тем, кто укрывал запасы зерна или использовал их для самогоноварения, и представлял народному комиссариату продовольствия – Наркомпроду – полномочия отменять любые решения местных продовольственных властей или распускать и реорганизовывать подобные органы и "применять вооруженную силу в случае оказания противодействия отбиранию хлеба или иных продовольственных продуктов". В декрете не сквозило особой надежды, что желаемых целей удастся добиться какими бы то ни было иными средствами, кроме силы. "На насилие владельцев хлеба над голодающей беднотой ответом должно быть насилие над буржуазией" [55].

Будучи однажды принята, новая линия проводилась далее с неукоснительной твердостью. Несколько дней спустя Ленина в Москве посетил председатель Путиловского завода, обрисовавший ему положение, в котором оказались рабочие Петрограда. Ответом Ленина было обращение, где он призывает рабочих "спасти революцию" и принять участие в действиях "продоволь-

ственных отрядов, организуемых Комиссариатом Продовольствия"[56], а также письмо к петроградским рабочим "О голоде", где содержится наиболее полное выражение новой тактики. Он противопоставлял открытую оппозицию Советской власти со стороны правых партий, включая сюда и правых эсеров, "бесхарактерной" позиции левоэсеровской партии, которая "протестует" против продовольственной диктатуры, она "дает себя запугать буржуазии, она боится борьбы с кулаком и истерически мечется, советуя повысить твердые цены, разрешить частную торговлю и тому подобное". Письмо заканчивалось возвратом к первоочередным принципам.

"Одно из величайших, неискоренимых дел октябрьского – Советского – переворота состоит в том, что передовой рабочий как руководитель бедноты, как вождь деревенской трудящейся массы, как строитель государства труда, пошел в "народ".

Нужен массовый "крестовый поход" передовых рабочих во все концы громадной страны. Нужно вдесятеро больше железных отрядов сознательно и бесконечно преданного коммунизму пролетариата. Тогда мы победим голод и безработицу. Тогда мы поднимем революцию до настоящего преддверия социализма" [57].

Народники, "пошедшие в народ" 50 лет назад, представляли собой движение радикально настроенной интеллигенции, стремившейся повести за собой крестьянство на восстание против феодальных помещиков. Пошедшие в народ большевики представляли движение социалистического пролетариата, намеренного повести за собой бедных крестьян на борьбу против буржуазного кулака, расчищая таким образом путь для победы социалистической революции. Двойная функция этих "железных отрядов", состоявших из рабочих, очевидно, явствовала из последующего декрета от 27 мая 1918 г., предоставлявшего Наркомпроду монополию над распределением всех "предметов первой необходимости". Особые отряды, "формируемые по преимуществу в потребляющих районах", должны были базироваться при местных органах Наркомпрода, с тем чтобы содействовать изъятию продовольственных запасов. Однако наряду с этим их предписывалось использовать также и "в целях организационных, инструкторских и агитационных", и в качестве их главнейшей задачи провозглашалась "организация трудового крестьянства против кулаков" [58].

Когда были выпущены все эти декреты, со всех сторон уже сгущались тучи гражданской войны. Первые открытые вспышки произошли почти в тот же самый момент, когда Ленин написал свое письмо к петроградским рабочим. Гражданская война ускорила принятие во всей сфере экономической политики серии мероприятий, которые обрели впоследствии известность под названием "военный коммунизм". Однако эти перемены были в известной мере подготовлены и тем, что произошло еще раньше; и нигде это не было более явно заметно, чем в аграрной

политике, где под угрозой голода уже начинали обретать очертания те формы организации, создание которых суждено было завершить чрезвычайной ситуацией, вызванной гражданской войной. Установление "военного коммунизма" в сельском хозяйстве было ознаменовано выпуском декрета от 11 июня 1918 г. об образовании знаменитых комитетов крестьянской бедноты, или комбедов, – они представляли собой "волостные и сельские Комитеты деревенской бедноты, организуемые местными Советами Рабочих и Крестьянских Депутатов при непременном участии продовольственных органов и общим руководством Народного Комиссариата Продовольствия". Право выбирать или быть избранным в эти комитеты имело все сельское население, за исключением "заведомых кулаков и богатеев, хозяев, имеющих излишки хлеба или других продовольственных продуктов, имеющих торгово-промышленные заведения, пользующихся батрацким или наемным трудом и т.п." [59]. Они были призваны служить инструментом для изъятия у "кулаков и богатеев" излишков зерна, для распределения зерна и предметов первой необходимости и, в более широком смысле, для проведения на местах сельскохозяйственной политики Советского правительства. Бедные крестьяне могли получать за свои услуги вознаграждение в виде зерна из изъятых количеств, которое отпускалось им бесплатно до 15 июля, со скидкой 50 % твердой цены – до 15 августа и со скидкой 20 % в течение всего времени после указанного срока, а также в виде сходных скидок при приобретении других предметов первой необходимости [60].