Суперигрушки в другие времена года

Гетто Одноразовых Вещей располагалось неподалеку от города, и Дэвид добрался туда в сопровождении огромного Фиксера‑Миксера. У Фиксера‑Миксера было множество рук самых разных размеров. Все эти руки Фиксер‑Миксер держал сложенными на ржавом нагрудном щитке, тогда как сам он возвышался над Дэвидом на длинных паучьих ногах.

– Отчего ты такой большой? – спросил Дэвид.

– Мир большой, Дэвид. Поэтому и я большой. Помолчав минуту, мальчик произнес:

– Мир стал большим, после того как умерла мамочка.

– У машин не бывает мамочек.

– Я хочу, чтобы ты знал: я не машина!

Внизу, под холмом, частично скрытое от мира людей, раскинулось Гетто Одноразовых Вещей. Дорога в этот город ненужного хлама была широкая и ровная. Внутри Гетто все было каким‑то неправильным, несимметричным. Населяли Гетто создания странной формы, многие из них двигались, или могли двигаться, или могли бы двигаться. Создания когда‑то были разных цветов, на некоторых еще остались гигантские буквы или цифры. Сейчас самым популярным был цвет ржавчины. На многих созданиях красовались царапины, глубокие вмятины, видны были разбитые стекла и сломанные панели. Многие стояли в лужах и сочились ржавчиной.

Это была обитель устаревших раритетов. В Гетто отправлялись все старые модели автоматов, роботов, андроидов и других машин, ставших бесполезными для занятого человечества. Здесь было все, что когда‑либо так или иначе работало, – от тостеров и электрических ножей до мачтовых кранов и компьютеров, которые могли считать лишь до бесконечности минус единица. Бедный Фиксер‑Миксер потерял одну из своих клешней и теперь был не в состоянии перетащить тонну цемента.

Это был еще тот городок. Каждый сломанный объект так или иначе помогал другому сломанному объекту. Каждый древний калькулятор мог скалькулировать что‑то полезное – ну хотя бы какова должна быть ширина улицы между кварталами, чтобы по ней могли проехать газонокосилки и прочие колесные агрегаты.

Усталый старый служитель супермаркета взял Дэвида под свою опеку. Он жил в выгоревшем нутре древнего рефрижератора.

– Со мной не пропадешь, пока транзисторы не погорят, – сказал служитель.

– Вы очень добры. Но я так хотел, чтобы со мной был Тедди, – сказал Дэвид.

– А что такого особенного в Тедди?

– Мы играли вместе, Тедди и я.

– Он был человек?

– Он был такой же, как я.

– Всего лишь машина? В таком случае лучше забыть о нем.

«Забыть Тедди? – подумал про себя Дэвид. – Но я же так любил Тедди».

Впрочем, в рефрижераторе оказалось уютно. Однажды служитель спросил:

– Кто был твоим хозяином?

– У меня был папа по имени Генри Суинтон. Но он всегда был занят делами.

Генри Суинтон, как всегда, был занят делами. Вместе с тремя компаньонами он пребывал в отеле на одном из островов южных морей. Из номера, где они собрались, открывался роскошный вид на золотые пески пляжа и океанскую ширь. Под окном росли тамариски, их листья слегка покачивались под легким бризом, уносящим прочь тропическую жару.

Ворчанье волн, накатывающих на пляж, не проникало через тройное остекление.

Генри и его коллеги развалились в креслах с бутылками минеральной воды в руках и ноутфайлами на коленях.

Генри сидел к чудному пейзажу спиной. Теперь он был уже генеральным директором «Уорлдсинт‑Клоз» – старшим по должности среди остальных присутствующих. Что касается этих остальных, то один из них, точнее, одна – Асда Долоросария, взяла на себя смелость высказаться от оппозиции.

– Ты видел цифры, Генри. Вложения в Марс, которые ты предлагаешь, не окупятся и за сто лет. Будь же благоразумным, оставь свою сумасшедшую затею.

Генри покачал головой.

– Благоразумие это одно, Асда, а чутье – совсем другое. Ты же прекрасно знаешь масштабы нашего бизнеса в Центральной Азии. По площади это почти тот же Марс.

Мы же смогли сделать так, что от конкурентов туда не поступает ни единого синта. Я начал бороться за Центральную Азию, когда никто и не думал соваться туда. Вы должны доверять мне!

– Самсаввн против, – сухо проговорила Мори Шилверстайн. Самсавви назывался суперсофтпьютер МК‑5, который весьма эффективно осуществлял управление корпорацией «Уорлдсинт‑Клоз». – Извини. Ты умница, но ты же знаешь, что сказал Самсавви. – Она изобразила что‑то вроде улыбки. – Он сказал, что об этом лучше забыть.

Генри сцепил руки перед собой.

– Пусть так. Но у Самсавви нет моей интуиции. А я чувствую, что, если мы вложимся в Марс, с нашей помощью можно будет запустить там процесс производства атмосферы. Совсем скоро – скажем, лет через пятьдесят – «Уорлд‑синт» будет владеть атмосферой. А это то же самое, что владеть всем Марсом. Любая человеческая деятельность вторична по отношению к дыханию, разве нет? – Он забарабанил пальцами по столу. – Нужно иметь нюх. Я на этом весь бизнес создал!

Старый Эйнсворт Клозински все это время молчал. Микронаушник в его ухе позволял Клозински поддерживать постоянную связь с Самсавви. Теперь Эйнсворт заговорил:

– Да насрать на твой нюх, Генри. Остальные шумно поддержали его.

– Акционеры не думают в таких масштабах, Генри, – сказала Мори Шилверстайн.

– Марс не представляет никакой ценности для инвестиций, – подхватила Асда Долоросария. Там дешевле использовать рабочую силу откуда‑нибудь с Тибета. Забудь о других планетах, Генри, и сконцентрируйся лучше на том, что в прошлом году наши прибыли на этой планете упали на два процента. Генри побагровел.

– Хватит жить прошлым! Вам бы только плестись нога за ногу. Марс – это будущее! Эйнсворт, при всем уважении к тебе, ты слишком стар, чтобы думать о будущем. Сейчас расходимся. Соберемся здесь же в половине четвертого. И помните: я знаю, что делаю. Я хочу, чтобы Марс лежал передо мной на блюдечке.

Схватив под мышку свой ноутфайл, Генри твердым шагом покинул номер.

В Гетто Одноразовых Вещей Дэвид обнаружил мастерскую под вывеской «Мы тебя подлатаем», затерявшуюся в лабиринте ржавых улочек. Мастерская располагалась в поставленной на попа цистерне с прорезанной газовым резаком дверью. В гулкой пустоте цистерны трудолюбивые маленькие машины паяли, пилили, разбирали и собирали. Они использовали рабочие цепи одних механизмов для ремонта других, перебирали неисправные двигатели, делали старые вещи чуть моложе, а древние – просто старыми.

И они починили разбитое лицо Дэвида.

Там же он встретился с Танцующими Девлинами. Они пришли в мастерскую заменить муфту в ноге Девлина‑мужчины. Потребителю Девлины больше не были нужны. Их танцевальное представление вышло из моды, и Девлины не могли приносить достаточно прибыли. Так что их просто вышвырнули на сватку.

Муфту заменили, аккумуляторы зарядили. Теперь Девлин (М) мог снова танцевать с Девлин (Ж). Они привели Дэвида в свой жалкий закуток и там снова и снова принялись исполнять свой бесконечный танец. Дэвид смотрел и смотрел, повторение никогда не надоедало ему.

– Правда мы великолепны, дорогой? – спросила Девлин (Ж).

– Да, но мне бы понравилось еще больше, если бы Тедди мог посмотреть вместе со мной.

– Танец один и тот же, дружок, и не важно, есть тут Тедди или нет.

– Но вы не понимаете…

– Я понимаю только то, что наш танец не становится хуже, даже если вообще никто на нас не смотрит. Ах, а когда‑то на нас смотрели сотни людей. Но тогда все было по‑другому.

– Теперь все по‑другому, – сказал Дэвид.

Под ногами поскрипывал песок. Генри Суинтон сбросил шорты и побрел по берегу океана. Генри Суинтон был в отчаянии – ведь он сверзился с самой вершины успеха.

После бурного утреннего совещания он отправился в бар, чтобы насладиться водкамилком – Напитком года. «Водкамилк – водка с молоком, приехал на авто – домой пойдешь пешком». Потом Генри поднялся в свой роскошный пентхаус на крыше отеля.

Его подружки по прозвищу Персик не было. Не было и ее чемоданов. На зеркале красной помадой на‑корябано:

ПРОЧЛА ТВОЮ ПОЧТУ!!! ПРОСТИ И ПРОЩАЙ! П.

– Какая забавная, – подумал Генри вслух. На самом деле Персик никогда не была забавной.

Генри включил коммуникатор.

Сообщение для Генри Суинтона:

Ваша затея с Марсом неприемлема для акционеров компании. Ваш проект не вписывается в наши будущие планы.

Примите наши благодарности и уведомление о Вашей отставке. Готовы обсудить размер выходного пособия.

См. Акт о найме № 21066Л, Статьи 16–21.

Всего хорошего.

Оксан, который казался таким чистым и красивым из окна отеля, выбрасывал на берег пустые пластиковые бутылки и дохлых рыбешек. Обессиленный, Генри опустился на песок. Несмотря на ленточников Кроссвелла, в последнее время он набрал вес да к тому же давно отвык ходить пешком.

На островке не было ни одной чайки, зато его населяло множество ласточек. Они кружили над головой, время от времени кто‑то из птиц ухватывал налету какое‑то насекомое и уносился под крышу отеля накормить птенцов. Создавалось впечатление, что ласточкам неведомо понятие отдыха.

Отсюда, снизу, Генри видел отель совсем по‑другому. Здание было построено на песке, и один край его слегка осел. Отель напоминал тонущий в песках корабль.

Как же Генри ненавидел всех, кого знал, всех, кто с самого начала старался перебежать ему дорожку. Стук ударяющихся друг о друга пластиковых бутылок являл собой прекрасный аккомпанемент его злости.

Генри поразмыслил о том, как прекрасно было бы прикончить Эйсворта Клозински, но постепенно злость его обратилась на самого себя.

«Что я сделал? Кем я был? О чем думал? О большом успехе! О пустом успехе… Да, пустом. Я просто продавал вещи. Я торговец и ничего больше. Точнее, был торговцем. Господи, я хотел купить Марс! Целую планету… Я свихнулся от жадности. Я безумен. Я болен, смертельно болен. Что заботило меня всю мою жизнь?

Я никогда не был творцом. Я только думал, что я творец. Я никогда не был ученым. Я просто‑напросто хитер и изворотлив. Что я на самом деле понимал в механизмах, которыми торговал… О боже, какой же я неудачник. Я зашел слишком далеко. Как же я мог не увидеть этого? Как я относился к Монике… Моника, я же любил тебя. И оставил одну с роботом‑ребенком.

Дети. Дэвид и Тедди.

Ха! По крайней мере Дэвид любил тебя. Бедная маленькая игрушка, Дэвид, единственное твое утешение.

Господи, а что же случилось с Дэвидом? Может быть…»

А ласточки кричали и кричали над головой.

Грузовик компании медленно спускался по дороге в Гетто Одноразовых Вещей. Въехав в ворота, он повернул свой массивный нос туда, где располагалось место, известное как Свалка.

Кузов начал медленно подниматься, и оттуда на землю с грохотом посыпались роботы, много лет проработавшие в системе подземки и теперь устаревшие. Вот из кузова выпал последний робот, грузовик развернулся и пополз прочь.

Некоторые роботы упали неудачно. Один из них лежал лицом вниз и судорожно дергал рукой. Наконец другой поспешил ему на помощь, поднял товарища по несчастью, и вместе они поковыляли в поисках пристанища.

Дэвид был здесь, он прибежал посмотреть. Прервав свой бесконечный танец, за ним последовали и Танцующие Девлины.

Наконец все вновь прибывшие роботы разбрелись кто куда. Остался только один. Он сидел в грязи и производил руками странные ритмические движения.

Подойдя к роботу поближе, Дэвид спросил, что это он делает.

– Я по‑прежнему работаю, разве нет? Разве я не работаю? Я могу работать даже в темноте, но мой фонарь разбился. Мой фонарь не работает. Я разбил фонарь о потолочную балку. Там на потолке была балка. И я разбил об нее фонарь. Главный компьютер отправил меня сюда. Я по‑прежнему работаю.

– А чем ты занимался раньше? Ты работал в подземке?

– Я работал. Я работал с тех пор, как меня собрали. Я и сейчас работаю.

– А я никогда не работал. Я играл с Тедди. Тедди был моим другом.

– Какие у тебя инструкции. Я вот работаю. Разве нет? Пока происходила эта содержательная беседа, в гетто въехал черный блестящий лимузин. Мужчина за рулем опустил окно, выглянул наружу и что‑то сказал. Он сказал:

– Дэвид? Ты Дэвид Суинтон? Дэвид подбежал к машине.

– Папа? О папа, ты правда приехал за мной? Мне плохо здесь, в Гетто Одноразовых Вещей!

– Залезай в машину, Дэвид. Ради Моники мы приведем тебя в порядок.

Дэвид оглянулся. Неподалеку стояли Танцующие Девлины. Они не танцевали. Дэвид крикнул им «до свидания». Танцующие Дэвлины продолжали стоять. Говорить «до свидания» не было заложено в их программу. Вот если бы надо было поклониться…

Когда Дэвид садился в машину, Девлины начали свой танец. Это был их любимый танец. Танец, который они исполняли тысячи раз.

Генри Суинтон больше не был богат. У него больше не было карьеры. У него больше не было женщин. У него больше не было амбиций.

Зато у Генри Суинтона было в достатке времени.

Он сидел в дешевой квартирке в Риверсайде и беседовал с Дэвидом. Квартирка была старая и обветшалая. Одна из стен барахлила. Иногда она показывала голубую реку, по которой двигались старомодные колесные пароходики с развевающимися флагами, и вдруг картинка прерывалась, и на ее месте появлялась реклама «Презерванекса» – дергающееся совокупление пары пожилых людей, едва переваливших за первую сотню лет.

– Как может быть, что я не человек, папа? Я совсем не такой, как Танцующие Девлины или другие, кого я встретил в Гетто Одноразовых Вещей. Я радуюсь и печалюсь. Я люблю людей. Значит, я человек, разве нет?

– Тебе не понять этого, Дэвид, но я сломлен. Я испоганил всю свою жизнь. Такое часто случается с людьми.

– У меня была хорошая жизнь, когда мы жили в нашем доме с мамочкой.

– Я же сказал – тебе не понять.

– Я понимаю, папа. Мы можем вернуться назад?

Генри бросил на Дэвида печальный взгляд. На исковерканном лице мальчика появилось подобие улыбки.

– Назад вернуться никак нельзя.

– А если поехать на лимузине?

Генри поднял мальчика и прижал его к себе.

– Дэвид, ты одна из ранних моделей моей первой компании, «Синтанка». Тебе просто кажется, что ты радуешься или печалишься. Тебе только кажется, что ты любил Тедди и Монику.

– А ты любил Монику, папа? Генри тяжело вздохнул.

– Мне казалось, что я любил.

Генри посадил Дэвида в машину и сказал ему, что если бы он был человеком, то его навязчивая идея, что он человек, уже давно привела бы к нервному срыву. Некоторые больные люди, сказал Генри, воображают, что они машины.

– Я покажу тебе, – сказал он.

От разрушенной карьеры Генри Суинтона все же кое‑что осталось. Во всяком случае, одна вещь осталась точно. В пригороде, почти на границе цивилизации, осталась в неприкосновенности небольшая фабрика, первое предприятие Генри, не пострадавшее от его мегаломаниакальных мечтаний.

Генри по‑прежнему владел «Синтанком», а «Синтанк» по‑прежнему производил устаревших андроидов. Производили их не слишком много, и за порядком на фабрике следил старый приятель Генри – Иван Шигл. Шигл экспортировал продукцию фабрики в слаборазвитые страны, где ими с удовольствием пользовались в качестве дешевой рабочей силы.

– Мы могли бы снабжать их более современным мозгом, но зачем тратить лишние деньги? – говорил Генри, когда они с мальчиком входили в ворота.

– Наверное, им бы понравилось иметь новый мозг, – сказал Дэвид, и Генри расхохотался.

Шигл вышел встретить их, пожал Генри руку и посмотрел на Дэвида.

– Старая модель, – заметил он. – Что о нем думала Моника?

Генри какое‑то время раздумывал, потом проговорил:

– Видишь ли, Моника была довольно холодной женщиной.

Бросив на него сочувственный взгляд, Шигл сказал:

– Но ты ведь женился на ней. Ты любил ее?

Они шли подлинному коридору в направлении большой стеклянной двери, Дэвид семенил следом.

– О да, я любил Монику. Но, видимо, недостаточно. А может, она недостаточно любила меня. Не знаю. Карьера занимала все мое время – наверное, я не слишком подходил для семейной жизни. А теперь она мертва, и все из‑за моего равнодушия. Моя жизнь – полное дерьмо, Иван.

– Ты не одинок. А что я сотворил со своей жизнью? Я часто спрашиваю себя об этом.

Генри похлопал приятеля по плечу.

– Ты всегда был хорошим другом. Никогда не пытался подставить меня.

– Еще не вечер, – заметил Шигл, и оба рассмеялись.

Они вошли в большой цех, где стояла готовая к упаковке продукция. Дэвид сделал шаг вперед и замер с широко раскрытыми глазами.

Перед ним стояли тысячи Дэвидов. С одинаковыми лицами. Одинаково одетых. Похожих друг на друга как две капли воды. Бессмысленно глядящих перед собой. Тысячи копий его самого. Неживых копий.

И Дэвид впервые по‑настоящему понял.

Вот кто он. Продукт. Всего лишь продукт. Рот его открылся. Дэвид замер. Он не мог пошевелиться. Гироскоп внутри него отказал, и Дэвид рухнул наземь.

К концу следующего дня Генри и Иван стояли в рабочих безрукавках, ухмылялись и трясли друг другу руки.

– Я все еще не разучился работать, Иван! Великолепно! Возможно, для меня еще не все потеряно.

– Ты можешь работать здесь. У нас вместе недурно получается. Посмотри, как мы лихо вставили нейральный мозг в твоего сына!

На скамье между ними, опутанный кабелями, в ожидании оживления лежал Дэвид. Новая одежда, новое лицо. И мозг последней модели, в который они закачали его воспоминания.

Он был мертв. И теперь настало время проверить, сможет ли он жить и наслаждаться новым, гораздо более мощным мозгом.

Оба мужчины на какое‑то время застыли над неподвижным телом.

Генри повернулся к фигуре, стоящей рядом с ними с лапами, распростертыми в вечном жесте любви и утешения.

– Ты готов, Тедди?

– Да, я очень хочу снова поиграть с Дэвидом, – сказал медвежонок. Он только недавно сошел с конвейера, и его тоже снабдили необходимыми воспоминаниями. – Мне очень его не хватало. Нам с Дэвидом всегда было так весело.

– Прекрасно. Что ж, попробуем вернуть Дэвида к жизни.

Он помедлил. Все‑таки они с Иваном вручную сделали то, что обычно поручалось автоматам. Тедди просиял.

– Ур‑ра‑а! Там, где мы жили раньше, всегда было лето. А потом оно кончилось, и наступила зима.

– Что ж, сейчас весна, – проговорил Шигл.

Генри нажал кнопку включения. Фигура Дэвида задрожала, его правая рука автоматически отсоединила кабель питания. Он открыл глаза. Сел. Поднес руки к лицу, на котором отражалось крайнее изумление.

– Папа! Какой я видел странный сон. Я никогда раньше не видел снов…

– Добро пожаловать домой, Дэвид, мальчик мой, – проговорил Генри.

Обняв ребенка, он поднял его со скамьи. Дэвид и Тедди потрясенно смотрели друг на друга. Потом бросились друг другу в объятия.

Почти как люди.

Апогей

Не знаю, поверите ли вы мне, но были времена, когда я жил в другом мире. Почти таком же, как наш, но немного другом.

Одним из отличий было поведение женского пола. Как и положено, женщины имели крылья и могли летать. Их крылья не были похожи на ангельские, скорее напоминали павлиньи хвосты – нежные, разноцветные, отражающие солнечный свет. И они были огромные. О, женщины выглядели бесподобно – обнаженные, они парили в вышине. Некоторые молодые люди даже умирали на месте, не в силах вынести потрясение от их красоты.

Особенности питания женщин были таковы, что почти невесомые выделения их медленно опускались на землю, с неохотой подчиняясь законам гравитации.

Следует упомянуть, что женщины обитали на вершине гигантских пустотелых колонн. Никто не знал точного возраста этих колонн, а если бы кто и знал, ему бы все равно не поверили. Колонны служили подпорками огромных платформ. Женщины, молодые и старые, перелетали с одной платформы на другую – мужчинам доступ туда был запрещен. Само собой, летающие женщины время от времени опускались до уровня земли. Некоторые из них выходили замуж. В день свадьбы или в тот день, когда они теряли девственность, перья с их крыльев облетали. Структура крыла усыхала и отмирала. С этого момента женщине приходилось передвигаться при помощи ног. И вести себя как обычный человек, который и не помышляет о полете. Во времена, о которых я веду речь, времена, когда мир становился все темнее, поскольку солнце сжималось, у мужчин была поговорка: «Если бы Халлон хотел, чтобы мы летали, он не утяжелил бы нас яйцами».

Мужчины, жившие на поверхности, не имели верований. Даже идею о существовании Халлона они получили от женщин. Мужчины жили одним днем и не видели дальше собственного носа. А вот у женщин была вера, причем весьма забавная, я бы даже сказал, эксцентричная.

Держась за гениталии, женщины скандировали:

– Верую, что наша короткая жизнь – это еще не конец. Верую, что когда наша короткая жизнь закончится, пребудет жизнь тьмы. Верую, что прилетят драконы и пожрут нас, пожрут полностью, до последнего кусочка, включая те полезные части, за которые я сейчас держусь.

Скандируя эту мантру каждый вечер, женщины дрожали от страха и возбуждения. Они верили и одновременно не верили. Летающие драконы, это звучит так, гм, нелепо.

Само собой, у женщин было полно и других дел. Они распевали песни, что являлось довольно‑таки воинственным актом. Немало времени занимала чистка перьев. Каждый день необходимо было тренировать маховые мышцы крыла. Ходили слухи, что иной раз ночью парочка женщин, объединившись, пикировали вниз, нападали на мужчину и утаскивали его на платформу, где все трое предавались любовным утехам. При таком раскладе женщины не лишались крыльев.

Отголоски песен женщин долетали до земли, и многие мужчины с ума сходили от желания слушать их. Поэтому были изобретены огромные жестяные усилители, которыми вовсю торговали Усилительщики.

Огонь никто не изобрел, потому что пламя не могло существовать в сложном составе нашей атмосферы.

На уровне земли процветали так называемые Верхотурщики. Верхотурщики постоянно изобретали новые модели искусственных крыльев, а покупатели нацепляли их на себя в надежде добраться до вожделенных платформ. Мужчины были готовы на все, лишь бы пленить одну из крылатых чаровниц! Впрочем, преуспел в этом один лишь юный Дедлукки. От остальных, кому удалось подняться до уровня платформ, женщины отбивались длинными шестами, и бедолаги падали вниз, где и встречали бесславную смерть.

Итак, женщины наслаждались свободным полетом, паря в восходящих потоках, а мужчины трудились в поте лица, возделывали пашни, выращивали скот. Женщины порхали в бирюзовом небе, которое год от года меняло цвет: оно становилось сначала зловеще серым, а с течением последних месяцев приобрело тускло‑красный оттенок. Женщины порхали, а тепло мало‑помалу сдавало свои позиции холоду.

Верхотурщик Висслер кое‑что понимал в этих вещах. Именно Висслер созвал Совет и объявил, что грядет, как он его назвал, Глобульное Затепление и что скоро настанут времена, когда атмосфера остынет настолько, что… а, собственно, что? Это и обсуждалось на Совете.

В конце концов было решено обратиться к женщинам. Жестяные усилители повернули в другую сторону, и мужчины снизу вверх начали свою речь.

– Прекрасные дамы, мы хотим сообщить вам, что нашему миру грозят ужасные перемены. Солнце уходит все дальше и дальше от Глобулы, и еще до того, как оно удалится на максимальное расстояние, большая часть воздуха превратится в океан. Так говорят мудрецы.

А еще мудрецы говорят о драконах, которые придут пожрать наш мир.

Как нам вернуть тепло? Только при помощи тепла наших тел. А посему мы нижайше просим вас позволить некоторому количеству молодых и красивых мужчин подняться по двум тысячам ступеней внутри колонн и ступить на ваши платформы. Там они воссоединятся с вами и, вложив свои пегосы в ваши роскошные ларосы, совокупятся с вами, а полученное таким образом трение вернет тепло нашему страдающему миру. Умоляем, скажите, что принимаете наше предложение.

Из верхнего мира донесся серебряный смех. Кто‑то прокричал:

– Недурная попытка, глупые мужчины! Но вам не одурачить нас!

Другие голоса подхватили:

– Мы не хотим видеть вас наверху! Ни под каким предлогом!

И мужчинам пришлось вернуться к своим баранцам и быкоровам.

Погода становилась все холоднее. Атмосфера наша состояла из четырех основных газов. Газа, который мы называли аспарго, становилось все больше, и возникли странные бури. Хотя самим аспарго дышать нельзя, он каким‑то образом помогал нашему дыханию. А теперь его количество стало увеличиваться, и дышать на уровне земли было все тяжелее и тяжелее. И чем холоднее становилось, тем труднее было дышать.

Что же касается женщин наверху, то они ужасно страдали, поскольку не носили никакой одежды. Их прекрасные крылья утратили свой блеск. Перья выпадали, и многие женщины больше не летали. Наконец, когда небо, казалось, покраснело навеки и все вокруг покрыла странная дымка, одна из старших женщин, которая еще могла летать, спустилась на землю и принялась звать Верхотурщика Висслера и остальных.

Когда все собрались, женщина сказала:

– Я говорю от большинства наших женщин. Мы видим, что воздух становится все холоднее, что становится все труднее дышать. Мы предлагаем вот что: мы спустимся на землю и предоставим свои ларосы вашим пегосам. Произойдет массовое совокупление, и выделенное при этом тепло вернет нашу планету в счастливое состояние, в котором она пребывала испокон веку.

Мы понимаем, что задача эта нелегка, но не видим другого выхода. Ваши молодые мужчины должны выполнить свой долг ради спасения расы.

Женщина не была удивлена, когда множество молодых мужчин охотно согласились на ее предложение. От добровольцев не было отбоя. Они сообщили, что их пегосы уже готовы выполнить долг по отношению к множеству ларосов.

Событие назначили на самое ближайшее время, поскольку усиливающийся холод грозил погрузить весь мир в летаргию. Солнце теперь напоминало замороженный глаз, выглядывающий из‑под века‑облачка. Мужчины пребывали в страшном беспокойстве, поскольку некоторые животные, а от них зависело само существование человека, впали в странную каталепсию, от которой их невозможно было пробудить.

В назначенный день женщины спустились по двум тысячам ступенек своих колонн. Никто из них уже не был в состоянии летать. Бесполезные крылья волочились за ними.

Со ступенек головой вниз свисали странные змееподобные твари. Когда женщины проходили мимо, твари шевелились, некоторые даже выпускали усики‑антенны и покачивали ими, словно благословляя спускающуюся на землю процессию.

Женщинам земная поверхность показалась ужасно темной. Некоторые испугались. Мужчины встретили их с наполненными светлячками факелами, хотя и они светили далеко не так ярко, как раньше. И все же факелы позволили мужчинам провести своих гостий в Большой Зал, где уже стояло сорок грубых лежанок, застеленных цветастыми покрывалами – по двадцать с обеих сторон зала. Пространство посредине оставалось пустым.

На многих женщинах были какие‑то лохмотья, чтобы сохранить остатки тепла. Пока они снимали их, мужчины быстро освобождались от своей грубой одежды. Наконец они предстали перед партнершами. Некоторые пегосы уже пребывали в рабочем состоянии, другие требовали к себе внимания.

Ударил гонг – звук его показался всем каким‑то плоским. Восемьдесят человек забрались на лежанки и легли рядом. Они принялись целоваться и изучать основные органы друг друга, такие как пегосы, ларосы и сисы.

Еще один удар гонга возвестил о начале массового совокупления. Восемьдесят человек задвигались как один. Помещение заполнилось хлюпающими звуками. Было выделено немало тепла. Как говорил изумленный распорядитель: «Выработанного семени хватило бы, чтобы накормить всех быкоров на планете». Логика этого заявления едва ли устоит перед строгим экзаменатором, чего, впрочем, нельзя было сказать об участвующих в процессе пегосах.

К концу этого события, продолжавшегося целый день, мужчины вдруг обнаружили, что больше всего им хочется неподвижности – проявил себя нейролептический эффект. Ягодицы двигались все медленнее, и наконец всякое движение прекратилось. Женщины высвободились из мужских объятий и с трудом сели на лежанках, поскольку сил у них тоже практически не осталось. Наконец они переползли через безжизненные тела своих партнеров и покинули Зал Рекреации и Копуляции.

Странное зрелище предстало их глазам. Густой синий туман покрывал землю. Он был уже по колено и продолжал подниматься. В воздухе кружили снежные хлопья, отовсюду доносились странные звуки – некоторые страшные и грубые, другие можно было назвать даже мелодичными. Атмосфера истончалась на глазах.

Цепляясь друг за друга, в развевающихся на ветру лохмотьях, женщины побрели к своим колоннам.

Они сумели войти внутрь, сумели даже подняться на несколько ступеней, когда странное оцепенение охватило их. Последняя из входящих подняла глаза вверх и в разрыве облаков увидела, что когда‑то дружелюбное, теплое солнце превратилось просто в далекую искорку.

– Мы ошиблись, – прошептала она. – Слава Халлону!

Апогей нарастал, ускорялся, и ничто уже не указывало на то, что перигей через несколько тысяч лет все же наступит.

В измученном небе встала луна. Она не давала света, просто катилась и катилась по своей орбите мертвым куском камня. Снег валил стеной. Густой синий туман стал еще гуще, постепенно превращаясь в жидкость, и вот уже Зал Рекреации и Копуляции скрылся в ее толще. Осталась лишь верхушка крыши, но наконец и ее захлестнул потоп. Ни одного крика не было исторгнуто из глоток мужчин – их любовь и тепло канули в прожорливом безмолвии вечности. А снег все шел, и со снегом шел дождь, и океан поднимался все выше и выше, подбираясь к платформам на вершине колонн.

А что же женщины внутри колонн?

Изменения в атмосфере ввергли их в каталепсию прямо на гигантских ступенях. Скрюченные в некоем подобии странной болезни, они оцепенели. Легкие перестали нагнетать воздух, сердца биться, кровь бежать по венам. Их матки, вместилища далекого будущего, стали фарфоровыми. А внутри этих фарфоровых полостей крошечные, терпеливые сгустки клеток остались ждать долгие столетия холода и тьмы, пока планета и светило вновь не войдут в эру близости.

Тем временем над этим мумифицированным материнством постепенно зашевелились висящие на ступеньках твари. Твари медленно пробуждались от долгого филогенетического сна, в котором день был ночью, а ночь была днем, и новая жизнь ждала своего появления на свет в скорченных мошонках.

Теперь эти создания, все еще в полусне, поднимались все выше и выше в наполненных жидким газом колоннах, все ближе и ближе к желанному, освежающему эспарго. Эспарго вызвал новые ветра над бесконечным океаном, чьи волны теперь с шумом разбивались о колонны. Океан под платформами был океаном старой атмосферы. А над ним сияло величественное звездное покрывало, как будто сама галактика разгорелась разноцветными огнями. Огнями, превратившимися в алмазы…

Усики тварей шевелились, улавливая желанный запах. Тела их растягивались подобно эластичным чулкам, приобретали цвет. Бесчисленные ножки наливались силой. Твари бегали по платформам, крича от радости, наслаждаясь тем, что они вновь живы, вновь в сознании, вновь в полете. Да‑да, на спинах тварей гигантскими цветами раскрылись крылья и, будто воздушные змеи, увлекли их хрупкие тела в радостные пучины эспарго.

Их тела воспарили, и воспарил их дух. Эспарго заполнился мельтешением ярких цветов. Они были свободны. Свободны от информации, свободны от знания, свободны от любой мудрости, кроме мудрости парить над океаном – над атмосферой, которая останется океаном на тысячи лет, – мудрости разбрасывать свое семя в ароматные потоки ледяных ветров, пока не наступит солнечный рассвет и возвратившийся свет не предложит свое тепло созданиям, что слепо существуют на дне атмосферного океана.

Ни один из этих видов не знал о существовании другого. Каждый в свой черед получал свою порцию счастья. Для каждого другой вид был не больше чем сон.

Как я уже говорил, этот мир был почти как наш, лишь немного другой.

ИИИ

Добрый вечер. Я говорю с вами как визуальный представитель ИИИ, в прошлом «Сан‑Модескантской разжижающей компании» – официальной владелицы спутника Европа, самой ценной собственности в окрестностях Юпитера.

Славная история нашей компании началась давно. Как вам наверняка известно, «Сан‑Модескантская разжижающая» была образована на Земле в 1990 году. Компания всегда отличалась честным ведением дел и была приверженцем свободного предпринимательства. Во времена основания компании, когда мы получили контроль над Шанхайской и Восточной банковскими системами, грядущий глобальный кризис, связанный с нехваткой воды, едва ли являлся предметом внимания общественности. Само собой, правительственные агентства развитых стран были в курсе. Мы построили наши планы в соответствии с обстоятельствами.

В те времена НАСА сделало выдающееся открытие. Напомню, что НАСА – это Национальное агентство по аэронавтике и исследованию космического пространства. Агентство было предшественником ИИИ – Интернациопальной Интерпланетной Индустрии. Итак, разведывательная экспедиция НАСА на Луну обнаружила в районах лунных полюсов миллионы тонн льда.

В рамках ограниченной технологии тех лет не было известно способа использования этих ледяных полей. И тогда в действие вступили гении из «Сан‑Модескантской разжижающей». Произведя необходимые инвестиции в различные холдинговые компании, мы создали небольшой флот дистанционно управляемых космических кораблей. Ввиду отсутствия экипажей полеты их обходились недорого, и вскоре необходимое оборудование уже было установлено на полюсах Луны. Бурильные установки принялись вгрызаться в толщу лунного льда на глубину до двадцати трех метров.

Тем временем на Земле уже явственно ощущалась нехватка воды. Районы обитания слаборазвитых народов приходили в упадок, промышленность высокоразвитых государств пребывала в состоянии застоя.

«Сан‑Модескантская разжижающая» предложила странам – членам «большой семерки» поставлять для начала два миллиона тонн свежей воды в неделю (в твердом состоянии) в обмен на право выкачивания и опреснения воды на всей остальной территории планеты. Постепенно компания приобрела контроль над всеми источниками воды на Земле. Оператором назначили компанию с ограниченной ответственностью «Трудоспособность».

Еще через одну компанию – «Воздушная ирригация инкорпорейтед» – мы реализовали успешную операцию по ионизации облаков, что дало нам деьяностодевяти‑процентный контроль над выпадением осадков. Сдерживание муссонов низвергло многие страны до состояния пустыни, в то время как, например, такая процветающая держава, как Индия, платила нам символическую сумму в несколько миллионов рупий в год.

Таким образом, используя исключительно принципы демократии и капитализма, к середине прошлого века «Сан‑Модескантская разжижающая» получила практически полный контроль над климатом планеты.

Однако планы компании простирались гораздо дальше. Мы всегда гордились нашей дальновидностью. С самого начала разработки залежей лунного льда мы понимали, что это только начало, стартовая площадка для прыжка, имеющего целью своей освоение Солнечной системы. «Сан‑Модескантская разжижающая» всегда была на переднем крае, работая под флагом Интернациональной Интерпланетной Индустрии, и множество молодых мужчин, женщин и андроидов были горды состоять в ее рядах.

В лунных ледяных полях были обнаружены необычные живые организмы, некоторые из них многоклеточные. Все они были уничтожены, чтобы не осталось никаких помех прогрессу и развитию ИИИ. Некоторые ученые компании, однако, полагали, что эти образцы внеземной жизни указывают на возможность существования на других небесных телах форм жизни, которые вполне могут в будущем послужить человечеству источником пищи.

При помощи гидролиза лунную Н20 разлагали на кислород и водород. Водород использовался в качестве основы для ракетного топлива, кислородом дышали экипажи кораблей, которые, используя в качестве стартовой площадки Марс, отправились в путешествие к Юпитеру. Мы очень гордились тем, что корабли «Сан‑Модескантской разжижающей» первыми прибыли на спутник Юпитера Европу. С тех самых пор и появился наш лозунг: «Сан‑Модескантская – первая везде». Справедливости ради следует сказать, что один из экипажей мы потеряли вместе с кораблем, но два других сумели преодолеть все трудности и остаться в живых.

Первичное обследование спутника показало, что под ледяной поверхностью Европы лежит планетарный океан, достигающий местами глубины от пятнадцати до восемнадцати километров. Более того, гравитационный эффект газового гиганта, сияющего в небесах Европы, способствовал значительному потеплению океана.

Расколы во льду позволили исследователям увидеть в океанской воде множество крилеобразных созданий примерно двух миллиметров в длину. Будучи правильно приготовлены, они оказались вполне съедобными, хотя и довольно безвкусными. Пока исследователи пробовали эту новую пищу, из‑подо льда показалась голова неизвестного животного. Обтекаемая, покрытая толстой белой шерстью, с мягкими розовыми ноздрями и длинными усами. Впечатление было такое, будто дельфина скрестили с котенком.

Исследователи сообщили о том, что странное создание пришлось засекретить, так как они не были подтверждены никакими доказательствами. Существо оставалось на поверхности недолго, так как вряд ли могло позволить себе длительное пребывание в безвоздушном пространстве.

Один из исследователей попытался подойти и поймать странное создание, однако оно скрылось под водой, прежде чем он успел приблизиться к нему.

Животное окрестили котофином, и название так и закрепил ось за ним.

Происшествие послужило началом нашей новой операции, которая повлекла за собой появление новой нашей компании «Консервстадор». Не прошло и пяти лет, как она стала крупнейшей во всей Солнечной системе компанией по производству консервов.

К сожалению, котофинов теперь уже не осталось – они были полностью выловлены, как и многие другие виды животных, из глубин океана Европы. Что ж, зато котофины и криль позволили в течение многих лет обеспечивать наших отважных исследователей, проникших в самые отдаленные уголки Солнечной системы, качественным питанием, а невольников, трудившихся на марсианских консервных фабриках, работой.

В те времена плохо информированная общественность всячески поносила «Сан‑Мондескантскую разжижающую», пороча ее доброе имя. Чтобы избежать ненужных волнений, мы приняли решение сменить название. С тех пор нас знают как ИИИ – Интернациональную Интерпланетную Индустрию.

Новый источник пищи появился, лишь когда мы высадились на Тритоне – спутнике Нептуна, и это тоже целиком и полностью заслуга ИИИ. У флабберов имелось некое подобие языка, на котором они общались, хотя их коэффициент интеллекта наши ученые посчитали довольно низким. Замечательный город флабберов, известный человечеству как Последняя Столица, был обнаружен значительно позже. Что ж, разумные или нет, флабберы оказались весьма вкусны и на славу послужили человечеству с помощью все того же «Консервстадора».

Сегодня первый межзвездный корабль под логотипом ИИИ отправляется с орбиты Плутона. На просторы галактики, к далеким звездам понесет он человеческую цивилизацию, понесет имя и славу ИИИ.

Леди и джентльмены, благодарю за внимание.

Date: 2015-12-13; view: 487; Нарушение авторских прав