Суперигрушки с приходом зимы

В саду миссис Суинтон не всегда было лето. Моника выбралась в запруженный толпами центр с Дэвидом и Тедди и купила ВРД с «Еврозимой». Теперь миндальные деревца были лишены листьев, на их ветвях лежал снег. Снег не растает, покуда работает диск.

Снег будет всегда лежать на подоконниках иллюзорных окон дома Суинтонов. Сосульки будут свисать с водосточных труб, покуда работает диск.

Морозное синее зимнее небо всегда будет морозным и синим, покуда работает диск.

Дэвид и Тедди играли у замерзшего декоративного пруда. Игра их была проста – они скользили по льду навстречу друг другу, едва успевая разминуться. И каждый раз хохотали от восторга.

– Я почти столкнулся с тобой, Тедди! – закричал Дэвид.

Моника наблюдала за ними из окна гостиной. Наконец, устав от бесконечного повторения, она выключила окно и отвернулась. Синтетический слуга выглянул из своего алькова и поинтересовался, не нужно ли ей чего‑нибудь.

– Нет, спасибо, Жюль.

– Больно видеть, как вы горюете, мэм.

– Все в порядке, Жюль, я справлюсь.

– Может, позвать вашу подругу, Дорабель?

– В этом нет необходимости.

Генри Суинтон совсем недавно обновил слуге программное обеспечение. Андроид стал по‑другому двигаться – не так уверенно, как раньше. Так он больше напоминал настоящего старика. Говорить он тоже стал лучше, и Монике это нравилось.

Она набрала номер Генри, и вскоре в воздухе перед ней возникло его улыбающееся лицо.

– Моника, привет! Как дела? У нас тут намечаются большие перемены. Через девять минут у меня встреча с Авергейлом Бронцвиком. Если мы договоримся, «Синтмания» станет самой крупной компанией на планете, круче, чем что бы то ни было в Японии или Штатах!

Моника внимательно слушала, хотя и понимала, что, по сути, ее муж репетирует свою речь перед Бронцвиком.

– Стоит мне только подумать о том, что нас ждет, Моника… Если все состоится, я… мы станем богаче на три миллиона мондо. У меня такие планы! Мы переедем в другой дом, продадим Дэвида и Тедди, купим новых синтов, да что там – мы купим себе целый остров…

– Ты скоро домой?

Вопрос прервал бурные излияния Генри на полуслове.

– Ну, ты же знаешь, на этой неделе я очень занят. Надеюсь вернуться к понедельнику…

Моника отключилась.

Она сидела в кресле, руки сложены на груди, потом активировала окно. Дэвид и Тедди по‑прежнему катались по льду, издавая радостные крики. Моника открыла ставни и окликнула:

– Дети, хватит гулять! Поиграйте у себя в комнате.

– Хорошо, мамочка! – крикнул Дэвид. Он выбрался из замерзшего пруда и повернулся помочь медвежонку перелезть через бортик.

– Что‑то я потолстел, Дэвид, – засмеялся Тедди.

– Ты всегда был толстым, Тедди. За это я тебя и люблю – ты такой приятный.

Они вбежали в дом, и дверь мягко закрылась за ними. Мальчик и плюшевый медвежонок принялись взбираться по ступенькам наверх, притворяясь, что им очень весело.

– Я быстрее! – кричал Дэвид.

Это было так по‑детски. Монике даже взгрустнулось, когда они скрылись из виду.

Настенный коммуникатор отбил пять часов и включился. Моника повернулась к нему и начала странствия по Сети. По всей планете люди, в основном женщины, обсуждали религиозные проблемы. Кто‑то писал статьи, некоторые придумывали фотоколлажи.

– Бог нужен мне, потому что я так часто чувствую себя одинокой, – сказала аудитории Моника. – Мой ребенок умер. Но я не знаю, где Бог. Может, он не любит посещать наши города?

Посыпались отклики.

– Ты что, настолько безумна, что полагаешь, будто Бог живет в деревне? Забудь об этом – Бог везде.

– Бог это просто наши молитвы, где бы мы ни были. Я помолюсь за тебя.

– Само собой, ты одинока. Бог – не больше чем концепция, придуманная несчастными мужчинами. Вернись к жизни, дорогая. Обратись к нейронауке.

– Именно потому, что ты думаешь, будто ты одинока, Бог и не может достучаться до тебя.

Два часа она просматривала и записывала отклики. Потом выключила коммуникатор и просто сидела в тишине. Наверху тоже было тихо.

Однажды, решила Моника, она проведет анализ всех полученных ответов. Оформит должным образом результаты. Выложит их на суд публики. И станет знаменитой. Она вновь отважится выйти на городские улицы – с охраной, разумеется, – и люди будут говорить: «Смотрите, это же Моника Суинтон!»

Она стряхнула оцепенение – почему в комнате Дэвида так тихо?

Дэвид и Тедди лежали на полу и рассматривали книжку с живыми картинками, хихикая над проделками изображенных в ней животных. Неуклюжий слоненок в клетчатых штанах спотыкался о барабан, который катился по улице к реке.

– Он упадет в речку, когда‑нибудь обязательно упадет! – воскликнул Тедди сквозь сдавленный смех.

Когда в дверях появилась Моника, оба замерли. Она подошла, подняла с пола книгу и захлопнула ее.

– Неужели вы не устали от этой игрушки? Она у вас уже три года. Вы должны совершенно точно знать, что произойдет с глупым маленьким слоненком!

Дэвид понурился, хотя уже давно привык к неодобрительному тону матери.

– Нам просто нравится то, что будет дальше. Если смотреть долго‑долго, Элли когда‑нибудь обязательно свалится в речку. Это так смешно.

– Но если ты не хочешь, мы не будем смотреть, – добавил Тедди.

Монике вдруг стало стыдно. Положив книгу на ковер, она со вздохом проговорила:

– Вы никогда не повзрослеете…

– Я стараюсь повзрослеть, мамочка. Сегодня утром я смотрел по ДТВ научную программу по естественной истории.

Моника сказала, что это хорошо, и спросила Дэвида, что он узнал из программы. Он ответил, что узнал о дельфинах.

– Мы ведь тоже часть естественной природы, правда, мамочка?

Дэвид протянул к ней руки, чтобы обнять, и Моника отшатнулась в ужасе от мысли, каково это – пребывать в тюрьме вечного детства, сбежать из которой невозможно…

– Мамочка всегда так занята, – сказал Дэвид Тедди, когда Моника ушла.

Они сидели на полу, мальчик и плюшевый мишка. И улыбались.

Генри Суинтон обедал в ресторане с Петрушкой Бронцвик. Компанию им составляла парочка ярких блондинок. Неподалеку играл анахроничный квартет живых музыкантов. Процесс слияния «Синтмании» с компанией «Авергейл Бронцвик ПЛС» шел полным ходом – все документы должны быть готовы уже к завтрашнему дню.

Место действия: ресторан для богатых.

Предмет гордости: настоящее окно на потолке, пропускающее солнечный свет.

Петрушка и Генри вместе с блондинками отрезали щедрые куски от двух молочных поросят, жарящихся на вертеле в очаге рядом со столом. Поросята жизнерадостно шкворчали и пузырились. Запивали этот деликатес настоящим винтажным шампанским.

– О‑о, как хорошо! – воскликнула та из блондинок, что называла себя Пузыряшкой, – она принадлежала Петрушке Бронцвик. Промокнув подбородок, Пузыряшка вздохнула: – Я могла бы есть бесконечно…

Перегнувшись через стол, Генри сказал:

– Мы должны держаться впереди, Пет. Каждый квадратный сантиметр коры головного мозга содержит пятьдесят миллионов нервных клеток. Вот в чем главная проблема. Времена синтетического мозга закончились. Забудь о них. Со вчерашнего дня мы производим настоящие мозги!

– Точно, – согласилась Петрушка, отрезая еще кусок подчеревка, и махнула рукой официанту. – Эти официанты такие ленивцы. – Смех Петрушки напоминал звон серебряных колокольчиков, и в то же время было в нем что‑то путающее. В свои двадцать с небольшим она уже сидела на «Презерванексе» и потому была чрезвычайно худа. Голубые глаза под разноцветными волосами светились умом. – Мы говорим о сотнях миллионов нервных клеток. Научившись обходиться без кремния, мы вышли на финишную прямую. Вопрос, Генри, только в финансировании.

Расправившись с очередным куском поросенка, Генри перевел дух.

– Об этом позаботятся ленточники Кроссвелла. Ты же видела цифры. Да по сравнению с ними валовой национальный продукт Курдистана – сущие гроши! И производство каждый год растет на четырнадцать процентов. Ленточники кормили нас, когда мы еще были «Синтанком». Они покорили западный мир. Хваленая «Таблетка» – ничто по сравнению с ними.

– Точно, во мне тоже сидит ленточник, – сказала блондинка по имени Розовый Ангел и показала на свой живот. И многозначительно добавила, искоса взглянув на Генри: – Он во мне все время…

Генри подмигнул ей.

– Три четверти нашего перенаселенного мира голодают. Нам крупно повезло: благодаря контролю над рождаемостью у нас есть все. Наша проблема – как бы не набрать лишний вес.

– Это точно! – закивала Пузыряшка.

– Нынче у каждого в тонком кишечнике живет ленточник Кроссвелла, – продолжал Генри. – Джим Кроссвелл был гениальным нанобиологом. Я нашел его, я дал ему работу. Абсолютно безопасный червь‑паразит позволяет съедать вдвое больше пищи и при этом не бояться испортить фигуру, разве нет?

– Согласна, это одно из великих изобретений прошлого, – буркнула Петрушка. – Наша «Сенорама» почти так же выгодна.

– Только куда дороже, – заметила Пузыряшка. Розовый Ангел хлопнула в ладоши.

– Сейчас мы кого‑то пришибем! – Она подняла бокал. – За вас, вы такие умные!

Подняв бокал, Генри подумал, откуда у блондинки взялось это «мы». Придется ей заплатить за ошибку.

Моника собралась покататься на лыжах. Синтетический слуга сопроводил ее к кабинке, установленной в подвале дома. Слуга предложил ей руку, и Моника приняла ее. Ей нравилась старомодность Жюля. Она напоминала о временах полузабытого детства, когда… Моника не могла вспомнить, что было тогда. Может, любящий отец?

В кабинке она сняла одежду, повесила на крючок и выбрала режим «Снег в горах». Через мгновение Моника уже оказалась посреди метели. Видимость была отвратительная. Моника, перебарывая страх, медленно поднималась в гору. Она была совершенно одна. В белой мгле проглядывали редкие деревья.

Добравшись до избушки наверху, Моника немного передохнула, потом нацепила лыжи. Она справилась с холодом, победила его! Снег пошел на убыль. Моника надела маску и резким толчком бросила себя вниз с горы, навстречу свистящему ледяному ветру. Рот ее под маской открылся в крике радости. Наконец‑то свобода – свобода в объятиях гравитации!

И вот все кончено. Обнаженная, все еще дрожа от возбуждения, Моника стояла в пустой кабинке. Наконец она медленно оделась и вышла. Самое время для глотка спиртного. Она предпочитала водку «Юнайтед дайариз», которую продавали уже смешанной с молоком.

Перед ней стояли Дэвид и Тедди, смущенно переминаясь с ноги на ногу.

– Мы просто играли, мамочка, – проговорил Дэвид.

– Мы не шумели, – добавил Тедди. – Это Жюль. Это он шумел, когда упал.

Моника повернулась и увидела, что Жюль лежит на полу. Левая нога его слегка подергивалась. Падая, он умудрился разбить репродукцию Куссинского, которой Моника очень гордилась и которая была предметом зависти ее подруги Дорабель. Осколки репродукции валялись рядом с головой слуги. Расколовшийся череп Жюля являл присутствующим слухо‑речевую матрицу.

Моника опустилась на колени рядом с синтетическим слугой, и тут Дэвид сказал:

– Ничего страшного, мамочка. Мы просто играли, и он упал. Он же просто андроид.

– Да, он просто андроид, мамочка, – поддержал Тедди. – Ты можешь купить себе нового.

– Господи! Это же Жюль! Бедный Жюль! Он был моим другом.

Моника закрыла лицо руками и разразилась рыданиями.

– Ты купишь себе нового, мамочка. – Дэвид погладил ее по плечу.

Моника резко обернулась.

– А сам ты кто? Ты сам всего лишь маленький андроид! Едва слова эти слетели с ее языка, Моника поняла, что не стоило говорить их.

Дэвид как‑то странно вскрикнул и продолжал кричать, так что едва можно было разобрать слова:

– Нет… не андроид… я настоящий… настоящий, как Тедди… как ты, мамочка… просто ты не любишь меня… моя программа… ты никогда… не любила меня…

Он бегал и бегал кругами и наконец бросился вверх по лестнице, не переставая кричать.

Тедди заковылял следом, и оба скрылись из виду. Моника поднялась на ноги и теперь стояла, дрожа, над телом синтетического слуги, закрыв глаза руками. Она была в отчаянии.

Наверху раздался какой‑то треск и грохот, и Моника решила выяснить, что происходит.

На ковре детской, раскинув лапы, лежал Тедди, Дэвид стоял рядом на коленях. Он вскрыл брюхо медвежонка и теперь рассматривал сложные механизмы внутри.

Тедди заметил, что Моника в ужасе наблюдает за ними.

– Все в порядке, мамочка. Я разрешил Дэвиду. Мы хотели выяснить, настоящие мы или просто… хрррррр…

Дэвид выдернул перемычку из той части груди медвежонка, где должно было быть сердце.

– Бедный Тедди! Он умер! Он и в самом деле оказался машиной. А значит…

Выдыхая эти слова, Дэвид беспорядочно размахивал руками. Рухнул на пол, разбив лицо. Раздался треск, показалось пластиковое нутро.

– Дэвид! Дэвид! Успокойся! Мы починим…

– Замолчи! – выкрикнул он, вскочил на ноги, выбежал из комнаты и бросился вниз по ступенькам.

Моника стояла над безжизненным медвежонком и слушала, как Дэвид крушит все внизу. Ну конечно, подумала она, он не может сфокусировать зрение, ведь его лицо разбито.

С опаской Моника ступила на лестницу. Нужно позвонить Генри. Пусть он приедет и все исправит.

Раздался громкий треск. Выплеск свободного электричества. Замерцал свет. И наступила темнота.

– Дэвид! – успела крикнуть она, падая.

Дэвид сломал пульт управления домом, в ярости и отчаянии вырвав его из стены. Все прекратило работать.

Дом исчез, а вместе сними сад. Дэвид стоял посредине скелетообразной структуры, увитой проводами, с какими‑то приборами в сочленениях. Кругом резина, снизу поднимается едкий дым.

Он долго стоял неподвижно, потом осторожно двинулся вперед, пытаясь понять, куда же подевался дом, где сад, в котором они так часто играли с верным другом Тедди.

Он был совсем один в чужом, незнакомом мире. Старая мостовая под ногами потрескалась, в щели прорастали какие‑то стебельки. Кругом обломки прежних времен. Дэвид пнул смятую жестянку с надписью «окакол». Опускались сумерки, летний день шел к концу. Дэвид плохо видел, и все‑таки его правый глаз заметил розу, растущую у искрошившейся кирпичной стены.

Подойдя к цветку, Дэвид выдернул его из земли. Красотой и нежностью роза вновь напомнила ему мать.

Стоя над телом Моники, он сказал:

– Я настоящий, мамочка. Я люблю тебя, и я печалюсь также, как другие люди. Значит, я настоящий… разве нет?