Литературная тренировка

Впрочем, для научения творчеству полезна и литература, которую принято именовать реалистической – то есть заботящаяся о вписывании авторских фантазий в реальные контексты. Полезна не в последнюю очередь потому, что вдумчивый читатель может по ней научиться и собственные фантазии увязывать с жизнью. Хотя любим мы её не только за это.

Что ни говори, а едва ли не главное в литературе – увлекательность. Хотя её, конечно, каждый понимает по‑своему. Кого‑то захватывают тонкие намёки на средневековые обычаи в «Имени розы» Умберто Эко, а кому‑то хватает и цитат из русской классики в романах Бориса Акунина. Кто‑то заворожён приключениями мысли в романах английского учёного Чарлза Сноу, а кто‑то души не чает в скаковых лошадях, на чьём фоне развиваются детективы бывшего жокея высшего класса Дика Фрэнсиса.

Кстати, не зря все приведенные примеры относятся к самому крупному из литературных жанров. Критик Рената Гальцева пишет: «Роман – это самая «читабельная» вещь, захватывающая вас своим течением (недаром же говорят, желая подчеркнуть увлекательность какого‑либо текста, «читается как роман»). С момента рождения жанра, связанного, кстати, с обретением женщиной из среднего класса отдельной комнаты, где наедине с книгой, в тишине она могла погружаться душой в сладостные грёзы наяву, роман стал усладой и заменой жизни, – тем, что интереснее её самой. И какие бы трансформации он ни претерпевал, приобретая оттенки социально‑политического, философского, биографического, исторического, фантастического повествования, роман всегда оставался экзистенциальным субститутом жизни, вовлекающим читателя в свою колею. Интеллектуальный роман Томаса Манна или религиозно‑метафизический Достоевского так же увлекателен и жизненно насущен (для тех, кто is up to the mark[105]), как и сентиментальный. Он заставляет трепетать, погружая в трагические бездны, уноситься в заоблачные высоты и в конце концов становиться искушённее и умудрённее».

Это, конечно, не относится к изыскам вроде формы без содержания и содержания без формы, когда остаётся лишь гадать, что имел в виду автор и имел ли он в виду вообще хоть что‑нибудь. Гальцева отмечает: «Когда‑то Розанов высказал такую возмутительную неполиткорректность: «Свобода нужна содержанию, а пустоте свобода не нужна». И прав был наш несравненный Василь Васильич: зачем пустоте пустота? (А свобода ведь та же всё вмещающая пустота.)

Но, с другой стороны, она очень даже необходима – там, где нет содержания, его можно изобразить, измыслить на просторе и затем предстать в его сверхъестественном величии. Это нам, остальным, свобода самовыражения пустой бочки не нужна, а ей самой как раз нужно много свободного пространства, чтобы заявить о себе.

Кто, если не читал, то хотя бы заглядывал в роман новейшей выделки или знакомился с ним по диагонали, не мог не прийти к убеждению, что имеет дело с особым феноменом, с чем‑то доселе невиданным, и что все известные смены стилей и разговоры о «переломах» в искусстве словесности совершенно не идут к данному случаю. (Мы имеем в виду, разумеется, не массу средней литературы, а только репрезентативную для нынешнего дня)».

Подобные произведения бытуют в любую эпоху – и как это ни забавно, всегда считаются новомодными. Похоже, их воспринимают как разрыв с традицией, но не замечают, что они и сами образуют своеобразную традицию – имитации глубины с помощью тонкого слоя непроглядной мути.

Впрочем, и такие творения могут быть поучительны – надо же уметь отличать подлинники от подделок! Настоящая же литература несомненно помогает своим читателям совершенствоваться. Причём не только логически.

Date: 2015-12-12; view: 299; Нарушение авторских прав