Принцип сочетания адаптивного и неадаптивного типов активности как условие развития деятельности человека

В деятельностном подходе к изучению человека неоднократно подчеркивался тот факт, что личность представляет собой такого рода особое образование, которое не может быть выведено из приспособительного адаптивного поведения (А. Н. Леонтьев). И действительно, личность, выступая как активный «элемент» в развивающейся системе общественных отношений, оказывается носителем двух тенденций в эволюции этой системы — тенденции к сохранению, воспроизводству родового опыта системы и тенденции к изменению, к своего рода «расширенному воспроизводству», обеспечивающему появление в системе различных инноваций. Будучи носителем двух этих тенденций в развитии общественной системы, личность и проявляет разные системные качества — утилитарные функциональные качества, в которых личность и система выступают как одно неразрывное целое; самобытные «индивидуальные» интегральные системные качества, возникающие именно благодаря включенности личности в систему общественных отношений н «ответственных» за поиск дальнейших путей ее развития. За функциональными системными качествами субъекта стоят проявления поведения, характеризуемые в психологии как стереотипизированные, репродуктивные и адаптивные, например, приспособительное конформное поведение в социальной группе, репродуктивное мышление, навыки и привычки. За системными «индивидуальными» качествами личности как субъекта деятельности выступают такие ее продуктивные и неадаптивные проявления, как поступки и деяния индивидуальности, воображение, творчество, интеллектуальная инициатива и т. п. Интегральные системные качества, присущие индивидуальности личности, ее «Я» — это не глубинное, «подпольное» (Ф. М. Достоевский) проявление личности, окутанное защитным слоем масок и ролей, а историко-культурное образование, которое становится тем выраженнее, чем более развита социальная система, в которой протекает жизнь личности.

При анализе соотношений адаптивных и неадаптивных качеств деятельности субъекта следует учесть, что в психологии долгое время преобладал взгляд на человека как на адаптивное чисто приспосабливающееся существо. В. А. Петровским были специально проанализированы и выделены три наиболее распространенных варианта принципа адаптивности в различных общепсихологических подходах к изучению поведения человека: гомеостатический, гедонистический и прагматический [67].

Гомеостатический вариант. Идея гомеостазиса досталась психологам в наследство от традиционных биологических теорий, утверждающих, что все реакции организма как системы, пассивно приспосабливающейся к воздействиям среды, призваны лишь выполнять сугубо адаптивную функцию — вернуть организм в состояние равновесия. В эмпирической психологии этот вариант принимал самые различные формы. Особенно явно он выступил в рефлексологии, в которой активность субъекта сводится к поддержанию равновесия со средой. Гомеостатический вариант объяснения поведения личности нашел свое выражение в столь внешне непохожих общепсихологических концепциях, как ортодоксальный психоанализ З. Фрейда; динамическая теория личности К. Левина; социально-психологические теории стремления к разрядке когнитивного несоответствия (диссонанса) Л. Фестингера или баланса, соответствия (Ч. Осгуд и др.); в необихевиористских концепциях редукции напряжения потребностей организма человека и животных. Внешне противоположными, но близкими по содержанию являются концепции личности в гуманистической психологии, в которых идее гомеостазиса противопоставляется идея «стремления к напряжению», к нарушению равновесия как исходная методологическая предпосылка изучения мотивации развития личности человека (А. Маслоу, Г. Оллпорт, К. Роджерс и др.). И в тех и в других концепциях личность противопоставляется социальной среде, а ее поведение подчиняется заранее предустановленной конечной цели — обрести равновесие с обществом за счет разрядки потребностей или достичь «равновесия» с самим собой за счет самоактуализации, т. е. стать таким, как предписано природой, как бы ни мешало или ни помогало общество.

Гедонистический вариант. В соответствии с гедонистической предпосылкой анализа поведения человека любые поведенческие акты направлены па максимизацию удовольствия и минимизацию страдания, в частности отрицательных эмоций, огорчений и т. п. На первый взгляд против гедонистического варианта, прямо формулируемого в концепции мотивации достижения Дж. Макклелланда, возражать довольно трудно. В повседневной жизни существует немало примеров, когда человек совершает то или иное действие, чтобы получить удовольствие. Однако даже если оставить в стороне этические характеристики подобной интерпретации конечных целей человеческих стремлений, то найдется немало фактов, иллюстрирующих существование действий и поступков личности, которые идут вразрез со стремлениями достичь удовольствие и избежать страданий. И факты эти не только в сфере героизма и самопожертвования, а в повседневной человеческой работе, где большинство действий направлено не на достижение удовольствия, а на то дело, ради которого живет человек.

Прагматический вариант. Этот вариант, распространенный в функциональной и когнитивной психологии, выступает в виде положения о том, что любое оптимальное поведение направлено на максимизацию пользы, эффекта при минимальных затратах. Так, известные представители когнитивной психологии П. Линдсей и Д. Норман практически прямо формулируют суть этого варианта принципа адаптивности: «...даже если принятое кем-то решение кажется неразумным, мы все равно допускаем, что оно логично и обоснованно... Наш основной постулат состоит в том, что всякое решение оптимизирует психологическую полезность, даже если посторонний наблюдатель (а может быть и человек, принявший решение) будет удивляться сделанному выбору»[68]. Ïðàãìàòè÷åñêèé âàðèàíò, îñîáåííî â òîé ôîðìå, â êîòîðîé îí äàåòñÿ â êîãíèòèâíîé ïñèõîëîãèè, èñõîäèò èç îïðåäåëåíèÿ ÷åëîâåêà êàê «÷åëîâåêà ðàçóìíîãî, ðàöèîíàëüíîãî», à òåì ñàìûì ëþáîãî ÷åëîâå÷åñêîãî äåéñòâèÿ êàê ðàöèîíàëüíîãî è ðàçóìíîãî. Îòñþäà ïðè àíàëèçå ðàçâèòèÿ ÷åëîâåêà â åãî èíäèâèäóàëüíîé æèçíè è â èñòîðèè îáùåñòâà ëþáûå ïðîÿâëåíèÿ, íå âïèñûâàþùèåñÿ â ðàìêè «ðàçóìíîãî äåéñòâèÿ», îòôèëüòðîâûâàþòñÿ, îòáðàñûâàþòñÿ íåìîòèâèðîâàííûå ïîñòóïêè â æèçíè ëè÷íîñòè, íåóòèëèòàðíûå ïðîÿâëåíèÿ ÷åëîâåêà â èñòîðèè îáùåñòâà. È ïñèõîëîãè, è àíòðîïîëîãè, è àðõåîëîãè èùóò îáúÿñíåíèÿ ïðîÿâëåíèé ñóùíîñòè ëè÷íîñòè â åå èíäèâèäóàëüíîé æèçíè è â èñòîðèè ÷åëîâå÷åñòâà â ÷èñòî ðàöèîíàëüíûõ ïðèñïîñîáèòåëüíûõ îáðàçîâàíèÿõ — â óòèëèòàðíîé ïîëåçíîé äåÿòåëüíîñòè è åå ïðîäóêòàõ. Ïðè ýòîì ñîîòâåòñòâóþùèé ïðàãìàòè÷åñêîìó âàðèàíòó ïðèíöèïà àäàïòàöèè îáðàç «ðàçóìíîãî ÷åëîâåêà» äîñòðàèâàåòñÿ, ïîäòâåðæäàåòñÿ, à ìíîãèå íåóòèëèòàðíûå ïðîÿâëåíèÿ æèçíè ëè÷íîñòè è ÷åëîâå÷åñòâà èíòåðïðåòèðóþòñÿ êàê íåäîñòîéíûå âíèìàíèÿ, ñòðàííûå, íåíóæíûå è íåïîëåçíûå.

Гомеостатический, гедонистический и прагматический варианты принципа адаптации объединяет то, что во всех этих вариантах поведение устремлено к изначально данной предустановленной цели. Подчиненность активности какой-либо заранее данной норме или цели и составляет существенную особенность поведения субъекта, характеризуемого как адаптивное (В. А. Петровский).

Наивно было бы отрицать наличие у человека широкого класса поведенческих актов адаптивной природы. Точно так же, как самолет, взлетающий в небо, не противоречит и тем более не отменяет законов земного тяготения, возникновение неадаптивных проявлений поведения никоим образом не является отрицанием адаптивных поведенческих реакций.

Неадаптивный характер деятельности человека явственно выступает при изучении активности человека, отвечающей формуле «внутреннее (субъект) действует через внешнее и тем самым само себя изменяет» (А. Н. Леонтьев). Суть этой формулы активности можно проиллюстрировать на примере развития человеческих потребностей, Вначале потребность выступает как чисто динамический силовой импульс, некоторый физиологический порыв (drive), который приводит к возникновению ненаправленной поисковой активности. Вследствие своей универсальной пластичности (В. В. Давыдов) поисковая активность может подчиниться, уподобиться, принять в себя самые разные предметы окружающего мира. До того как это «внутреннее» побуждение не нашло в процессе активности свой предмет, оно способно вызывать лишь «внешнее» — саму эту поисковую активность. Однако после встречи этого побуждения с предметом, который заранее не предустановлен, картина разительно меняется. Побуждение преобразуется, опредмечивается, и потребность начинает направлять, вести за собой деятельность. Только в этой своей направляющей функции потребность является предметом психологического анализа. Если у животных диапазон объектов, на которых может фиксироваться потребность, как показывают блестящие исследования этологов, например исследования запечатления реакции следования, новорожденных животных за первым проходящим мимо объектом, весьма ограничен, то у человека в силу постоянного преобразования им среды, производства материальных и духовных ценностей этот диапазон воистину не имеет границ. Преобразование по описанной выше формуле активности потребностей, переход их из физиологического состояния нужды, выступающей в роли предпосылки деятельности, на уровень собственно психологической регуляции деятельности, естественно, лишь один из частных случаев таких трансформаций. Подобного рода трансформации происходят и с индивидом в целом, приводя к рождению личности, и с личностью, выступая самодвижущей силой ее развития. Последний момент особенно выделен С. Л. Рубинштейном, который писал: «Своими действиями я непрерывно взрываю, изменяю ситуацию, в которой я нахожусь, а вместе с тем непрерывно выхожу за пределы самого себя»[69].

Методологические представления о «самостоятельной силе реакции» (Ф. Энгельс), о самодвижении деятельности определили общую стратегию поиска конкретных психологических феноменов и механизмов этого самодвижения. А. Н. Леонтьев подчеркивал, что источники как саморазвития, так и сохранения устойчивости деятельности должны быть найдены в ней самой. Для решения этой задачи, а тем самым и ответа на вопрос, как рождается новая деятельность, В. А. Петровским была предпринята попытка обнаружить и экспериментально исследовать возникающую по ходу движения деятельности избыточную активность, этот своего рода «движитель» деятельности. На материале анализа феномена «бескорыстного риска», проявляющегося в ситуации опасности, им было показано, что человеку присуща явно неадаптивная по своей природе тенденция — тенденция действовать как бы вопреки адаптивным побуждениям над порогом внутренней и внешней ситуативной необходимости. В основе феномена «бескорыстного риска», в частности и в основе зарождения любой новой деятельности, лежит порождаемый развитием самой деятельности источник — «надситуативная активность». Эти исследования выдвигают на передний план идею о неадаптивном, непрагматическом характере активности субъекта, его саморазвитии и тем самым закладывают основания для нового проблемного поля анализа деятельности личности. Один из феноменов, иллюстрирующий существование проявлений надситуативной активности, был продемонстрирован еще в 40-х гг. экспериментами В. И. Аснина. В этих исследованиях детей 3 и 4 лет просили достать, например, шоколадку, лежащую на столе. Между ними и этой шоколадкой помещали барьер, например проводили черту, т. е. делали так, чтобы они не могли прямо подойти и достать желаемую вещь. Рядом с ребенком клали, например, небольшую палку, с помощью которой эту шоколадку можно достать. Дети 3—4 лет методом «проб и ошибок» через некоторое время придвигали эту шоколадку к себе. После этого они были довольны, что достигли цели, которую перед ними поставили. Затем опыт воспроизводится уже с детьми 9 лет. Ребенок 9 лет, который, казалось бы, должен мгновенно решить эту задачу, мучается, ходит из стороны в сторону, не обращает никакого внимания на эту удобную, лежащую рядом с ним палку, с помощью которой он может достать шоколадку.

Тогда В. И. Аснин сделал следующее: он объяснил четырехлетнему ребенку, что тот ни в коем случае не должен подсказывать своему старшему другу, как достать шоколадку, но при этом он должен находиться в комнате. Иными словами, ситуация внешне очень схожа, только в комнате рядом с девятилетним находится четырехлетний ребенок, опыт повторяется. Девятилетний ребенок вновь не может решить задачу. Наконец, четырехлетний ребенок не выдерживает, нарушает барьер, выступающий в вид запрета взрослого, и говорит: «Ты возьми палку, тогда достанешь шоколадку». Тогда девятилетний мальчик отвечает: «Так и каждый сможет».

За феноменом «интеллектуальной инициативы» (В. И. Аснин), за феноменом «риск ради риска» (В. А. Петровский) и выступает надситуативная неадаптивная активность субъекта. Она проявляется в присущей человеку как члену той или иной социальной общности постановке перед собой «сверхзадач» (К. С. Станиславский). Возникновение и проявление избыточной надситуативной преобразующей нормы активности своим происхождением обязаны образу жизни личности как активного «элемента» различных социальных групп, включение в которое обеспечивает возникновение потенциальных ранее не присущих «элементам» избыточных качеств, ждущих своего часа, т. е. появления проблемно-конфликтной ситуации. В подобных ситуациях эти системные качества индивидуальности личности могут сыграть важную роль как в индивидуальной жизни человека, так и в жизни той социальной системы, проявлением которой они в конечном итоге являются. Адаптивные и неадаптивные проявления поведения личности, за которыми стоят тенденции к сохранению и изменению социальных систем, представляют собой обязательное условие развития личности человека, овладения общественно-историческим опытом.

Интериоризация/экстериоризация как механизм присвоения и воспроизводства общественно-исторического опыта

Иногда характеристика появившегося на свет ребенка как существа «генетически социального» воспринимается как метафора. В действительности же эта характеристика отражает ту существеннейшую особенность, тот факт, что ребенок появляется не в природной среде, а с самого начала его индивидуальная жизнь вплетается в присущий только человеку мир общественно-исторического опыта (животные обладают видовым и индивидуальным опытом), в сложную систему социальных связей, и он сам изменяет эти связи. Как бы это ни звучало парадоксально, активность появившегося в «мире человека» ребенка, то, родится ли он в хижине или дворце, длительность периода детства в данной культуре и т. д. — все это приводит к тому, что в центре развития личности оказывается не индивид сам по себе, вбирающий воздействия окружающей среды, а первые изначально совместные акты поведения, преобразующие микросоциальную ситуацию развития личности. Не подозревающий об этом ребенок получает идеальную представленность в жизни других людей, меняет их судьбы и отношение к миру.

Тот кардинальный момент, что ребенок с первых мгновений своего существования — член общества, участник развития очеловеченного пространства и времени, в корне меняет распространенные представления о социализации как воздействии общества на изначально пассивного индивида.

Очеловеченное пространство — это, во-первых, пространство предметов, за которыми закреплены исторически выработанные способы их употребления; во-вторых, закрепленные в данной культуре правила, ритуалы, нормы обращения и общения с ребенком в зависимости от занятой им при рождении социальной позиции в обществе (например, «принц или нищий»); в-третьих, в очеловеченное пространство входит и очеловеченное время — режим, временной распорядок жизни новорожденного, предписывающий, что и когда с ним нужно делать. «Очеловеченное пространство, очеловеченное время, человеческие формы поведения... реализуются для ребенка первоначально в действиях взрослых людей, действиях, направленных на его обслуживание. С самого рождения ребенка его активность регулируется внутри системы... взаимосвязи взрослый — ребенок...»[70], ò. å. òîé ñèñòåìû, êîòîðàÿ â ñâîþ î÷åðåäü îáóñëîâëåíà áîëåå øèðîêèì êóëüòóðíî-èñòîðè÷åñêèì êîíòåêñòîì, òîé êóëüòóðîé, òåì âðåìåíåì, òåì îáùåñòâîì, ÷ëåíîì êîòîðîãî ñòàíîâèòñÿ ðåáåíîê.

Не биологический индивид сам по себе, а разделенные совместные действия со взрослыми, а затем и со сверстниками, включенные в деятельность общества и продукт этой деятельности — культура, — исходный момент движения человека в обществе. В современной психологии бытует мнение, что ряд советских психологов, в том числе Л. С. Выготский, А. Н. Леонтьев, выступали против понятия «социализация» как такового. Почвой для возникновения этого мнения послужили два следующих основания. Первое из них, как на это справедливо указывает Г. М. Андреева, имеет своим истоком резкую критику Л. С. Выготским представлений о социализации ребенка в концепции Ж. Пиаже. В ранних исследованиях Ж. Пиаже социальная среда интерпретируется в соответствии с канонами ортодоксального психоанализа как внешняя, чуждая по отношению к ребенку сила, которая принуждает его принять чуждые схемы мысли. «Сама социализация детского мышления, —отмечает Л. С. Выготский, — рассматривается Пиаже вне практики как чистое общение душ...»[71]. Èìåííî ïðîòèâ òàêîé ïåñòðîé ñìåñè â êîíöåïöèè ñîöèàëèçàöèè, â êîòîðîé ïðè÷óäëèâî ïåðåïëåòàþòñÿ ïñèõîàíàëèç Ç. Ôðåéäà ñ ñîöèîëîãè÷åñêîé òåîðèåé Ý. Äþðêãåéìà, è âûñòóïàë Ë. Ñ. Âûãîòñêèé. Âòîðûì îñíîâàíèåì óêàçàííîãî âûøå ìíåíèÿ ÿâëÿåòñÿ èäåÿ À. Í. Ëåîíòüåâà äàòü ñîäåðæàòåëüíóþ õàðàêòåðèñòèêó ïîíÿòèþ «ñîöèàëèçàöèÿ»: «Äëÿ ïñèõîëîãèè, êîòîðàÿ îãðàíè÷èâàåòñÿ ïîíÿòèåì «ñîöèàëèçàöèè» ïñèõèêè èíäèâèäà áåç åãî äàëüíåéøåãî àíàëèçà, ýòè òðàíñôîðìàöèè (âçàèìîïåðåõîäû â ñèñòåìå «ëè÷íîñòü â îáùåñòâå». — À. À.) îñòàþòñÿ íàñòîÿùåé òàéíîé. Ýòà ïñèõîëîãè÷åñêàÿ òàéíà îòêðûâàåòñÿ òîëüêî â èññëåäîâàíèè ïîðîæäåíèÿ ÷åëîâå÷åñêîé äåÿòåëüíîñòè è åå âíóòðåííåãî ñòðîåíèÿ»[72]. Ïûòàÿñü äàòü ñîäåðæàòåëüíóþ õàðàêòåðèñòèêó «ñîöèàëèçàöèè», À. Í. Ëåîíòüåâ âñëåä çà Ë. Ñ. Âûãîòñêèì ââîäèò ïîëîæåíèå îá èíòåðèîðèçàöèè/ýêñòåðèîðèçàöèè êàê âçàèìîïåðåõîäàõ â ñèñòåìå ñîâìåñòíîé äåÿòåëüíîñòè ÷åëîâåêà â îáùåñòâå.

Представления об интериоризации как механизме социализации, присвоения общественно-исторического опыта, зафиксированные в предметах социальных программ, наиболее детально развивались Л. С. Выготским и его школой. Исторически, однако, сложилось так, что с середины 50-х гг. основные усилия таких представителей деятельностного подхода, как П. Я. Гальперин, B. В. Давыдов, Н. Ф. Талызина, сконцентрировались на изучении интериоризации как механизма перехода из внешней практической или познавательной деятельности во внутреннюю деятельность. В этих исследованиях, поставивших в центр проблему перехода из внешнего плана деятельности во внутренний идеальный план, выделилась теория поэтапного, или планомерного формирования умственных действий, созданная прежде всего благодаря классическим работам П. Я. Гальперина и его последователей. Однако нацеленность этих исследований прежде всего на изучение познавательной деятельности субъекта привела к неявному возникновению сужения понятия «интериоризация» как понятия, раскрывающего механизм превращения материального в идеальное, внешнего во внутреннее в индивидуальной деятельности. Первоначальный более широкий смысл понятия «интериоризация» как механизм социализации оказался в тени. Между тем еще в начале 30-х гг, Л. С. Выготский писал: «Для нас сказать о процессе «внешний» — значит сказать «социальный». Всякая психическая функция была внешней потому, что она была социальной раньше, чем стала внутренней, собственно психической функцией; она была прежде социальным отношением двух людей»[73]. Äëÿ Ë. Ñ. Âûãîòñêîãî èíòåðèîðèçàöèÿ è ïðåäñòàâëÿëà ñîáîé ïåðåõîä îò èíòåðïñèõè÷åñêîãî ñîöèàëüíîãî ê èíòðàïñèõè÷åñêîìó èíäèâèäóàëüíîìó ñïîñîáó æèçíè ÷åëîâåêà.

При анализе социализации как усвоения общественно-исторического в целом процесс овладения индивидом общественным опытом характеризуют термином «присвоение», а для характеристики процесса вовлечения человека в систему социальных связей с другими людьми используют термин «приобщение». «Ребенок не приспосабливается к окружающему его миру человеческих предметов и явлений, а делает его своим, т. е. присваивает его.

Различие между процессом приспособления в том смысле слова, в каком он употребляется по отношению к животным, и процессом присвоения состоит в следующем. Биологическое приспособление есть процесс изменения видовых свойств и способностей субъекта и его врожденного поведения, который вызывается требованиями среды. Другое дело — процесс присвоения. Это процесс, который имеет своим результатом воспроизведение индивидуумом исторически сформировавшихся человеческих свойств, способностей и способов поведения. Иначе говоря, это есть процесс, благодаря которому у ребенка происходит то, что у животных достигается действием наследственности: передача индивиду достижений вида <...>

Чтобы овладеть предметом или явлением, нужно активно осуществить деятельность, адекватную той, которая воплощена в данном предмете или явлении»[74]. Åñëè àáñòðàêòíî âûðàçèòü îáùóþ ñõåìó ïðîöåññà ïðèñâîåíèÿ è âîñïðîèçâîäñòâà îáùåñòâåííî-èñòîðè÷åñêîãî îïûòà, òî îíà áóäåò âûãëÿäåòü òàê: ñîöèàëüíàÿ êîíêðåòíî-èñòîðè÷åñêàÿ ñèñòåìà îáùåñòâà, îáðàç æèçíè â äàííîé ñèñòåìå (â òîì ÷èñëå â êóëüòóðå) → ïðîöåññ ñîâìåñòíîé äåÿòåëüíîñòè ÷ëåíà îáùåñòâà (ðåáåíêà, âçðîñëîãî) â ñîöèàëüíîé ãðóïïå êàê îñíîâà ñîöèàëèçàöèè ëè÷íîñòè (ìåõàíèçì èíòåðèîðèçàöèè) → ôîðìèðîâàíèå ëè÷íîñòè → ïðîÿâëåíèå ëè÷íîñòè êàê ñóáúåêòà äåÿòåëüíîñòè (ìåõàíèçì ýêñòåðèîðèçàöèè) → ïðåîáðàçîâàíèå ñîâìåñòíîé äåÿòåëüíîñòè ñîöèàëüíîé ãðóïïû → ïðåîáðàçîâàíèå îáðàçà æèçíè â äàííîé ñîöèàëüíîé ñèñòåìå.

В деятельностном подходе долгое время при анализе процесса присвоения общественно-исторического опыта абстрагировались от ряда моментов этой общей схемы. Из нее как бы выпадал «образ жизни и культура», «совместная деятельность» порой сводилась к взаимодействию в диаде «ребенок — взрослый», а также интерпретировалась как «индивидуальная деятельность», ставился неявно знак, тождества между психикой человека и его личностью. Вследствие этого процесс перехода социогенеза общества в онтогенез личности, механизмы этого перехода до сих пор изучены недостаточно. Все внимание было сосредоточено на механизме интериоризации.

Если процесс социализации и стоящий за ним механизм интериоризации изучен в психологии, особенно в психологии познавательных процессов, то процесс индивидуализации человека и лежащий в его основе механизм зкстериоризации весьма слабо освещены в различных подходах к изучению развития человека. Отсутствие методических приемов исследования механизмов экстериоризации, а также не всегда прямо выраженный взгляд на индивида как «приемника», потребителя внешних социальных воздействий и благ, замедлили исследования экстериоризации, а тем самым и роли личности в развитии различных малых и больших социальных групп.

Процесс развития личности как субъекта деятельности, изучение ее социализации предполагает исследование механизмов овладения собственным поведением, превращение психики личности в особый «орган», орудие преобразования человеческого мира.

Date: 2015-12-12; view: 483; Нарушение авторских прав