Среда, наследственность и развитие личности 3 page

Важность разграничения понятий «индивид» и «личность» очевидна. Но при этом не должно произойти подмены терминов, при которой вместо «биологического» употребляется «индивидное», вместо «социального» — «личностное», а сам взгляд на проблему соотношения биологического и социального остается дуалистическим.

Разграничение понятий «индивид» и «личность» имеет не только методологические, но и эмпирические основания. Если представить шкалу с противоположными точками «индивид» и «личность», то на одном ее конце окажется «личность без телесного индивида» вроде описанного Ю. Тыняновым поручика Киже или различных мифических личностей, а на другом — «индивид без личности» вроде детей, выращенных животными (феномен Маугли). Трагическую картину процесса превращения личности в индивида, возникающего при выпадении личности как активного субъекта из системы общественных связей, приходится иногда наблюдать в домах-интернатах для престарелых (В. Ф. Болтенко). В. В. Давыдов, приводя пример из известной повести Л. Н. Толстого «Смерть Ивана Ильича», проводит грань между биологической смертью «индивида» и порой опережающей ее смертью самосознания личности, Иван Ильич знал, что умирает, но никак не мог принять этого. «Возможно, это и покажется парадоксальным, но люди порой «умирают» задолго до биологической смерти. Умирают, ибо все ими сделано и исчерпана до конца та возможность выразить себя в мире, которая дается каждому лишь раз. И у границы «роковой черты» остается только одно — сказать себе правду о своей жизни. Остается только исповедь как форма самораскрытия изнутри. И эта правда, которую должен сказать себе человек, является последним, что ему остается сделать в жизни. Иван Ильич сказал себе эту правду, и ему было легко умирать, так как он уже фактически похоронил свою душу — эту, по меткому выражению М. М. Бахтина, последнюю смысловую позицию личности»[94]. Ñàìîñîçíàíèå ëè÷íîñòè îñòàâëÿåò ÷åëîâåêà, à æèçíü èíäèâèäà â ñèñòåìå îáùåñòâåííûõ îòíîøåíèé åùå ïðîäîëæàåòñÿ, ÷òî ñòàâèò ïåðåä ìåäèêàìè ïîðîé íåìàëî òðóäíîðàçðåøèìûõ ýòè÷åñêèõ ïðîáëåì.

При разграничении понятий «индивид» и «личность» в эмпирическом плане самого пристального внимания заслуживает обнаруженный психогенетиками феномен «мы-самость» (we-self) — существование одной личности у двух-, однояйцевых близнецов, полностью отождествивших себя друг с другом и не могущих существовать друг без друга ни во времени, ни в пространстве. Одна личность тем самым как бы обслуживается двумя индивидами.

В советской психологии необходимость разведения понятий «индивид» и «личность» признается практически во всех общепсихологических направлениях, каких бы разных интерпретаций этих понятий их представители ни придерживались (Б. Г. Ананьев, Б. В. Зейгарник, Б. Ф. Ломов, С. Л. Рубинштейн, Б. М. Теплов, Е. В. Шорохова, Ш. А. Надирашвили). И это неудивительно, так как без данного разведения вряд ли возможно отразить многокачественность человека в разных системах и подойти к выявлению системной детерминации развития личности в обществе.

Наряду с разграничением понятий «индивид» и «личность» в отечественной и зарубежной психологии при характеристике личности используют различные триады: «организм», «социальный индивид» и «личность» (М. Г. Ярошевский, Ром Харре); «индивид», «личность», «индивидуальность» (С. Л. Рубинштейн). Б. Г. Ананьевым было введено представление об «индивиде», «личности», «субъекте деятельности» и «индивидуальности». Через понятие «индивид» он обозначил «индивидные» природные свойства человека; через понятие «личность» — социальное положение человека в обществе, общественные функции — роли, цели и ценностные ориентации, определяющие социальную биографию человека. Под «субъектом деятельности» Б. Г. Ананьев понимал человека, обладающего сознанием и активно преобразующего мир в познании, труде и т. д., а под «индивидуальностью» — интегративное целостное объединение «индивида», «личности» и «субъекта деятельности». Сходных взглядов на индивидуальность придерживается В. С. Мерлин, разрабатывающий концепцию «интегральной индивидуальности».

Такого рода разграничение разных проявлений жизни личности в обществе является продуктивным, особенно когда в целях экспериментального исследования ставится задача выделения тех или иных специфических закономерностей становления личности. Вместе с тем при резком разведении личности на различные «триады» возникают определенные затруднения. Биогенетическая ориентация исследования развития человека в онтогенезе приводит исследователей к изучению прежде всего фенотипических особенностей созревания организма. Социогенетическая ориентация побуждает исследователей к разработке представлений о закономерностях развития «социального индивида» или «личности» в понимании Б. Г. Ананьева. Персонологическая ориентация, даже если освободится от ассоциации термина «персонология» с «персонологией» в смысле Г. Мюррея, приводит к анализу преимущественно формирования самосознания личности, проявлений ее «индивидуальности». Выделяя эти ориентации изучения личности, И. С. Кон отмечает: «Поскольку каждая из этих моделей (реализация биологически заданной программы, социализация и сознательное самоосуществление) отражает реальные стороны развития личности, спор по принципу «или — или» не имеет смысла. «Развести» эти модели по разным «носителям» (организм, социальный индивид, личность) также невозможно, ибо это означало бы жесткое однозначное разграничение органических, социальных и психических свойств индивида, против которого выступает вся современная наука»[95].

При анализе соотношений «индивида», «личности» и «индивидуальности» как «элементов» эволюционирующей системы анализируются их взаимосвязи в филогенетическом, антропогенетическом, социогенетическом, онтогенетическом и функциональном аспектах их развития в контексте истории образа жизни, а также ставится вопрос о преобразовании закономерностей историко-эволюционного процесса в ходе истории вида.

Появление человеческого индивида в «мире человека» опосредствовано всей историей его вида, которая преломилась в наследственной программе индивида, подготавливающей его к специфическому для данного вида образу жизни. Так, только человеку присущи рекордная продолжительность периода детства; возможность пребывать при рождении в состоянии крайней «беспомощности»; размер веса мозга ребенка, составляющий всего лишь около четверти веса мозга взрослого человека. Последний факт станет еще более красноречивым, если вспомнить, что вес мозга большинства обезьян при рождении составляет более двух третей взрослой особи и достигает веса мозга взрослой обезьяны уже к концу первого года жизни. Подобная беспомощность человеческого индивида при рождении — яркое свидетельство того, что закономерности биологической эволюции потеснились, преобразовались, а на первый и крупный план вышли закономерности естественноисторического процесса развития общества. Законы биологической эволюции давно перестали быть движущим фактором прогрессивного развития человечества. «Но такие явления, как спонтанные аборты (15% от всех беременностей), мертворождения (1% всех родов), определенное количество бесплодных браков, повышенная смертность мальчиков в первый год жизни, — все они... должны рассматриваться как элементы естественного отбора против определенных генотипов»[96].

Образ жизни человечества приводит к коренной перестройке закономерностей историко-эволюционного процесса, но именно к перестройке этого процесса, а не к его полной отмене. Закономерности эволюции не просто отмирают, а радикальным образом преобразуются, в корне меняется логика причин и движущих сил эволюционного процесса. Индивидные свойства человека выражают прежде всего тенденцию человека как «элемента» в развивающейся системе общества к сохранению, обеспечивая широкую адаптивность человеческих популяций в биосфере. Они преимущественно могут быть объяснены в контексте гомеостатических моделей адаптации, особенно когда речь идет о филогенетически наиболее древних уровнях организации индивида. Однако биология индивидного развития человека, его онтогенеза, несмотря на горы фактов, по мнению классика современной биологии Б. Л. Астаурова, в сущности еще отсутствует. И главные ее трудности как раз в том и заключаются, что индивидное развитие человека осуществляется в контексте социального образа жизни, который не просто накладывается на природный «субстрат» человека, а и в антропогенезе, и в социогенезе, и в жизненном пути личности приводит к преобразованию этого природного «субстрата». В связи с этим на индивидное развитие человека в онтогенезе не могут быть перенесены закономерности биологической эволюции, разработанные на материале филогенеза в биологии. Вопрос о природе и характере этих закономерностей, в том числе и о влиянии жизненного пути личности на отногенетическое развитие индивида, ждет своего разрешения в человекознании.

В методологическом плане, с какого бы уровня методологии вопрос о соотношении биологического и социального в человеке ни рассматривался, особенно в том его варианте, который влечет бесплодные рассуждения о «степени животности» и «степени человечности» человека, его решение расходится не только с фактами социологии и психологии, но и биологии. Индивид не безучастный носитель системных социальных качеств личности, и по способу жизни в среде он коренным образом отличается от любых других биологических видов. «Никто не возражал бы иметь глаз орла, желудок кашалота, сердце ворона и т. д., т. е. обладать звериным здоровьем и «зверской» физической работоспособностью. Но человеческое общество не могло бы сложиться, если бы у людей сохранились животные отношения к вещам и друг другу; звериные отношения к миру разрушили бы и общество, и человеческое в нас самих. У человека нет «биологического» в простом и основном значении этого термина — животно-биологического. Биологические особенности человека состоят именно в том, что у него нет унаследованных от животных инстинктивных форм деятельности и поведения»[97]. Òàêèì îáðàçîì, ïðè ðàçâåäåíèè ïîíÿòèé «èíäèâèä», «ëè÷íîñòü» è «èíäèâèäóàëüíîñòü» â êîíòåêñòå èñòîðèêî-ýâîëþöèîííîãî ïîäõîäà ê èçó÷åíèþ ðàçâèòèÿ ëè÷íîñòè â ñèñòåìå îáùåñòâåííûõ îòíîøåíèé íå ïðîèñõîäèò ïîäìåíû ýòèìè ïîíÿòèÿìè òåðìèíîâ «áèîëîãè÷åñêîå» è «ñîöèàëüíîå». Ñàìà ïîñòàíîâêà âîïðîñà î æèâîòíî-áèîëîãè÷åñêîì â ÷åëîâåêå, íàâÿçàííàÿ àíòðîïîöåíòðèñòñêîé ïàðàäèãìîé ìûøëåíèÿ, òåðÿåò ñìûñë. Ãëàâíûìè âîïðîñàìè ñòàíîâÿòñÿ âîïðîñû î ïðåîáðàçîâàíèè çàêîíîìåðíîñòåé áèîëîãè÷åñêîé ýâîëþöèè â èñòîðè÷åñêîì ïðîöåññå ðàçâèòèÿ îáùåñòâà è î ñèñòåìíîé äåòåðìèíàöèè æèçíè ëè÷íîñòè, ñïîñîáîì ñóùåñòâîâàíèÿ è ðàçâèòèÿ êîòîðîé ÿâëÿåòñÿ ñîâìåñòíàÿ äåÿòåëüíîñòü â ñîöèàëüíîì êîíêðåòíî-èñòîðè÷åñêîì îáðàçå æèçíè äàííîé ýïîõè.

Второй ориентир — схема детерминации развития личности в системе общественных отношений.

Основанием этой схемы является совместная деятельность, в которой осуществляется развитие личности в социально-исторической системе координат данной эпохи. «Мы привыкли думать, что человек представляет собой центр, в котором фокусируются внешние воздействия и из которого расходятся линии его связей, его интеракций с внешним миром, что этот центр, наделенный сознанием, и есть его «я». Дело, однако, обстоит вовсе не так (...) Многообразные деятельности субъекта пересекаются между собой и связываются в узлы объективными, общественными по своей природе отношениями, в которые он необходимо вступает. Эти узлы, их иерархии и образуют тот таинственный «центр личности», который мы называем «я»; иначе говоря, центр этот лежит не в индивиде, не за поверхностью его кожи, а в его бытии.

...Анализ деятельности и сознания неизбежно приводит к отказу от традиционного для эмпирической психологии эгоцентрического, «птолемеевского» понимания человека в пользу понимания «коперниковского», рассматривающего человеческое «я» как включенное в общую систему взаимосвязей людей в обществе. Нужно только при этом подчеркнуть, что включенное в систему вовсе не значит растворяющееся в ней, а, напротив, обретающее и проявляющее в ней силы своего действия»[98].

Во избежание односторонней интерпретации представлений о совместной деятельности как основания развития личности необходимо подчеркнуть, что «центром» личности являются не столько сами по себе «узлы» или «иерархии деятельностей», а то, что порождается в процессе движения деятельностей субъекта в системе общественных отношений, — системные качества человека, то, ради чего и как субъект использует приобретшие для него личностный смысл социальные нормы, ценности, идеалы, в том числе и индивидные свойства, участвуя в преобразовании данной социальной системы. На определенном этапе развития личности взаимоотношение между личностью и порождающим еа основанием изменяется. Совместная деятельность в конкретной социальной системе по-прежнему детерминирует развитие личности, но личность, все более индивидуализируясь, сама выбирает ту деятельность, а порой и тот образ жизни, которые определяют ее развитие. Иначе говоря, в ходе жизни обозначается переход от режима употребления, усвоения культуры к режиму овладения его ради созидания образа жизни.

В советской психологии в самое последнее время специально отмечается тот факт, что развитие психики и развитие личности невольно стали употребляться как синонимы (А. В. Петровский, В. А. Петровский). Подобного рода отождествление исторически обусловлено тем, что в течение последних пятидесяти лет главное внимание в психологии было приковано к теоретическому и экспериментальному анализу познавательных процессов, а также к изучению развития психики. Логической предпосылкой такого отождествления был взгляд на человека как на относительно автономную систему, в то время рассмотрение личности как активного «элемента» развивающейся системы общественных отношений незаметно ушло на задний план. Еще в 1935 г. С. Л. Рубинштейн подчеркивал, что психические функции или психические деятельности не отчуждены от личности, а представляют собой «органы индивидуальности». Однако реальная сложность разработки представлений об этих «органах» (познании, деятельности, психике в целом) привела к тому, что главным образом стали заниматься «органами», а не «индивидуальностью». При этом развитие «психики» — «органа», «средства» отождествилось с развитием «индивидуальности», утратив свои первоначальные «рабочие» инструментальные характеристики. Не «психика» стала обслуживать «личность», а «личность» была переведена на положение «личностного фактора», обслуживающего различные психические процессы.

При изучении «психики» в контексте системной схемы детерминации развития личности, основанием которой является совместная деятельность, «личность» восстанавливается в своих правах, а «психика» становится тем, что она есть, т. е. «органом индивидуальности». «С именем «органа» мы привыкли связывать представления о морфологически сложившемся статическом постоянном образовании. Это совершенно необязательно. Органом может быть всякое временное сочетание сил, способное осуществить определенное достижение» [99].

Вне анализа совместной деятельности как. основания развития личности возникают серьезные трудности при реализации в психологии принципов развития и историзма. Вопросы о том: как индивид вовлекается в общественные отношения, каким образом приобретаются системное «сверхчувственное качество, позволяющее характеризовать индивида как «личность», как зовут ту силу, которая не только может породить личность, но и определить закономерности ее функционирования и развития, через что личность выражает свои отношения к миру и преобразует мир — остаются без ответа. Путь к решению этих вопросов открывается в том случае, если в качестве системообразующего основания в схеме детерминации развития личности берется совместная деятельность. Индивидные свойства человека и социальная среда не являются чем-то внешним по отношению к деятельности, не понимаются как два «фактора», варьируя которыми по принципу «больше — меньше» таинственный кукольник определяет судьбу личности, ее поступки. Они как бы погружены в деятельность, и их преобразования, влияющие на развитие личности, неотделимы в жизни личности от преобразований самой деятельности.

Индивидные свойства человека — предпосылки развития личности. Человек рождается как существо социально-генетическое, и его индивидные особенности подготовлены к социально-историческому образу жизни общества. Эти «индивидные свойства» (термин Б. Г. Ананьева) на ранних этапах онтогенеза не представляют собой биологическую базу или фактор, который предопределяет развитие личности в ходе совместной деятельности, а выступают как «безличная предпосылка» развития личности, претерпевающая порой в процессе жизненного пути личности некоторые изменения. Безусловно, индивидные предпосылки человека, преобразуясь в ходе жизни человека в обществе, являются условием развития личности. Иногда приписываемый ряду психологов взгляд, будто бы деятельностный подход сбрасывает вообще индивидные свойства со счетов при анализе развития личности в обществе, или утверждение о полном прекращении действия биологических закономерностей развития человека, основан на недоразумении. Нередко подобный социологизаторский взгляд приписывается А. Н. Леонтьеву. «...Начиная от кроманьонского человека, т. е. человека в собственном смысле, люди уже обладают всеми морфологическими свойствами, которые необходимы для процесса дальнейшего безграничного общественно-исторического развития человека — процесса, теперь уже не требующего каких-либо изменений его наследственной природы. Таким действительно и является фактический ход развития человека на протяжении тех десятков тысячелетий, которые отделяют нас от первых представлений вида Homo sapiens: с одной стороны, необыкновенные, не имеющие себе равных по значительности и по все более возрастающим темпам изменения условий и образа жизни человека; с другой стороны, устойчивость его видовых морфологических особенностей, изменчивость которых не выходит за пределы вариантов, не имеющих социально существенного приспособительного значения.

Значит ли это, однако, что на уровне человека происходит остановка всякого филогенетического развития? Что природа человека как выразителя своего вида, раз сложившись, далее не меняется?

Если признать это, то тогда необходимо также признать и то, что способности и функции, свойственные современным людям, например тончайший фонематический слух... — все это является продуктом онтогенетических функциональных изменений (А. Н. Северцов), не зависящих от достижений развития предшествующих поколений.

Несостоятельность такого допущения очевидна»[100].  äåÿòåëüíîñòíîì ïîäõîäå ê èçó÷åíèþ ëè÷íîñòè òåì ñàìûì ðå÷ü èäåò íå îá îñòàíîâêå áèîëîãè÷åñêîé ýâîëþöèè ÷åëîâåêà, à î òîì, ÷òî ó ÷åëîâåêà óñòîé÷èâû âèäîâûå ìîðôîëîãè÷åñêèå îñîáåííîñòè, íå âûõîäÿùèå çà ïðåäåëû âàðèàíòîâ, íå èìåþùèõ ñîöèàëüíî ïðèñïîñîáèòåëüíîãî çíà÷åíèÿ. Âîïðîñû æå èçó÷åíèÿ èíäèâèäíûõ ïðåäïîñûëîê ðàçâèòèÿ ëè÷íîñòè â îíòîãåíåçå çàêëþ÷àþòñÿ â òîì, ïðè êàêèõ îáñòîÿòåëüñòâàõ, êàêèì ïóòåì è â ÷åì íàõîäÿò ñâîå âûðàæåíèå çàêîíîìåðíîñòè ñîçðåâàíèÿ èíäèâèäà â æèçíåííîì ïóòè èíäèâèäóàëüíîñòè, à òàêæå â òîì, êàê ïðåîáðàçóþòñÿ èíäèâèäíûå ñâîéñòâà ÷åëîâåêà â çàâèñèìîñòè îò ñîöèàëüíîãî îáðàçà æèçíè, ïîðîé ïðåâðàùàÿñü èç ïðåäïîñûëîê ðàçâèòèÿ ëè÷íîñòè â ïðîäóêò ýòîãî ðàçâèòèÿ.

Индивидные предпосылки, будь то от природы унаследованные задатки или темперамент, сами по себе на предрешают развитие способностей и характера, точно так же как социальные условия жизни — хижины или дворцы, усвоенные в процессе социализации роли, — сами по себе не предопределяют, вырастет ли в этих условиях пекущийся о своем благополучии приспособленец или же борец, готовый отдать жизнь ради рождения нового общества. Если индивид не будет вовлечен в соответствующую его природным задаткам деятельность, то они останутся нереализованными. Темперамент и задатки, впрочем, как и любые индивидные предпосылки, не представляют собой свойств личности. Эти предпосылки не являются основой личности. В действительности свойства индивида (строение тела, пол, биологический возраст, типы высшей нервной деятельности и т. д.) определяют формально-динамические аспекты поведения личности и, включаясь в деятельность, выражающую отношения человека к миру, к другим лицам и самому себе, оказывают влияние на становление личности. В связи с этим, например, конституция или какой-либо органический дефект вроде хромоты может оказать влияние на формирование личности. Основатели конституционных типологий личности (Э. Кречмер, У. Шелдон, Г. Айзенк) подвергаются критике вовсе не за то, что они пытались выявить связь индивидных свойств человека с развитием, а за то, как они устанавливали эту связь. «Относительно связи биологического и психического вряд ли целесообразно сформулировать некоторый универсальный принцип, справедливый для всех случаев... В одних измерениях и при одних определенных обстоятельствах биологическое выступает к психическому как его механизм (физиологическое обеспечение психических процессов), в других — как предпосылка, в третьих — как содержание психического отражения (например, ощущения состояний организма)...»[101], ò. å. ñâÿçü èíäèâèäíûõ ñâîéñòâ ñ ðàçâèòèåì ëè÷íîñòè èìååò ñèñòåìíûé õàðàêòåð.