Глава 18. Итак, был субботний день

Итак, был субботний день. Следствие началось в два часа пополудни в «Голубом Кабане». Едва ли следует упоминать о том, что вся округа была в сильнейшем волнении. В Сент‑Мэри‑Мид убийств не случалось лет пятнадцать, если не больше. А тут еще убийство такой колоритной личности, да к тому же в доме священника, – воистину пиршество для истосковавшихся по сенсациям деревенских жителей; подобные развлечения на их долю выпадают чрезвычайно редко.

До меня доносились обрывки разговоров, едва ли предназначенные для моих ушей.

– Вон викарий. Уж очень он сегодня бледный, а? Как знать, может, и он к этому руку приложил. Кто, как не он, – в своем‑то доме…

– Постыдитесь, Мэри Адамс! Он же в это время ходил к Генри Абботу!

– Мало ли что! Все говорят, что они с полковником не поладили. А вон и Мэри Хилл. Ишь как нос задирает, а все потому, что она у них в прислугах. Ш‑ш‑ш! Следователь!

Коронером был назначен доктор Робертс из соседнего городка Мач‑Бенэм. Он откашлялся, поправил очки и напустил на себя важный вид.

Излагать все показания подробно не имеет смысла. Лоуренс Реддинг рассказал, как он обнаружил труп, и опознал пистолет, подтвердив, что оружие принадлежит ему. Насколько он может вспомнить, в последний раз он видел его во вторник, за два дня до убийства. Держал он его на полке в коттедже, который никогда не запирался.

Миссис Протеро показала, что видела своего мужа примерно без четверти шесть, когда они расстались на главной улице в деревне. Она пошла в дом священника примерно в четверть седьмого, по аллее, через садовую калитку. Она не слышала голосов в кабинете и подумала, что там никого нет; вполне возможно, что ее муж сидел у письменного стола, но и в этом случае она не могла бы его видеть. Насколько она может судить, он был в добром здравии и обычном настроении. Она не знает ни одного личного врага, который мог бы злоумышлять против него.

После нее давал показания я; я рассказал о назначенном свидании с Протеро и о том, как меня вызвали к Абботу. Я изложил обстоятельства, при которых нашел мертвое тело, и сказал, что тут же вызвал доктора Хэйдока.

– Сколько человек, мистер Клемент, знали о том, что полковник Протеро собирается вечером нанести вам визит?

– Великое множество, должен сказать. Знали моя жена, мой племянник, и сам полковник упомянул об этом утром, когда мы с ним встретились в деревне. Многие могли слышать, мне кажется, поневоле, так как полковник был глуховат и говорил очень громко.

– Значит, это было общеизвестно? Об этом мог знать любой из здешних жителей.

Я ответил утвердительно.

За мной настала очередь Хэйдока. Это был очень важный свидетель. Он подробно и профессионально описал положение и состояние тела и нанесенные повреждения. По его мнению, покойный был убит в интервале от 18.20 до 18.30, никак не позже 18.35. Это границы возможного, категорически настаивал он. О самоубийстве речи быть не может, расположение пулевого отверстия исключает такую возможность.

Инспектор Слак говорил скупо и кратко. Он рассказал, как был вызван, и описал обстановку, при которой нашел тело. Представил незаконченную записку и отметил, что время на ней проставлено: «18.20». Упомянул о настольных часах. Подразумевалось, что время смерти – 18.22. Позднее Анна Протеро мне сказала, что ей посоветовали показать время своего прихода несколько ранее 18.20.

Следующим свидетелем – и довольно непокладистым – была наша служанка Мэри. Ничего она не слыхала и слышать не хочет. Как будто джентльменов, навещавших викария, каждый раз расстреливали в упор. Ничего подобного. У нее своей работы выше головы. Полковник Протеро пришел точно в четверть седьмого. С чего это она станет смотреть на часы? Слышала звон с церковной колокольни, как раз когда провела полковника в кабинет. Выстрела не слышала. А был бы выстрел, так она уж услышала бы. Конечно, она знает, что выстрел должен был быть, раз джентльмена застрелили на месте, но так уж оно вышло. Она никакого выстрела не слышала, и все тут.

Следователь не настаивал больше. Я догадался, что он и полковник Мельчетт договорились обо всем заранее.

Миссис Лестрэндж была вызвана на следствие повесткой; но было представлено медицинское свидетельство за подписью доктора Хэйдока, что она по состоянию здоровья присутствовать не может.

Остался еще один свидетель, точнее свидетельница, – старушка с трясущейся головой. Та самая, которая, по выражению Слака, «убиралась» у Лоуренса Реддинга.

Миссис Арчер был предъявлен пистолет, и она опознала его как тот самый, что она видела в гостиной у мистера Реддинга: «Он у него валялся на полке, в шкафу». В последний раз она видела оружие в день убийства. Да, ответила миссис Арчер на дальнейшие расспросы, она совершенно уверена, что пистолет был на месте во время ленча в четверг – без четверти час, когда она уходила.

Вспомнив, что мне говорил инспектор, я немного удивился. Как бы она ни путалась, когда он ее допрашивал, на следствии она говорила с полной уверенностью.

Следователь сделал краткие, но весьма убедительные выводы, в основном по отсутствию улик. Вердикт был вынесен без промедления: «Преднамеренное убийство неизвестным лицом или группой лиц».

Выходя из комнаты, я обратил внимание на небольшую группу бойких молодых людей с блестящими пытливыми глазами, чем‑то похожих друг на друга. Нескольких я узнал – это они осаждали мой дом последние дни. Я тут же ретировался обратно в недра «Голубого Кабана» и, на свое счастье, лицом к лицу столкнулся с археологом, доктором Стоуном. Я без церемоний уцепился за него.

– Газетчики! – шепнул я отрывисто, но выразительно. – Не могли бы вы избавить меня от их когтей?

– Охотно, мистер Клемент! Пойдемте со мной наверх.

Он провел меня по узкой лестнице в свою гостиную, где сидела мисс Крэм, с пулеметной скоростью тарахтевшая на пишущей машинке. Она встретила меня ослепительной улыбкой и тут же воспользовалась возможностью прервать работу.

– Жуть, правда? – сказала она. – То есть жутко – не знать, кто убийца. А следствие – какой в нем толк? Тоска и преснятина, вот как это называется. Ни капельки пикантности, ну ни капельки.

– Значит, вы там присутствовали, мисс Крэм?

– Присутствовала, можете быть уверены. А вы меня и не заметили – вот это да! Надо же – не заметить меня! Я и обидеться могу, имейте в виду. Джентльмен, даже если он священник, должен иметь зоркие глаза.

– А вы тоже там были? – спросил я доктора Стоуна, пытаясь уклониться от кокетливого поддразнивания. Юные особы типа мисс Крэм всегда вызывают у меня чувство неловкости.

– Нет. Каюсь. Меня нисколько не интересуют подобные вещи. Я из тех чудаков, которые ничего не замечают, кроме собственного хобби.

– Должно быть, хобби весьма интересное, – сказал я.

– Вы, очевидно, имеете об этом некоторое представление?

Я был вынужден признаться, что ни малейшего представления об археологии не имею.

Да, доктор Стоун был не из тех, кого может охладить признание в невежестве. Можно было подумать, что я признался в том, что моя единственная отрада – копаться в земле. Он нырнул в свою стихию, взлетая на волнах собственного красноречия. Продольные разрезы, круговые раскопки, каменный век, бронзовый век[24], гробницы и кромлехи[25]– все это лилось из его уст бурным потоком. Мне оставалось только кивать головой, сохраняя умный вид – последнее, боюсь, мне плохо удавалось. Доктор Стоун несся на всех парусах. Это был маленький человечек. Голова круглая, совершенно лысая, лицо круглое и румяное, глаза так и сияли за толстыми линзами очков. Мне не случалось встречать человека, который впадал бы в такое неистовство без всякой видимой причины. Он перебрал все доводы за и против своей излюбленной теории – кстати сказать, я так и не понял, в чем она заключается!

Он долго и подробно распространялся о своих спорах с полковником Протеро.

– Самовлюбленный невежда! – в пылу увлечения воскликнул он. – Да, я знаю, он мертв, а о мертвых плохого не говорят. Но даже смерть не влияет на факты. Самовлюбленный невежда – это точная характеристика. Только потому, что он просмотрел пару книжонок, он осмеливался спорить на равных с человеком, который всю жизнь посвятил этой теме. Мистер Клемент, я отдал этой работе всю свою жизнь. Всю свою жизнь я…

Он брызгал слюной от возбуждения. Глэдис Крэм вернула его к земным делам одной короткой фразой.

– Смотрите, как бы вам не опоздать на поезд, – спокойно заметила она.

– О! – Маленький человечек запнулся на полуслове и вытащил из кармана часы. – Ну и ну! Без четверти! Быть не может!

– Как начинаете говорить, так все на свете забываете. Что бы с вами стало, если бы я за вами не присматривала, не представляю!

– Вы правы, моя прелесть, совершенно правы. – Он нежно потрепал ее по плечу. – Золото, а не девушка, мистер Клемент. Никогда ничего не забывает. Мне сказочно повезло, что я ее нашел.

– Ох! Да будет вам, доктор Стоун, – ответила юная леди. – Вы меня вконец разбалуете!

Я не мог не признаться себе, что мнение второй группы – той, что предсказывает законный брак между доктором Стоуном и мисс Крэм, – получает в моем лице поддержку, подкрепленную личными впечатлениями. Мне подумалось, что мисс Крэм по‑своему очень умная молодая женщина.

– Поторапливайтесь, а то опоздаете, – сказала мисс Крэм.

– Да, мне пора, решительно пора.

Он скрылся в соседней комнате и вышел с чемоданом в руках.

– Вы уезжаете? – спросил я, несколько удивленный.

– Хочу съездить в город на пару деньков, – ответил он. – Завтра надо повидать старушку‑мать, а в понедельник – поговорить с моими поверенными. Вернусь во вторник. К слову сказать, я надеюсь, смерть полковника Протеро ничего не изменит в наших делах. Я имею в виду раскоп. Миссис Протеро не станет возражать, если мы продолжим работу?

– Я полагаю, что не станет.

Его слова заставили меня задуматься над тем, кто станет распоряжаться в Старой Усадьбе. Вполне возможно, что Протеро завещал ее Летиции. Я подумал, что было бы интересно ознакомиться с завещанием Протеро.

– Уж если что и переворачивает все в доме вверх дном, так это смерть, – заметила мисс Крэм с мрачным удовлетворением. – Рассказать – не поверите, какие жуткие склоки иногда поднимаются.

– Ну, мне пора, мне пора. – Доктор Стоун тщетно пытался удержать в руках одновременно чемодан, большой плед и громадный зонтик.

Я бросился на помощь. Он запротестовал:

– Не беспокойтесь, не беспокойтесь. Я прекрасно справлюсь сам. Внизу мне, конечно, кто‑нибудь поможет.

Но внизу не обнаружилось ни коридорного, ни «кого‑нибудь» вообще. Я думаю, они угощались за счет представителей прессы. Время бежало, и мы вдвоем поспешили на вокзал; доктор Стоун нес чемодан, а я – плед и зонтик. Пыхтя и отдуваясь, доктор Стоун отрывисто бросал рубленые фразы:

– Вы очень добры, неловко вас затруднять… Только бы не опоздать на поезд. Глэдис славная девушка – просто чудесная девушка – ангельский характер – боюсь, дома не все гладко, – душа детская – совершенно детская. Уверяю вас, несмотря на разницу в возрасте, у нас много общего…

Поворачивая к вокзалу, мы увидели коттедж Лоуренса Реддинга. Он находится на отлете, рядом домов нет. Я заметил, что два щеголеватых молодых человека стоят на крыльце, а два других заглядывают в окна. У прессы выдался горячий денек.

– Славный малый, этот молодой Реддинг, – заметил я, чтобы услышать мнение своего спутника.

Доктор в это время окончательно запыхался и едва мог говорить, он бросил одно слово, которое я не расслышал.

– Опасный, – выдохнул он, когда я переспросил.

– Опасный?

– Очень опасный. Неопытные девушки – откуда им знать – попадаются на удочку, такие субъекты вечно увиваются вокруг женщин… Добра не ждите.

Из этих слов я сделал вывод: единственный молодой мужчина в деревне не остался не замеченным прекрасной Глэдис.

– Боже! – воскликнул доктор Стоун. – Мой поезд!

Мы уже были невдалеке от вокзала и сделали последний рывок. Поезд в город стоял на станции, а лондонский как раз подходил.

В дверях кассы мы столкнулись с довольно изысканным молодым человеком, и я узнал племянника мисс Марпл, только что прибывшего к нам. Я полагаю, что этому молодому человеку не очень нравится, когда с ним кто‑то сталкивается в дверях. Он гордится своим самообладанием и невозмутимостью, а попробуйте остаться невозмутимым, когда на вас кто‑то вульгарнейшим образом натыкается в дверях. Я на ходу извинился, и мы протиснулись. Доктор Стоун вскочил на подножку, а я передал ему его вещи, и поезд, норовисто дернувшись, неохотно пополз вперед.

Я помахал ему вслед и повернулся. Рэймонд Уэст уже ушел, но наш местный аптекарь, гордо носящий имя Херувим, тоже направлялся в деревню. Я пошел с ним рядом.

– Чуть было не упустили, – заметил он. – Ну, скажите, мистер Клемент, как прошло следствие?

Я сообщил ему вердикт.

– А! Вот оно как. Так я и думал. А куда спешил доктор Стоун?

Я передал ему то, что сам слышал от доктора Стоуна.

– Еще повезло, что поспел на поезд. Хотя на нашей дороге точности не дождешься. Говорю вам, мистер Клемент, – вопиющее безобразие! Мой поезд опоздал на десять минут. И это в субботу, когда и движения никакого нет. А в среду – нет, в четверг, – да, точно в четверг, помню, это было в день убийства, потому что я собирался написать жалобу в правление железнодорожной компании в самых сильных выражениях, – из‑за убийства все из головы вылетело, так вот, в четверг это и было. Я был на собрании Общества фармакологов. Как вы думаете, на сколько опоздал поезд «18.50»? На полчаса. Целых полчаса! Ну, что вы на это скажете? Десять минут – это еще куда ни шло. Если поезд прибывает в семь двадцать, то домой раньше половины восьмого не попадешь. Вот я и говорю: к чему тогда называть этот поезд – «18.50»?

– Совершенно верно, – сказал я и, не желая дальше выслушивать этот возмущенный монолог, воспользовался случаем и ускользнул поговорить с Лоуренсом Реддингом, который как раз шел нам навстречу по другой стороне улицы.

Date: 2015-12-12; view: 322; Нарушение авторских прав