Джонатан

Однажды в апреле, за несколько месяцев до смерти Эрика, мы с Бобби повезли его на лесной пруд. Проехав миль десять, мы затормозили перед блюдцем мерцающей черной воды, опоясанной соснами. В это время года там не было ни одного человека.

– Открываем купальный сезон, – заявил Бобби, когда мы вылезли из машины. – Это наша традиция.

– Красиво, – сказал Эрик.

Он совсем ссохся к тому времени. Ему было больно ходить, и у него появились проблемы с вестибулярным аппаратом – болезнь сжигала его даже быстрее, чем это обычно бывает. У него изменилось лицо: глаза увеличились, а челюсть стала казаться квадратнее – я подозревал, что начинала проступать форма черепа.

– Мы не были здесь с прошлого лета, – сказал я.

Мы с Бобби помогли Эрику справиться с коротким спуском, ведущим к серповидной полоске земли, усыпанной сосновыми иголками, – местному пляжу. Вода была почти неестественно неподвижной – было еще слишком рано и для пчел, и для стрекоз, и для отражений листвы. Меньше месяца назад в тени еще лежал снег. Сейчас древесные стволы были мокрыми и блестящими, как звериный мех, а солнце – теплым, хотя все еще по‑зимнему белым и словно стесняющимся той радужности которую приобретет ближе к маю. Через весь пруд тянулось отражение одного‑единственного сигаровидного облака. Мы стояли на узкой полосе пляжа, и Бобби швырнул плоский камешек, запрыгавший по гладкой и безжизненной, как сланец, поверхности пруда.

– Вы летом ездите сюда купаться? – спросил Эрик.

– Мм… – сказал я. – Летом тут слишком много народу, местный Кони‑Айленд. Дети, собаки, восьмидесятилетние старики и старухи, плавающие в чем мать родила. В общем, паноптикум.

Он многозначительно кивнул. Я сразу же пожалел, что поддержал разговор о будущем лете, которого он, возможно, не увидит. Я так и не освоился до конца с особыми правилами вежливости, действующими при общении с больными. Это как принимать у себя обедневшего родственника, при том что твое собственное дело продолжает приносить доход. Лишь на фоне чужого неблагополучия начинаешь понимать, сколь сильно твой достаток определяет все, что ты делаешь и говоришь.

– Ну что? Будем купаться? – спросил Эрик.

– Холодно, – сказал Бобби.

– Но вы же сами говорили: открытие купального сезона – традиция.

– Фигура речи, – сказал я. – Мы просто приехали засвидетельствовать свое почтение. Нужно подождать еще хотя бы месяц, пока прогреется.

Эрик, конечно, говорил не вполне серьезно, но и не вполне в шутку, я почувствовал это по его тону. Он не мог доверять смене сезонов – не исключено, что к тому времени, как потеплеет, он вообще уже не сможет ходить. И даже если бы физически он был еще на это способен, ему вряд ли бы захотелось демонстрировать свое скомпрометированное тело толпам незнакомцев, наезжающих сюда с приходом тепла.

– Ты действительно хочешь искупаться? – спросил я его.

– Да.

В его голосе прозвучало ребяческое упрямство.

– Отличный способ заработать пневмонию, – сказал Бобби.

– Ладно, – сказал я. – Давайте! Вода нормальная. Лед растаял уже недели три назад.

– Ты что, с ума сошел? – сказал Бобби.

– Это точно. Давай, Эрик. Давай окунемся.

– Ни в коем случае, – сказал Бобби. – Еще слишком холодно.

Я начал раздеваться. Эрик тоже. Мы не были ни изящны, ни привлекательны в нижнем белье – ничего сексуального в этом не было. А если что и было, то так глубоко, как у каких‑нибудь спортсменов перед игрой, когда восхищение собственным телом настолько безгранично, что включает в себя и другие тела просто потому, что они оказались поблизости и, в общем‑то, довольно похожи. Пока Бобби информировал нас о плачевном состоянии нашего рассудка, мы стаскивали с себя куртки и башмаки, бросая все прямо на землю. Наконец мы разделись догола, чувствуя кожей белое солнечное тепло. Тогда Бобби тоже начал раздеваться, как бы решив, что не может не участвовать в безумии, которое не в силах предотвратить.

Пока Бобби вылезал из своей одежды, мы с Эриком, голые, стояли рядом, глядя на воду. У нас не хватало смелости взглянуть друг на друга, но я и так видел достаточно боковым зрением. Его руки и ноги с припухшими шишковатыми суставами были сплошь усеяны мелкой красной сыпью. На груди и животе тоже были пятна, похожие на невыводимые следы старой татуировки. Я испытал отвращение – даже не от самого его изменившегося тела как такового, а от явных признаков болезни. В джинсах и свитерах он выглядел просто нездоровым человеком; голым – казался как бы самой болезнью, целиком вытеснившей человеческую составляющую и заместившей ее чем‑то еще.

Я взял его за руку, чтобы защитить нас обоих. И, делая это, совпал со своим жестом. Я вдруг почувствовал его, испуганного и так же плохо готового к смерти, как и я, окажись я на его месте. Мое лицо горело.

– Готов? – спросил я.

– Да.

Мы вместе вошли в воду, между тем как Бобби все еще возился с джинсами. В первую секунду показалось, что вода почти теплая, но это был только тонкий поверхностный слой сантиметра в два‑три, а под ним – убийственный холод.

– Ого, – воскликнул Эрик, когда вода покрыла его лодыжки.

– Может быть, все‑таки не стоит, – сказал я. – То есть, может быть, действительно тебе это не слишком полезно.

– Стоит, – сказал он. – Просто давай потихонечку. Мне хочется, ну просто хочется.

– Хорошо, – сказал я.

Я продолжал держать его за руку. Впервые в жизни я ощутил свою близость с ним, хотя знал его много лет и сотни раз занимался с ним любовью. Мы осторожно прошаркали по дну еще чуть вперед. Прикосновение воды к каждому новому участку кожи было мучительным. Песок под ногами напоминал гранулированный лед. К нам прошлепал Бобби.

– Сумасшествие, – сказал он. – Бред. Эрик, даю тебе две минуты и вытаскиваю.

Он не шутил. В случае чего он бы и вправду просто сгреб Эрика в охапку и выволок на пляж. Вытаскивать дураков из ледяной воды стало его профессиональным занятием еще с детства.

Но две минуты у нас все‑таки было, и мы продвинулись еще на несколько шагов вперед. Вода была абсолютно прозрачной: солнечная паутина оплела наши голые ступни, стайки мальков метнулись в разные стороны – самих рыбок было не видно, только их тени скользнули по дну. Я посмотрел на Бобби. Он был большим и кряжистым, как пароход, – в отличие от Эрика время укрупнило его. У него теперь был широкий выпирающий живот, а маленький островок волос на груди потемнел и разросся, пустив вьющиеся усики к плечам и вниз по спине. Сам я лысел – граница волос на лбу за последние десять лет уехала вверх минимум сантиметров на пять. На макушке прощупывался жестковатый участок кожи, где волосы тоже изрядно поредели.

– Хорошо, – сказал Эрик, – в смысле, приятное ощущение.

Ничего приятного на самом деле не было, это была настоящая пытка. Но мне показалось, что я его понял: это было сильное ощущение, пришедшее к нему не изнутри, а извне. Он прощался с определенным видом боли.

– Ты дрожишь, – сказал Бобби.

– Сейчас. Еще минута, и выйдем.

– Хорошо. Ровно одна минута.

Мы стояли в воде, глядя на безупречно ровную линию деревьев на противоположном берегу. Вот, собственно, и все. Мы с Бобби привезли Эрика на пруд, где он – как оказалось, в последний раз – искупался. При этом мы так и не смогли зайти в воду глубже чем по колено. Но пока я стоял в этом пруду, со мной что‑то произошло. Я не уверен, что смогу это объяснить. Что‑то оборвалось. До этого дня я жил будущим, постоянным ожиданием чего‑то, что только должно наступить, и вдруг, когда я, голый, стоял рядом с Бобби и Эриком в блюдце ледяной воды, это кончилось. Мой отец умер, не исключено, что и я умирал. У матери была новая прическа, собственное дело и молодой любовник – новая жизнь, устраивающая ее значительно больше прежней. Я не был физическим отцом Ребекки, но я любил ее как родную дочь – этот опыт у меня был. Я бы не сказал, что я был счастлив. Дело обстояло несколько сложнее. Но, может быть, впервые за всю свою взрослую жизнь я был здесь и сейчас. В самом этом моменте не было ничего исключительного. Но я пережил его, пережил всем своим существом. Я был полон им. Даже смерть не смогла бы уничтожить то, что я испытал тогда, – невыдуманную связь с собственной жизнью, с ее ошибками и кособокими свершениями. Вот эту возможность быть одним из трех обнаженных людей, стоящих в неглубокой чистой воде. Теперь я не мог бы умереть несостоявшимся, потому что я был здесь, здесь и нигде больше. Я молчал. Бобби объявил, что минута истекла, и мы повели Эрика к берегу.

[1]Вудсток – город в районе Катскилских гор на востоке штата Нью‑Йорк. Известен главным образом тем, что в 1969 г. неподалеку от него состоялся знаменитый фестиваль рок‑музыки. (Здесь и далее – прим. перев.)

[2]Быстро (итал.); обозначение одного из самых быстрых музыкальных темпов.

[3]«Ветер в лицо» (англ.).

[4]Правильный (англ.).

[5]«Девятнадцатый нервный срыв» (англ.).

[6]Совсем как женщина» (англ.).

[7]«Электрическая земля женщин» (англ.).

[8]«Женщина из Лос‑Анджелеса» (англ.).

[9]Песня из репертуара «Битлз».

[10]«Пурпуровая мгла» (англ.).

[11]«Акваланг» (англ.).

[12]«Акваланг, мой друг, не уходи в тревоге» (англ.).

[13]Ты знаешь, что ты симпатичная сердцеедка (англ.).

[14]«Леди‑лиса» (англ.).

[15]«Девушка из северной страны» (англ.).

[16]То есть в свободные платья в народном стиле. Матушка Хаббард – персонаж стихов и песенок для детей.

[17]Ассоциация молодых христиан. Неполитическая международная организация. Американское отделение основано в 1851 г. в Бостоне. Штаб‑квартира в Нью‑Йорке. Занимается организацией досуга и обучения молодежи.

[18]Товарный знак полуфабрикатов желе и муссов, выпускаемых в порошке.

[19]Притворяющееся английской фамилией слово «feelgood» значит «чувствую себя хорошо». Doctor Feelgood – что‑то вроде «доктор Будьздоров».

[20]Не вызывайте мне врача, который станет пичкать меня всякими дурацкими таблетками; я завела себе парня по имени Доктор Филгуд, и от этого мне действительно хорошо (англ.).

[21]«Блондинка за блондинкой» (англ.).

[22]Авторемонтная станция. Сеть авторемонтных станций «Мидас» принадлежит корпорации «Уитман». Была создана как мастерская по замене глушителей. Мафлер (muffler) – глушитель (англ.).

[23]"Сорвавшийся а‑ля Рембо» (англ.).

[24]«Тюремный рок» (англ.).

[25]«Грустный бэби» (англ.).

[26]«Сумасшедший» (англ.).

[27]«Уважение» (англ.).

[28]«Дикие лошади» (англ.).

[29]«Рубиновый вторник» (англ.).

[30]Пак – в английской мифологии, фольклоре и литературе сверхъестественное существо, подобное домовому, склонное к всевозможным каверзам и проделкам.

[31]«Высокая любовь» (англ.).

[32]Куперовский союз – бесплатное учебное заведение в Нью‑Йорке, основанное в 1859 г. промышленником П. Купером.

[33]Аллюзия на роман Э. Колдуэлла (опубликован в 1932 г.) о тяжкой жизни бедняков Юга.

[34]«Голубая Маргарита» – название коктейля.

[35]«Передай от меня привет Бродвею» (англ.).

[36]Мне нравится быть в Америке. Мне хорошо в Америке. Все бесплатно в Америке. За небольшую плату в Америке (англ.).

[37]«Офицер Крупке» (англ.).

[38]«Волосы» (англ.).

[39]«Южный Тихий» (англ.).

[40]«Доставь меня в церковь вовремя» (англ.).

[41]«Я слышал, будто» (англ.).

[42]«Норвежское дерево» (англ.).

[43]Героиня одноименного романа швейцарской писательницы И. Шпири (1827–1901), воспеваюшей простую жизнь в гармонии с Богом и природой.

[44]Когда мы прибыли в Вудсток, нас было полмиллиона и мы все время пели и веселились (англ.).

[45]Бойзенова ягода – гибрид малины с ежевикой.

[46]«Вы опытны?» (англ.)

[47]Мы золотистая звездная пыль, и нам нужно постараться вернуться в сад (англ.).

[48]Модные сандалии на пробковой подошве.

[49]Вид восточного единоборства.

[50]Герой одного из популярных комиксов 30‑х годов, глуповатый, ленивый, но чрезвычайно самоуверенный.

[51]Мортишия Адамс – героиня американской комедии черного юмора «Семейка Адамс».

[52]Джон Филип Суза (1854–1932) – композитор и дирижер, автор 136 маршей. Его называли королем маршей.

[53]Кукольный сериал, созданный художником и кукловодом Дж. Хенсоном. Хенсон является автором самого слова «muppets», составленного из слов «marionette» и «puppet» (оба слова значат «кукла»).

[54]Один из главных персонажей «Маппет‑шоу».

[55]«Мадам Джордж» (англ.).

[56]«Попрощайтесь с мадам Джордж, вытрите свои слезы» (англ.).

Date: 2015-12-12; view: 285; Нарушение авторских прав