Твой Ричард». 19 page

И Ричард, не прибавив больше ни слова, выбежал из дома. И почти сразу я услышала, как барабанят в нашу дверь и что-то громко кричат, а потом раздался звон скрестившихся мечей.

— Ричард! — воскликнула я и настежь распахнула маленькое окошко, чтобы посмотреть, что происходит внизу, на мостовой.

Мой муж был без сознания, и какой-то человек как раз собирался швырнуть его на мостовую. Но тут, подняв глаза, он увидел меня и произнес:

— Спускайтесь, леди Риверс! Теперь вы не сможете ни спрятаться, ни убежать.

Я тут же захлопнула окошко. В дверях появилась моя служанка, трясущаяся от страха.

— Они схватили нашего хозяина, — причитала она, — и вид у него такой, будто он уже умер! По-моему, его убили…

— Я знаю, — ответила я. — Я видела. Подай мне платье.

Она помогла мне одеться и завязать многочисленные тесемки и кружева, и я, сунув ноги в домашние туфельки, поспешила вниз; волосы мои так и остались заплетенными в косу, как обычно на ночь, и я накинула на голову капюшон плаща. На улице царил ледяной январский холод. Я озиралась по сторонам, но перед глазами у меня стояла одна и та же картина: тот человек, бросающий Ричарда на землю, и безжизненно повисшая рука моего мужа. В конце улицы я увидела с полдюжины стражников, бившихся с одним-единственным мужчиной; наконец мне удалось разглядеть лицо этого смельчака — это был мой сын Энтони. Он в отчаянии посмотрел на меня, когда они все-таки схватили его и потащили к причалу, где стояло какое-то судно.

— Что вы делаете? Это мой сын! Немедленно отпустите его! — завопила я и бросилась за ними.

Никто даже не обратил на меня внимания. Они исчезли на борту судна, и я побежала назад, оскальзываясь на булыжной мостовой. Ричард лежал на том же месте, где они и оставили его, сочтя, судя по всему, покойником. Но когда я приблизилась к нему, он шевельнулся и открыл глаза. Кажется, он не совсем понимал, где находится, но меня узнал.

— Жакетта, — прошептал он.

— Да, любимый, это я. Ты ранен?

Я с ужасом ждала, что он сообщит, что его проткнули кинжалом.

— Просто головой сильно ударился. Ничего, выживу.

К нам подошел какой-то человек и грубо подхватил моего мужа под мышки.

— Отнесите его в наш дом, — попросила я.

— Я отведу его на борт, — ответил он. — И вас тоже.

— С какой стати вы арестуете нас? По чьему приказу? На войне так не поступают! Это же преступление! — возмутилась я.

Но он полностью меня игнорировал. Двое людей взяли Ричарда — один за ноги, второй за плечи — и потащили его, точно тушу убитого животного, в сторону того же судна.

— Вы не можете просто так его забрать! — упорствовала я. — Он знатный лорд, он выполняет распоряжение нашего короля. Это что же, бунт?

Я впилась одному из этих людей в плечо, однако они продолжали волочить Ричарда по пристани, не реагируя на мои возмущенные речи. Отовсюду с улиц города доносились крики мужчин и пронзительные голоса женщин — это солдаты шли по городу, грабя его, настежь распахивая двери и ударом ноги вдребезги разбивая в окнах драгоценное стекло.

— Куда вы намерены увезти моего мужа? — допытывалась я.

— В Кале, — отозвался тот, что велел мне следовать на судно.

Путешествие было коротким, но Ричард успел прийти в себя, и нам принесли чистой воды и какую-то еду. Энтони, к счастью, совершенно не пострадал. Сперва нас заперли в тесной каюте, а затем, когда корабль вышел в море, нам разрешили выйти на палубу. Над головой на ветру трепетал огромный парус, поскрипывали мачты, во тьме уже не было видно земли — Англия исчезла за кормой. Но вскоре впереди, на самом горизонте, возникла темная полоска суши, а потом и приземистая, словно присевшая на четвереньки на вершине холма, крепость с мощными стенами и округлыми сторожевыми башнями. Только тут я окончательно осознала, что возвращаюсь в Кале под стражей, точно заложница, — хотя некогда въезжала в этот город как герцогиня, как его хозяйка.

Взглянув на мужа, я поняла: он вспоминает то же самое. Это был наш аванпост; Ричард сам долгое время был командиром этой крепости, а теперь плыл туда в качестве пленника. Вот уж поистине постаралась Фортуна, вращая свое колесо!

— Осторожней, — тихо предупредил он Энтони и меня. — Тебе, Жакетта, они, скорее всего, не причинят вреда: тебя здесь хорошо знают и любят. И потом, не станут же они воевать с женщиной. Однако их явно разозлило то, как королева обошлась с герцогиней Йоркской. Все мы сейчас в полной их власти, и, судя по всему, никто не собирается нас спасать, так что придется самим пораскинуть мозгами и выбираться из этой ситуации. Больше нам помочь некому.

— Герцог Сомерсет мог бы прийти нам на помощь, — заметил Энтони.

— Ближе чем на полмили он к крепости и подойти не сможет, — возразил Ричард. — Я сам укреплял этот город, сынок. Уж мне-то известно, сколь прочны его стены. В этом столетии никто не сможет взять Кале штурмом. Так что теперь мы с вами здесь всего лишь заложники во вражеских руках. Впрочем, у них есть все основания пощадить тебя, Жакетта. Но, увы, немало оснований прикончить меня.

— Они не могут тебя прикончить! — воскликнула я. — Ты же ничего плохого им не сделал! Ты просто выполнял распоряжение короля, которому был верен с первого дня своей жизни.

— Именно поэтому им и следует меня прикончить, — вздохнул Ричард. — Это и остальных заставит бояться. В общем, я намерен вести себя с ними максимально вежливо, почти ласково, и если мне придется поклясться, что я никогда больше не возьму в руки меч, я это сделаю — чтобы спасти свою жизнь. И ты, — он повернулся к Энтони, который уже готов был начать спорить, — сделаешь то же самое. Если они потребуют от нас клятвы в том, что мы никогда больше не будем участвовать в военных действиях против них и никогда не поднимем против них оружия, мы оба эту клятву дадим. У нас просто нет выбора, ведь мы потерпели поражение. А я вовсе не хочу лишиться головы на плахе, которую сам же здесь и построил. И не хочу, чтобы меня похоронили на здешнем кладбище, которое по моему же приказу расчистили и привели в порядок. Ты понял меня, Энтони?

— Да, я все понял, — кивнул тот, — но я все-таки не понимаю, как мы допустили, чтобы нас взяли в плен!

— Что сделано, то сделано, — отрезал Ричард. — Такова военная удача. Теперь нужно думать только о том, как выбраться из этой передряги живыми. И мы постараемся это осуществить и будем разговаривать с ними предельно уважительно, не торопя события и изо всех сил сдерживая гнев. Да, главное, вести себя спокойно и вежливо. Более всего на свете, Энтони, я хочу, чтобы ты научился сдерживать себя в любых обстоятельствах и вышел бы из этой истории живым.

Они продержали нас на корабле до наступления ночи: явно не желали вести Ричарда через весь город — ведь это могли бы увидеть жители Кале. Тамошние влиятельные купцы любили моего мужа, поскольку он защитил их, когда на командование крепостью претендовал Йорк. Да и все жители города помнили его как верного и храброго командира гарнизона, чьи распоряжения были для солдат законом, а честное слово — чистым золотом. Любили Ричарда и в самом гарнизоне, так как он был суров, но справедлив. Кстати, именно благодаря долгому служению под началом моего мужа шесть сотен человек в Ладлоу перешли на нашу сторону и поддержали короля. Все, кем он когда-либо руководил, готовы были последовать за ним в огонь и в воду, а если понадобится, то и к дьяволу в пасть. Естественно, Уорику вовсе не хотелось, чтобы столь популярный командир, проходя через город, обратился бы к народу.

Так что, дождавшись глубокой ночи, нас под покровом темноты провели, точно тайных пленников, в главный зал крепости, и яркий свет горевших там факелов даже немного ослепил нас, когда мы, нырнув под каменную арку, оказались в просторном помещении, где по обе стороны от входа в каминах жарко горел огонь. Воины гарнизона, сидевшие за столами, при нашем появлении явно почувствовали себя неловко.

Мы трое стояли, точно бежавшие от войны бедняки, и озирались, изучая знакомый зал со сводчатыми потолками, закопченными балками и ярко пылавшими факелами на стенах. В зале было довольно много народу; некоторые, выстроившись кружком, пили эль, а другие ужинали, расположившись за просторными столами; кое-кто при виде моего мужа даже вскочил и обнажил голову, приветствуя его. В дальнем конце зала на возвышении сидели за столом граф Солсбери, его сын граф Уорик и молодой граф Эдуард Марч, сын герцога Ричарда Йоркского; за спиной у них висело знамя с белой розой Йорка.

— Мы захватили вас как военнопленных, а значит, готовы учесть ваше обещание никогда более не участвовать в военных действиях, — заявил для начала граф Уорик с видом истинного судьи, не вставая из-за стола.

— Но мы не совершали никаких военных действий против вас, — возразил Ричард, — и, поскольку я подчиняюсь непосредственно королю Англии, любые действия, направленные против меня, это действия мятежные и предательские по отношению к моему верховному правителю. — Он говорил совершенно спокойно, его сильный глубокий голос отчетливо раздавался в притихшем зале. А его судьи так и застыли, услышав в этом голосе и твердую решимость, и откровенное неповиновение. — Должен предупредить вас: любой, кто поднимет руку на меня, на моего сына или на мою жену, будет виновен в предательстве и незаконном нападении на командира королевской армии и сочтен мятежником. Каждый мужчина, даже помысливший причинить моей жене какой-либо вред, разумеется, недостоин ни своих шпор, ни своей фамилии. Если мужчины воюют с беззащитной женщиной, значит, они не лучше дикарей и заслуживают самого жестокого порицания. И мне будет искренне жаль того, кто посмеет оскорбить мою жену, герцогиню королевской крови и наследницу Дома Люксембургов. Такой человек будет навеки опозорен. Имя и репутация моей жены безукоризненны и должны защищать ее повсюду, где бы она ни оказалась. А наш сын находится и под моим, и под ее покровительством; он всегда преданно служил законному королю. Все мы верные подданные короля Генриха и должны быть незамедлительно освобождены, дабы иметь возможность отправиться, куда нам будет угодно. Я требую предоставить нам возможность безопасно вернуться в Англию. Я требую этого именем английского короля.

— Ничего себе ласковая речь, — шепнул мне Энтони. — И этими словами он надеется отвратить их гнев? Что-то я не уловил в них намерения сдаться! И, по-моему, отец вовсе не собирается обещать, что никогда более не будет участвовать в войне протии Йорка. Нет, ты только посмотри, какое у Солсбери стало лицо!

Действительно, старый граф выглядел так, словно вот-вот взорвется.

— Ты! — взревел он, гневно взирая на Ричарда. — Ты еще осмеливаешься так со мной разговаривать?

Лорды Йорка сидели довольно высоко, и моему мужу приходилось задирать голову, обращаясь к ним. А теперь еще и все они привстали из-за стола и смотрели на него сверху вниз. Но Ричард по-прежнему казался абсолютно спокойным. Мало того, он подошел чуть ближе к возвышению и, подбоченившись, ответил графу Солсбери:

— Да, осмеливаюсь. А почему бы и нет?

— Да ты даже не заслуживаешь чести находиться в нашем обществе! — завизжал граф. — Ты не имеешь права даже рот открывать, пока тебя не спросят! В наших жилах течет королевская кровь, тогда как ты — полное ничтожество!

— Я пэр Англии, — четко и громко заявил Ричард. — Я служил под началом моего короля и во Франции, и в Кале, и в Англии, но ни разу не нарушил данной ему присяги, ни разу его не предал!

— В отличие от них, — усмехнувшись, сказал мне на ухо Энтони.

— Ты выскочка, ничтожество, сын оруженосца и сам служил оруженосцем при богатом хозяине! — не выдержал и Уорик. — Жалкое ничтожество! Да тебя и пускать-то сюда не следовало, если бы не твоя жена!

— Впрочем, и герцогиня Бедфорд достаточно себя опозорила. — Это произнес юный граф Эдуард Марч, и я почувствовала, как напрягся Энтони, услышав подобное оскорбление из уст своего ровесника. — Она по собственной воле пала так низко, что вступила с тобой в брак, тогда как сам ты сумел подняться исключительно за счет жены. Правда, ходят слухи, что она ведьма и с помощью магии заставила тебя впасть в грех блуда.

— Клянусь Богом, это невыносимо, — прошипел Энтони и хотел уже ринуться вперед, но я успела крепко схватить его за руку.

— Ни шагу, иначе я сама ударю тебя кинжалом, — с негодованием пообещала ему я. — Ни звука не смей издать! И ничего пока не предпринимай. Стой спокойно, мой мальчик.

— Но как же так, мама?..

— Ты, Вудвилл, недостоин нашего общества, — напирал Солсбери. — Нет, недостоин!

— Ты что, не понимаешь, к чему они клонят? Они же только и ждут, когда ты кинешься на них, — объяснила я Энтони. — Тогда у них будет полное право тебя прикончить. Помни, что велел тебе отец. И стой спокойно.

Энтони весь взмок от бешенства.

— Но они оскорбляют тебя!

— Ну и что? Посмотри-ка на меня, — потребовала я.

Он одарил меня яростным взглядом и, по-моему, слегка оторопел: вопреки своим гневным фразам, обращенным к нему, с виду я была совершенно спокойна и даже слегка улыбалась.

— Это не меня бросили совершенно беззащитной на площади в Ладлоу, и не мой муж подло сбежал, оставив меня на растерзание врагу, — быстро прошептала я. — Я была дочерью графа Люксембурга, когда Сесилия Невилл, обыкновенная хорошенькая девчонка, жила в одном из забытых богом северных замков. Среди моих предков сама богиня Мелюзина! А ты мой сын, и ты должен навсегда усвоить, что мы принадлежим к знатнейшему роду, основательницей которого является богиня вод. Они могут болтать у меня за спиной что угодно, они даже в лицо могут мне это сказать, но мне-то известно, кто я такая. И известно, что ты рожден для высокого предназначения. А это гораздо больше того высокого положения в обществе, которое по рождению занимают Йорки.

Энтони был смущен. Теперь он явно колебался, и я скомандовала:

— Улыбнись!

— Что?

— Немедленно улыбнись им!

Он поднял голову и с огромным трудом заставил себя изогнуть губы в неком подобии улыбки.

— У тебя даже гордости никакой нет! — презрительно изрек Эдуард Марч, заметив эту улыбку. — Не вижу никаких причин улыбаться!

В ответ Энтони лишь слегка поклонился, словно принимая величайший комплимент.

— И ты позволяешь мне говорить так о твоей матери? Прямо при ней? Кидать оскорбления ей в лицо? — Эдуард явно начинал злиться, лицо его побагровело. — Неужели у тебя совсем не осталось гордости?

— Моей матери совершенно безразлично, какого ты мнения о ней, — ледяным тоном парировал Энтони. — Она не нуждается в твоей оценке. И всем нам ваше мнение совершенно безразлично.

— Но ведь у твоей матери все хорошо, не правда ли? — мягко произнесла я, глядя на Эдуарда Марча. — Должна заметить, что в Ладлоу, когда ее бросили там одну в опасности, она казалась страшно огорченной и совершенно растерялась, не зная, как ей быть. Однако же мой муж, лорд Риверс, сумел переправить ее и твою сестру Маргарет, а также твоих малолетних братьев Джорджа и Ричарда, в безопасное место. Он сам сопроводил их туда и защитил, хотя город был наводнен нашими войсками. Он никому не позволил ни единым словом их оскорбить. И наш король платит твоей матери неплохую пенсию, так что никаких особых трудностей она в настоящее время не испытывает. Я сама не так давно виделась с ней, и она обмолвилась, что молится за тебя и твоего отца.

Мои слова настолько потрясли этого мальчишку, что он стушевался и затих.

— Кстати, именно моего мужа ты должен благодарить за спасение твоей матери, — прибавила я.

— Все равно он низкорожденный! — упрямо крикнул Эдуард, будто повторяя выученный урок.

Я только плечами пожала, давая понять, что для меня это ничего не значит. И это действительно никогда ничего для меня не значило.

— Мы оказались у вас в руках, — игнорируя его очередное оскорбление, сказала я, — и совершенно неважно, какого мы происхождения — низкого или знатного. В любом случае у вас нет ни малейших оснований держать нас под арестом. Так вы позволите нам беспрепятственно вернуться в Англию?

— Уведите их! — рявкнул граф Солсбери.

— Я хотел бы попросить, чтобы нас разместили в тех комнатах, которые я привык занимать, будучи командиром этой крепости, — заявил Ричард. — Я более четырех лет удерживал ее ради Англии. А жил я обычно в помещении с окнами на гавань.

Граф Уорик только хмыкнул и выругался грязно, точно кабатчик, а Солсбери повторил:

— Уведите их!

Разумеется, прежних апартаментов мы не получили, но нам все же выделили вполне хорошие комнаты, выходившие на внутренний двор. Там нас продержали всего двое суток, а затем какой-то стражник сообщил нам из-за двери, что меня в самое ближайшее время отправляют в Лондон.

— А что насчет нас? — осведомился мой муж.

— Вы остаетесь в заложниках, — ответил стражник, входя в комнату. — Так что вам придется подождать.

— Но будут ли после моего отъезда относиться к моему мужу и сыну честь по чести? — волновалась я. — Будут ли они в безопасности?

Стражник кивнул, посмотрел на Ричарда и произнес:

— Я служил под вашим началом, сэр, меня зовут Абель Страйд.

— Я помню вас, Страйд, — кивнул мой муж. — Вам известно, как они намерены поступить с нами?

— Мне приказано держать вас под арестом до тех пор, пока мы не покинем крепость, а затем освободить вас, не причинив вреда, — доложил он. — И я вынужден подчиниться их приказу. — Он помолчал, явно колеблясь, и продолжил: — Во всем гарнизоне, сэр, не найдется человека, который захотел бы причинить вред вам или вашему сыну! Слово даю!

— Спасибо, — поблагодарил мой муж. А мне шепнул: — Ты поезжай в Англию и передай королеве, что Йорки готовятся к новому нападению. Когда увидишь в гавани корабли, попытайся подсчитать их. Да не забудь передать ей, что, по моим прикидкам, людей у них не так уж много — всего тысячи две, не больше.

— Но как же ты?

— Ты слышала слова Страйда? Со мной ничего не случится, я вернусь домой, как только смогу. Храни тебя Господь, любимая.

Я поцеловала его. Потом повернулась к сыну, и он преклонил предо мною колено, чтобы я благословила его, а затем обнял меня. И я обняла его и никак не могла отпустить: я прекрасно понимала, как он, мой мальчик, силен и широк в плечах, какой он отличный боец, но оставить его здесь, когда ему грозит такая опасность, было для меня невыносимо.

— Ваша милость, вам пора, — поторопил меня стражник.

И я была вынуждена уйти. Я была в таких расстроенных чувствах, что не заметила, как поднялась по сходням купеческого судна и укрылась в отведенной мне маленькой каюте. Я думала только о том, что мне пришлось покинуть и сына, и мужа.

Ковентри, весна 1460 года

Когда я прибыла в Англию, двор в Ковентри уже готовился к войне. Я сообщила королеве, что наши враги удерживают в Кале моего мужа и сына и наверняка в ближайшее время вторгнутся на территорию Англии.

— Ах, Жакетта, мне так жаль, что я ничего об этом не знала! — воскликнула Маргарита. — Я бы никогда не стала подвергать вас такой опасности. Когда мне доложили, что вы в плену, я была просто вне себя. — Она быстро огляделась и добавила: — Знаете, я даже написала Пьеру де Брезе, сенешалю Нормандии, и попросила его взять Кале и освободить вас. Вы представляете, что было бы со мной, если бы кто-нибудь выяснил, что я состою с ним в переписке? Но ваша жизнь слишком важна для меня.

— Мне особая опасность, в общем-то, и не грозила, — заметила я, — но эти мятежники постоянно издевались над Ричардом и Энтони, пытаясь вывести их из себя; по-моему, они нарочно затевали ссору, чтобы получить возможность убить их.

— Ох, до чего же я ненавижу их всех! — негодовала Маргарита. — И этого Уорика, и его отца, и Йорка, и молодого Марча. Все они мои враги до самой смерти. Вам известно, какие слухи они распространяют?

Я кивнула. Собственно, гнусные слухи о королеве они распространяли с тех пор, как она появилась в Англии.

— Они прилюдно заявляют, что мой сын — бастард, что король понятия не имел ни о том, что он вообще появился на свет, ни о его крещении, ни даже… о его зачатии! Они надеются лишить моего мальчика наследства с помощью этих грязных сплетен, раз уж не смогли этого сделать, развязав с нами войну.

— А каковы новости о прочих йоркистах?

— Они встречались, — кратко обронила она. — У меня имеются свои шпионы при жалком дворе Йорков в Ирландии. Они поведали, что Уорик виделся с герцогом Йоркским в его ирландском замке. Судя по этому, можно легко догадаться, что они планируют вторжение. Но когда точно, нам узнать не удалось.

— А вы готовы к вторжению?

Маргарита помрачнела и кивнула.

— Король снова был болен… — поморщившись, произнесла она. — О нет, не очень сильно. Но он окончательно утратил интерес ко всему, кроме молитв. Всю последнюю неделю, например, он только и делал, что молился и спал; порой часов по шестнадцать в день спал… — Голос у нее сорвался. — Я никогда не могу быть уверена, здесь он или его уже нет с нами. Но так или иначе, я готова. Готова ко всему. У меня есть войско, у меня есть могущественные сторонники, у меня есть страна, и ее население меня поддержит — если не считать вероломных жителей Кента и лондонских беспризорников.

— Когда, как вы думаете, это начнется?

Впрочем, не было нужды спрашивать: все военные кампании начинались летом. Вряд ли нам понадобилось бы долго ждать известия о том, что Йорк со своими войсками вышел из Ирландии, а Уорик вывел флот из Кале. И я добавила:

— Пожалуй, я пока съезжу в Графтон и повидаюсь с детьми. Они наверняка беспокоятся об отце и брате.

— Хорошо, — согласилась Маргарита, — но потом непременно возвращайтесь. Мне необходимо, чтобы вы были рядом, Жакетта.

Нортгемптон, лето 1460 года

В июне, самом богатом, самом зеленом, самом приятном месяце года, лорды Йорка все-таки сделали первый шаг и вышли из Кале, однако герцог Ричард Йоркский не спешил к ним на подмогу, спокойно живя в Ирландии и позволяя своим сторонникам сделать за него всю самую грязную работу. Прибывшие из Кале войска Уорика и Сомерсета насчитывали, как и говорил мой муж, около двух тысяч человек, но на марше их ряды постоянно пополнялись теми, кто, бросив свою работу в полях и на конюшнях, жаждал к ним присоединиться. Кент не забыл ни Джека Кейда, ни кровавого «урожая отрубленных голов», и теперь там было немало желавших выступить на стороне Уорика и отлично помнивших, как королева Маргарита пригрозила превратить их родной край в олений парк. Лондонцы распахнули перед Уориком ворота, и бедный лорд Скейлз вновь остался в Тауэре один, имея приказ любой ценой удержать крепость во имя короля. Лорды Йорка даже и не попытались хорошенько поморить его голодом, а потом выкурить из Тауэра; они поставили во главе столицы лорда Кобэма и двинулись на север, в Кенилуорт, надеясь отыскать там своего главного врага, то есть нас.

Каждый день в их армию вливались бесчисленные добровольцы, и она росла буквально на глазах. Жалованье своим солдатам они платили наличными, обещая то же самое жителям всех городов, через которые проходили. Настроение в стране резко изменилось; у людей больше не было доверия к королеве и ее мужу, королю-марионетке; людям нужен был вождь, на которого они могли бы полностью положиться, который способен поддерживать в стране мир и справедливость. Многие теперь рассчитывали, что герцог Йоркский вновь станет лордом-протектором и сумеет защитить их от королевы-иностранки и тех опасностей, которые шлейфом тянутся за ней.

Королева назначила герцога Бекингема командующим королевской армией, а Генриха извлекла из его монашеской кельи и заставила скакать под боевыми знаменами впереди войска. Правда, знамена жалко обвисли на ветру, насквозь промокнув под дождем, однако на этот раз никто не дезертировал — по крайней мере, до нанесения главного удара, — потому что люди опасались противопоставлять себя остальной армии, идущей в бой под предводительством самого короля. Впрочем, и Йорка его сторонники не покинули. Раскол становился все глубже, и противники, судя по всему, окончательно укрепились в своих воззрениях. Король почти не покидал шатер под хлопавшим на ветру флагом, а «борцы за мир» — и главный среди них епископ Солсберийский — все утро ходили туда-сюда, надеясь достигнуть с врагом какого-то соглашения. Однако у них ничего не получалось. Йоркисты слали королю личные депеши, а герцог Бекингемский их перехватывал. Впрочем, вряд ли они сумели бы о чем-то договориться: йоркисты требовали ни много ни мало, чтобы королева и ее советники полностью прекратили оказывать на короля влияние или даже давление, и отвергали меньшие уступки. А королева на подобный компромисс, разумеется, не шла. Она больше всего желала йоркистам смерти, так что, в общем-то, и не видела оснований вести с ними какие-то переговоры.

Королевская армия расположилась перед аббатством Делапре в Нортгемптоншире, вырыв траншеи на берегу реки Нин и укрепив их острым частоколом. Там их ни одна кавалерия не достала бы; вряд ли даже лобовая атака могла оказаться успешной. Королева с принцем и я снова вынуждены были ждать в замке Эклс-Холл.

— Мне уже опять хочется вскочить на коня и самой поехать посмотреть, — в нетерпении повторяла Маргарита.

А я все пыталась обратить это в шутку:

— Опять? Ну уж нет!

С неба постоянно капало, а в последние двое суток дождь лил, вообще не прекращаясь. Мы с королевой стояли у окна, глядя на низкое серое небо, на сгущавшиеся черные тучи на горизонте, и тут во дворе замка возникла суета вокруг прибывших с поля боя гонцов.

— Давайте спустимся, — предложила Маргарита, и я заметила, что она вдруг сильно разнервничалась.

Мы встретили гонцов в большом зале, куда они вошли, промокшие насквозь, и сразу объявили:

— Все кончено!

Королева непонимающе уставилась на них, и один из гонцов шагнул вперед и доложил:

— Вы велели мне приехать, как только станет ясно, куда клонится сражение, и я, понаблюдав сколько нужно, помчался к вашей милости.

— Так мы победили? — поторопила его Маргарита.

Лицо гонца исказилось, и он напрямик сообщил:

— Мы уничтожены! Преданы!

Она зашипела, как кошка.

— Кто же предатель? Кто это? Стэнли?

— Грей из Ратина.

Королева резко повернулась ко мне:

— Это родственник вашей дочери! Семья вашей дочери неверна мне?

— Это очень дальний ее родственник по мужу, — тут же отозвалась я. — А что он сделал?

— Выждал, пока сын Йорка, молодой Эдуард Марч, пойдет в атаку — а надо сказать, наше войско было хорошо защищено, позади у нас была река, а впереди ров, укрепленный частоколом; и как только этот мальчишка двинулся на нас во главе своего отряда, лорд Грей опустил меч, помог ему перебраться в глубь наших укрепленных позиций и напасть на нас с тыла. Ну а потом началась рубка, и нашим людям просто некуда было деться, потому что йоркисты практически смешались с нашими воинами. И те самые отличные укрепления, о которых я уже упомянул, превратились для нас в настоящую ловушку.

Маргарита побелела, пошатнулась, и я обняла ее за талию. Она прислонилась ко мне и тихо спросила:

— А что король?

— Когда я садился на коня, йоркисты с боем прокладывали себе путь к его палатке. Королевские лорды закрывали вход в нее и кричали королю, чтобы он быстрее уходил…

— И он ушел?

Гонец так помрачнел, что нам обеим стало ясно: никуда он не ушел, и, возможно, его лорды зря пожертвовали ради него жизнью.

— Я не видел. Я хотел скорее предупредить вас, ваша милость. Но сражение проиграно, и вам лучше срочно отсюда уехать. По-моему, они захватили короля в плен. Во всяком случае, это вполне возможно.

Маргарита повернулась ко мне и распорядилась:

— Приведите принца.

Без лишних слов я поспешила в детскую и отыскала там Эдуарда, который, кстати, уже успел сам надеть свою дорожную шапку и узкие штаны для верховой езды, а игрушки и книжки аккуратно сложить в сумку. Я обратилась к его воспитателю, стоявшему рядом:

— Ее милость королева желает немедленно видеть сына.

Воспитатель строго посмотрел на шестилетнего принца и уточнила:

— Вы готовы, ваша милость?

— Готов, совершенно готов, — храбро ответил мальчик.

Я сжала его ладошку, но он вырвался и пошел впереди, однако перед дверью остановился и выждал, когда я открою и пропущу его. В другое время это могло бы показаться мне даже забавным, но не сегодня.

— Ох, да идите уже! — нетерпеливо произнесла я и, распахнув дверь, подтолкнула его вперед.

В большом зале метались слуги: носили на конюшенный двор королевские ларцы с драгоценностями и сундуки с платьями. Сама королева была уже во дворе, окруженная верховой стражей. Набросив на голову капюшон плаща, она кивнула сыну, впереди меня выбежавшему во двор, и скомандовала:

— Садись скорей на свою лошадку, нам нужно торопиться. Эти гадкие Йорки одержали над нами победу и, возможно, взяли в плен твоего отца. Мы должны отвезти тебя в безопасное место. Ты наша единственная надежда.

— Я знаю, — сурово изрек мальчик и забрался на сажальный камень, к которому тут же подвели его пони.

Мне королева сказала:

— Жакетта, я пошлю за вами, как только окажусь в безопасности.

У меня голова закружилась от этих сверхбыстрых сборов.

— Куда вы направитесь, ваша милость?

— Для начала к Джасперу Тюдору, в Уэльс. Если мы сможем начать наступление оттуда, то я непременно его начну. А если нет — то из Франции или из Шотландии. Но я обязательно отвоюю наследие моего сына! Это просто временное отступление, Жакетта.

Date: 2015-12-12; view: 386; Нарушение авторских прав