Твой Ричард». 22 page

Я мельком заглянула в конюшни. Кавалерийские кони в стойлах мотали головами; один из них принадлежал когда-то Джону Грею, но теперь — и навсегда — остался без своего хозяина.

— Хорошо, я готова выехать прямо сейчас, — решила я, и Ричард удовлетворенно кивнул.

Мне подвели свежего коня, и, пока муж помогал мне сесть в седло, дверь у нас за спиной приоткрылась, и на пороге появилась королева.

— Я знала, что вы согласитесь поехать, что вы поможете мне! — воскликнула она, одарив меня самой сладкой своей улыбкой. — Знала, что ради меня вы согласитесь на все. Мы должны войти в Лондон до того, как туда прибудет Эдуард с войском.

— Я постараюсь сделать все, что в моих силах, — произнесла я. — Как сегодня его милость король?

Она указал в сторону аббатства.

— Молится. Если бы войны выигрывали с помощью молитв, мы одержали бы уже сотню побед! И попытайтесь также убедить лондонских купцов прислать нам хотя бы немного провизии. Иначе я не смогу удержать армию от грабительских налетов. — И она, глядя на Ричарда, прибавила: — Я отдала соответствующее распоряжение, но офицеры не в силах с ними справиться.

— С ними и сам дьявол не в силах был бы справиться, — мрачно изрек Ричард и, положив руку мне на колено, посмотрел на меня. — Я буду ждать тебя, а Энтони я отправляю с тобой; он возглавит отряд твоей охраны, так что ничего не бойся.

И я увидела, что Энтони уже садится на коня, улыбается и приветственно машет мне рукой.

— Ну, тогда поехали, — велела я.

Энтони громко отдал команду, и наш отряд, покинув двор аббатства, двинулся на юг, к Лондону.

Мы встретились с герцогиней Бекингемской и ее маленькой свитой в нескольких милях от столицы. Я с улыбкой смотрела на нее, когда она недоуменно тряхнула головой, словно в знак того, что просто поверить не может в реальность нашей миссии; это действительно было в высшей степени странно — именно нам с ней убеждать лондонцев пропустить королевскую чету в их собственную столицу. На этой войне герцогиня потеряла сына и сразу как-то постарела, на лице пролегли морщины, и выглядела она утомленной. Она первой подъехала к Епископским воротам, где нас встречали лорд-мэр и олдермены. Они явно не желали впускать нас в город, не хотели позволить нам хотя бы через порог переступить. Герцогиня осталась в седле и сидела очень прямо; лицо у нее было как грозовая туча; а я спешилась и направилась к встречавшим. Лорд-мэр поцеловал мне руку, а олдермены, обнажив головы, мне поклонились, и я постаралась каждому улыбнуться. За спинами олдерменов маячили лондонские купцы и кое-кто из знатных горожан — как раз их-то мне в первую очередь и предстояло убедить.

Я начала с того, что король и королева Англии, а также маленький принц просят разрешения вернуться в свой дворец и в свою столицу. Неужели кто-то из них, спросила я, посмеет отрицать право короля, помазанника Божьего, занимать свой трон и спать в своей постели?

Они что-то обсуждали вполголоса. Понятие законной собственности служило для этих людей весомым аргументом — ведь им пришлось немало потрудиться, зарабатывая свое состояние и строя прекрасные дома для своих семей. Так могут ли они ущемить принца в праве гулять и играть в саду, принадлежащем его отцу?

— От этого принца собственный отец отказался! — выкрикнул вдруг кто-то из задних рядов. — Король Генрих не спал в своей постели и не сидел на своем троне с тех пор, как подарил все это герцогу Йоркскому! А королева и вовсе отсюда сбежала! Они сами свой дворец отдали, это не мы отняли его. Они сами виноваты, что скитаются за пределами столицы!

Тогда я обратилась к лорду-мэру, стараясь говорить достаточно громко и отчетливо, чтобы меня могли слышать и все те, кто стоял в каменной арке ворот и на прилегающих улицах. Я сказала, что уж лондонские-то женщины лучше других понимают: королеве следует воспитывать сына в родном доме, ведь каждая женщина, в том числе и королева, имеет право на свой собственный дом. А королю пора снова занять подобающее ему место и стать у себя в доме хозяином.

Когда я упомянула короля, кто-то в толпе засмеялся, а кто-то грубо пошутил насчет того, что король никогда не был хозяином не только в собственном доме, но и в собственной постели. Было очевидно: эти несколько месяцев правления Йорка породили в лондонцах мысль, что король Генрих никакой властью в стране не обладает и неспособен ею править, как, собственно, и уверяли всех йоркисты.

— Я бы послал королеве столь необходимое для ее армии продовольствие, — вполголоса промолвил лорд-мэр. — Пожалуйста, передайте ее милости, что это действительно так. У меня и повозки были готовы, да только выехать им не дали жители города. Они ужасно опасаются тех шотландцев, которых наняла королева. До нас тут доходили страшные слухи… Короче, в город их точно не впустят. Да и мне вряд ли разрешат отправить ее войскам продовольственный обоз.

— Люди уже бегут из столицы, — сообщил, шагнув вперед, какой-то олдермен. — Запирают дома и уезжают во Францию, хотя королева со своим войском еще только в Сент-Олбансе. Никого в Лондоне не останется, если она еще ближе к нему подберется. Герцогиня Йоркская отослала своих сыновей, Джорджа и Ричарда, во Фландрию, от греха подальше. Герцогиня Сесилия уже однажды сдалась на милость королевы, но сейчас клянется, что никогда больше этого не сделает. Нет, нашей королеве никто теперь не верит! И все до смерти боятся ее наемников.

— Нечего их бояться, — возразила я. — Кстати, как вы отнесетесь к тому, если королева разместит свою армию за пределами столицы? Могли бы вы при таком условии впустить королевскую семью со слугами и приближенными в Лондон? Вы ведь понимаете, что король и королева должны находиться в безопасности, в лондонском Тауэре. Вы не можете им отказать в этом.

Олдермен повернулся к своим спутникам, и они принялись оживленно спорить.

— Я обращаюсь к вам от имени короля Англии, — продолжала я. — Все вы давали ему клятву верности. И теперь ваш король требует всего лишь, чтобы вы позволили ему войти в его собственную столицу.

— Если сам король гарантирует нашу безопасность, — повернулся ко мне лорд-мэр, — мы пропустим в город королевскую семью и членов их ближнего круга. Но только не этих шотландцев. Король и королева должны пообещать: шотландцы останутся за городской стеной, наша столица не будет разграблена. В таком случае четверо из нас готовы прямо сейчас пойти вместе с вами к королеве и передать ей наше решение.

Энтони, все это время молча стоявший у меня за спиной, как и подобает командиру отряда охраны, услышав, что свое задание я выполнила, подставил мне сложенные руки, помогая подняться в седло, а потом придержал моего коня, заметив, что лорд-мэр снова направился ко мне, явно желая что-то обсудить со мною конфиденциально. Я наклонилась к нему.

— Перестал ли наш бедный король плакать? — осведомился он. — Когда нами правил герцог Йоркский, король Генрих все время плакал и даже сам отмерил себе в Вестминстерском аббатстве клочок земли для гробницы. Мне говорили, что он ни разу за все время не улыбнулся и постоянно плакал, как опечаленное дитя.

— Теперь наш король счастлив, ведь он находится вместе с королевой и своим маленьким сыном, — спокойно произнесла я, хотя слова лорда-мэра сильно меня расстроили. — И он вполне здоров. Он даже приказы сам отдает.

Я уж не стала уточнять, что приказ короля прекратить разграбление аббатства и города Сент-Олбанс его безумное войско проигнорировало.

— Благодарю вас, ваша милость, что сегодня вы лично приехали с нами встретиться, — сказал лорд-мэр, чуть отступая от моего коня.

— Да благословит Господь нашу хорошенькую герцогиню! — выкрикнул кто-то в толпе.

На это я рассмеялась и подняла руку в прощальном жесте.

— Я хорошо помню, когда вас считали самой красивой женщиной в Англии, и это действительно так и было! — крикнула какая-то женщина, стоявшая в тени высоких ворот.

Пожав плечами, я ответила:

— Если честно, сейчас, по-моему, самая красивая женщина в Англии — моя дочь Элизабет.

— Благослови, Господь, ее чудное личико! А вы привозите ее в Лондон, чтобы и все мы могли ею полюбоваться! — пошутил кто-то.

Энтони взлетел в седло и отдал команду трогаться; и четверо олдерменов последовали за мной и герцогиней Бекингемской по северной дороге, неся весть королеве Маргарите, что готовы впустить ее и Генриха в столицу, но никогда не впустят туда ее армию.

Оказалось, что королева вместе со всем своим окружением уже успела добраться до Барнета, находившегося всего в одиннадцати милях к северу от Лондона — опасно близко от столицы, как заметили ехавшие с нами олдермены. Она взяла с собой лишь небольшой отряд, а основную часть своего войска — главным образом «этих северных бандитов», — оставила в Данстейбле, и шотландцы вовсю развлекались там грабежами, буквально раздирая город на части.

— К тому же многие шотландцы попросту дезертировали, — с мрачным видом изрек Ричард, пока мы с ним шли в приемную королевы, — и винить их в этом нельзя: мы ведь даже накормить их толком не смогли. А Маргарита напрямик заявила, что никогда ничего им не заплатит. В общем, им смертельно надоело ждать, когда же они наконец очутятся в Лондоне, и они отправились по домам. Помоги Бог тем селениям, что попадутся им на пути!

Королева велела олдерменам, а также герцогине Бекингемской и мне, вернуться в Лондон и потребовать пустить в столицу также четырехсот ее придворных.

— Это все! — раздраженно бросила она мне. — Вы, разумеется, сможете объяснить им, что они просто обязаны впустить меня с таким сопровождением, которое герцог Йоркский счел бы ничтожным!

На этот раз мы ехали в Лондон с отрядом королевской охраны; возле Старых ворот нас снова встретил лорд-мэр.

— Ваша милость, я не могу вас впустить, — нервно произнес он, оглядывая войско, выстроившееся у меня за спиной и возглавляемое моим мужем Ричардом. — Будь моя воля, я бы вас, конечно, впустил, но жители Лондона никак не желают видеть на улицах города войска королевы.

— Но ведь это не северяне, — разумно возразила я. — Обратите внимание: на них ливреи Дома Ланкастеров. Это люди, всегда имевшие абсолютно свободный доступ в город, на них вполне можно положиться. Да и командует ими мой муж, лорд Риверс, которого вы хорошо знаете. И слову королевы, которое она дала вам, можно верить. Здесь же всего четыреста человек!

Лорд-мэр долго изучал булыжники у себя под ногами, потом — небо над головой, потом — людей у меня за спиной; в общем, смотрел куда угодно, только не мне в глаза.

— По правде, — ответил он наконец, — столичные жители никого из них не желают здесь видеть: ни королеву, ни короля, ни принца. По их словам, им никто из них не нужен, и им все равно, клянутся они соблюдать перемирие или нет.

Несколько секунд я молчала; я просто не знала, какие привести аргументы. Мне ведь тоже приходили в голову мысли о том, что я не хочу больше видеть ни королеву, ни короля, ни принца. Но кто же будет на троне Англии, если не они?

— Она — наша королева, — сухо напомнила я.

— Она — наша беда! — с горечью парировал он. — А он — просто святой дурак, блаженный. И этот принц к нему никакого отношения не имеет. Простите, леди Риверс, мне действительно очень жаль, но я не могу открыть ворота ни перед королевой, ни перед кем-либо из ее придворных.

И тут вдруг раздались крики, топот мчащихся к воротам людей. Королевский отряд схватился за оружие, Ричард скомандовал: «Смирно!», а Энтони в мгновение ока оказался у меня за спиной, держа руку на рукояти меча.

К лорду-мэру подбежал какой-то человек и что-то настойчиво зашептал ему на ухо. Тот выслушал и резко повернулся ко мне; лицо его побагровело от гнева.

— Вы знали об этом?

Я покачала головой:

— Нет, о чем бы ни шла речь. Я вообще не имею ни малейшего представления о том, что происходит в Лондоне. А что случилось?

— Пока мы тут с вами стояли и разговаривали, королева послала войска захватить Вестминстер!

Собравшаяся у ворот толпа откликнулась гневным ревом.

— Держать строй! — крикнул Ричард своему отряду. — Смирно! Сомкнуть ряды!

— Я ничего не знала о том, что у нее такие планы, — быстро произнесла я. — Клянусь честью, я ничего об этом не знала! Я бы никогда не позволила себе так предать ваше доверие.

Лорд-мэр сердито тряхнул головой.

— Ни в чем ей верить нельзя! Она несет с собой одни лишь беды, и мы больше не желаем ее здесь видеть! Она же просто использовала вас, чтобы обмануть нас и попытаться взять Лондон силой. Нет, ей ни в чем верить нельзя! Передайте ей: пусть лучше поскорей убирается отсюда вместе с войском. Мы никогда не впустим ее в город! Заставьте ее уйти, герцогиня, помогите нам. И сами поскорей от нее избавьтесь. Спасите Лондон, уведите королеву от его порога! — Он поклонился мне, резко повернулся и направился прочь, но, уже проходя под аркой огромных старых ворот, оглянулся и добавил: — Герцогиня, мы рассчитываем на вас! Рассчитываем, что вы освободите свой город от этой волчицы!

Мы же с герцогиней Анной и все наше сопровождение застыли неподвижно, как каменные истуканы, и смотрели, как высоченные ворота Олдгейта закрывают у нас перед носом, как задвигают тяжелые засовы и завинчивают болты.

Теперь мы снова шли на север, и меня не покидало предчувствие, что мы хоть и выиграли последнее сражение, однако Англию теряем. Оставшийся у нас за спиной Лондон с готовностью распахнул ворота перед молодым Эдуардом, старшим сыном и наследником герцога Йоркского; именно его, Эдуарда, лондонцы и возвели на трон, провозгласив королем Англии.

— Это еще ничего не значит! — упрямо заявила королева, ехавшая рядом со мной. — Меня это ничуть не беспокоит!

— Они короновали его, — тихо сказал мне Ричард ночью в постели. — Лондон закрыл перед нами ворота, а Эдуарда лондонцы не только охотно впустили, но и назвали своим королем. Это кое-что да значит.

— У меня такое ощущение, будто я подвела Маргариту, — вздохнула я. — Все-таки я должна была постараться и убедить их впустить ее в столицу.

— Вот как? Несмотря на то что она втайне от тебя послала своих солдат взять Вестминстер? Тебе еще повезло, что мы без помех сумели оттуда выбраться! Что все обошлось без вооруженного столкновения! Возможно, ты и не оправдала ее надежд, но ты спасла Лондон, Жакетта. Ни одна другая женщина не сумела бы этого сделать.

Йорк, весна 1461 года

Король, королева, принц и их ближайшее окружение разместились в Йорке — королевское семейство в аббатстве, а все остальные в городе, кто где сумел. Ричард и Энтони почти сразу же отбыли вместе с армией герцога Сомерсета — они намеревались заблокировать дорогу, ведущую на север, и подготовить позиции перед наступлением армии Уорика и его ближайшего дружка, этого красивого мальчишки Эдуарда, сына Сесилии Невилл, который теперь называл себя королем Англии.

Генрих воспрянул духом, почуяв опасность; в пути его разум прояснился, и он даже послал письмо Эдуарду, упрекая его в мятеже и предлагая перейти на нашу сторону. Королева каждый день выезжала верхом вместе с принцем, призывая мужчин покидать родные селения и привычные занятия и присоединяться к ее армии, дабы защитить страну от мятежников, которых возглавляет король-самозванец.

Эндрю Троллоп, лучший полководец королевской армии, посоветовал расположить войска на вершинах холмов милях в четырнадцати от Йорка. Лорда Клиффорда с авангардом он отправил на берег реки Эйр, и для начала Клиффорд уничтожил там единственный мост, чтобы у молодого Эдуарда, двигавшегося по дороге из Лондона, не было никакой возможности перебраться через реку. Однако Эдуард повел себя весьма самоуверенно. Он отдал команду войти в воду, и его люди, стоя по пояс в ледяной темной воде под падавшим мокрым снегом, начали восстанавливать мост, невзирая на довольно сильное течение. Разумеется, лорду Клиффорду ничего не стоило всех их перебить — сначала он положил лорда Фицуолтера, а затем и почти весь отряд. Ричард прислал мне записку:

«Неопытность Эдуарда дорого ему обошлась. А нам первую ловушку удалось перепрыгнуть. Пусть теперь он доберется до Тоутона и посмотрит, что мы там ему приготовили».

Я с нетерпением ждала от мужа новых вестей. Королева приехала в Йорк-Касл, и мы обе, надев плащи, поднялись на башню Клиффорда. Войска находились слишком далеко, невозможно было хоть что-то разглядеть, да и свет уже начинал меркнуть, но мы обе упорно не сводили глаз с юга.

— Не могли бы вы пожелать ему смерти? — спросила вдруг Маргарита. — Не могли бы вы сделать так, чтобы он взял да и упал как подкошенный?

— Уорик? — уточнила я.

Она решительно помотала головой.

— Эта лиса Уорик еще сто раз может переметнуться на нашу сторону! И я это отлично понимаю. Нет, прокляните этого мальчишку Эдуарда, который осмелился провозгласить себя королем!

— Я не знаю, как это делается, и никогда не хотела знать. Я не ведьма, Маргарет. Я даже и знахаркой себя назвать не могу. Но если бы я и впрямь могла что-то такое сделать, то в первую очередь я бы сделала неуязвимыми моего мужа и сына.

— А я бы прокляла Эдуарда! — воскликнула она. — Я бы в порошок его стерла!

И я вспомнила этого юношу, ровесника моего сына, красивого, золотоволосого, гордость и любимца герцогини Сесилии. Я вспомнила, как он вышел из себя в Кале во время нашего допроса, однако мгновенно залился краской стыда, только я упомянула о том, что именно мы с Ричардом спасли его мать и охраняли ее. А еще я вдруг вспомнила, как когда-то он, еще совсем мальчик, учтиво поцеловал мне руку, ожидая мать за дверями королевских покоев в Вестминстере.

— А мне он, пожалуй, даже нравится, — заявила я. — Я бы не стала желать ему зла. Все равно ведь его кто-нибудь убьет еще до конца этого дня, выполняя ваше поручение. Хотя, Господь свидетель, на нашей земле и без того уже довольно трупов.

Маргарита поежилась и опустила капюшон пониже.

— Снег пойдет, — заметила она. — Что-то в этом году снегопады никак не прекращаются.

Мы отправились обедать в аббатство, и король сам ввел королеву в большой обеденный зал, полный его придворных.

— Я написал Эдуарду, графу Марчу, — сообщил он своим высоким мелодичным голосом, — и попросил его о временном перемирии. Ведь завтра Вербное воскресенье! Неужели он и в Вербное воскресенье собирается драться? Ведь в этот день Господь наш въехал в Иерусалим. Я думал, Эдуард желает помолиться, как и все мы. В такой святой день каждый должен молиться, такова воля Божья.

Мы с королевой быстро переглянулись.

— И Эдуард ответил вам, ваша милость? — спросила я.

Король опустил глаза.

— Мне очень жаль, но он отказал мне в моей смиренной просьбе. Он написал, что готов рискнуть военной удачей. Хочет биться в тот самый день, когда Господь наш въезжал в Иерусалим! В то самое утро, когда Господь наш въезжал в Святой город, он не прочь начать сражение, этот ожесточившийся молодой человек!

— Да он просто отвратителен! — Маргарита с трудом сдерживала раздражение. — Впрочем, его намерение, возможно, нам даже на руку.

— Я прикажу герцогу Сомерсету не вступать в бой, — продолжал король. — Нашим людям не следует воевать в воскресенье, тем более в Вербное воскресенье. Они должны просто построиться и стоять спокойно, демонстрируя нашу веру в Господа. Если Эдуард пойдет в атаку и первым нанесет удар, они должны подставить вторую щеку…

— Нет, они должны защищаться! — прервала его Маргарита. — И Господь благословит нас, если мы всего лишь будем защищаться во время столь кощунственной атаки.

Ее слова заставили короля глубоко задуматься. Потом он спросил:

— Так может, пусть Сомерсет до понедельника отойдет на прежние позиции?

— Ваша милость, Сомерсет со своим войском расположился сейчас как нельзя более удачно, — мягко промолвила я. — Возможно, нам следует подождать и посмотреть, что из всего этого выйдет. Вы свой шаг уже сделали — предложили святое перемирие; пока этого достаточно.

— Я поинтересуюсь, каково мнение епископа на сей счет, — заключил король. — А сегодня вечером я стану молиться и ждать от Господа совета. Я буду молиться всю ночь.

Король действительно бодрствовал всю ночь, молясь в монастырской церкви; монахи из аббатства входили туда и, отслужив мессу, выходили, оставив его одного, а он, словно ничего не замечая, все молился. Я легла спать, но сна не было; как я могла спать, если Ричард и Энтони всю ночь провели на холме, под снегом, на ледяном северном ветру, предвкушая завтрашнюю битву — битву в святой праздник.

Утром небо было мрачным и каким-то белесым; казалось, облака опустились совсем низко и грузно легли прямо на городские стены. Около девяти часов начался снег; тяжелые хлопья падали так густо, что вызывали головокружение. Промерзшая земля была уже усыпана снегом, и город, казалось, присел и съежился под этим непрерывным снегопадом, становившимся все сильнее.

Войдя к Маргарите, я обнаружила, что она мечется по комнате, засунув руки в рукава и пытаясь хоть немного согреться: ее явно знобило от волнения. Король по-прежнему молился в аббатстве, а она была вынуждена снова командовать сборами.

— Если мы победим, то сразу же пойдем на Лондон, и уж на этот раз они не посмеют не открыть передо мной ворота! Ну а если не победим…

Она не договорила, и мы обе перекрестились.

Я подошла к окну. Городские стены были еле различимы, снег слепил глаза, все скрывалось в белой круговерти метели. Я прикрыла глаза рукой: мне вспомнилось то видение — битва на склоне холма, снег, кровь на снегу; я ведь тогда так и не смогла разглядеть, чьи там были боевые знамена, чья кровь пятнала свежевыпавший снег.

Весь день мы ждали новостей. Наконец в Йорк явились, сильно хромая, двое раненых и доложили, что у нас прекрасная позиция на вершине холма, но снегопад очень мешает лучникам, а стрельбу из пушек делает и вовсе невозможной.

— Он всегда приносит с собой плохую погоду, этот мальчишка! — воскликнула королева. — Он явно предпочитает сражаться под дождем или под снегом. А за спиной у него вечно бушует буря. Можно подумать, это его врожденное свойство.

Обед подали в зале, но там почти никого не осталось, кроме тех придворных и слуг, которые были слишком стары или слабы, чтобы их заставили идти в армию, а также нескольких старых воинов, которые были изувечены в предыдущих боях, когда дрались за короля и королеву. Я посмотрела на слугу, весьма ловко подававшего кушанья с помощью единственной руки, и вздрогнула, подумав о своем сыне, у которого руки-ноги были пока что целы, однако сейчас он где-то там, в снегу, ждал атаки вражеской кавалерии.

Королева гордо восседала в центре большого стола; принц находился рядом. Маргарита громко распоряжалась подачей блюд, а я, устроившись во главе стола вместе с фрейлинами, уныло размазывала по тарелке какое-то рагу: есть мне совершенно не хотелось. Зато те, у кого муж, сын или брат не стояли сейчас под снегом на том холме, ели с должным аппетитом. Ну а мы, тревожившиеся за своих близких, не могли проглотить ни кусочка.

К полудню в город непрерывным потоком стали стекаться люди — в основном, раненые, еще способные передвигаться самостоятельно. Они рассказывали, что вдоль дороги, ведущей в Йорк, лежат сотни умирающих, а поле брани завалено тысячами трупов. Больница в аббатстве, городская больница для бедных, особая больница для прокаженных, все церковные убежища и приюты были забиты ранеными; там поспешно накладывали на раны грубые повязки, затыкали колотые раны корпией, ампутировали конечности, но чаще всего выносили мертвых и собирали их для захоронения. Йорк походил на кладбище; в его южные ворота вливался бесконечный поток людей, которые шатались, как пьяные, и обливались кровью, точно недорезанные телки. Мне и хотелось спуститься вниз, и страшно было столкнуться с этими лицами — я боялась, что увижу среди мертвых Ричарда или Энтони, смотрящих на меня пустыми глазами, с головой, разнесенной выстрелом из этих новых ружей или же раздробленной ударом боевого топора. Так что я заставила себя сесть в королевских апартаментах у окна. Держа в руках какое-то шитье, я все время прислушивалась к реву и грохоту приближавшейся армии.

Темнело; день подходил к завершению. Значит, должна кончиться и битва? Никто ведь не может драться в темноте? Однако колокола уже прозвонили повечерие, а гонец так и не явился к нам с вестью об одержанной нами победе. Король по-прежнему стоял на коленях в аббатстве; он простоял так с девяти утра, а теперь было уже девять вечера, и королева послала его личных лакеев, чтобы те оторвали его от бесконечных молитв, накормили и уложили в постель. Но мы с нею продолжали бодрствовать возле неярко горевшего огня; она сидела, поставив ноги на дорожный сундучок с драгоценностями и положив рядом теплый плащ.

Мы провели так всю ночь, а на рассвете, при первых холодных лучах весеннего солнца, в двери аббатства кто-то с силой забарабанил. Маргарита вскочила. Было слышно, как привратник медленно спускается и открывает двери. Кто-то громко требовал королеву, и Маргарита, схватив плащ, бросилась вниз.

— Разбудите короля, — велела она мне напоследок.

Прибежав в комнату Генриха, я тряхнула за плечо его лакея и сообщила:

— Новости с полей сражений. Приготовьте его милость в дорогу. Быстро!

Затем я поспешила вниз и в просторном вестибюле увидела какого-то человека с гербом лорда Клиффорда на плаще; он стоял перед королевой на коленях, низко опустив голову.

Маргарита повернула ко мне белое как мел лицо, и на мгновение вновь мелькнула та испуганная девочка, которая не желала выходить замуж, пока прямо в день свадьбы не выяснит, что ждет ее в будущем. Тогда я, конечно, ничего подобного предсказать не могла. Жаль, что у меня не было возможности предупредить ее.

— Мы проиграли сражение, — бесцветным голосом промолвила она.

Я выступила вперед с вопросом:

— А мой муж? И мой сын?

Незнакомец покачал головой.

— Неизвестно, ваша милость. Там было слишком много… Я смотрел, но всех не упомнишь. Поле завалено трупами, такое ощущение, будто в Англии все разом взяли и умерли. Я никогда не видел столько… — Он закрыл руками лицо. — Некоторые пытались бежать, хотели перебраться по маленькому мостику, но йоркисты погнались за ними, завязалось сражение, мостик подломился, и все они попадали в воду — и ланкастерцы, и йоркисты. Почти все они были в тяжелых доспехах и, конечно, утонули. И луг там тоже весь усеян трупами, и берега реки… Вода в реке красная от крови. А снег все падал, падал, и таял на лицах, как слезы…

— А твой хозяин, — прошептала Маргарита, — лорд Клиффорд?

— Мертв.

— А мой главнокомандующий, сэр Эндрю Троллоп?

— Мертв. И лорд Уэллс, и лорд Скроуп. Сотни лордов, тысячи солдат. Это напоминало день Страшного суда, когда мертвые встают из могил. Вот только они-то не встали. Нет, не встали. Все они так и лежат на земле. Теперь эти войны должны закончиться, потому что, мне кажется, и воевать-то некому — все мужчины в Англии мертвы.

Шагнув к королеве, я крепко стиснула ее ледяные руки. Король, в тот момент спускавшийся по лестнице, в изумлении воззрился на нас обеих, перепуганных, крепко державшихся за руки.

— Мы должны немедленно уезжать отсюда, — обратилась к нему Маргарита. — Мы проиграли бой.

Генрих кивнул и с некоторым раздражением воскликнул:

— Я же предупреждал вас! Я отказывался воевать в святой праздник, но Эдуард не пожелал слушать моих предостережений.

За королем по лестнице следовали его лакеи; они несли его Библию, распятие, скамеечку для молитв и домашний алтарь. Вскоре появились слуги, которые тащили сундуки с одеждой и мехами Маргариты.

Мы вышли во двор.

— Поедете со мной? — спросила она, вновь становясь похожей на ту девочку, которую я когда-то привезла из Франции. — Я не хочу уезжать одна.

Но я не колебалась ни мгновения; у меня даже мысли не возникло ее сопровождать. Я уже решила для себя, что сейчас расстанусь с ней, даже если мы никогда в жизни больше не увидимся.

— Мне нужно найти Ричарда и Энтони, — произнесла я, с трудом выталкивая слова изо рта. — Мне придется отправиться прямо туда и отыскать их тела. Возможно, мне удастся хотя бы должным образом их похоронить. А затем я вернусь к детям.

Маргарита кивнула. Лошади были уже оседланы и готовы в путь, вещи сложили в повозку, сундучок с драгоценностями королевы приторочили к ее седлу. Принц уже вскочил на своего пони; он был в теплом плаще для верховой езды и в шапочке колпачком; спереди на шапке красовалась его эмблема: лебедь.

— Мы непременно за все отомстим! — с веселой яростью заявил он, глядя на меня. — Я сам позабочусь о том, чтобы всех предателей казнили. Клянусь!

Но я лишь головой покачала. Меня уже тошнило от их жутковатой мстительности.

Королеву подсадили в седло; я подошла к ней и поинтересовалась:

— Куда вы поедете?

— Мы перегруппируемся, — поделилась она своими планами. — Не могут же все мои воины быть мертвыми! Мы соберем еще людей. Я добуду денег — в Шотландии, во Франции. В конце концов, король и принц при мне, и мы еще вернемся. Мы вернемся, и тогда я непременно надену голову Эдуарда Марча на пику близ Миклгейт-Бар рядом с полусгнившей головой его отца! Я ни за что не остановлюсь на этом. Не остановлюсь, пока у меня есть сын. Он был зачат, чтобы стать королем, и я воспитывала его для того, чтобы он стал королем!

— Я знаю, — ответила я и отступила назад.

А Маргарита подняла руку, давая сигнал к отправлению. Потом помахала мне, крепче сжала поводья, и в ее ласковом взгляде, устремленном на меня, светилась искренняя любовь. Напоследок она быстро, одним пальцем нарисовала в воздухе тот самый знак — колесо Фортуны, — потом пришпорила коня и умчалась.

Date: 2015-12-12; view: 336; Нарушение авторских прав