Глава 2 POV Bill

Тяжелый дым сизыми клубами заволок голову, не желая выветриваться. Это раздражающее состояние укуренного опьянения означало, что уже утро, и я проснулся. Каждый раз так. Уже неизменная традиция: оцепенение от одного только воспоминания, оставленного ночным кошмаром.
Открыв глаза, я несколько минут смотрел в потолок, пытаясь выгнать из души неприятный холодок. Было странное ощущение, что это слишком, чтобы быть просто сном, просто бредом больного воображения на фоне приема снотворного. И что-то отдаленно знакомое, будто и не из сна вовсе.
Поднявшись, я уныло глянул на прикроватную тумбочку и часы на ней. Еще один день, еще одна оторванная страница календаря, еще один лист, ничем не отличающийся от всех остальных. Без тебя.
Я уже хотел вылезти из кровати, как замер. Точно помнил, как вчера поставил фотографию на место, нашу с ним фотографию. А теперь она лежала, спрятав наши лица изнанкой фоторамки, но так, как не могла просто упасть. Да и я бы услышал. Казалось, что ее кто-то аккуратно так положил, устав смотреть на застывшие на ней лица.
Внутри возникло какое-то странное чувство, сродни детской обиды и возражения. Подняв фото и поставив его на место, я еще раз провел взглядом по любимому лицу. Такому живому здесь, родному...
А дальше все, как в заевшей программе, по кругу, по наезженному пути, тошнотворно знакомому до каждой мелочи. Серость в этой серости серого года. И дурацкое ощущение, что попал в хреновую компьютерную игрушку. Ванная, попытка нарисовать на лице подобие спокойствия и красоты, никому давно не нужной, метро, институт, метро...
Было так странно, весь день преследовало ощущение, что что-то должно случиться, кто-то за мной следит, будто кто-то шел по пятам, следя, когда же оступлюсь, когда совершу ошибку...
Такое бывает, кажется, у каждого хоть раз в жизни. И у малолетки-школьницы в выбранной мамой ненавистной кофточке, и у мальчишки, донашивающего за братом джинсы, и у студентки, знающей, что на чулке светит стрелка, и у состоятельной дамы, выбежавшей из дому без макияжа и налетевшей во дворе на коллегу... А я чувствовал себя так, словно со мной все это приключилось разом. Будто попал в какой-то психологический фильм, только в кино дают подсказку, пуская за кадром напряженную музыку, а на меня давила тишина, такая гулкая и упругая, как на дне болота, наполненная гулом города.
Но на мгновение, когда эскалатор, неприятно вибрируя под ногами, уносил меня под землю вместе с серой толпой, на секунду, на встречной ленте мелькнуло знакомое лицо. Всего мгновение, я даже не увидел, что происходило там, но сразу вспомнил. В памяти четко всплыло это лицо, форма сердечком, острый подбородок и кукольно-пухлые губы, большие голубые глаза и приторный взгляд, густые накладные ресницы и родинка... Внутри все задрожало, натянувшись, словно проволока за магнитом, и, не отдавая себя отчет, я развернулся, ловя среди уплывающих наверх людей ту, что заставила снова вспомнить все, что потерял. Словно голодный зверь, рыщущий в поисках добычи, что-то подгоняло поймать глазами отдаляющуюся блондинку. Она или перепутал? Похоже, она... или нет? Черт...
Не помню, как ее звали... А когда-то помнил каждое имя, так четко зная, кого ненавижу. Мелани? Анна? Маргарет? Синти? Какая разница? Одна из пустоголовых кукол, с которой приходилось делить Его. Одна из самовлюбленных дур, не достойных моего брата, отнявшая у него время и нервы. Одна из его игрушек, мнившая себя кукловодом, которую я с детским садизмом мечтал растерзать, чтобы посмотреть, что там внутри. С ней Том встречался, кажется, за месяц до конца... И они расстались. Довольно быстро. Не знаю, кто был виноват, но это случилось после очередной ее истерики, уже не помню, по какому поводу... Кажется, устроила вой, что Том не смог пойти с ней на свидание, потому, что я попросил его что-то сделать... Или думала, что он просто прикрывается мною, чтобы побыть с другой? Какая разница? Все равно она не стоит его.
И чего меня это так взбесило?.. Дрянь... Том часто менял девушек. И дело было не только в том, что они его интересовали зачастую, немногим больше, чем атрибут имиджа и регулярная секс-игрушка... он честно увлекался каждой, искал, почти влюблялся... но постоянно это было почти, но не то. Что-то не складывалось, и рано или поздно, я выдыхал с облегчением, слыша очередную тираду на весь дом, о том, какие мужики сволочи, а мы с Томом - и подавно, тихое хныканье в его комнате и жалобные уточнения и предложения попробовать заново, или тихое "Стерва", брошенное братом перед хлопком двери и сутками тишины из его комнаты. Выдыхал с облегчением, хотя бы на несколько дней, пока не появлялась новая... Вообще, чаще всего, они расставались друзьями, тихо и без скандалов, но мне каждый раз хотелось услышать брошенное в сердцах "больше никогда не приближайся ко мне!"... Это просто ревность. Я знаю...
Пытаясь забыть этот призрак из прошлого, я поглубже вдохнул, словно ныряя в эту серую массу, плывущую в медлительной панике к вагонам. Нужно просто забыть...
- Эй! А поосторожнее можно? Корова! - вскрикнув и чуть не отскочив на полметра, заголосил какой-то мальчишка, налетевший на меня. Или я на него?
Заторможено подняв взгляд, я уставился на скорчившего недовольную гримасу ребенка. На меня смотрели полные возмущения и презрения карие глаза, обрамленные светлыми ресницами. Раздувая ноздри, потешно сопя и "сияя" бледными веснушками, мальчишка топнул ногой и, показав неприличный жест, демонстративно толкнул меня, направляясь своей дорогой. Вот укурыш мелкий... п*здец...
Еле успев на нужный поезд, я протиснулся в вагон, падая на место и закрывая глаза. Серая масса, бесцветные люди с календарными страницами вместо жизни и ежедневником вместо судьбы... Заезженный маршрут, на котором известна каждая остановка - дом, метро, институт, метро...
И уже такие до ужаса знакомые стены, пропитанные насквозь больничным запахом. Медсестры, которых знаю настолько, что могу заранее угадать, как улыбнется, поправит прическу, одернет халат, как молчаливо опустит взгляд, как виновато скажет "Все так же", как поведет по коридору, в котором невозможно заблудится, и как тихо исчезнет, оставив наедине с тем, кого так боюсь и люблю.
Но я точно знаю, что ты здесь. Что бы ни говорили врачи, я уверен, ты здесь, рядом со мной, никуда не исчез. Просто не можешь сам мне об этом сказать. Я же чувствую...
Невозможно сказать, что испытываешь, зная, что виноват в том, что не живет и не умер, где-то существует, но не как человек, тот, кого любишь уже просто потому, что он был в твоей жизни, просто потому, что он-то обязан жить в полную силу. Невозможно знать, что ты виноват в том, чего так боялся для него.
Всегда трудно находиться здесь с ним, и не хватает сил встать и уйти. Ничего не можешь произнести, хотя хочешь столько сказать, не можешь смотреть, ведь так сильно давит вина, и так хочется увидеть, ведь еще сутки будешь без него. Совсем...
Каждый раз, уходя из клиники, я чувствую, будто оставил в ней часть себя, там, с тобой рядом. Каждый раз, надеясь найти то, что даст сил прожить еще один день в этой пустоте, не нахожу этого, умирая еще больше.
Будто плывя в собственном сне, не замечая ничего вокруг, как лошадь, от которой скрывают все, что за пределами дороги, я вышел из клиники, слыша, как за спиной гремят замками двери. Там одновременно страшно и спокойно - ты рядом, но это не ты. И все равно я не могу заставить себя с первого раза встать и уйти, оставив тебя одного. А потом просто плестись по утопающей в темноте улице, мечтая уснуть, чтобы уйти от этой реальности, и снова и снова задавать себе одни и те же вопросы: как посмел, почему, за что?
Мне трудно сказать, как быстро идет время, биологический счетчик внутри сбился. Когда ложусь спать, кажется, просто закрываю глаза на секунду, а потом снова открываю, встаю, пытаясь развеять тяжелую дымку ночных кошмаров, и снова иду по накатанной... Иду, не зная, куда, и дойду ли...