POV Tom. Ощущение легкости и затворничества одновременно позволяют лишь дышать равномерно, сквозь легкий писк чего-то непонятного

Ощущение легкости и затворничества одновременно позволяют лишь дышать равномерно, сквозь легкий писк чего-то непонятного. Такое чувство было лишь сначала, когда я попал в этот странный, неосязаемый мир. Говорят, когда человек попадает в бессознательное состояние, он находиться на перепутье двух миров. Его не отпускают из мира живых незаконченные дела, любимые люди, их вера, но так же сильно тянет в другой мир. Мир, который напоминает тягучую карамель, приправленную сизым смогом, с начинкой из леденящего душу ветра. Так же говорят, что человек привыкает ко всему, потому, что его душа имеет свойство адоптироваться к практически любой сфере обитания. Смею разуверить, к таким ощущения балансировки на грани привыкнуть невозможно. Жаль, что прежде чем попасть в подобную ситуацию, никто не знает, что ждет там, за гранью возможности, за гранью ощущения настоящего, привычного мира. Вскоре, после того, как слово "кома" бьет по ушам всё чаще, и, наконец, осознаешь, что разговор относиться непосредственно к твоему бездейственному телу, и пищащие вокруг штуки, не что иное, как аппараты поддерживающие организм. Каждую секунду, проведенную в этой неосознанной ситуации, вспоминаешь лишь одно, лишь то, как и почему всё пошло под откос. Нет, Том Каулитц, ты далеко не так везуч, как думал, до того дня, что перечеркнул всю жизнь. Трус, и слабак, раз не смог признать очевидные вещи, за что и расплачиваешься теперь по полной программе.
Да ладно бы страдать одному, всё же можно пережить и постараться привыкнуть, но когда страдает другой человек, любимый, это совсем иное чувство. Каждое мгновенье я виню себя за то, что тебе, Билл приходиться переживать всё осознанно, что меня нет рядом, когда ты подобно тени бродишь по нашему городу, отмеряя шагами прожитые впустую часы. Мой маленький братик, ты стал таким взрослым в одно мгновенье. Когда ты приходишь, я ощущаю запах твоей боли. Ты пропитан чувством вины, но нет, Билл. Слышишь? Ты не виноват, ни в чем не виноват. Хотя, какая глупость, как можно слышать орущую во всё горло бесформенную субстанцию? Казалось бы, совершенно обычная трагедия в жизни. Ведь почти у каждого может случиться, что один брат-близнец попадает в кому, а второй изводиться и волнуется? Ведь так? Но и тут у нас всё ни как у нормальных людей. Впервые это случилось, когда я ощутил слабую, еле заметную дымку до боли напоминающую мне силуэт моего брата.
Помню, как не думая ни о чем, помчался к этому образу. Было невероятно легко, словно всё полностью потеряло свою тяжесть. Тогда я ещё не мог даже представить, что моё тело лежит в одной из белоснежных палат реанимационного отделения, что всё это не глупый сон, не бред, и даже не галлюцинации. Я бежал со всех ног, не ощущая усталости, просто тянул руки к нему и кричал его имя, даже не пытаясь услышать свой голос. Казалось, главное в данный момент сделать хоть что-то, а как, не важно.
Глупый-глупый Том, оболочка тела весом в 21 грамм не умеет шуметь, лишь плавно лавировать подобно плазме. Чем ближе я подбегал к брату, тем яснее становились очертания, сгущаясь и приобретая краски. Только вот он уже не казался таким знакомым. В нос ударил запах профессиональной краски для волос, и точно! Его шелковистые волосы приобрели иссиня черный оттенок. Билл стоял спиной, и как казалось, пытался кого-то или что-то перебороть, одолеть. Я замедлил шаги, и, наконец, близнец обернулся. Его губы были перепачканы в крови, белоснежные резцы заострились и были окрашены яркой жижей. Резко выделяющиеся скулы придавали лицу устрашающий и мистический вид, а длинные и острые когти с жадностью рвали на части какое-то несчастное животное. На мгновенье, мне показалось, что я сам ощутил привкус солоновато-медной жидкости, мне захотелось проснуться... забыть этот ужас. В мгновение меня ослепила вспышка яркого света с примесью ужасной боли. Словно тысячи крохотных пираний разрывали тело, а потом всё прошло. Но тогда я ещё не знал, что это лишь начало всему последующему кошмару, в котором я существую уже 3 месяца.
В тот день, когда меня накрыла дикая физическая боль, и ослепила вспышка света, я пришел в свое неизменное на данный момент состояние. Боль была сигналом, что врачи боролись, и всё же добились того, что теперь я дышу через трубочку ИВЛ (искусственная вентиляция легких), питаюсь через кишечный зонт и капельницы, а сердце бьётся благодаря содержанию магния и калия в крови, что непосредственно поддерживает его работу. За эти 90 дней я наслушался невероятное количество медицинских терминов, и мало того, стал их понимать. Если скажут, что люди в коме не слышат, не верьте! Они всё слышат, понимают и запоминают. Белки всё-таки питают мозговые клетки, значит и душа, которая всё же связанна с телом особой связью, воспринимает данные импульсы.
Осознание того, что я больше не человек, пришло позже, когда на смену резкой боли, пришло невероятное и не веданное ранее облегчение. Сравнить это, пожалуй, ни с чем не получиться потому, что до этого, в нормальной жизни, такой невесомости не ощутишь при всём желании. Вслед за этим, перепутанные мысли начали складываться в привычную цепочку, иначе говоря, размышлять получалось так, словно до этого я просто принял душ, и собирался на свиданье, а не попадал в аварию, не гнался за обезумившим близнецом. Только всё то же странное чувство невесомости, полное отсутствие аппетита, желание сна и... возможности взять что-то в руки!
Складывалось впечатление, что глаза выпадут из орбит, когда на белоснежном столе, в жутко пахнущей лекарствами комнате, я попытался взять мобильный телефон. Рука прошла не только сквозь нужный предмет, но и сквозь стол. Шок был настолько сильным, что нормальный человек вполне заорал бы благим матом, рванул прочь из комнаты или рухнул на пол, а я лишь ощущал легкий всплеск чего-то нового внутри, похожий на океанский бриз. Полное отсутствие чувств и эмоций. А потом, к своему глубочайшему сожалению я повернулся, вслушиваясь в постепенно нарастающий писк, и остолбенел увидев... себя! Да-да, именно я лежал на небольшой кровати, с кучей шнуров, датчиков, иголок, и бинтов. Ошибки быть не могло ещё и потому, что на спинке кровати красовался температурный лист пациента с ярко выделенным именем "Томас Каулитц".
Писк всё сильнее нарастал, а я всё отчаянье пытался хоть чем-то удостовериться, что я не сплю. Только вот заметив парящие голые ступни над полом, я понял, что либо спятил, либо умер.
Дальше была полнейшая неразбериха в палате. Прибежали врачи с кучей приборов и начали тыкать моё несчастное тело куда только можно, писк стихал, но они не успокаивались. Наверное, потому, что на мониторе показывалась волновая шкала падающего давления и сердечной деятельности. Один из врачей подогнал огромный железный ящик и, оттянув от него две пластиковые рукавички, приложил к моей груди, и тут меня тряхонуло. Тряхонуло так, что отлетев к рядом стоящему стулу, буквально перелетел через него, заметив одну поразительную вещь. Стул сдвинулся с места и, покачнувшись, упал, а я, как не в чем не бывало, почесывая затылок, наблюдал за глазами врачей. Они были неотличимы от белоснежных стен, только раскрытые рты говорили о том, что это всё же люди.
Кто ж знал, что я вот так перепугаю их? А что такого особенного в том, что стоящий мирно стул вдруг грохнулся? Я продолжал чесать затылок, понимая, что пальцы проникаю намного глубже того места, что врачи называют черепом, да и грудь просто адски пылала. Не трудно было догадаться, почему, но зато теперь я знал четко, что нужно сделать, чтобы привлечь внимание, и дать понять, что я тут, я жив, почти... Но получится ли у меня вновь переволноваться до такой степени? Тогда я ещё не знал, что ночь сама всё решит за меня... за нас.
Самый первый кошмар навсегда останется в памяти, в каком виде бы я не был. Стрелки показывали примерно 11 вечера, когда вокруг начала сгущаться темнота. В прямом смысле этого слова, насыщенно черные клубы дыма просачивались сквозь пол, окна, вентиляционные люки, потолок. Для них не было преград, как и для меня, но от этого становилось не только жутко, но и не менее интересно. Раз уж я болтаюсь по воздуху как оторванный от собственного тела, то хуже ничего быть уже не может. Дым становился всё плотнее, облеплял меня, точно ледяной кокон, а страх неразрывной паутиной подкатил и схватил сердце в тугой капкан. Буквально на секунду всё заволокло неведомым мраком, и снова эта вспышка, но в этот раз боль ощущалась более ясно.
Чувство, как саднящей болью увеличиваются в размере клыки, как кровоточат и удлиняются ногти, как жгучим огнем полыхает внутри злость, ненависть, одержимость уничтожить цель. Дыхание от непередаваемой силы перестало мне подчиняться, и из груди против моей воли вырвался рык. Слабый, приглушенный, но звериный, не знающий отказа и пощады.

Перед глазами повисла пелена молочного цвета, а в ней невероятно красивая девушка, безумно похожая на мою девушку, с которой я встречался довольно долга, и наш разрыв причинил мне немало горя. Я попытался позвать её, но вместо этого увидел совсем рядом... своего брата. Такого же, как и тогда, который уже мчался на немыслимой скорости вперед, очевидно, заранее зная, где будет финиш. Но меня смутил даже не тот факт, что мой брат превратился в непонятное существо, и несется в полусидячем положении на задних ногах, на такой скорости, что впору обгонять самолет, а тот, что едва заметная ниточка, переливающаяся всеми цветами радуги, несмотря на позднее время неотрывно тянула меня к близнецу. Я ощущал, как он переступает ногами, как своими собственными, усталость от бега накатила лавиной, хотя мне оставалось лишь для вида перемешать ногами в воздухи, Билл бежал сам. Мы словно стали единым целым. Две души в одном искореженном теле, и это не могло не пугать. Вдруг Билл резко остановился, хищно улыбнувшись, и издал звук, больше похожий на урчание. Было понятно, что он чем-то весьма доволен. Внутри заиграло ощущение теплоты, правильности, обреченной одержимости. Мне хватило пары секунд, чтобы понять где мы находимся. Это была улица, которую я долго не мог забыть и знал её буквально наизусть. Это был её дом, той которая причинила мне не мало боли, собрав свои вещи и сказав "прощай". Девушку звали Лора, и казалось ей не было равных в красоте и умственных способностях. Ярко-зеленые глаза, пухлые губы и греческий профиль скрытый под густотой каштановых волос. Её хотели и любили почти все, но она выбрала меня, и сейчас я чувствовал, что должно произойти что-то очень важное. Но не только эмоции Билла передались мне, было ещё что-то. Не понятное и жаждущее, разрывающее и обязательное. Словно прочитав мои мыли брат снова заурчал проведя когтями по одному из деревьев находящимся рядом с подъездом Лоры. Увы, как бы она не была успешна и шикарна, жить ей приходилось в обычной квартирке, самого обычного дома. А брат ждал. Может он хотел поговорить с ней, или объяснить что-то, вот только вид его слюней стекающих с белоснежных клыков не внушал доверия, и уж точно не предвещал в разговоре ни чего хорошего. Уже давно стемнело, и полная луна, словно блин, растекалась по сковородке неба, заставляя вздрагивать от её волшебного свечения сквозь шинель туч. Лора возникла настолько неожиданно, будто черт выпрыгнула из табакерки. Младший уверенно фыркнул, сделав шаг вперед. Внутри что-то щелкнуло, и необъяснимое напряжение, горевшее внутри, словно раскаленная лава, взрывом вырвалось наружу. Неописуемое бешенство, необъяснимая злость, клокотавшие внутри и так вышколенные охотником, вынужденные раньше молчать, хлынули наружу, затмевая разум и осторожность. И, тут, наконец, я понял, что ему от неё нужно. Далеко не обычный, цивилизованный разговор, а нечто страшное. Неужели он собирался её ударить? Не могу даже представить, что мой близнец, спокойный, невозмутимый мог причинить кому-то боль, мог настолько ненавидеть кого-то! Ток прошел сквозь всю мнимую оболочку души, когда Билл, резко выпрыгнув из кустов, налетел на вскрикнувшую девушку. Зубы прошили нежную кожу шеи моей бывшей, а яркая кровь хлынула фонтаном, омывая куски, оставшиеся от футболки, его руки, не разжатые зубы. И тут я заметил слёзы, застывшие в глазах девушки и прозрачными дорожками, оросившие нежную кожу.

Ужас, застывший в её глазах, искры удовлетворения в глазах брата и шок - в моих. Никогда бы не подумал, что он, тот, кто является почти мной, способен на такой поступок. Казалось, время остановилось и мир вокруг замерз, словно яблочное желе в холодильнике. Но это был далеко не предел.
Острые как бритва когти мучительно медленно стали врезаться в ухоженную кожу девушки, оставляя глубокие борозды на шее, груди, животе. Кровь, словно горная лавина, скатывалась неуправляемыми волнами по остаткам одежды. Девушка ещё слабо пыталась отбиться от внезапно обезумевшего человека, но эти попытки были тщетны. Белоснежные зубы рвали плоть на мелкие кусочки, оставляя рваные раны на белоснежной коже, наполняющиеся алой жидкостью жизни.
Тихие всхлипы, мольба о пощаде и привкус отчаяния, витавший в воздухе. Она знала, он не оставит её живой. Он понимал, что не сможет её не убить. Оторванные, кровоточащие куски кожи девушки разлетались в разные стороны, а Билл всё не мог остановиться, пока вместо девушки не остались лишь наполовину обглоданные кости, слегка покрытые клоками мышц и сосудов.
Дыхание перехватило от ужаса, но моя душевная оболочка ничего не могла сделать, как бы я не прыгал вокруг происходящего. Тоненькая ниточка, по-прежнему связывающая меня с братом, не давала возможности остановить, предотвратить или хотя бы как-то помешать ему. Зато мне посчастливилось ощутить вкус крови в полной мере. Всё, что делал он, чувствовал я. Будто его тело временно лишилось своей души, и взамен судьба легко предоставила на пользование мою, несчастную. Ногти ссадили от трудоёмкой работы. Ещё бы, ведь близнец отрывал немалые куски кожи, уничтожая девушку. Мучительно, долго, болезненно, безжалостно. Точкой финиша стал удар.
Перед глазами ещё надолго останется картина, когда легким движением когтей, Билл снёс несчастной голову, заставив её отлететь на несколько метров. Волны шоколадных волос метнулись в стороны, в открытых глазах до сих пор читалось отчаяние.
Брат довольно заурчал, облизывая окровавленные губы. Его не смущало не только ни завершенное убийство невиновной девушки, но и полная нагота в осеннее время года. Не заботило и то, что кто-то мог увидеть худенького парня со счастливой улыбкой зверя, и довольно габаритным достоинством между ног. Черт, да о каком смущении может идти речь? Мой брат только что разодрал на части человека и теперь, мило подвывая, бежал в сторону дома, невозмутимо утягивая моё желейное тело вслед за собой, и даже не подумывая о том, что все ветки, через которые он летел вперед, удосуживались прорываться то через мой глаз, то через рот, а особо огромные не обходили даже более пикантные места. Не сказать, что это доставляло мне дискомфорт, но когда прут пролетал сквозь череп, чисто психологически возникало неприятное ощущение дебильности всей ситуации. Вы только представьте: по лесу несётся голый псих с высунутым языком, со стекающей по коже кровью, а сзади, развиваясь как флаг на ветру, трепещется его брат-близнец, собирая полный рот опавших листьев и пробуя на вкус древесину. Милейшее зрелище для людей с повернутой психикой.
А вообще смех, конечно, смехом, но у меня складывалось впечатление, что или я сошел с ума, и мне снятся реалистичные кошмары, или мой брат маньяк, превратившийся в зверя, и кромсающий хорошеньких девушек.
Чем ближе мы приближались к дому, тем слабее я ощущал брата. Уже не мучила усталость в мышцах, не учащалось дыхание от бега. Наша связь теряла силу, и эта ниточка была почти не видна. Её радужный перелив мерк с каждой секундой. Щелчок. И вот я нахожусь у ворот парка, через который мы так долго бежали, и вдалеке удаляется обнаженная фигура близнеца. Внутри встрепенулась тревога. И как бы это ни было ужасно, причиной этих чувств был брат.
Его состояние меня пугало, но ещё больше ужасало то, что труп Лоры найдут, и скорее всего, узнают, кто был причастен к этому зверскому убийству. Было страшно даже представить, какое наказание его ждет. Мне ничего не оставалось, как что есть сил побежать назад, на место недавнего преступления. Силы были на исходе, но, не смотря на это, в нужном дворе я оказался быстро. Всё было на своих местах. И осенняя трава почернела от крови, и странно пахнущая плоть кусками покрывала асфальт и землю, даже голова по-прежнему пряталась за большим кустом.
В надежде исправить хоть что-то, я попытался приподнять то, что осталось от тела, но, как и следовало ожидать, мои полупрозрачные руки с легкостью прошли под землю, полностью игнорируя кровоточащую улику. Ещё попытка, и результат тот же.
После получаса бесполезного труда, я понял, что мне ничего не изменить. Ничего. Остается лишь молиться, чтобы это безобразие никто не увидел. Хотя и это маловероятно. Согласитесь, довольно трудно не заметить полуобглоданный скелет рядом с подъездом жилого дома. Картина, мягко говоря, отвратительная. И я уже даже представляю, как какая-нибудь бабулька будет истошно выть на весь район, заметив ее. Перспектива удручающая, но выбора-то нет. Остается одно - понять, что с моим братом, и как ему помочь. Наверное, так спокойно могут рассуждать лишь души, с которых ответственность снимается на все сто процентов, за неимением банального тела, которое могло бы понести наказание.
Последнее, что было в планах на сегодня, это вернуться туда, где спал невероятно красивый юноша с чудесным именем Томас Каулитц. Даже находясь в столь безвыходном положении, любить себя я не перестал ни на грамм.

Date: 2015-12-12; view: 326; Нарушение авторских прав