Сцена 5. Любовь

ГЛАВВРАЧ садится где-то наверху, изображая памятник Гоголю.

СОНЯ. Вы видели? Капля. С каменного носа Гоголя... отпала, зацепила фонарный свет. Зажглась. И тут же потухла. Видели?

ВАДИМ. Да, конечно, я видел. Соня.

СОНЯ. Почему вы смеетесь?

ВАДИМ. Так... Вспомнилось... Идемте.

СОНЯ. Интересное?

ВАДИМ. Нет.

ГЛАВВРАЧ {переходит к пианино, играет танго). Вспомнилась, вероятно, сопля товарища Буркевица.

ВАДИМ. Слышите?

СОНЯ. Слышу.

ВАДИМ. Как будто лупят молотком по звонку. Соня.

СОНЯ. Любишь, да?

ВАДИМ. Сейчас. Скажу.

СОНЯ. Детка.

ВАДИМ. Скажу. Что я мог сказать тебе? Рассказать о зараженной мною Зиночке?

СОНЯ. Родной мой.

ВАДИМ. Слова. Волшебные. Чудесные. Рассказать о том, как я прогнал мать из гимназии?

СОНЯ. Милый.

ВАДИМ. Что я мог тебе сказать?

СОНЯ. Да, милый.

ВАДИМ. Сейчас. Скажу. Соня.

СОНЯ. Скажи теперь. Скажи.

ВАДИМ отталкивает СОНЮ, кричит.

ВАДИМ. Мне нужны деньги! НЯНЬКА. Вадя, Вадя, что ты ни свет ни заря кричишь?

ВАДИМ. Мне нужны деньги! Немедленно.

ВАДИМ стоит над спящей матерью, трясет ее за плечо.

МАТЬ {просыпаясь). Что, что такое, мальчик, что ты, что?

ВАДИМ. Ты не слышала? Мне нужны деньги, немедленно!

МАТЬ. Нет, теперь нет у нас, мальчик... Позже... потерпи.

ВАДИМ. Ну что же, если денег нет, так дай мне твою брошь, я заложу ее.

НЯНЬКА. Что ты, Вадя... Это ж единственная память... Об отце твоем, Вадя!

ВАДИМ. Мне нужны деньги!

ГЛАВВРАЧ. Но ощущение счастья? Желание обнять весь мир? Разве этого недостаточно?

ВАДИМ. Но те сто рублей, что дал мне Яг, через неделю были уже истрачены! Вот что у меня осталось от них!

МАТЬ. Брошь вчера заложена. Потерпи, мальчик.

ВАДИМ. И как я с этим могу сегодня встретиться с Соней? Мы уж уговорились! Уговорились с ней обедать вместе, а потом оставаться до ночи в Сокольниках! Как я могу встретиться с ней без денег? Как?

МАТЬ. Вадя... Вадя...

ВАДИМ. Мне нужны деньги, и я продам квартиру, я пойду на преступления, чтобы добыть их.

НЯНЬКА. Вадя! Не обижай ты барыню!

ВАДИМ. Тебя еще только, старый черт, не хватало!

НЯНЬКА. Вадя, не добивай ты ее, она и так сидит как неживая. Может, у меня возьмешь, а?

ВАДИМ. Пошла вон, старуха!

НЯНЬКА. Нынче день смерти твоего отца. Возьми у меня, возьми, сделай милость.

ГЛАВВРАЧ. Вы знали, что эти деньги она сберегла долголетним трудом?

НЯНЬКА. Возьми ради Христа.

ГЛАВВРАЧ. Вы знали, что копила она их на богадельню?

НЯНЬКА. Возьмешь, а?

ГЛАВВРАЧ. Чтобы на старости, когда работать не будет сил, иметь свой угол?

НЯНЬКА. Возьми, не обессудь...

ВАДИМ. Я знал. И все-таки взял их.

НЯНЬКА всхлипывает. Входит СОНЯ.

СОНЯ и ВАДИМ в пустом зале ресторана. Кельнер накрывает на стол. Роскошный ужин. У стены — фортепьяно. ГЛАВВРАЧ играет танго.

СОНЯ. О-о-о! Вадим, нельзя ж так кутить! ВАДИМ. Не говори при мне о деньгах, Соня.

СОНЯ. М-м-м... Слышишь? Опять. Ты любишь этот испанский жанр? ВАДИМ. Нет, предпочитаю русский. СОНЯ. Почему?

ВАДИМ. Я не знаю почему, Соня.

СОНЯ. Испанцы всегда поют о тоскующей страсти, а русские о страстной тоске, может быть, поэтому, м-м-м? ВАДИМ. Да, именно так, Соня. СОНЯ. Милый. Скажи мне... Скажи... ВАДИМ. Сейчас. Сейчас скажу, Соня...

ВАДИМ, немного пьяный, возвращается домой. На лестнице стоит, как будто его поджидая, девушка.

ДЕВКА. Купите газету, интересный барин.

ВАДИМ. Газету? А и сама ты — ничего. Что в газете?

ДЕВКА. Наклонися — скажу. (Шепотом.) Нашего-то царя — снова немец дубасит!.. (Крепко обнимает, целует ВАДИМА.)

ВАДИМ. Что ты... дурища! Сама-то читать умеешь?

ДЕВКА. Не, барин... На что мне? Вот купи газету, да мне и прочти... Я тут и живу недалеко... В Чернышовом переулке... как раз... Эй, ванька!

ВАДИМ. Дальше все было ужасно просто.

ДЕВКА. Ишь, красавчик, тебе дешевле, за рубль.

ВАДИМ. Пошел!

ИЗВОЗЧИК. Балу-у-у-й!

ВАДИМ. Извозчичья пролетка, откуда я видел кусочек звездного неба.

ДЕВКА. Надо же, искусал всю. А рубль-то есть ли у тебя, красавец?

ВАДИМ. Потом ворота, деревянные и сплошные, в которых дверца открывалась, как в часах с кукушкой.

ДЕВКА. Погоди, сейчас дойдем, погоди...

ВАДИМ. Керосиновая лампа. И одеяло из цветных лоскутков, сырое и тяжелое, словно с песком...

ДЕВКА. Да погоди ты, ирод, дай хоть платье скину...

ВАДИМ. Вяло сваливающая набок женская грудь с расплывшимся каштановым соском и белыми вокруг пупырышками.

ДЕВКА. Ой, красавчик, ой, не задави ради Христа, ой, не могу... ой...

ВАДИМ. И наконец остановка, и точка всему, и осознание, что женские телесные прелести — это только кухонные запахи: дразнят, когда голоден, отвращают, когда сыт...

ДЕВКА. Рубь-то на столе оставь...

ВАДИМ. Через семь часов я должен был встретиться с Соней. Что вы скажете на это, доктор?

ГЛАВВРАЧ. Это была измена!

ВАДИМ. Нет! Это слово решительно не удерживается, соскальзывает, отпадает, нет!

ГЛАВВРАЧ. Но если не измена, то что же это?

ВАДИМ. Это раздвоение! Раздвоение духовного и чувственного начал! Чувственность моя открыта всем женщинам, духовность же только одной Соне.

ГЛАВВРАЧ. Означает ли это, что целуя Соню...

ВАДИМ. Именно! Целуя Соню, я испытывал слишком нежное обожание, слишком глубокую душевную растроганность, чтобы испытывать чувственность.

ГЛАВВРАЧ. Неужели ни разу...

ВАДИМ. Нет! Для влюбленного мужчины все женщины — это только женщины, за исключением той, в которую он влюблен: она для него человек.

ГЛАВВРАЧ. Берегитесь: для влюбленной женщины, напротив, все мужчины — это только человеки, за исключением того, в которого она влюблена, он для нее — мужчина. Так что... чем быстрее вы объявите Соне, что вы...

ВАДИМ. Только не это! Нет! Все будет иначе! Соня! Завтра мы будем у Яга! Ты помнишь его?

СОНЯ. Я вас люби-и-ил... М-м-м-м?

ВАДИМ. Именно! У него прекрасная комната. Под самой крышей. Но к вечеру он должен уйти. И м-м-м-м-м... мы... будем там одни.

СОНЯ. О-о-о-о! Неужели?

ВАДИМ. И в этом нет ничего такого! Знаешь, этот Яг — душевнейший малый и преданный мне друг и...

СОНЯ, ЯГ, ВАДИМ на балконе у ЯГА.

СОНЯ. Как высоко. И как красиво. На дворе еще день, а здесь — сумерки. Абрикосовый свет.

ЯГ. Такое дело, ребятушки. Абрикосовый... Разрешите вам нацедить, Софья Петровна, ликерчик на ять...

СОНЯ. М-м-м-м... Что там за башня, не пойму?

ЯГ. Вот эта? Сен-Жермен-де-Пре, Софья Петровна. Неужто не узнали? Ай-ай-^ай... И я ведь, можно сказать, и не знал, что вы с Вадимом встречаетесь и видно Даже друзья. Прошу покорно откушать.

СОНЯ (пригубив ликер). М-м-м-м...

ЯГ. Ведь вы, Софья Петровна, нас в ту ночку, деликатно выражаясь, в три шеи выставили, да, кстати сказать, поделом... Но я бы и кланяться вам не посмел, а тут вдруг такое дело...

СОНЯ. Какое дело?

ЯГ. Ну, это самое... Словом, не знаю, как Вадим это сладил, протелефонил ли вам...

СОНЯ. М-м-м-м... (Она поперхнулась, замахала рукой.) Ничего похожего. С чего вы это взяли? Просто я сама на следующее утро послала ему записку и цветы. Вот и все.

ЯГ. Цветы?

СОНЯ. Ага.

ЯГ. Ему-с?

СОНЯ. Ему-с.

ЯГ. Позвольте, однако, Софья Петровна. Позвольте... Вы изволили сказать, цветы там, записку и прочее... Ну а адресок-то, адресок-то как же?

СОНЯ. Но очень же просто. На следующее утро раненько я вызвала Нелли и допросила ее обо всем.

ЯГ. Однако, позвольте, Софья Петровна, ведь эта самая Настюх... э, Нелли... не знала ни фамилий, ни адресов.

СОНЯ. Правда. Но зато она знала, что одного из вас, того, кто был в студенческом кителе, зовут Вадимом, а другого Яг. Мало того, прошлой зимой она частенько видела вас обоих у Мюра, причем оба вы тогда ходили в какой-то, как она выразилась, странной форме, совсем похожей на студенческую, только пуговицы были не золотые, а серебряные. Эта форма московской классической гимназии мне была известна — там сейчас учится сынишка моей кузины.

ЯГ. 3-з-здорово! Вот так дела... И вы, стало быть...

СОНЯ....поехала в гимназию. Швейцар, после краткого выяснения наших с ним отношений, достал мне список учеников, окончивших гимназию этой весной. Мне повезло: в этом списке был только один по имени Вадим. Так я узнала фамилию, а швейцар тут же раздобыл мне и адрес.

ЯГ. Да-с... Однако, пора мне, ребятушки, зовут меня дела, не обессудьте, Софья Петровна. Ты уж, Вадимушка, позаботься, шоб барышня не скучала.

ВАДИМ. Он ушел, совсем свечерело, стало ветрено, и мне вдруг стало жаль, что ушел Яг.

СОНЯ. У, какой бука...

ВАДИМ. Боязливо, совсем как ребенок дразнит собаку, она стала водить указательным пальчиком по моим губам, я тотчас расхохотался.

СОНЯ. Вот по этому самому — по тому рассмеешься ли ты или озлобленно оттолкнешь мою руку, я в будущем всегда узнаю твои чувства.

ВАДИМ. Между тем темнело быстро и от крепчайшего ветра становилось беспокойно.

СОНЯ. Пойдем в комнату.

ВАДИМ. В комнате было тихо и душно, будто натоплено. Я включу лампу.

СОНЯ. Не надо, Вадим.

ВАДИМ. За белеющей в темноте, словно расплющенной колонной, мне помнилось, стояла кушетка. Соня...

ВАДИМ обнимает СОНЮ и начинает наступать на нее. Они медленно движутся к кушетке, на которой дремлет ГЛАВВРАЧ.

СОНЯ. М-м-м...

ГЛАВВРАЧ (просыпаясь). Ну вот, давно бы так.

СОНЯ. Милый. Детка. Скажи мне...

ВАДИМ. Что же мне делать? Скажите, что делать?

СОНЯ. Скажи мне...

ГЛАВВРАЧ. Как? И даже теперь?..

ВАДИМ. Нет. Сонины поцелуи опять делали меня слишком растроганным, чтобы быть чувственным. Что же мне делать? Что делать?

ГЛАВВРАЧ. Ну, есть несколько путей... Во-первых...

СОНЯ. Любишь? Да?

ВАДИМ (ГЛАВВРАЧУ). Нет! Нет! Нет!

СОНЯ. Любишь... Моя мечта, мой мальчик...

ГЛАВВРАЧ. Не впадайте в панику.

ВАДИМ. Сейчас будет такой срам, после которого уже нельзя будет жить.

СОНЯ. Мой мальчик, мой бука...

ГЛАВВРАЧ. Постарайтесь не думать. Не думайте ни о чем. Отдайтесь вашим чувствам...

СОНЯ. Мы падаем, милый! А-а-а-а!

ВАДИМ вскакивает, рвет воротник, хрипит.

ВАДИМ. Придумал! Соня. Мне худо! Воды!

ВАДИМ падает в обморок. Все сбегаются к нему: ГЛАВВРАЧ, САНИТАРКИ. Обмахивают, обливают, поднимают, уводят. СОНЯ продолжает лежать на кушетке.