Глава одиннадцатая. Покойный бес. Эпилог

Во дворе была метель. Ветер выл, ставни тряслись и стучали... За стеною и злилась, и плакала вьюга. Лишь печальный звон колокольчика пробивался сквозь ее вой. В комнате горела лампада. АГРАФЕНА, НАСТАСЬЯ, ПЕЛАГЕЯ и ДАРЬЯ сидели у постели БЕЛКИНА, вслушивались, погружались в беспрестанный и бессвязный бред больного, пытались расшифровать его содержание и смысл...

БЕЛКИН. Уж... поздно... образ... противится... отрадою... несравненной... оно умрет... ваш... вашему...

НАСТАСЬЯ. Теперь уж поздно...

ПЕЛАГЕЯ....поздно противиться судьбе... моей...

КИРИЛОВНА принесла еще огня...

КИРИЛОВНА. Ишь... и воет... и стучит...

БЕЛКИН....зачем?...отрадою... что вам за дело... милой... несравненной... преградой... отрадой... и мученьем...

АГРАФЕНА. Ваш милый, несравненный образ отныне...

ДАРЬЯ....отныне будет мучением и отрадою...

КИРИЛОВНА. А не прикажешь ли, батюшка, подать липового отвару?..

БЕЛКИН. Зачем... преграды... на что же... непреодолимо...

НАСТАСЬЯ. И мне лишь остается...

ПЕЛАГЕЯ....исполнить тяжелую обязанность...

КИРИЛОВНА. Слышь? Будто колокольчик?!

НАСТАСЬЯ. Полно, что за вздор.

БЕЛКИН....надежда... оно умрет... ваш... вашему... какие заклинанья...

ДАРЬЯ. Ибо не имею более надежды...

АГРАФЕНА. Любви?

БЕЛКИН....заклинанья... вас... власти... зачем оно... умрет...

АГРАФЕНА. Ибо не имею более надежды отыскать того... ПЕЛАГЕЯ....того, который дерзнул положить между нами... НАСТАСЬЯ....непреодолимую преграду! Я вас люблю! Ф-фу-у-у...

Из-за дверей слышались крики и причитанья.

ГОЛОС КИРИЛОВНЫ. Ишь... Господи помилуй... Матушка... Батюшки святы... В полях опасно... Лошади не везут...

В комнату быстро вошла МАРЬЯ ГАВРИЛОВНА. Сделалось смятение. НАСТАСЬЯ, АГРАФЕНА, ПЕЛАГЕЯ и ДАРЬЯ вскочили со своих мест, дабы пропустить ее к больному...

МАША. Иван Петрович! Узнаете ли вы меня?

БЕЛКИН....зачем... привычка... говорить... вместе... несравненною... привычкой... чаянье... зло...

НАСТАСЬЯ. Я поступил неосторожно, предаваясь милой привычке говорить с вами ежедневно...

КИРИЛОВНА. Вот уж второй месяц пошел, матушка... Час от часу все хуже...

МАША. Иван Петрович... Я приехала с тем, чтобы спросить вас... Что же... вы уж окончили вашу балладу?

КИРИЛОВНА. Балладу... Батюшки святы! Пелагея!

БЕЛКИН необходимое... рассудка... чаянья... и доказательство... бессмысленное... необходимое зло...

КИРИЛОВНА. Пелагея! Поди ж да взгляни, нет ли ее в корзине у печки?

ПЕЛАГЕЯ принесла корзину с бумагами. Она извлекла оттуда исписанный лист...

ПЕЛАГЕЯ {читает). «Внезапно сделалась метель». Она. Только уж не обессудьте, барышня, нынче лишь половину баллады в печке спалили... МАША. Дайте ж... дайте же мне все, что осталось...

МАРЬЯ ГАВРИЛОВНА опустилась перед корзиною на колени и принялась жадно читать...

КИРИЛОВНА. Ишь... как бестии воют... и плачут... и стучат... Господи, помилуй нас...

МАША {пробуяразобрать слова). Бу-ря... н... не... у... л... т... ути-ха-ла... Ужасный, неразборчивый почерк...

НАСТАСЬЯ вынула из ее рук листок.

НАСТАСЬЯ. Буря не утихала. Я увидал огонек и велел ехать туда. ПЕЛАГЕЯ {читает). Церковь была отворена... По паперти ходили... АГРАФЕНА....люди. Сюда, сюда, — закричали несколько голосов... Священник...

ДАРЬЯ. Священник подошел ко мне с вопросом... БЕЛКИН. Вопросом... прикажете начинать?..

НАСТАСЬЯ. С вопросом: прикажете начинать? — Начинайте, батюшка, отвечал я рассеянно...

ПЕЛАГЕЯ. Непонятная, непростительная ветреность... Нас обвенчали.

АГРАФЕНА. Поцелуйтесь, — сказали нам...

БЕЛКИН. Бледное лицо... мгла... совпадение или случай...

НАСТАСЬЯ. Жена моя обратила ко мне бледное свое лицо...

МАША. Боже мой...

ДАРЬЯ. Неон... неон...

МАША. Боже мой... Так это были вы?

АГРАФЕНА. Не он... не он, — вскрикнула она и упала без памяти...

МАША. Это были вы? Вы?!

ПЕЛАГЕЯ. Я повернулся, вышел из церкви безо всякого препятствия...

МАША. Отвечайте же...

НАСТАСЬЯ. Бросился в кибитку и закричал: «Пошел!»...

МАША. Ужели... Говорите, отвечайте же мне, это были вы?!

ИВАН ПЕТРОВИЧ, будто очнувшись от беспамятства, сел на кровати и оглядел присутствующих.

МАША. Так это были вы...

БЕЛКИН. Я. Что же... Долг мой исполнен... Окончив свой трудный подвиг...

МАША. Иван Петрович!

КИРИЛОВНА. Батюшка!

НАСТАСЬЯ. Барин!

БЕЛКИН. Я боле уж не нужен миру... Лошадей!

В комнате поднялась суматоха. Девушки забегали, принося то чашку с липовым отваром, то одеяло, то мокрое полотенце... Комната наполнилась людьми: здесь были и САМСОНВЫРИН, и СИЛЬВИО, и ГАВРИЛА ГАВРИЛОВИЧ...

САМСОН. Ваше высокоблагородие... БЕЛКИН. Я требую лошадей! Немедленно! МАША. Иван Петрович! Вы слышите? Вы узнаете меня? САМСОН. Сударь... И куда ж теперь ехать? Все дороги занесло... Останьтесь, спросите ужин...

КИРИЛОВНА. Очнись, очнись, батюшка... Эй, Настасья! Огня!

БЕЛКИН. Лошадей! Теперь! Тотчас же!

СИЛЬВИО. Полно! Остановись! Где ты видишь дорогу?

ВЛАДИМИР. В поля опасно...

ГАВРИЛА ГАВРИЛОВИЧ. Ямщик упрямый...

САМСОН. Лошади... не везут...

КИРИЛОВНА. Настасья! Скачи же в город за лекарем!

БЕЛКИН. Лошадей!

МАША. Иван Петрович! Вы... не узнаете меня?..

В комнату вошел АДРИЯН ПРОХОРОВ.

АДРИЯН. Лошади готовы... БЕЛКИН. Пошел!

Вой вьюги, звон колокольчика, женские крики, плач смешались в одно. Небо слилося с землею... ИВАН ПЕТРОВИЧ был один среди бескрайнего поля, и белые хлопья снегу засыпали его... а после... после... мутная желтоватая мгла поглотила голоса и огни.

1998 год

Роман с кокаином

Сценическая версия

одноименной повести М. Агеева

в двух частях

По заказу РАМТ (Москва)

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

ВАДИМ

ГЛАВВРАЧ, он же иногда включается в действие, читая за недостающих персонажей: Директора гимназии, Доктора и пр. СОНЯ

МАТЬ (Мать Вадима) БУРКЕВИЦ

ДРУГ (Егоров (ЯГ), Мик, Студент, Санитар) СОПЕРНИК (Штейн, Муж Сони, Зандер) СОЛИДНЫЙ БАРИН (Извозчик, Учитель, Батюшка, Хирге) ДЕВКА МОЛОДАЯ (Зиночка, Нелли, Девка на бульваре, Курсистка, Санитарка) ДЕВКА СТАРАЯ (Китти, Нянька, Санитарка, Маргарита)

В «верхней» пьесе (1919 год) действуют Главврач, Соня, Санитары, товарищ Бур-кевиц. Главврач — военный, ровесник Вадима, его «гипотетический» собеседник.

Действие начинается в госпитале в 1919 году, потом переносится в прошлое, в эпилоге снова возвращается в госпиталь. Время — 1919, 1913-1916 годы.

ПРОЛОГ

В помещение неизвестного учреждения входит человек, вернее, то, что остается от человека после долгих дней физического изнеможения, недоедания, бреда, бездомья и прочее... Он осматривается... Пусто. Откуда-то из коридора слышны звонки, голоса... С черным аппаратом в руках из коридора появляется ГЛАВВРАЧ, человек бодрый, подтянутый, насмешливый, злой. ГЛАВВРАЧ говорит в трубку, слушает, что ему отвечает неизвестный, невидимый голос, он не замечает ВАДИМА.

ГЛАВВРАЧ. А? Обнаружили на скамейке? И что же? Давний знакомый? Невероятно. Я? (ВАДИМУ.) Я не понимаю, товарищ. Вы что-то говорите, но я не слышу.

ВАДИМ попытался произнести первую фразу, но голос, которым он, вероятно, давно не пользовался, не послушался. ГЛАВВРАЧ снова погрузился в телефонию.

ГЛАВВРАЧ. Ничего. Не сказал решительно ничего. Направили ко мне? И что же? Что с ним? Дизентерия? Тиф? Истощение организма? Вот опять. Снова, опять. Я вас не слышу, товарищ.

ВАДИМ делает еще один шаг и падает. ГЛАВВРАЧ наблюдает издали, говорит по телефону.

ГЛАВВРАЧ. И этот. И опять. Что? Я вынужден. Вынужден констатировать смерть. Я знаю, милая Соня. Я не могу ошибаться. Я? Январский холод. Алкоголь. Расстройство желудочного канала. Истощение. Кокаин. Впрочем, нет. Труп, недостаточно состоятельный для кокаина... Я не могу ошибаться. Что? Мне это запрещено, милая Соня. Вы же знаете... Нет? Восемь месяцев я проболтался в ЧК. Вам известно, что я умею допрашивать трупы?!!

ВАДИМ поднимается. Садится напротив ГЛАВВРАЧА. Он еле дышит.

ВАДИМ. Я не согласен. Нет. Всегда найдется какая-то сила. Последняя возможность... Самая последняя, наконец...

ГЛАВВРАЧ (отодвигает трубку, рассматривает ВАДИМА, бесцеремонно оттягивает ему веко). Как долго это продолжалось?

ВАДИМ. Долго. Уже давно.

ГЛАВВРАЧ. Пробовали бороться с собой?

ВАДИМ. Много. Много раз. Но всегда безуспешно.

ГЛАВВРАЧ. Симптомы? Физические симптомы?

ВАДИМ. Гоголь. Гоголь и вторая часть мертвых душ.

ГЛАВВРАЧ. Расстройство желудочного канала?

ВАДИМ. Как Гоголь. Продолжал. Прибегать. К кокаину.

ГЛАВВРАЧ. Слабость? Кашель?

ВАДИМ. Зная, что радостные силы ранних писательских дней совершенно исчерпаны... ис-чер-паны, и все-таки...

ГЛАВВРАЧ. Слабость? Хроническая бессонница?

ВАДИМ. И все-таки ежедневно возвращался... к попыткам творчества. ГЛАВВРАЧ. Сухость во рту? Апатия? ВАДИМ. Ничего.

Молчание. Что-то начинает хрипеть в трубке.

ВАДИМ. Ничего, кроме дикого отчаянья. Уже ничего.

В трубке гудит и хрипит. ГЛАВВРАЧ поднимает трубку к уху.

ГЛАВВРАЧ. Вы слышали? И что? Спасти? Спасти его теперь? Ну что вы, милая Соня. Оставлять такого больного в военном госпитале совершенно бессмысленно. Что? Хорошая психиатрическая санатория. Только это может его спасти. Существуют? Вы не можете себе представить, милая Соня. Белые стены. Белый хлеб. Много, много белого цвета. Но попасть туда теперь... в наше социалистическое время...

ВАДИМ. Теперь кокаин причиняет лишь спутанность мыслей. При беспокойстве, доходящем до галлюцинации.

ГЛАВВРАЧ (и в трубку, и ВАДИМУ). Теперь, увы, при приеме больного руководствуются не столько его болезнью, сколько той пользой, которую больной принес или, на худой конец, принесет революции. Алло! Алло! Вы куда-то пропали! Вы не слышите меня? Ну вот.

ГЛАВВРАЧ бросает трубку, достает из стола чистый лист, садится, указывает ВАДИМУ на свободный стул, но тот продолжает стоять.

ГЛАВВРАЧ. Так. Ваши родители?

ВАДИМ. Мама. Скончалась. Уже давно.

ГЛАВВРАЧ. Родственники. Знакомые.

ВАДИМ. Старая нянька. Она кормила все это время. Но теперь. Нет.

ГЛАВВРАЧ. Кто-то. Кто-то, кто мог бы оказать вам протекцию.

ВАДИМ. Штейн. Уехал за границу. Недавно.

ГЛАВВРАЧ. Возможно, кто-то из бывших. Однокашники, друзья...

ВАДИМ. Еще. Еще двое. Буркевиц. И Егоров. Они. Где они — неизвестно.

ГЛАВВРАЧ. Как, как? Как вы сказали?

Молчание.

ГЛАВВРАЧ. Товарищ Буркевиц?

Долгое молчание.

ГЛАВВРАЧ. Вы сказали Буркевиц? ВАДИМ. Да.

Из коридора доносится шум, две САНИТАРКИ ввозят в помещение каталки с лежащими на них, этот поток буквально сметает ВАДИМА, он исчезает.

ГЛАВВРАЧ крутит телефон, кричит номер «22-08! Барышня! Барышня! Я не слышу! 22-08! Алле! Алле!». Во время перестановки ГЛАВВРАЧ возбужденно говорит в трубку.

ГЛАВВРАЧ (в трубку). Вы слышите меня? Нет. Да. Да! Представьте себе. Товарищ Буркевиц — это же наше непосредственное начальство. Да-да. Однокашник кокаиниста. Такое совпадение. И ведь одного слова товарища Буркевица достаточно, чтобы его спасти. Нет. Нет, он был взволнован. Переменился совершенно. Едва ли не вприпрыжку бежал. Дойдет. Я не могу ошибаться. Мне это запрещено, милая Соня. Нет. Нет. Учреждение, которым руководит товарищ Буркевиц, находится на другой стороне нашей улицы. Такое совпадение. Вы удивлены? Даже не захотел подождать до утра. Да-да. Навязчиво бормотал про соплю, которая привела товарища Буркевица к его высочайшей должности.

Грохот. САНИТАР медленно везет каталку. На ней — тело ВАДИМА.

ГЛАВВРАЧ. Кто? А, это опять вы... (в трубку) минуточку... Я вам перезвоню, милая Соня.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ