Мой дорогой

«Я не могу и не хочу думать плохо о самом дорогом мне человеке. Я не имею права поддаваться ненависти. Я измучена и сломлена усталостью и страхом. Ничего еще не известно. И мало ли у нас в нашем бардаке делают ошибок! На каждом шагу. Мы привыкли не замечать, не обращать внимания, не реагировать. Мы так спасаемся. Но почему же надо начинать подозревать человека, ближе которого нет, которому совсем недавно доверяла больше, чем себе? Неужели чьей‑то глупой ошибки достаточно, чтоб перестать верить мужу, о котором совсем недавно думала только с любовью, даже внутренне обращаясь к нему «мой дорогой»?» – говорила сама с собой Таня.

А с кем ей было говорить? Только самой себе правду доказывать.

Ведь сколько у нее примеров благородства Олега, мужества, искренности! Неужели она имеет право забыть все это из‑за одного предположения? Ничем пока не доказанного предположения? Разве это по‑человечески? Ну вспомни, вспомни…

Таня – одна дочь у родителей, Олег – у своих единственный сын. Должны бы оба быть эгоистами. Так психологи заявляют. Даже если это и научный закон, то Олег – исключение. У него есть понимание родства, семьи, долга. Он каждый день находит время заехать к своим, он каждый день звонит ее маме и папе. Чаще, чем она. Он о них заботится. Любит их, что ли? Он заботлив от природы. Он не делает над собой усилия, он действительно заинтересован, чтобы у всех в семье все было устроено удобно и надежно. Совсем недавно Таня думала, как многому в этом отношении она научилась именно у Олега. На первых порах их супружества ей иногда казалось, что он еще не вырос, раз так нуждается в родителях. Так сначала и было, наверное. Иногда он поражал своей наивностью, беззащитной открытостью. С годами он изменился, возмужал. И незаметно стал главной опорой для всех, кого считает своей семьей. И не только нужды близких рождают в его добром сердце отклик.

Однажды шли они в гости к его родителям отмечать очередную годовщину их свадьбы. В подъезде маячила мужская фигура. Легко было догадаться: очередной бомж проник погреться – ноябрь на дворе. Таня бросила взгляд на босые ноги бродяги, еще как‑то мимолетно удивилась, что ноги эти не стертые, не сине‑черные, заскорузлые, а почти чистые. Секундный взгляд. Она не намеревалась останавливаться и вникать в обстоятельства чужой и скорее всего конченой жизни. А Олег остановился. Вгляделся и спросил: «Что с тобой, братишка?» Несчастный разрыдался. Сквозь слезы поведал он привычную для наших дней историю. Приехал в Москву на заработки из Мордовии. Заработал на стройке. Собрался к семье. Были у него и билет, и паспорт, и телефон мобильный, и деньги, как он думал, надежно запрятанные в специальном кармашке, пришитом женой с изнанки майки. Ближе к телу и не бывает. И вот на вокзале разговорился с одним… Два слова всего: про поезд, куда‑откуда. Тот угостил «Фантой». Не водкой, не пивом, а детским напитком. Ну вот, глотнул на радостях. А потом – все. Ничего не помнит. Только этот подъезд. И – ни документов, ни денег, ни подарков детишкам. Ботинки новые – и те сняли. И телефон забрали. Все, конец!

О помощи бедняга и не просил. Раздавленный людской жестокостью человек на помощь и не надеялся. Просто выплакивал свою беду.

– Слушай, Олежа, может, пойдем, а? – принялась торопить тогда Таня. – Твои заждались.

– Подожди, Татуля, дело серьезное. Погибнет так мужик, надо помочь, – решил Олег.

Он помог очень быстро и четко, как будто только подобной благотворительностью и занимался. Поднялся на свой четвертый этаж, предупредил мать‑отца, нашли они сообща свитер, куртку отцову дачную, справные зимние ботинки. Одели ограбленного. Потом Олег отвез его на автобусную станцию, купил самолично билет, какой‑то еды в дорогу, отправил.

Несчастный обещал вернуть деньги, просил номер телефона.

Вернулись к праздничному столу. Таня высказала предположение, что все это может быть очередной разводкой. На первой же остановке сойдет, вещи пропьет. А семья в Мордовии – плод не буйной, а вполне заурядной фантазии.

– Ну и пусть, – сказала тогда мама Олега, – это тогда его грех. А мы человека бросить помирать права не имеем. Правильно, сынок. Ты нам лучший подарок ко дню свадьбы сделал.

Через день Олегу позвонила незнакомая женщина. Она благодарила добрых людей за спасение мужа. Говорила, как сердце ее чуяло беду, как скучали по отцу дети, как плевать ей на деньги, а больше она мужа никуда не отпустит…

Таня была счастлива, что у нее такой спутник жизни. Она училась у него быть лучше.

И если бы только это! Они во всем понимали друг друга с полуслова. Могли целую ночь проговорить о прочитанной книге. Читали друг другу стихи. Смешили и удивляли один другого.

Таня знала много подруг, коллег, которые постоянно жаловались на свою тяжкую долю, на семейные проблемы и их главного виновника – мужа, естественно. Она в таких разговорах участия не принимала. Она только думала о нем: «Мой дорогой».

Она заставила себя верить в хорошее, надеяться на лучшее, не предаваться отчаянию. Не разрушать то, что построено. Надо действовать пошагово. Шаг номер один: доехать до клиники и сдать кровь.

Выбор

«Пластилиновые дети»

И все‑таки бессонная ночь не прошла даром. Где‑то на полдороге Таня поняла, что должна вернуться домой и лечь. Глаза слипались – самое страшное, что может быть с человеком за рулем. Хорошо, что вовремя сообразила. Ей удалось возвратиться целой и невредимой.

– Совсем худо? – сочувственно ахнул муж.

Она рухнула в постель не раздеваясь. Нырнула в многочасовое забытье.

Проснулась от телефонного звонка.

Который час? Где она? Что это за трезвон?

Телефон не умолкал. Нащупала трубку, подтянула к уху.

– Алло! Таня! Таня! Ты слышишь меня?

Врач. Саша. Таня все вспомнила и пришла в ужас. Лучше было бы уснуть и не проснуться.

– Таня, я ждал вас с Олегом сегодня. Что у тебя случилось?

– Ночь не спала, Саш. Поехала и вернулась. Я завтра приеду. Одна. Пока все точно не выяснится, я никому ничего не скажу. Так я решила.

– Это твое право. Давай, до завтра тогда.

Таня снова провалилась в сон. Спала до позднего вечера. Проснулась, когда услышала рядом с собой сонное дыхание мужа.

Надо же! Весь день проспала в одежде, хорошо, хоть обувь сняла.

Она пошла в ванную и долго‑долго стояла под душем. Помнится, злилась она из‑за залитого водой пола. Как давно это было! Неужели только вчера утром? Не может быть! Ей казалось, что прошли годы. И та, злящаяся на влажный пол, – разве это могла быть она? Разве это был повод для злости, раздражения? Вернуть бы вчерашнее утро…

Хотя… это ничего бы не изменило. Известие все равно настигло бы. Но вспоминать собственную реакцию на вчерашние мелочи было почему‑то стыдно.

Укутавшись в мягкий халат, вернулась она в спальню. Огляделась при мягком свете ночничка: что бы почитать? Взяла книгу у Олега на столике. Стихи. Легла, открыла наугад.

Неродившиеся пластилиновые дети

Обо мне не скажут

Познакомьтесь – это мой сын.

Я не увижу своих живущих братьев

(Они ведь могли бы быть!)

Я сам

Дам

Себе число.

27 – «О»

день и месяц.

Я помню ее волосы

Мокрые от снега и пота

Блины на завтрак рвота

До этого палец водил по стеклу…

Я люблю этого человека…

На ее руках были ногти неровные, короткие

Она нервничала, когда стригла их.

Она так боялась

Расстаться

Я жил в ней

Как до этого мой отец

Она делилась

Еще во мне не уверенная

Беременная.

Я кроликом съежился обещал не мучить

Грудь до боли не съедать

Мясо с молоком путая.

Молодость не забирать,

Впитывая.

Напрасно.

Красно‑грязно.

Не приняла.

Чертила на снегу

Уголком, носком, каблуком

Я люблю этого человека.

Мы ждали Я и ОНА.

Нас – ОН.

Я учился читать, рисовать

И краситься

Она золотом руки одевала

Плакала бегала к нему от него.

Я уже знал французский, птичий и разбирался

в ветрах.

Она кроликом съежилась.

Решилась…

Я сам дал себе число 27 – «О» [14]

Откуда он взял эту книгу? Почему она у него? Почему открылась ровно на этих словах?

Это было как выстрел в сердце.

Тане хотелось плакать. Но слез уже не было. Вдруг вместо слез пришла злость.

– Мой ребенок будет! Он будет счастливым. Он будет понимать меня, и мы вместе будем понимать язык птиц, шум ветра, моря. Мы успеем нарадоваться этой жизни, даже если она будет отсчитываться не годами, а месяцами.

Если мысль настолько материальна, что под руку подворачиваются бьющие наповал стихи, она сможет использовать свои мысли ребенку во благо. Она уговорит его родиться здоровым. Они станут лучшими друзьями. Будут верить друг другу. Никогда не предадут.

– Главное – родись! Кто бы ты ни был, ты уже есть. Я в ответе за тебя. Я не огорчу тебя слезами и страхами. Я обязана думать о тебе.

Ей казалось, ребенок ответил.

– Спи, – сказал он, – давай вместе спать.

Date: 2015-12-12; view: 306; Нарушение авторских прав