Судьбы народные

Очерк

23 февраля 1944 года. Со всех глухих уголков опальной республики на заранее подготовленных подводах и машинах людей свезли к же­лезной дороге. Растерянных, перепуганных, ничего не понимающих в происходящем горцев заставляли лезть в товарные вагоны; набитые битком их закрывали наглухо, и поезд отправлялся. Куда - не знал никто.

В одних вагонах, к счастью обездоленных, стояли железные печки-буржуйки, кое-как согревавшие в февральскую стужу, другие вагоны, хоть и назывались теплушками, не отапливались вовсе. В щели заду­вало снегом, пол покрывался ледяной коркой, люди, одетые по-кав­казски легко, беспо-мощно жались друг к другу, ища спасения от пронизывающего до костей холода.

Дорога тянулась две недели. Все это время не кормили, на останов­ках не выпускали - везли, как скот. Через большие станции на полном ходу про-летали стонущие, плачущие, кричащие, взывающие к мило­сти Аллаха эшелоны. Но Аллах был к ним глух.

От холода, голода и грязи начались болезни. Людей косил тиф, похоронить же умерших не давали. На редких остановках в пустын­ных степях солдаты ходили по вагонам, выносили трупы. На глазах протестую- щих родственников их тут же, прямо у насыпи забрасывали наспех снегом. Люди стали прятать покойников.

Я помню, как двое - сержант и солдат - искали в нашем вагоне мерт-вых. Подошли к сидящему в углу странному обросшему человеку, возле которого сжалась в комок худенькая женщина. Вдруг она резко вскочила и загородила своим телом мужчину.

- А ну-ка! - грубо оттолкнул ее сержант и дулом автомата ткнул сидящего в углу.

Обросший человек тяжело завалился на бок. Не слушая криков женщины, сержант с солдатом подняли покойника за руки, за ноги и понесли к выходу. С отчаянным воплем и обезумевшими глазами женщина кинулась на сержанта. Тот бросил покойника, вскинул ав­томат и в упор пристрелил ее. Люди в вагоне сжались от страха, украдкой следя, как поспешно выносили оба трупа, как с грохотом закрывали на железные засовы дверь.

Неудивительно, что к месту назначения доехала только половина высланных, остальные погибли в дороге. Могилы их остались неизве­стными.

Наш эшелон выгрузили на станции "52-й километр" в Северном Казахстане. Не могу забыть, как люди, выйдя, наконец, из своей тюрьмы на колесах с рыданиями бросались в объятия друг к другу, метались в поисках родственников и знакомых, оплакивали умерших. "Ва-а, что с нами будет?! Ва-а, что мы будем делать?!" - стонали и голосили женщины. У каждой на руках и за спиной плакали дети. Мужчины, как всегда не позволявшие себе уронить слезинку, с опу­щенными головами сразу принялись тут же, пока не отобрали, хоро­нить тайком привезенных покойников. Старики, опустившись на колени в снег, молитвенно поднимали руки к небу.

А вокруг стояло оцепление - недоумевающие солдаты со штыками наперевес. Что творилось в душах этих молодых парней? По глазам многих из них было видно, что им очень тяжко.

За спинами охраны шло совещание по рассортировке прибывшей рабо-чей силы. Представители колхозов, совхозов и промышленных предприятий внимательно присматривались к семьям спецпереселен­цев, отбирая себе крепких, молодых, с каким-то багажом при себе. Понемногу толпа обездо-ленных людей редела. Оставались безимущие старики и одинокие женщины с малолетней ребятней.

У каждого из них судьба сложилась по-своему. Я расскажу об одной.

Семилетний Анзор со страхом наблюдал, как телега за телегой увозили куда-то работоспособных людей. Страшно было не ехать, страшно было остаться здесь, под открытым небом, на холоде и ветру. Его мать беспомощно лежала на узлах, не в силах даже присесть. Любому сразу было видно, что она тяжело больна. Анзор бежал за каждым фургоном, за каждой телегой в надежде, что их тоже возьмут с собой. Но никто ими не интересовался. Обессилевший от безуспеш­ной беготни, Анзор прикорнул возле матери.

Бекист с тоской смотрела на спящего сынишку, она ничем не могла ему помочь. Даже погладить беспокойно вздрагивающего во сне маль­чика у нее не было сил.

- Где? Где он? - встрепенулся Анзор. - Куда он делся, мама?

- Кто, сыночек? - ласково спросила мать.

- Отец! Я видел отца. Где он? - растерянно озирался по сторонам мальчик.

- Отец на войне, сынок. Это тебе приснилось.
Анзор всхлипнул и заревел.

В это время к ним подошла высокая, крупная казашка в длинной шубе, подпоясанной кушаком. На голове у нее была лисья шапка с длинным хвостом, в руке витой кнут.

Анзор тут же перестал плакать, бросился к женщине и ухватился за кнутовище. Не говоря ни слова, он с мольбой заглядывал в ее глаза. Женщина ласково погладила его:

- Ну, маленький горец, пойдем в колхоз "Кзыл Октябрь"?

Анзор ничего не понял по-казахски. Казашка повторила то же самое на русском языке.

- А как же! - по-чеченски воскликнул Анзор и, подпрыгнув от радости, обнял свою спасительницу.

- Мама, мама! Вставай! - кинулся он к матери. - Нас берут! Казашка наклонилась к Бекист:

- Мужа нету?

- Он на фронте, с начала войны, - ответила Бекист.

- Я, Нагима, заместитель председателя колхоза. Собирайтесь, пой­демте!

Бекист с трудом приподнялась. Нагима, видя, как ей тяжело, пока­чала головой:

- Сиди! Я сейчас подгоню сюда фургон.

Вскоре она вернулась, ведя под уздцы запряженного в фургон вола. Вслед за ней появился на лошади какой-то человек: видимо, председа­тель колхоза.

- Что это ты, Нагима-апа, собираешься делать?

- Как что? - пожала плечами казашка. - Беру эту семью.

- На что она нам нужна? - окривил губы председатель. - Мы же не собес.

- А куда им деваться? Замерзать на снегу? Видишь, женщина боль­на.

- Вижу. Именно поэтому они нам и не нужны. Нам рабочие руки отбирать надо. А о больных пусть думают другие.

- Ну нет, - мотнулся длинный хвост на шапке Нагимы. - Это люди, и мы люди. А ты не бойся, баскарма, я заберу их к себе.

Нагима привезла Бекист и Анзора в свой дом. Она жила с мужем-инвалидом, потерявшим ногу на войне, и с сынишкой Бескемпером, ровесником Анзора. Казахская семья тепло приняла переселенцев. Подкормили их, выходили больную.

Весной Нагима устроила Бекист на работу в колхоз, Анзора с осени определила в школу. Потекла жизнь, такая же трудная, как у всех. Такая же, да не такая...

Каждую неделю спецпереселенцам надлежало являться в коменда­туру, в любую погоду в точно установленный день и час. Комендатура находилась далеко, а ходить пятнадцать километров туда и пятнад­цать обратно приходилось пешком. Кроме этого выходить за пределы аула без специального раз-решения запрещалось строжайше. Наруше­ние запрета каралось жестоко: от трех до десяти лет тюрьмы.

Бекист изводилась без вестей от мужа. На ее письма с новым адре­сом ответа не было. Знал ли муж вообще, какая беда постигла его семью, всех земляков? Доходили ли до него ее письма? Кто-то говорил, что всех воевав-ших чеченцев и ингушей отозвали с фронта и отправи­ли в ссылку вслед за соотечественниками. А правда это или нет - кто знал?

Конечно, Бекист не могла знать, как складывалась на фронте судь­ба ее мужа Расу Ятуева. Он был отважным защитником Сталинграда, получил орден за эту битву. Потом форсировал Днепр. В бою был ранен и захвачен в плен. От гитлеровцев он и узнал, что чеченцев насильно вывезли с родных мест. Враги предложили ему свободу и благополучие, если он перейдет на сторону немцев и с оружием в руках выступит против Советской власти, так бесчеловечно поступившей с его народом.

Мало того, что горец ответил гордым отказом. Он сумел бежать из плена, захватив при этом немецкого офицера. От офицера штаб по­лучил ценнейшие сведения о том, что немцы зарывают в землю ору­жие и боепри-пасы на случай своего возвращения в эти места. Разведка подтвердила, что старший лейтенант Ятуев точен в своем донесении. Наша дивизия пошла в наступление и захватила много военных тро­феев. В том числе танковый парк и огромные подземные склады боеприпасов. Однако вместо положен-ной награды Ятуеву готовили демо­билизационный лист. Полковое командо-вание, боевые друзья, уважая отважного офицера, решили оформить ему отпуск домой, к семье. Демобилизационный лист, о котором не сказали ни слова, они собира­лись послать следом по казахскому адресу.

Но Расу не доехал до Казахстана. В пути добрые люди разъяснили ему, что сразу по приезде он будет взят на спецучет в комендатуру НКВД, куда должен будет два раза в месяц являться для подтвержде­ния, что не сбежал. И вместо героя войны он превратится в презрен­ного спецпереселенца, во врага народа.

Расу повернул назад. Никому неизвестно, каких трудов стоило ему разыскать на передовой свою дивизию. Он хотел воевать, но командир, не ожидавший его возвращения, зачитал приказ об отчислении стар­шего лейтенанта Ятуева из армии до особого распоряжения. Потрясен­ный Расу, выскочил из командирской землянки, тут же хотел застрелиться. Друзья выбили револьвер из его руки.

В это время гитлеровцы открыли ураганный огонь по передовой, потом перенесли его в глубь нашей линии. Дивизия приняла ожесто­ченный бой. Все смешалось. Расу Ятуев пошел в наступление безоруж­ным. И только в рукопашной схватке у безымянной высоты вырвал у фашиста автомат.

На высоту он прорвался первым с небольшой группой храбрецов. Много захватчиков полегло в том бою от рук Ятуева. Но перевес был на стороне врага, высотку окружили со всех сторон. Горстка ятуевских смель-чаков редела. Наконец, в живых остался один Расу. Патроны у него кончи-лись. И весь полк видел, как он бросился в рукопашный бой.

Когда наши, поднявшись в новую атаку, смели фашистов, товари­щи нашли израненного Ятуева, он еще дышал. Его последние слова были: "Я честно погиб за Родину!"

После боя по приказу командира на могиле Расу поставили фанер­ный обелиск с надписью чернильным карандашом: "Здесь похоронен старший лейтенант Расу Ятуев, Герой Советского Союза".

Ничего этого не знала и не могла знать Бекист. От непомерной тоски, от непосильной для нее жизни, она таяла на глазах. Наконец, не выдержав, слегла. Перед смертью она подозвала сына:

- Анзор, будь всегда благодарен Нагиме-апе и Сабиру-аке, они очень добрые люди. Постарайся не доставлять собой лишних забот этой семье.

Не сторонись посильного труда, сынок. Будь трудолюби­вым и честным. Жди отца! Я не знаю, где он, и жив ли вообще, но в любом случае он - герой, потому что твой отец - настоящий мужчина. Будь таким, как он! И вообще - не забывай свою родину, сынок!

Сказав эти слова, мать навеки закрыла глаза.

Хоронили Бекист на следующий день. Чужие люди несли погре­бальные носилки, Анзор хватался за них, словно хотел остановить, задержать еще немного в этом мире свою маму.

Он не пошел на кладбище, а только смотрел вслед удаляющимся носилкам. Они становились все меньше и меньше, и, наконец, мир опустел для мальчика.

- Все! - прошептал Анзор дрожащими губами Бескемперу, стояв­ше-
му рядом с ним. - Мамы нет, и я пропал!

Бескемпер крепко обнял друга:

- Ничего подобного! Ата сказал, что мы будем жить вместе. И что тебе не дадим пропасть.

Нагима-апа и Сабир-ака жалели Анзора, относились к нему, как к сыну. И он очень был благодарен им за заботу, но шло время, а тоска по матери не проходила. Он мало ел, плохо спал и все вынашивал мысль бежать из аула в родное село.

Однажды Анзор возвращался с ребятами из школы. Один из маль­чиков, Рахим, пристал к нему:

- Ты почему не подсказал мне на уроке? Ведь ты же знал ответ! Ух, гадина! Правильно вас выселили с Кавказа! Все вы предатели!

Бескемпер, круто развернувшись, ударил Рахима портфелем.

- Не обращай ты на него внимания! - успокоил он побагровевшего от обиды Анзора. - Он дурак, и все!

Наутро, никому ничего не сказав, Анзор исчез. Нагима сбилась с ног в поисках мальчика. Она посылала многочисленные запросы, ез­дила сама в разные концы, но все было безуспешно.

Только много лет спустя получила она письмо от беглеца. Анзор писал, что никогда ни на минуту не забывал он доброты их семьи. Потом коротко рассказывал о себе.

Он долго скитался по стране, пока его не поймали на каком-то вокзале и не забрали в милицию. Оттуда, как бродяжку, передали в детскую колонию для трудновоспитуемых, но там пришлось не слаще, чем в скитаниях. Он убежал из колонии и попал в воровскую шайку. А шайка есть шайка, и было там все, вплоть до квартирных краж. В конце концов, он попался и отсидел в тюрьме три года. К тому времени уже была объявлена реабилитация чеченцев и ингушей, и, выйдя из заключения, он поехал в восстановленную республику. Но и там про­должалось хождение по мукам. Жить было негде и не на что. Прихо­дила мысль о самоубийстве. А помогло чудо: совершенно случайно встретил человека, который воевал вместе с отцом, и по сильному сходству признал в незнакомом юноше сына Расу Ятуева. Фронтовой друг отца помог устроиться на работу, помог с жильем, и, главное, рассказал, каким героем был отец. Это придало Анзору сил. Отец не сдавался до последнего, и сын не имеет права сдаваться. И как бы ни была трудна и несправедлива жизнь - род отца, деда, прадеда не должен прерываться. Поэтому он вскоре приедет к своим дорогим казахским родственникам показать молодую жену и вместе с ней поклониться могиле матери...

Перевод с чеченского Татьяны САРТАКОВОЙ

УКАЗ ПРЕЗИДИУМА ВЕРХОВНОГО СОВЕТА СССР

О снятии ограничений по спецпереселению

с чеченцев, ингушей, карачаевцев и членов их семей

Учитывая, что существующие ограничения в правовом поло­жении находящихся на спецпоселении чеченцев, ингушей, кара­чаевцев и членов их семей, высланных в период Великой Отечественной войны с Северного Кавказа, в дальнейшем не вызывает необходимости Президиум Верховного Совета ПОСТА­НОВЛЯЕТ:

1. Снять ограничения по учету спецпоселений и освободить из-под административного надзора органов внутренних дел СССР чеченцев, ингушей, карачаевцев и членов их семей, вы­сланных на спецпоселение в период Великой Отечественной войны.

2. Установить, что снятие ограничений по спецпоселению с лиц, перечисленных в статье первой настоящего Указа, не влечет за собой возвращение им имущества, конфискованного при вы­селении, и что они не имеют права возращаться в места, откуда были выселены.

Председатель Президиума Верховного Совета СССР

К.ВОРОШИЛОВ

Секретарь Президиума Верховного Совета СССР

А.ПЕГОВ

Москва, Кремль. 16 июля 1956 года

УКАЗ ПРЕЗИДИУМА ВЕРХОВНОГО СОВЕТА СССР

О восстановлении Чечено-Ингушской АССР в составе РСФСР

В целях создания необходимых условий для национального развития чечено-ингушских народов, Президиум Верховного Со­вета СССР п о с т а н о в л я е т:

1. Признать необходимым восстановить национальную авто­номию чечено-ингушских народов.

2. Рекомендовать Президиуму Верховного Совета РСФСР:

а) рассмотреть вопрос о восстановлении Чечено-Ингушской АССР в составе РСФСР;

б) установить границы и административно-территориальное устройство ЧИ АССР;

в) утвердить Оргкомитет ЧИАССР, на который возложить впредь до выборов в Верховный Совет АССР руководство хозяй­ственным и культурным строительством на территории респуб­лики.

3. Считать утратившим силу Указ Президиума Верховного Совета СССР от 7 марта 1944 года "О ликвидации Чечено-Ингуш­ской АССР и об административном устройстве" и статью 2-ю Указа от 16 июля 1956 года в части запрещения чеченцам и ингушам возвращаться на прежнее место жительство.

Председатель Президиума Верховного Совета СССР

К.ВОРОШИЛОВ

Секретарь Президиума Верховного Совета СССР

А. ГОРКИН

Москва, Кремль. 9 января 1957 г.

УКАЗ ПРЕЗИДИУМА ВЕРХОВНОГО СОВЕТА РСФСР

О восстановлении Чечено-Ингушской АССР

и упразднении Грозненской области

В целях создания необходимых условий для национального развития чеченского и ингушского народов восстановить Чече­но-Ингушскую республику с центром в городе Грозный.

Включить в состав Чечено-Ингушской АССР: (перечень райо­нов)

Поручить Президиуму Верховного Совета Северо-Осетинской АССР и Организационному комитету по Чечено-Ингушской АССР внести на утверждение Президиума Верховного Совета РСФСР описание границы между Северо-Осетинской АССР и Чечено-Ингушской АССР с учетом упразднения территориаль­ной разобщенности Моздокского района с основной террито­рией Северо-Осетинской АССР.

Упразднить Грозненскую область, передав... (перечень райо­нов)

Председатель Президиума Верховного Совета РСФСР

М.ТАРАСОВ

Секретарь Президиума Верховного Совета РСФСР

И.ЗИМИН

Москва. 9 февраля 1957 г.

Первому секретарю ЦК КПСС

Никите Сергеевичу ХРУЩЕВУ

от военкома Гражданской войны на Северном Кавказе,

писателя КОСТЕРИНА Алексея Евграфовича

Дорогой Никита Сергеевич!

Бывшая Терская область, особенно районы нынешней Чечено-Ин­гушской республики мне хорошо известны и особенно дороги потому, что здесь я принимал активное участие в первые годы борьбы за Со­ветскую власть. Именно в те годы я узнал и полюбил чеченцев и ингушей, с которыми пришлось делить горечь поражений и гордость побед.

Узнав о выселении чеченцев и ингушей из родных долин и ущелий, я переживал это народное бедствие с большей остротой, чем свое личное несчастье - тюрьму, лагерь, ссылку. А их политическую реа­билитацию и воссоздание Чечено-Ингушской Автономной Советской Социалистической Республики воспринял как свой личный праздник и радость по причине возврата к ленинским принципам, к подлинно ленинской национальной политике. В дни 40-летия Октября я счел своей обязанностью поехать во вновь возрождаемую Чечено-Ингуше­тию. Мои впечатления от поездки настолько противоречивы, что не дают мне возможности рассказать о них в обычном газетном очерке. А рассказать надо!

О том, что испытали чеченцы и ингуши при выселении и в ссылке рассказывать не имеет смысла: в ЦК несомненно имеются более точ­ные и разносторонние материалы. Меня очень поразила мало потуск­невшая обида, которую до сих пор переживают и ощущают чеченцы и ингуши за те оскорбления и за те физические лишения, которые они перенесли в годы ссылки. И у интеллигентов, и у простых людей, у беспартийных, молодых и у пожилых свято и крепко хранятся в памяти годы борьбы с российской контрреволюцией. В те годы Чечено-Ингу­шетия потеряла десятки аулов, на кладбищах выросли целые рощи шестов с флажками, знаком смерти в бою с белогвардейцами. Так, например, аул Алхан-юрт только за два дня боя в апреле 1919 года потерял до 500 человек убитыми, а весь аул был разрушен и сожжен. Память о славном прошлом в те годы, когда Чечня и Ингушетия с помощью русских товарищей, под знаменем нашей партии порывала со средневековым панисламизмом и начинала развивать националь­ную культуру социалистическую по содержанию - эти годы навеки вошли в душу народа. И они неискоренимы. А годы тяжелого изгнания еще более повысили значимость прошлого. Возвращение горцев на Родину было актом мудрости ленинской партии и величайшей гуман­ностью. Как же шло и идет возвраще-ние изгнанников, реабилитация оскорбленных народов? Надо было подго-товить русское население к предстоящему возвращению чеченцев и ингушей в свои родные селе­ния. Эту подготовку под непосредственным руководством секретаря Грозненского обкома КПСС тов. Яковлева начали с передвижения воинских частей в те районы, куда приезжали изгнанники. А вообще Яковлев заявляет, что возвращение чеченцев и ингушей – большая ошибка. При такой принципиальной позиции обкома, русское населе­ние не только не подготов-лено к встрече изгнанников, но среди них широко разлилось и укрепилось обывательское мнение и убеждение, что вообще все чеченцы и ингуши - бандиты, воры, пособники Гитлера и прочее и прочее. Никакого противо-действия этой провокационной болтовне ни партийные, ни советские организации не давали и не дают.

Не было проведено и организационных мероприятий по встрече изгнанников. Ехали десятки тысяч семей - мужчин и женщин, стари­ков и детей и никакой встречи организовано не было. Их встречали только усиленные воинские части и усиленные милицейские мероп­риятия. А в результате народ нес новые жертвы - повысилась смерт­ность, особенно детская.

С чечено-ингушской массой, разбросанной по Казахстану и Кир­гизии, так же на было проведено разъяснительной работы. Обком, руководимый Яковлевым, выполняет решение XX съезда партии и ЦК КПСС таким образом, чтобы создать базу для дальнейшего межнаци­онального конфликта. Так, ряд ингушских селений - Базоркино, Ангушт и др. – остались в границах Осетии. Зная о давней ингушско-осетинской вражде, почти погасшей в 20-е годы, - это зна­чит провоцировать новый взрыв старой межнациональной розни. Че­ченцев пытаются расселить на территории Ингушетии - это значит посеять рознь там, где ее не было во времена царизма. Чеченцев также пытаются подселить к казакам Сунженской и Терской линии - то есть опять-таки разжигается полузабытая вражда казаков и чеченцев, то же самое происходит на границах с Дагестаном.

Там ряд селений заняты аварцами. К моменту прибытия чеченцев аварцы не были выселены. Чеченцы поселились семьями около своих домов на снегу, а затем за собственные деньги покупали у аварцев свои же дома. Все велось и ведется так, чтобы вызвать эксцессы со стороны изгнанников и против партийно-советских мероприятий и против тех, кто заселил их селения, - осетин, грузин, аварцев, русских. И эти эксцессы были и есть, к сожалению, и будут, если не изменится практика обкома партии по отношению к изгнанникам, если руководящие работники полностью не поймут подлинно ленинской национальной политики.

Организация Чечено-Игушской республики удачно совпала с под­готовкой к празднованию 40-летия Октябрьской революции. Восста­новив историческую правду первых лет революции в бывшей Терской области, роль чеченцев и ингушей в становлении Советской власти, обком партии нашел бы превосходный материал для цементирования дружбы между русскими, чеченцами, ингушами и другими народами региона. Именно в силу дружбы между ними в первые годы революции была разгромлена и русская и панисламистская контрреволюция с ее представителями... Однако в подготовке к 40-летию обком партии шел по обычной гладко утоптанной бюрократической тропе: с оглядкой как бы чего не вышло, на верхи - о чем или о ком разрешено говорить, о чем или о ком нельзя. Я - активный участник революционной борьбы на Кавказе - еще в феврале текущего года послал в обком повесть о первых годах революции в районе Грозного и, главное, просил ука­зать, в каком виде требуется мое участие в подготовке к 40-летию. Обком молчал три месяца. Я вежливо напомнил о своем предложении. И еще два месяца молчали. Тогда я попросил ЦК партии напомнить обкому о необходимости соблюдать хотя бы простую вежливость. Только после этого обком сообщил, что повесть включена в план 1958 года, а о моем участии в подготовке к 40-летию Октября по-прежнему ни слова.

И в то же время все грозненские организации широко поль­зовались услугами наглых спекулянтов этой святой темой. В резуль­тате усилий этих, с позволе-ния сказать "ветеранов революции" (Кучину в 1918 году было 12 лет, Михайлик - эсер, Привалов - рядовой самообороны...) в Грозном создана пьеса "Это было в Грозном" и в дни 40-летия поставлена в Грозненском драмтеатре. И содержание пьесы и ее постановка - свидетельство позорного отношения обкома партии к истории революционной борьбы в Грозном и прилегающих к нему районах, непонимание сложности борьбы в условиях бывшей Терской области, незнание и непонимание той партийной работы, которая велась здесь под руководством Кирова, Орджоникидзе, Анисимова, Гикало, Асланбека Шарипова и многих других, сложивших свои голо­вы за дело социализма. Это незнание, нежелание понять прошлое, бюрократиче-ское отношение к решениям XX съезда партии привело к тому, что ряд действий обкома партии оскорбил национальные чувст­ва и достоинство чеченцев и ингушей. Так, все горцы знают, что их выселение с Кавказа последовало по распоряжению Сталина и прове­дено Берией.

Хорошо помнят чеченцы и высказывания старого "покровителя" Кавказа времен царской России генерала Ермолова. Он сказал: "Я добьюсь того, чтобы на Кавказе не осталось ни одного чеченца!" И пытался это сделать. Сотни тысяч чеченцев и сейчас живут в Турции и Сирии. Уважая чувства глубоко оскорбленного народа, надо бы его имя и некоторые другие убрать с улиц и площадей города хотя бы просто в музей. Нет, сброшенный в 1918 году памятник Ермолову был опять восстановлен, а в дни 40-летия улицу "Красных Фронтовиков" переименовали в улицу Сталина, был уничтожен памятник Асланбеку Шарипову, стала безымянной площадь имени Гикало, исчез памят­ник партизанского отряда. Я спросил у секретаря Назрановского райкома партии, известно ли ему, когда возникла ингушская органи­зация коммунистической партии и кто был ее основателем. Он этого не знает. Не знают и в обкоме партии и не стремятся узнать, вовсе не интересуясь историей нашей борьбы. Но нельзя вырвать из памяти народа страницы его славного прошлого как нельзя вырвать имена героев народа - народ слагает о них песни и легенды. Чечено-ингуш­ский народ и те русские, которые с ними вместе боролись за справед­ливую жизнь, помнят свое прошлое и очень его ценят. Я спросил секретаря обкома Фоменко, ведающего отделом пропаганды, известна ли ему могила Асланбека Шарипова и в каком она состоянии. Он посоветовал мне обратиться в... музей краеведения. Я поехал в горы, и там простые горцы провели меня на могилу первого чеченца-комму­ниста, погибшего еще в 1919 году за Советскую власть. Могила заросла бурьяном... Группа чечено-ингушских работников, глубоко заинтере­сованная в восстановлении исторической правды, выдвинула ряд предложений для увековечивания исторических имен, дат и мест. Обком партии обычным канцелярским путем передал их на рассмот­рение оргкомитета ЧИАССР, а оргкомитет в свою очередь положил их в долгий ящик и в дни 40-летия не установил ни одной мемориальной доски под предлогом, что эти вопросы надо согласовывать "с цент­ром"... Боязливость, оглядка на "центр", работа по шаблону, по штам­пам характерна для обкома и оргкомитета, характерна, потому что, когда простые люди Чечни и Ингушетии узнали о приезде в Грозный бывшего помощника товарища Гикало, первого военкома Чечни, то стремились повидаться с ним, хотя бы просто пожать ему руку. А председатель оргкомитета тов. Гаирбеков не пожелал даже принять меня для беседы по ряду вопросов, связанных с национальным досто-инством чеченцев и ингушей, материальным устройством возвращен­ных и пр. Так мне хотелось бы его спросить:

1. Что делает оргкомитет для ликвидации такого дикого положе­ния. Приезжий покупает за собственные деньги свою же саклю у того, кто поселился в ней на все готовое бесплатно.

2. Почему исконно ингушские селения Базоркино и другие оста­лись в Осетии?

3. Почему казаков Сунженских станиц, переселившихся вглубь Чечни, оставляют на месте, а возвратившихся чеченцев заставляют селиться в их станицах? Это что, особый вид национальной политики и метод быстрейшей ассимиляции чеченцев?

4. Почему оргкомитет не мог взять на себя такую "великую ответ­ственность", как, например, в дни 40-летия на месте бывшей слободы Воздвиженской, исторической во многих отношениях, поставить обе­лиск с мемориальной доской?

И еще много раз почему, но Гаирбеков не пожелал выслушать эти вопросы, возможно, потому, что на них трудно ответить без краски стыда за свою роль в реабилитации собственного народа, нормальное устройство возвращенцев. Я же должен отметить, что возвращающи­еся чеченцы и ингуши у всякого непредубежденного человека вызы­вают чувство глубокого уважения к ним. Их любовь к родным местам - землям, долинам и ущельям - может служить прекрасным образцом любви к своей родине, к истории своего народа, к своим памятникам и могилам. Многие возращающиеся везут кости умерших в изгнании родственников, чтобы похоронить их в родной земле. По приезде муж­чины и женщины становятся на колени и целуют родную землю, вознося молитвы за тех, кто разрешил им вернуться к могилам пред­ков. Первое дело, за которое принимались возвращенцы, -

это приве­дение в порядок могил дедов и отцов. А бывший председатель ревкома селения Алхан-юрт Абдулла Денилханов первым делом взял под ох­рану поставленный в ауле и уже полуразвалившийся памятник погиб­шим в 1919 году... Так как большая часть домов была разрушена, то чеченцы и ингуши принялись за новое строительство. Количество новых домов и качество постройки, учитывая, что со дня приезда семей прошло всего полгода, вызывает восхищение. В культурном росте за время высылки Чечено-Ингушетия, конечно, отстала, но уже и то, что сохранилось, и те новые стремления, которые уже выявляют­ся среди старшего и младшего поколений, дают основания считать: чеченский и ингушский народы - вольнолюбивые и смелые, трудолю­бивые и одаренные – при умном и чутком руководстве быстро залечат свои раны и внесут драгоценный вклад в культурный фонд народов страны Советов.

1957

Date: 2016-02-19; view: 571; Нарушение авторских прав