Росомаха

С виду росомаха очень напоминает медведя, весит 12–15 кг. Передвигается она обычно небольшими размеренными прыжками. Движения ее кажутся по-медвежьи нескладными, неуклюжими и неряшливыми. Следы росомахи по неглубокому снегу и на мягком грунте тоже похожи на медвежьи. Окраска ее темно-бурого цвета, по бокам туловища тянутся в виде шлей белые полосы. Росомаха хорошо плавает и не очень ловко лазает по деревьям.

Южная граница распространения росомахи.

Этот редкий хищник, обитатель безлюдных таежных просторов, для Приамурья, а тем более для Приморья нехарактерен. Его присутствие подчеркивает богатство и неповторимую оригинальность уссурийских лесов. И в самом деле: где еще можно увидеть, как по следам тигра, «владыки джунглей», идет росомаха, типичный житель угрюмой северной тайги и тундры?

Росомаха хорошо приспособлена к жизни в суровых многоснежных лесах. У нее средней длины ноги с широкими, медвежьего склада, густо опушенными лапами, плотное, как бы сбитое тело, покрытое тоже густым и длинным мехом. Внешне она и напоминает медведя, но только размерами с собаку, а весом 12–15 килограммов. Движения росомахи кажутся по-медвежьи нескладными, неуклюжими. Следы по неглубокому снегу и на мягком грунте тоже похожи на медвежьи. Окрашена росомаха в темно-бурый цвет, по бокам тянутся белые полосы, как бы оттеняющие расположенное на спине «седло».

Передвигается зверь обычно небольшими размеренными прыжками. Ход небыстрый, собака ее легко догоняет. Зато росомаха удивительно вынослива и своим неторопливым бегом за сутки по глубокому снегу проходит 30 и более километров. Она хорошо плавает и не очень ловко лазает по деревьям. Обитает преимущественно в глухих отдаленных пихтово-еловых и лиственничных лесах. В Приамурье и Приморье проходит южная граница ее ареала, занимающего значительную часть территории Советского Союза. Эта граница пересекает среднее течение реки Архары, истоки Виры, средние части Кура и Урми, верховья Харпи, среднее течение Горина и в 20 километрах ниже его устья выходит к Амуру. По Сихотэ-Алиню росомаха обитает в лесах, примыкающих к главному водоразделу, распространяясь к югу лишь до верховьев рек Пещерной и Кемы.

Плотность населения росомахи на Сихотэ-Алине очень низка. По бассейнам рек Тумнина, Коппи и Ботчи в 1965/66 году на 40 тысячах квадратных километров численность росомахи не превышала 40 особей. По Дальней и Арму зимою 1968/69 года было учтено около 20 росомах. Столько же отмечено в бассейнах Самарги, Единки и Кабаньей в 1967/68 году. То есть на одного хищника приходится в среднем от 250 до 1000 квадратных километров. Наибольшая плотность на Сихотэ-Алине зафиксирована в 1969 году в верховьях реки Арму: один зверь на 100 квадратных километров. В данном случае это было вызвано скоплением лосей.

Общее поголовье росомахи на Сихотэ-Алине в 1970 году составляло всего 200–300 особей. По левобережному Приамурью ее значительно больше, однако и здесь этот зверь редок, численность его вряд ли превышает 400 голов, а средняя плотность населения — одна особь на 200 квадратных километров.

В народе, особенно среди охотников, бытует много рассказов о кровожадности росомахи. Говорят, будто она истребляет все живое без меры и пощады. Тут есть некоторая доля правды, но в основном это «охотничьи рассказы».

Росомаха питается преимущественно трупами павших животных, главным образом копытных. Она и сама способна задавить зверя, что изредка и делает, но ее добычей становятся, как правило, больные и неполноценные животные. Росомаха в большей степени, чем другие хищники, является «санитаром», оздоровителем поголовья копытных животных. Так уж ее устроила природа: при ее медленном беге трудно догнать здорового лося или оленя.

Впрочем, иногда росомахи охотятся парами или даже втроем, что наблюдалось в верховьях Хора и Бикина. Тогда они без особых затруднений ловят кабаргу, обнаруживая хорошую согласованность действий. Найдя кабаргу, росомахи не спеша ее гонят. Когда кабарга, сделав круг, выходит на собственный след, одна росомаха затаивается в засаде, а другая продолжает погоню. Здесь, на кругу, и наступает развязка.

Рассказывают также, что росомаха грабит охотников в тайге. Достоверных фактов, однако, известно немного. Гораздо чаще этот осторожный зверь покидает те места, где появляются охотники.

По существующим законам росомах в Приморье и Приамурье разрешается уничтожать круглый год как вредных хищников. Это гонение малообоснованно: зверь-санитар совершено необходим в лесу. Впрочем, благодаря своей осторожности росомаха лишь изредка становится добычей охотника. В Приморье за последние 20 лет добыто всего несколько зверей. В Приамурье в 60-х годах на заготпункты поступало от 9 до 34 шкур росомах ежегодно. Это не так уж много.

Остается добавить, что мех росомахи грубый, лохматый и очень прочный. Это единственный мех, который никогда не покрывается инеем. Охотники — нанайцы, удэгейцы, орочи — очень ценят его.

БАРСУК

Размеры взрослого барсука довольно внушительны. Осенью, разжиревшие, они весят чаще всего 8–12, иногда 16–18 кг при длине тела с головой от 70–80 до 90 см.

Барсук великолепный землерой. Он не только устраивает сложные и обширные подземные «квартиры», но и обеспечивает ими лисиц, енотовидных собак и прочих животных. Благоустроенные норы барсуков имеют несколько гнездовых камер, расположенных иногда в два-три этажа, а также несколько входов-выходов.

Основное орудие барсука для рытья нор — когти. Они у него сильные, крепкие, слабо прогнутые, сидят на толстых пальцах массивных ног. Ими он рыхлит землю, лапами отбрасывает ее назад, а спиной выталкивает к поверхности земли.

След левой пары лап и схема следов при медленном движении.

Барсук — своеобразный и очень интересный зверь. Тело у него плотное, клиновидное, шеи почти нет, голова непосредственно переходит в туловище. Лапы короткие, плоскостопные, сильные. Особенно тяжелым и неуклюжим выглядит барсук накануне зимы, с толстым слоем жира под кожей.

Но посмотрите, как все целесообразно в его телосложений. Весь он, от твердого и подвижного кончика носа до короткого хвоста, в совершенстве приспособлен к рытью нор и к жизни в подземельях.

Барсук — великолепный землекоп. Он не только сам себе устраивает обширные подземные квартиры, но обеспечивает ими лисиц, енотовидных собак и других животных. Семейные норы у барсуков благоустроены как ни у кого из зверей. В них несколько гнездовых камер, расположенных иногда в два-три этажа и утепленных толстым слоем сухой подстилки, несколько входов-выходов в виде извилистых галерей, основных и запасных. Кроме семейной норы у каждого барсука на охотничьем участке есть несколько временных нор более простого устройства. И все эти «дачи» или «охотничьи домики» содержатся всегда в безупречном порядке.

У входа в нору часто можно видеть свеженарытую землю: барсук постоянно расширяет, благоустраивает, ремонтирует свою квартиру. Особенно старательно он трудится осенью, перед тем как залечь в долгую зимнюю спячку.

Размеры взрослого барсука внушительны. Осенью, разжиревший, он весит 8–12, а иногда 16–18 килограммов при длине тела от 70 до 90 сантиметров. Волосяной покров барсука после осенней линьки состоит из грубой ости и плотного подшерстка. Общий фон окраски серовато-бурый, серебристый. По бокам головы — черные полосы, ноги темные, брюхо бурое. Мех барсука ценится низко, хотя он довольно красивый, теплый и прочный, из него на Руси издавна шили шапки. Особенно хорош мех молодых барсуков — он светел и серебрист.

Барсук широко распространен в Приморье. В Приамурье его значительно меньше. Обитает в широколиственных и кедрово-широколиственных лесах речных долин и примыкающих к ним пологих склонов, а также по мелкосопочнику, где находит обилие разнообразных кормов и удобные места для своих нор. Отдает предпочтение спелым дубово-широколиственным лесам с лещинами, растущим на пологих сухих горных склонах со скальными обнажениями и глыбами твердых пород. В щелях и пустотах между ними он и устраивает гнезда, недоступные ни медведю, ни лопате охотника. Именно в таких местах сохраняются вековые барсучьи колонии даже в густонаселенных районах Приморья.

Обычен барсук и на сельскохозяйственных землях, если вокруг много островных лесов и кустарниковых зарослей. Избегает он лишь переувлажненных лесов и лугов, где невозможно вырыть сухую нору.

Распространение барсука в уссурийских лесах сходно с распространением белогрудого медведя. У этих зверей много общего и в образе жизни: оба они всеядны, оба любят растительные плоды, сочные стебли, корешки и т. д. В отличие от медведя барсук активно ловит земноводных, пресмыкающихся, мышевидных грызунов и питает пристрастие к сельскохозяйственным культурам, особенно к кукурузе и сое.

Северная граница обитания барсука, как и белогрудого медведя, проходит по левобережью Амура, однако к северу барсук распространен несколько дальше и в некоторых местах достигает Амгуни и Бичи.

Плотность населения барсука в лучших угодьях довольно большая. На юге Приморья удавалось насчитывать 17–20 барсуков на 10 квадратных километров. По долине Большой Уссурки в широколиственных лесах осенью 1968 года было учтено до 20–25 барсуков на такой же площади.

Летом 1969 года удалось определить численность барсука в верховьях Уссури по наблюдениям искателей женьшеня. Как известно, это растение встречается лишь в коренных, не потревоженных человеком лесах. Вероятно, и расселение барсуков сохранилось здесь в своем первоначальном, естественном виде. Путем несложных подсчетов мы определили среднюю плотность населения барсука в этом районе в 15–20 особей на 10 квадратных километров.

В настоящее время наибольшая численность этого зверя наблюдается на юге Приморского края от залива Посьета до озера Ханка, в бассейнах Малиновки, Арсеньевки, Киевки, Раздольной, Партизанской, Артемовки. На восточных склонах Сихотэ-Алиня севернее реки Амгу его мало, вряд ли больше 400 особей. На западных склонах Сихотэ-Алиня и по предгорьям, примыкающим к Уссури и Амуру, барсук довольно обычен до устья Гура, но ниже по Амуру численность его резко падает.

Обычен барсук в Еврейской автономной области и в низовьях Кура и Урми. В бассейнах Бурей, Горина и Амгуни он встречается очень редко, преимущественно по долинам. В горных пихтово-еловых лесах Сихотэ-Алиня, на хребтах левобережного Приамурья барсук не живет. Нет его в лиственничниках, тем более на марях.

Барсук активен в сумерки и ночью. Чем темнее ночь, тем он активнее. Прежде чем выйти из норы, он долго прислушивается и принюхивается, наверх выходит, лишь убедившись в полной безопасности. Постояв еще немного у норы, он по наторенной тропе идет на свой участок искать пищу. За ночь барсук ходит довольно много, но дальше двух-трех километров от своего жилья, как правило, не удаляется. В поисках пищи руководствуется весьма тонким обонянием; слух и зрение у него неважные. К утру он возвращается в нору, днем спит или роется в своем подземелье.

К осени барсук сильно жиреет, увеличивая свой весенний вес примерно в два раза. После полного ремонта гнезда со сменой подстилки он уже не ходит далеко от убежища, а с наступлением морозов плотно забивает листьями, травой и землей изнутри все выходы и засыпает. В оттепели изредка выйдет из норы, потопчется около и снова спрячется. В его гнезде даже в самые лютые морозы тепло — очень комфортабельно живет барсук!

Спит он с первых чисел ноября до конца марта. В марте — апреле барсуки спариваются. Детеныши появляются почти через год, их бывает от одного до восьми, чаще всего четыре, но до осени доживает 2–3 барсучка.

Основные враги барсука в амуро-уссурийских лесах — бурый медведь, волк, рысь и харза. Лисица и енотовидная собака — его постоянные конкуренты, причем последняя по отношению к барсуку ведет себя очень почтительно, лисица же — независимо и даже нагло. Барсук — зверь очень чистоплотный, в норе у него всегда идеальный порядок, отхожее место — в 15–20 метрах от норы. Лисица, напротив, крайне неряшлива, ей ничего не стоит нагадить прямо у входа или даже в самой норе. Барсук этого не выносит и стремится выгнать лисицу вон, что ему обычно и удается. Но, бывает, сильный и упрямый лисовин выживает его самого, и барсук уходит, не вынеся лисьей грязи и вони.

Еще 40 лет назад промысловое значение барсука в Приамурье и Приморье было велико. По сведениям Б. Л. Черняка (1931 г.), в 20-х годах в Приморско-Уссурийском районе ежегодно добывали в среднем 3 тысячи барсуков. В Приморье в 1934–1935 годах заготавливали до 9 тысяч барсучьих шкурок в сезон. С 50-х годов эти заготовки непрерывно сокращаются. В Приморском крае с 1954 года больше тысячи шкур ни разу не добывали, а в последнее время заготовки исчисляются одной-двумя сотнями за сезон. В Приамурье барсучьи шкурки поступают на заготпункты еще реже.

Эти данные, конечно, не отражают истинного состояния поголовья, однако надо признать, что численность барсука и в Приморье и в Приамурье медленно, но неуклонно падает. Вблизи сел зверя уничтожают человек и бродячие собаки. Особенно большое, непоправимое зло — раскапывание барсучьих нор, а это практикуется все чаще.

Барсука ловят капканами, давят собаками. С собакой охотятся ночью, когда барсуки покидают убежища. Зная места барсучьих нор, охотник затыкает входы и спускает собаку, а сам ждет у норы, где барсук обязательно появится.

Не всякая собака способна задавить барсука: в борьбе он нередко наносит врагу серьезные раны. Обороняясь и огрызаясь, барсук шаг за шагом пятится к спасительной норе. Но вход закрыт, а у норы ждет смерть…

ВЫДРА

Длина тела взрослой выдры достигает метра, хвоста — до 50–55 см. Крупные самцы весят до 10–12 кг, самки заметно меньше.

Выдра приспособлена к полуводному образу жизни, причем в воде чувствует себя значительно лучше, чем на суше. Во время ныряния уши и ноздри ее закрываются специальными клапанами. Способна проплыть под водой около 200 м.

Отпечатки лап выдры на илистом берегу.

Отпечатки задней и передней лап выдры на прибрежном песке и схемы расположения следов на разных аллюрах.

Выдра — тоже очень интересный зверь. Она замечательно приспособлена к полусухопутному образу жизни, причем в воде чувствует себя значительно лучше, чем на суше. Можно сказать, что выдра — зверь земноводный. Ныряя в воду, она закрывает уши и ноздри специальными клапанами. Плавает, как рыба. От ее стремительных рывков не увернуться ни щуке, ни ленку, ни тайменю. Без видимых усилий выдра поднимается по быстрым речным перекатам. Не показываясь на поверхность, она способна проплыть под водой около 200 метров. Ее движения на суше менее уверенны, хотя она нередко преодолевает «пешком» большие расстояния — до 15–20 километров в сутки.

У выдры очень плотное, вытянутое, хорошо обтекаемое и гибкое тело, покрытое густым коротковолосым мехом темно-коричневого цвета с серебристым налетом на шее, груди и брюхе. Лапы короткие, с плавательными перепонками. Хвост длинный, мускулистый, толстый у основания и немного уплощенный. Голова небольшая, приплюснутая, с маленькими ушами и большими, выразительными глазами. Длина тела взрослой выдры достигает метра, длина хвоста — 50–55 сантиметров. Крупные самцы весят 10–12 килограммов, самки — заметно меньше.

Реки Приморья и Приамурья с их чистой холодной водой, многочисленными плесами, перекатами, заливами, протоками, ключами и родниками, с лесами, вплотную подступающими к берегам, очень благоприятны для обитания выдры. Они изобилуют кормом: рыбой, раками, моллюсками и земноводными. А берега, сложенные наносными отложениями, с нависающими дернинами и подмытыми корнями деревьев необычайно удобны для устройства нор. Частые заломы перегораживают русла, а завалы вдоль берегов затрудняют подходы, и все это, создает прекрасные защитные условия для выдры. Зимой будто бы специально для нее созданы «пустоледья», незамерзающие полыньи и ключи.

Речная выдра живет и на морском побережье. Здесь она обычна в теплое время года, и не только вблизи устьев рек и ключей. Особенно она любит укрытые от ветров и волн бухты с нагроможденными обломками скал. В таких местах много и рыбы, и моллюсков, и ракообразных.

Морские берега привлекают выдру пустынностью и безлюдностью. В последние годы, когда выдрой стали слишком интересоваться, она все чаще покидает реки приморских склонов Сихотэ-Алиня и уходит на морское побережье.

Но и на реках еще достаточно много выдры. Отсюда в иные годы поступает до 40 процентов заготовляемых в нашей стране шкурок. В 1959–1968 годах в Приморье и Приамурье добывалось, в среднем, 1488 шкур ежегодно, что составляет 54,5 процента от ее заготовок на Дальнем Востоке и около 23 процентов от общесоюзных.

Показательна история промысла выдры. Вследствие усиленной добычи в 20-х годах многие реки были буквально «вычищены». В Приморье, например, в 1929 году добыли около 2000 выдр, в 1934 году всего 360, а в 1936 году — 80. Тогда было введено ограничение ее промысла, отмененное уже во время Великой Отечественной войны. Добыча снова резко возросла. В Приморье в 1944–1946 годах ежегодно стали заготавливать более полутора тысяч шкурок. С 1947 года введена лицензионная система, но промысел и после этого поднимался до 2673 шкур (1953 г.). Последний год высокой заготовки — 1965 (было добыто 2050 выдровых шкурок), после чего она непрерывно снижается. Особенно резко сократились заготовки в Приамурье.

Выдра очень требовательна к чистоте воды и в мутных водоемах не живет. Предпочитает горные реки с кристальной холодной водой, хотя встречается в озерах, старицах, застойных реках с заболоченными берегами. Важно, чтобы в воде была рыба и чтобы ее можно было видеть.

В теплый период года выдра держится на небольшом участке реки, обычно не уходя дальше 4–6 километров от облюбованного русла. Зимой размеры индивидуального участка зависят от характера водного и ледового режима. На промерзающих водоемах и на реках с наледями выдра не живет. Не может существовать она на озерах и реках, покрывающихся сплошным ледяным покровом. В поисках открытой воды выдра зимой иногда предпринимает далекие путешествия по заснеженному лесу, даже переваливает высокие водораздельные хребты.

Повадки выдры своеобразны. Ее поведение носит черты высокой осмысленности. Выдра иногда неделями живет на реке рядом с избушкой охотников, и те о ее присутствии даже не догадываются. В некоторых европейских странах она ухитряется жить в черте городов, опять-таки ничем не выдавая своего присутствия. Особенно осторожна выдра с детенышами. Выводок живет в каком-нибудь заливе или на тихом плесе, причем обнаружить его не всегда может даже очень опытный охотник.

У выдры хорошая память и изумительная наблюдательность. Она замечает и сдвинутую валежину, и брошенную ветку, и перевернутый камень. Большую часть ухищрений человека, стремящегося ее поймать, выдра легко разгадывает. Поймать ее в капкан может только тот охотник, который постиг все тонкости ее поведения и сумеет оказаться хитрее и сообразительнее.

Все органы чувств у выдры развиты хорошо. От берега водоема она отходит редко и при малейшей опасности скрывается в воде, где практически неуловима. Десятки раз мне приходилось видеть, как на долю секунды показывается из воды ее голова с удивленными и любопытными глазами — и, тут же бесследно исчезает. Даже на широком плесе с зеркальной поверхностью редко удается заметить ее движения в толще воды. «Только что была — и как провалилась», — удивляются люди.

Иногда идешь вдоль берега и слышишь характерный всплеск прыгнувшей в воду выдры. Подбегаешь, пытаешься хоть что-то разглядеть — напрасно! Даже нельзя сказать: «След простыл», потому что и следа-то нет.

Выдры питаются рыбой, раками, лягушками. Главный корм, конечно, рыба, но этот зверек очень любит речных раков, и в местах, где их много, предпочитает питаться преимущественно ими. Лягушек выдра ест в основном осенью и зимой, когда они собираются на зимовку в водоемы.

Вреда рыбному хозяйству выдра не приносит: она ловит чаще всего так называемую «сорную» рыбу — вьюнов, гольянов, пескарей, бычков, а также непромысловую — хариуса, гольца, кунджу. Если учесть, что эта «сорная» и непромысловая рыба поедает на нерестилищах очень много икры и мальков более ценных пород, особенно кеты и горбуши, то выдра скорее не вредна, а полезна. На нерестовых участках рек выдру следовало бы строго охранять: несколько десятков этих зверьков могут заменить крупный завод по искусственному выращиванию мальков кеты, горбуши и других ценных рыб.

Тот, кто видел нерестилища кеты и горбуши, конечно, помнит жадные стайки рыб, снующих между лососями и пожирающих их икру. Этих разбойников так много и они так прожорливы, что невольно думаешь: неужели нет средства их уничтожить? Такое средство есть. Это выдра. Она сделает это куда успешнее людей.

Размножение выдры изучено до сих пор плохо. Гон и деторождение у нее, вероятно, слабо приурочены к определенному времени года. Приходилось встречать новорожденных выдрят и весной, и летом, и осенью, и даже зимой. У выдры обычно 2–3 детеныша. Воспитывает их мать почти год. Самочки становятся взрослыми на втором году жизни, самцы — на третьем.

Пойманные маленькими, выдрята легко приручаются. Они очень смышленые и быстро усваивают требования хозяина. С ручной выдрой можно ходить на речку, купаться, играть. Она и сама будет ходить «на рыбалку» и приносить в дом свою добычу, если ей не помешают собаки. Ручные выдры в большинстве случаев гибнут от безнадзорных крупных псов.

Трехмесячного выдренка приручить уже трудно. Он весьма злобен и агрессивен, хотя от пищи никогда не отказывается. Ест рыбу, мясо, сливочное масло, пьет молоко. И не очень чистоплотен.

Добывание выдры сложно и требует от охотника высокого мастерства. Основное орудие промысла — капкан. Убить выдру из ружья удается очень редко. Стрелять ее у полыней и на глубоких плесах бесполезно, потому что далее, смертельно раненная, она ныряет в воду и погибает, не доставшись охотнику.

Впрочем, и из капкана выдра часто уходит. Этот сильный и энергичный зверь бьется до тех пор, пока не ослабеет. Плотная, покрытая гладким волосом лапа выдры утончается к пальцам, выдре легче вытянуть ее, чем соболю, колонку или другому животному. Из капканов вырывается до 70–80 процентов зверьков.

Капкан на выдру ставить надо в воде. Можно сказать категоричнее: только в воде. Как бы вы ни маскировали капкан на сухом месте, выдра его учует и обойдет. Способность обнаруживать замаскированные капканы у этого зверька поразительна. Важное значение имеет выбор места для капкана. Лучше всего их ставить в «узких местах» (проходы в заломах, узкие ручьи или проточки, соединяющие два водоема, подходы к убежищам и гнездам и т. п.). Если проход недостаточно узок, можно использовать ветки, плавник и другие подручные предметы. Но делать это нужно предельно осторожно, чтобы все было естественно. Достаточно положить маленький прутик, аккуратно пригнуть к воде ветку или слегка пододвинуть камень. Если же вы используете для этих целей срубленный куст или нагромоздите кучу хлама, через которую и собака не перелезет, — выдра наверняка обойдет стороной ваше сооружение.

Словом, зверек этот чрезвычайно деликатный и требует такой же деликатности от охотника. Можно сказать, что добыча выдры — «высший пилотаж» охотничьего искусства.

ХАРЗА

Самцы весят до 6 кг, самки — до 4, длина тела самцов 50–72, самок 45–62 см. Хвост харзы достигает 3–4 длины тела. Волосяной покров харзы имеет красивую окраску. Верх головы — блестяще-черно-бурый, далее на шее и спине он становится буровато-желтым с золотистым оттенком, на огузке цвет снова становится черно-бурым. Подбородок и нижние губы белые, горло и грудь оранжево-золотистые, бока и живот ярко-желтые. Нижние части передних и задние ноги и хвост — черные. Острые когти и очень подвижные длинные пальцы позволяют ей одинаково свободно подниматься и спускаться по дереву.

Северная граница распространения харзы.

Это типичный представитель фауны уссурийских лесов. Кроме Приморья и Приамурья, в Советском Союзе харза не живет нигде. Родина ее — Индокитай, поэтому харзу иногда называют непальской куницей. Она и относится к семейству куниц. По сложению харза напоминает нашу русскую куницу, только размерами значительно крупнее. Самцы весят до 6 килограммов, самки — до 4-х. Длина тела у самца 50–72, у самок — 45–62 сантиметра. Хвост у харзы длинный, достигающий трех четвертей длины тела. Благодаря такому хвосту бегающая по деревьям харза напоминает мартышку. Тело ее вытянутое, гибкое, сильное. Голова небольшая, остромордая, ноги умеренной длины со слабо опушенными лапами.

Мех у харзы короткий, жесткий, блестящий и очень пестро, но в общем, красиво окрашенный. Верхняя часть головы блестяще-черно-бурая, далее на шее и спине оттенок становится буровато-желтым, золотистым, а ближе к хвосту вновь черно-бурым. Подбородок и нижние губы белые, горло и грудь оранжево-золотистые, бока и живот ярко-желтые, лапы и хвост черные. Почти все цвета радуги, но в гармоничном сочетании!

Харза, если она не спит, пребывает в непрестанном движении. Быстро бегает по земле, ловко лазает по деревьям. У нее острые когти и очень подвижные длинные пальцы, она одинаково свободно влезает на дерево и спускается головой вниз.

В январе 1970 года харза попалась пальцем в капкан и осталась цела, невредима и здорова. Охотовед, хозяин капкана, отнес ее в зимовье, потом привез в село. Харза вела себя довольно миролюбиво, хорошо ела мясо, пила воду, хватала снег. Но в руки не давалась. При попытке поймать ее она начинала бегать по квартире в сильном возбуждении. Движения ее были невероятно стремительны и ловки, прыжки огромны. Она как птица летала из угла в угол, с пола на шкаф, по стене взбиралась под потолок и бегала там по тонкой трубе паропровода. По стене она лазила свободно, как огромный жук. Особенно поражало, как ей удается держаться на ровной стенке головой вниз. Это казалось непонятным, пока мы не рассмотрели ее пальцы с острыми когтями, которые развертываются почти на 180 градусов относительно их нормального положения.

Северная граница распространения харзы на левобережье Амура идет юго-западнее Облучья, захватывает верхнюю половину Архары и, обогнув Тырму, по верховьям Биры, Урми, Кура и Харпи выходит к Амуру несколько ниже устья Горина. На Сихотэ-Алине граница захватывает низовья Гура, огибает верхние части бассейнов Анюя, Хора и Самарги и через низовья Нельмы и Коппи выходит к Татарскому проливу.

Глубокий прогиб границы ареала в центральной части Сихотэ-Алиня обусловлен постоянно высокими снегами и бедной кормовой базой. В пределах очерченной части ареала по верховьям Сукпая и Самарги, на Бикине выше Светловодной и в верховьях притоков Большой Уссурки, Дальней и Арму харза появляется лишь кратковременными заходами, преимущественно в бесснежье.

Харзу можно встретить в различных лесах. Мнение некоторых исследователей, будто этот хищник особенно характерен для хвойных лесов Сихотэ-Алиня, нуждается в уточнении. Харза обычна в широколиственных, особенно в дубовых, а также в кедрово-широколиственных лесах, где неоднократно отмечали 1–2 зверьков на 10 квадратных километров.

По смешанным лесам в бассейнах Партизанской и Киевки на площади около 7 тысяч квадратных километров экспедиционный отряд охотоведов определил численность харзы в 1967 году в 300–350 особей. В лучших местах обитания харзы значительно больше. Укажем, к примеру, бассейны Лазовки, Черной и Киевки, а также территорию Лазовского заповедника.

По восточным склонам Сихотэ-Алиня до реки Таежной харза встречается реже, а на Самарге, Нельме, Ботчи и Коппи обитает лишь местами. На западных склонах Сихотэ-Алиня харза обычна, даже многочисленна в верховьях Уссури и по Арсеньевке. К северу численность ее понижается. Для лесов средней части бассейна Хора плотность населения харзы в 1965/66 году не превышала 1 особи на 50–100 квадратных километров. В темно-хвойных лесах, где нет кедра, харза живет летом, зимою же встречается очень редко.

Г. Ф. Бромлей в своих трудах отмечал резкие колебания численности харзы в зависимости от поголовья кабарги. В 20-х годах, когда кабарга подвергалась сильному истреблению, мало было и харзы. Позднее поголовье того и другого животного увеличивалось пропорционально. Но с 60-х годов численность харзы повсеместно падает. В настоящее время севернее 45° с. ш. харза очень редка, хотя еще двадцать лет назад она была здесь обычной. В 1936 году зоолог Ю. А. Салмин на 200-километровом маршруте по Арму и Обильной отметил 26 уничтоженных харзами кабарог. Зимой 1968/69 года мы выяснили, что в бассейнах этих же рек харза встречалась единицами на тысячах квадратных километров.

Резко сократилась численность харзы: на восточных склонах Сихотэ-Алиня севернее Самарги, на западных — севернее Мухена и по левобережью Амура. В 50-х годах харза была здесь обычна, а по морскому побережью встречалась до мыса Сюркум. Сейчас она малочисленна, севернее Советской Гавани вообще отмечается лишь заходами.

В последние годы охотники сообщают о падеже харзы. В сентябре 1969 года мне самому довелось видеть труп харзы в верховьях Уссури. Взрослый зверек погиб в нише под корнями тополя. Он был средней упитанности и без каких-либо следов насильственной гибели. Рядом держались рябчики, кабарга, белка, значит, погибла харза не от голода. Случай этот не единичный. Однако причины явления остаются до конца не выясненными.

Индивидуальные участки для харзы мало характерны. Они достаточно четки лишь у самок с детенышами. Зимой харзы широко кочуют, у крупной добычи задерживаются и живут, пока не съедят все. В январе 1970 года в верховьях Уссури две харзы нашли разделанную охотниками тушу изюбра и пожирали ее, устроив себе гнездо в двадцати метрах под елочкой. Мне приходилось видеть съеденного харзами павшего кабана. Шкура его смерзлась и сохраняла первоначальную форму, а внутри были только крупные кости. Вместе с тем харза нередко бросает задавленных кабарог, съев лишь малую часть добычи.

Харзы часто живут семьями или парами. Охотятся сообща, по всем правилам коллективной охоты, выгоняя свои жертвы на лед реки или на засаду. Харза — зверь ловкий, сильный, выносливый и довольно кровожадный. Нагрянув в очередной распадок, харзы за день, за два уничтожают все, что могут уничтожить. Они неутомимы и одинаково проворны на земле и на деревьях. Отлично ловят даже белку и соболя, если те не успевают скрыться в небольшом дупле или норе.

Во время охоты харзы идут «фронтом», в десяти — двадцати метрах друг от друга, тщательно обследуя местность и все деревья от корней до вершин. При этом они перекликаются характерными харкающими звуками и действия их всегда согласованны: каждый зверек, видимо, хорошо знает, что и где делают другие.

Кроме кабарги, зайцев, белок, разных птиц, в том числе и рябчиков, харзы иногда давят барсуков, енотовидных собак, молодняк косули, пятнистого оленя, изюбра и кабана. Не щадят мышей, бурундуков, пищух, колонков, норок — никого! Лишь изредка харза ест растительные плоды.

Кабарга зимою почти никогда не уходит от харзы. Из разобранных мною по следам двенадцати случаев погони в одиннадцати развязка наступила уже через 3–5 километров. Очень быстро харзы догоняют кабаргу по насту и наледям.

При всем том эти ярко выраженные хищники очень любят мед. В Маньчжурии их даже называют «медовыми собаками». Найдя диких пчел, харзы их обязательно разорят. Рассказывают, что они опускают в ульи свои длинные хвосты, вымазывают в меду, а потом облизывают. Приходят они и на пасеки, чтоб полакомиться медом.

Выделения прианальных желез у харзы очень ядовиты и стойки. Приходилось наблюдать, как этот хищник вытаскивал барсуков из их нор. Вероятно, это ему удается лишь после «газовой атаки», от которой чистоплотные барсуки впадают в обморочное состояние. Иначе харза вряд ли справится с барсуком, скорее он ее задавит, тем более в своей норе.

Гон у харзы бывает летом, в июне — июле. Как и у большинства животных, самцы в бою завоевывают право оставить потомство, и это удается лишь самым сильным и ловким. Во время гона харзы утрачивают обычную осторожность, к ним можно подойти очень близко, почти вплотную.

Детеныши появляются весной. Их обычно 3–4, но бывает и больше. Растут они быстро и уже к осени почти достигают размеров взрослых. С этого времени и всю зиму взрослые обучают молодое поколение.

В печати до сих пор пишут о вредности харзы и призывают к самому активному ее уничтожению. Вероятно, эти призывы были обоснованы 20–30 лет назад, когда харза была многочисленной. Сейчас ее поголовье сильно сократилось, наносимый ею вред стал невелик, и вряд ли нужно этого зверя специально уничтожать. Вполне достаточно охоты в обычные осенне-зимние сроки. Не будем забывать, что харза — очень характерный представитель фауны амуро-уссурийских лесов, в других краях нашей страны этого зверя нет.

СОБОЛЬ

Цвет меха соболя темно-бурый с посветлением на боках и брюшке. На горле и шее резко выделяется оранжевое, охристое или желтое пятно неопределенной формы и очертания (у очень темных соболей его иногда нет). Мордочка светлее остального тела.

Южная граница распространения соболя.

Живой соболь в зимнем наряде удивительно красив. Он пропорционально сложен, его вытянутое и гибкое тело с широкими, густо опушенными лапами, пушистый хвост, изящная голова с большими треугольными ушами и выразительными черными глазами — все совершенно!

Зимний мех соболя по пышности и шелковистости не знает себе равных. Веками этот мех называли «царским». Окраска его довольно сильно варьирует в различных местностях и у разных зверьков. Даже среди нескольких десятков соболей, добытых на небольшом участке, трудно найти две шкурки одинакового оттенка.

Обычно мех темно-бурый с посветлением на боках и брюшке. На горле и шее резко выделяется оранжевое, охристое или желтое пятно неопределенных очертаний (у очень темных особей его иногда нет совсем). Мордочка светлее остального тела. Под длинным остевым волосом, определяющим цвет меха, проступает очень густая и нежная подпушь, голубовато-серая у основания и светло-бурая на концах.

Стоимость собольей шкурки зависит от ее цвета. Темные соболи самые дорогие, светлые — самые дешевые. Среди амурских соболей темных довольно много (30 процентов), а светлых всего 1–2 процента. Все остальные считаются средними по цвету.

Соболь очень подвижен и не по размерам силен. Он весь в движении, одинаково свободно чувствует себя на земле и на деревьях, в каменистых россыпях и под толщей снега. Великолепен соболь в погоне за белкой, кабаргой или другой добычей. Стремительность, легкость и грация бегущего соболя неподражаемы. Он в это время прекраснее скачущей лошади или танцующих журавлей, о бегущем соболе можно слагать песни.

Испокон веков соболь заселял горные леса Приморья и необозримые просторы Приамурья. В середине XIX столетия соболиные шкурки у местного населения имели весьма невысокую ценность. По свидетельствам Л. И. Шренка и В. К. Арсеньева, они ценились ниже шкур выдры, рыси, росомахи и даже собаки. Но уже во второй половине столетия промысел соболя многократно усилился. Обилие этого зверя позволяло опытному охотнику добывать в те времена за сезон 100–150 шкурок. Еще в конце века сезонная добыча местного охотника иногда достигала 100 соболей. В начале XX века промысел велся чрезвычайно интенсивно, особенно в Приморье, где звероловные избушки стояли через 8–10 километров и вокруг каждой настораживалось до трех тысяч ловушек.

Понятно, что численность соболя стала неуклонно падать. В. К. Арсеньев писал, что уже в 1904 году средняя сезонная добыча охотника сократилась до 14 соболей, а в 1909 — до 9 и менее. В 1912 году промысел соболя пришлось запретить на три года, однако запрет не соблюдался, катастрофа казалась неотвратимой.

В 20-е годы были очень высокие цены на меха. В край прибыли сибирские охотники с ружьями, лайками, капканами и обметами. Промысел достиг напряжения азартной игры, причем сезонная добыча сократилась до единичных шкурок. Однако громадные цены на них делали промысел выгодным.

Катастрофа разразилась, несмотря на двухгодичный запрет добычи, принятый в 1927 году. Уже к 1932 году соболь стал чрезвычайно редким и был объявлен повторный запрет охоты, но браконьерство продолжалось, и шкурки поступали на «черный рынок». Только в 1937 году, благодаря общесоюзному запрету добычи соболя, удалось пресечь эту оргию истребления. В 30-х годах соболь в Приморье и Приамурье сохранялся в наиболее недоступных местах, чаще всего по отдаленным горным вершинам с каменистыми россыпями. Запрет охоты на этот раз оказался спасительным для ценного зверька, хотя в ряде мест его численность продолжала падать, а некоторые очаги на юге Приморья исчезли совсем.

Восстановление ареала и численности соболя началось в 40-х годах. Разрозненные очаги расширялись, сливались, соболь постепенно вновь завоевывал леса Приамурья и Приморья.

С 1950 по 1962 год сюда завезли и выпустили около 3000 зверьков, в основном баргузинских и якутских, из бассейна Бурей и Иркутской области. Но попытка облагородить расу амурского соболя не увенчалась успехом. Выпущенные зверьки в течение первого же года разбежались, стали добычей браконьеров и почти все погибли. Отдельные особи еще встречались в течение двух-трех лет, затем и они исчезли.

Гораздо больше результатов принесло естественное восстановление, достигнутое строгим запретом добычи, а впоследствии — системой лицензий. Расширение ареала соболя происходило как бы «рывками», повторяющимися через несколько лет. Особенно мощные «волны» расселения были отмечены в 1957/58, 1963/64 и 1968/69 годах. Как это ни парадоксально, а основную роль здесь сыграли неурожаи кормов, принуждавшие соболя расселяться более широко и осваивать новые районы. То есть опять-таки естественные причины дали тот результат, которого не могли добиться искусственными мерами.

Большая подвижность соболей в 1963 и 1968 годах была заметна уже в октябре — начале ноября. С выпадением снега соболь массами «стекал» с гор в долины ключей и рек и двигался вниз по течению. Зверьки часто появлялись в местах, где их не встречали десятилетиями, подходили к околицам селений, охотно шли в самоловы на любые приманки. Отловленные зверьки были необычно худы. К весне началось возвращение мигрантов в обжитую часть ареала, однако его площадь в целом заметно увеличилась. Вполне возможно, что при этих массовых миграциях действовали какие-то другие популяционные механизмы, наукой еще не раскрытые.

Соболь — представитель таежной фауны; в Амуро-Уссурийском крае проходит южная граница его распространения. В настоящее время на восточных склонах Сихотэ-Алиня соболь полностью заселяет бассейны Тумнина, Коппи, Ботчи, Нельмы и Самарги. Южнее устья реки Максимовки граница отодвигается от моря, затем отклоняется на юго-запад, огибает бассейн Пещерной и уходит на север. Вдоль западных предгорий Сихотэ-Алиня она, поднимается до села Шелихово на Амуре.

По левобережью Амура не заселены соболем только лиственничные мари и травяные луга с редкостойными ивами, березой, осиной и лиственницей на Удыль-Кизинской, Эворон-Чукчагирской и Симминской низменностях, а также обезлесенное междуречье от Тунгуски и Урми до Амура.

На юге Приморского края в верховьях Уссури и Партизанской, в среднем и верхнем течении Киевки, Милоградовки, Маргаритовки и Аввакумовки обособленно расположен южноприморский очаг обитания соболя площадью 16,5 тысячи квадратных километров. Небольшой изолированный очаг еще с 30-х годов сохраняется в вершинах рек Малиновки, Ореховки, Наумовки и по хребту Первый Перевал. Численность соболя в этом очаге заметно увеличивается, зимой 1968/69 года он соединялся с основным ареалом по бассейнам левобережных притоков Большой Уссурки, Приманки и Перевальной, однако к весне 1969 года здесь вновь образовался разрыв.

Лучшими местами обитания амурского соболя являются широколиственно-кедрово-еловые леса по сухим речным террасам и предгорьям до 500–600 метров над уровнем моря. Таких лесов в Амуро-Уссурийском крае много. В них соболь в изобилии находит свой основной корм: мышевидных грызунов, кедровые орехи, ягоды амурского винограда, коломикты, брусники, черемухи, рябины, шиповника. Вряд ли где еще соболь имеет так много пищи.

Плотность соболя в этих лесах — от 4 до 12 особей на 10 квадратных километров. На отдельных участках с особо благоприятными кормовыми и защитными условиями встречается до 12–16 зверьков на такой же площади. Охотники в таких местах добывают иногда за зиму до 60–80 зверьков каждый.

Много соболя держится в холодный период года и в пихтово-еловых лесах по долинам рек, особенно если смежные склоны гор покрыты лиственничниками, березняками или незаросшими гарями. В долинные темно-хвойные леса соболя привлекает обилие грызунов, рябчика, различных ягод и очень хорошие защитные условия. Численность соболя осенью и зимой здесь достигает в среднем 6–8 и даже 10–12 особей на 10 квадратных километров.

В горных пихтово-еловых и кедровых лесах соболь также встречается часто: в среднем 5–6, а то и 8–10 зверьков на 10 квадратных километров.

В лиственничниках по левобережью Амура, верхнему течению Бикина, в бассейне Сукпая и на восточных склонах Сихотэ-Алиня севернее 47° с. ш. условия для соболя хуже. Его совсем мало в багульниковых и ерниковых лиственничниках, несколько больше — в брусничниковых и горных. Но в Верхне-Буреинских лиственничниках численность соболя опять возрастает.

В типичных кедрово-широколиственных лесах, где мало ели, соболя примерно в два раза меньше, чем в широколиственно-кедрово-еловых. Чисто широколиственные леса, расположенные, как правило, по границе ареала, заселены соболем очень редко. Осинники и березняки, занимающие гари и лесосеки 30–50-летней давности, тоже не особенно привлекают его.

В Амуро-Уссурийском крае соболь обыкновенно ведет оседлый образ жизни. Однако неодинаковая глубина снежного покрова на горах и в долинах вызывает сезонные перекочевки зверька: зимой с гор вниз в долины, весной — обратно в горы. Особенно заметны эти перемещения, когда в горах выпадает много снега и в то же время мало грызунов, брусники и кедрового ореха.

Постоянных гнезд на своем участке соболь обычно не имеет, укрывается в первом попавшемся дупле, норе или какой-нибудь нише. Врагов и конкурентов у него довольно много, но опасных среди них нет. Жертвой хищника соболь становится весьма редко: от голода и неблагоприятных погодных условий гибнет гораздо больше соболей. Широко распространено мнение, что харза — злейший враг соболя. Однако наблюдения опытных охотников-соболятников этого не подтверждают, да и харза в настоящее время довольно редка. Конкуренция между соболем и харзой может возникнуть лишь в неурожайные годы, когда мало грызунов, и соболь начинает гоняться за более крупной добычей (зайцем, кабаргой), которую преследует и харза.

По-видимому, врагом соболя является рысь. В 1969 году в желудках двух убитых рысей было обнаружено по соболю. Но рысь малочисленна, и вряд ли соболь сильно страдает от нее. Пожалуй, опаснее для него крупные хищные птицы: ястреб-тетеревятник, белая сова, уссурийский филин, длиннохвостая неясыть и другие.

Интересны взаимоотношения соболя и норки. Конкурируют они главным образом в пойменных лесах зимою, когда норка усиленно ловит мышей и полевок, а соболь, спускается с гор к рекам. Неоднократно наблюдались драки между этими зверьками, причем в большинстве случаев соболь убивал и поедал норку.

В последние годы многие специалисты охотничьего хозяйства высказывают мнение, что соболь, уничтожает белок и что это едва ли не главная причина упадка беличьего промысла. Вообще говоря, соболь — хищник, а белка — грызун; наблюдения показывают, что она довольно часто становится жертвой соболя. Но вряд ли это серьезно влияет на ее поголовье. Численность белки зависит от урожая кедровых орехов, После хороших урожаев белки много повсюду, в том числе в типичных местах обитания соболя. В бескормное же время ее численность падает тоже повсюду, даже там, где соболя нет. Разве что в лиственничниках, где кормовые условия плохи и для соболя и для белки, хищник становится серьезным врагом грызуна.

Соболь — типичный хищник. Однако в его рационе и растительная пища занимает существенное место. Иногда он длительное время живет только на растительной пище и, между прочим, чувствует себя неплохо. Преследовать кабаргу, зайцев, белку и других животных он начинает при недостатке растительного корма и в особенности мышей и полевок.

У соболя отлично развиты и зрение, и слух, и обоняние. Под метровым слоем снега он безошибочно находит кедровую шишку, а к приманке из рябчика сворачивает за двадцать метров. Писк и шорох мыши или полевки он слышит не хуже кошки.

Излюбленная пища соболя — рябчик, и он не упускает ни одной возможности полакомиться им. А вот на свежие следы кабарги, зайца или белки обычно не обращает внимания, если он сыт и, как говорится, уверен в завтрашнем дне.

Кабаргу по глубокому, снегу соболь может догнать и задавить даже в одиночку, хотя это крупное для него животное. Правда, бороться с кабаргой соболю приходится довольно долго. Догнав жертву, он прыгает ей на спину и впивается в шею. Конечно, для кабарги это не самая легкая смерть.

Ест соболь и падаль, и рыбу, и насекомых; ловит пищух, бурундуков, летяг, разных птиц, разоряет гнезда. Он многояден и голодает лишь при одновременном сокращении всех этих разнообразных кормов, особенно когда выпадают глубокие снега. Такие голодные зимы случаются раз в 4–6 лет.

Интересна биология размножения соболя. Гон бывает в июне — июле, иногда в первой половине августа. А соболята появляются у самки лишь в апреле — мае следующего года. Все это время беременность ее как бы условна, по-настоящему она начинается лишь в марте. Но это еще не все. В конце февраля и начале марта у соболей происходит так называемый «ложный гон». Зверьки в это время очень активны, бегают друг за другом (в основном самцы за самками) и дерутся. Все выглядит как летом, во время настоящего гона, но спариваний не происходит. В чем смысл «ложного гона» — пока неизвестно. А смысл должен быть, ибо в природе бессмысленного нет.

Соболят рождается немного: обычно 3–4, с отклонениями от 1 и до 7. Рождаются они очень маленькими, почти голыми, беспомощными. Через месяц прозревают, через полтора вылезают из гнезда и начинают бродить вокруг. А в августе уже достигают размеров взрослых и начинают самостоятельную жизнь. Самочки впервые приносят потомство, как правило, на третьем году жизни, очень редко на втором.

Соболиная семья еще долго живет в районе родительского гнезда. Молодые и старые промышляют на общем участке и осенью, и зимой, не проявляя вражды друг к другу. Но в конце зимы срабатывает очень мудрый и тонкий инстинкт, препятствующий родственному скрещиванию: братья и сестры разбредаются. Мать обычно остается на своем участке. Здесь ее дом, в котором она обитает до конца жизни. Бывают исключения из этого правила, но редко. Лишь в голодные годы соболи широко разбредаются и кочуют в поисках пищи уже с осени.

Вопрос о меховых достоинствах соболя амурского кряжа в литературе освещен недостаточно. Широко распространенное мнение, что среди амурских соболей преобладает светлая окраска, теперь уже устарело. Ссылаются обычно на данные Б. А. Кузнецова (1941 г.), но эти данные рисуют картину 30-х годов. Если сравнить их с результатами последних заготовок на Сихотэ-Алине (1967–1969 гг.), обнаружатся разительные перемены: темных соболей вдвое больше, полутемных — почти столько же, а светлых — в семнадцать раз меньше, чем указывал Б. А. Кузнецов! Есть серьезные основания относить амурского соболя к группе темных.

Потемнение амурского соболя произошло в период запрещенного промысла и восстановления ареала, то есть как раз в 30–40-е годы. Вероятно, в эти годы быстрее и активнее размножалась темная раса, сохранившаяся в самых отдаленных районах высокогорья. Давно известно, что чем больше абсолютная высота местности и чем резче выражена гористость, тем темнее обитающий здесь соболь. Нет худа без добра: истребили в свое время светлого соболя, а на смену ему пришел более дорогой — темный.

В сезон 1966/67 года мне удалось собрать некоторые данные по цветовым категориям соболей. Оказалось, что соболи в верхней части Бикина заметно темнее, чем в средней. То же наблюдается на Хоре и на Большой Уссурке. Окраска меха отчетливо темнеет от южных районов к северным. На восточных склонах Сихотэ-Алиня соболи светлее, чем на западных.

Кроме того, цвет меха в определенной степени зависит от кормовых условий года. В 1963/64 году шкурки добытых соболей были сравнительно светлыми. То же самое наблюдалось в 1968/69 году. Как раз в эти годы соболь сильно голодал. Наоборот, в годы с хорошим урожаем кедровых орехов и обилием мышевидных грызунов соболий мех заметно темнеет. Так было в 1965–1967 и в 1970 годах.

Наряду с амурским соболем в Приморье и Приамурье встречается и соболь якутский. На юге Приморья его очень мало — не более одного процента. Численность его возрастает, если двигаться на север — к Бикину, Хору, Анюю и далее к Бурее, где якутского соболя уже до 80 процентов. По рекам Тугуру и Уде соболи якутского кряжа практически полностью вытесняют амурских.

В охотничьем хозяйстве Приморья и Приамурья соболь держит одно из ведущих мест. Но запасы его в настоящее время используются не в полной мере: не хватает опытных кадровых охотников, слабая организация и плохое планирование промысла. Соболиные угодья осваиваются в общем на 60–70 процентов. Заготовки этой ценной пушнины без ущерба можно увеличить а полтора раза.

Охота на соболя требует и умения и терпения. За ним уходят далеко в глубь лесов, и там начинается такой сложный поединок с хитрым и осторожным зверьком, что даже опытные соболятники иной раз впадают в отчаяние.

Бывают, правда, годы, когда соболь легко идет на приманку, почти как колонок. Но это случается только в голодные зимы, сравнительно редкие. В два-три раза чаще повторяются сезоны, когда соболь сыт и на приманку не идет, а также не делает тропок и сбежек. В такие зимы берут его обычно с собакой или гоном.

Способ охоты гоном не нов. Издавна сибиряки, найдя свежий след соболя, тропили его до гнезда, затем обкладывали это место длинной сетью-обметом и выгоняли зверька из убежища. Соболь запутывался в сети. Иногда, правда, убегал, перегрызая сеть или проскользнув под снегом.

Удэгейцы и нанайцы ловят соболя сходным способом, только вместо обмета применяют «рукавчик» — сеть в виде узкого рукава около метра длиной. Этот «рукавчик» открытым концом приставляют к самому входу в убежище, где спрятался соболь. Все остальные выходы затыкают и зверька выкуривают дымом. Соболь чует опасность, урчит, сердится, но, в конце концов, задыхаясь в дыму, выскакивает и попадает в «рукавчик».

Опытные охотники из коренного населения за зиму добывают гоном 20–40 соболей. В иные счастливые дни им удается по три-четыре раза пускать в дело «рукавчик». Таких мастеров много в очень интересном таежном селе Красный Яр на Бикине, где живут и трудятся удэгейцы, нанайцы, орочи, якуты, русские, украинцы — все в одном охотничьем хозяйстве.

Ловля соболя гоном довольно тяжела и требует от охотника умения бегло читать следы. Опытный таежник по следу идет быстро, срезая петли и углы. Иной раз следы теряются среди многочисленных набродов. Обходя их по кругу, нужно среди множества выходных следов взять единственный верный. Далеко не всякому удается безошибочно читать белую «книгу тайги».

Из самоловных орудий соболевщики Приморья и Приамурья используют в основном капканы. Все правила предосторожности в работе с капканами, конечно, соблюдаются в полной мере — и тщательная очистка их, и вываривание в кипящем настое хвои, и безупречная маскировка.

Для приманки употребляют рябчика, белку, разных мелких птиц, мясо. Лучшей приманкой считается слегка «проквашенный» рябчик. Устанавливают капканы под выворотнем или в искусственных «домиках», сооруженных из подручного материала. Очень удобно ставить их в дуплах, но только если они расположены не выше метра от земли. Сверху, если нет естественного укрытия, делают крышу из коры или веток хвойных деревьев — на случай снегопада.

Соболь очень недоверчив, приманку всегда осматривает издали. Если капкан стоит рядом, зверек его учует и уйдет. Поэтому приманку гораздо лучше подвешивать в 30–80 сантиметрах позади капкана. Боковые подходы по возможности перекрываются.

Для маскировки очень удобны столовые салфетки из тонкой белоснежной бумаги. Ими укрывают капкан, припорошив сверху «воздушным» снегом со стволов стоящих деревьев. Немало нужно хитрости, чтоб перехитрить соболя!

Успешна бывает ловля у привады. К убитому крупному зверю (или к остаткам после его разделки) соболи натаптывают множество троп. Здесь их можно поймать несколько десятков. Капканы ставят прямо на тропках, и чем больше их поставлено, тем лучше.

Непосвященный человек вряд ли представляет, какой ювелирной работы требует постановка капкана на соболиной тропе. Удобнее всего это делать на валежинах, по которым зверек очень любит пробегать. Иногда имитируют искусственную «нору», сделанную палкой в снегу. Если снег достаточно глубок, капкан ставят под один из отпечатков следа, подрывшись под него сбоку. Над тарелочкой капкана остается неповрежденной лишь корочка снега со следом не толще 4–6 миллиметров. Когда снега мало и «пещерку» вырыть нельзя, капкан ставят просто в ямку. Все следы этой работы, а также и следы охотника тщательно маскируют.

Охота на соболя трудна из-за большого непостоянства его повадок. Почти невозможно заранее предугадать, пойдет ли он в нынешнем сезоне на приманку. Если соболь голоден, лов будет успешным: 15–20 зверьков за месяц. Когда же он сыт, только упорные поиски сбежек и троп дадут охотнику за всю зиму 20 шкурок. У кого не хватает упорства, те возвращаются домой или начинают ловить колонка. А то и вовсе бросают охоту. Остаются лишь истинные соболевщики, для которых эта охота не менее увлекательна, эмоциональна, и если хотите, романтична, чем охота на медведя или отлов тигра.

НОРКА

Норка — полуводный хищный зверек. Вес самцов колеблется от 600 до 1500 г, длина тела 34–45 см. Самки весят от 400 до 750 г, при длине тела 31–37 см.

Очень проворна в воде и на суше. Хорошо видит, слышит, имеет тонкое обоняние.

Места выпусков и распространения норки.

На своем участке норка имеет несколько гнезд, вход в нору обычно находится ниже уровня воды, а к поверхности ведет еще один ход.

На ходу очень небрежна, легко переходит с «двойки» на «тройки» и «четверки» и «чертит» свой след хвостом.

Американская норка появилась в наших водоемах сравнительно недавно. Впервые завезли ее сюда в 1936 году — всего 342 особи. В послевоенное время акклиматизация норки приняла более широкий размах. Ее выпускали на Амгуни, Бурее, Харпи, Куре и во многих других местах. Всего в Приморье и Приамурье было расселено 2139 норок.

Этот хищный зверек размерами примерно с соболя. Тело у норки длинное, гибкое, лапки с плавательными перепонками, хвост большой. Летний мех короткий, грубоватый и неплотный, но к зиме он становится пышным, густым и блестящим. Окраска темно-коричневая, ровная, лишь на нижней губе (изредка по всему брюшку и шее) разбросаны небольшие белоснежные пятна. Самцы крупнее самок, они весят от 600 до 1500 граммов при длине тела в среднем около 40 сантиметров. Вес самки — от 400 до 750 граммов, а длина тела — 31–37 сантиметров. Норка в нормальном состоянии очень жирна, особенно осенью и в начале зимы. Полуторакилограммовых самцов в это время приходится ловить довольно часто.

Реки Амуро-Уссурийского края оказались очень удобными для обитания норки. Здесь низкий уровень воды в мае — июне, а паводки бывают осенью, когда они уже не страшны подросшему молодняку. Обилие «пустоледий» и незамерзающих полыней позволяет норке благополучно зимовать. Высокие берега с подступающим к самой воде лесом — прекрасное место для гнезд, которые норка устраивает под корнями и в дуплах крупных деревьев, чаще всего ясеней, тополей, лип. Множество речных завалов, проток, островов, заливов и стариц — идеальные условия для норки. Реки богаты рыбой, раками, моллюсками, а прибрежные леса — мышевидными грызунами. Даже суровые приамурские зимы не страшны хорошо упитанным зверькам с теплым и густым мехом. В случае полного промерзания водоемов норки могут перезимовать в лесах, питаясь грызунами. Врагов и серьезных конкурентов у них здесь немного.

Вообще искусственное переселение — дело тонкое и рискованное. Оно вызывало бы меньше сомнений, если бы можно было переселять целые биоценозы. Но, вырывая один вид из сложной системы его биологических связей, мы часто не знаем наверняка, найдет ли он им полноценную замену в новых условиях. Пример енотовидной собаки — печальное тому подтверждение.

Акклиматизация норки — обратный пример. В силу ли изложенных выше условий или по другим причинам, о которых мы пока мало знаем, ее переселение в Приморье и Приамурье оказалось чрезвычайно удачным. Особенно успешно норка прижилась в бассейнах рек Гура, Анюя, Хора, Бикина, Большой Уссурки. Расселение ее по рекам юго-восточной части Приморья и по левым притокам Амура принесло меньше результатов.

На Анюе и Большой Уссурке выпустили всего по одной партии норок, однако они очень быстро, за 5–6 лет, освоили не только бассейны этих рек, но и распространились на Гур, Коппи, Самаргу, Мухен, Хор. Скорость расселения достигала 75–100 и более километров в год. На Анюе заготовки шкурок норки начались уже в 1944 году, а к 1954 году, то есть через 15 лет после выпуска, добыча перевалила за тысячу голов в сезон. Так же стремительно заселила американская норка бассейн Большой Уссурки. По Хору и Бикину норку начали выпускать в 1949 году, а уже в 1964-м здесь добыли более четырех тысяч шкурок.

Лучшие места обитания норка находит в среднем течении крупных рек (150–400 километров длиною) и нижнем течении рек более мелких (100–150 километров). Особенно благоприятны для нее так называемые «разбои», где главное русло разбивается на многочисленные протоки и рукава с заломами и завалами, тянущимися иногда непрерывно на несколько километров. Здесь обычны острова, изрезанные проточками и сплошь заваленные карчами и плавником. Вся пойма и долина покрыта сильно захламленными широколиственными и кедрово-широколиственными лесами с густым подлеском и травяным покровом. Зимой в этих «разбоях» всегда есть «пустоледья», много полыней и «таличков». И норки здесь бывает больше, чем где бы то ни было в другом месте.

Хорошо приживается норка и на более крупных реках со спокойным течением. Конечно, условия здесь хуже, особенно если есть перекаты, которые зимой промерзают, образуя наледи. Поэтому норка предпочитает типичные таежные речки, неширокие, с быстрым течением, неглубокими плесами, мелкими перекатами и слабо разработанной поймой. Лесистые склоны гор часто опускаются здесь прямо к воде. Островов мало, зато много мелких притоков. Дно выстлано крупной галькой, берега высокие, рыхлые, в воде много плавника, а по берегам — завалов. Примерно такие же условия она находит в старицах и пойменных озерах с захламленными берегами, поросшими лесом.

Летом в таких водоемах норке очень хорошо, зимой — значительно хуже: рыба в таких речках скатывается вниз, а в старицах часто гибнет; обычны наледи, в малоснежные и холодные зимы они тянутся непрерывно на многие километры. Зимой норка, как правило, покидает такие места, оставаясь лишь у омутов и в незамерзающих ключах.

Малопригодны для ее жизни и реки, покрывающиеся сплошным льдом без полыней, а также реки со скальными или заболоченными берегами. Хозяйственная деятельность человека — сплав леса, выпас скота, распашка земель или просто частое появление людей с собаками — тоже не нравится норке. В таких местах ее мало.

В верховьях ключей и истоках рек норки живут лишь в теплый период года, да и то в небольшом количестве. Зимой здесь все перемерзает и закипает в сплошных наледях.

По большинству рек Приморья и Приамурья плотность населения норки непрерывно увеличивалась, достигнув максимума к 1965 году. В 1965–1966 годах в бассейнах Анюя, Хора Кии, Обора, Немпту, Бикина и во многих других местах плотность норки достигала 5–6 особей на один километр берега, а в лучших местах обитания (например, в «разбоях») их водилось до 10–15 на километр поймы. Многочисленным зверек стал даже и в несвойственных ему районах. Школьники ловили норку по заболоченным ручьям, вдоль дороги Хабаровск — Елабуга. Норка обжила старые осушительные каналы на лугах и марях. В сезон 1965/66 года даже малоопытные охотники добывали по 20–30 шкурок в месяц.

Осенью 1965 и 1966 годов я занимался учетом поголовья норки по Хору и Бикину и сейчас уверен, что в те годы мы наблюдали «взрыв» — лавинообразное нарастание численности вида. Это подтверждается и данными промысла. В 1962/63 году на Бикине брали по 7–8 норок с километра поймы, а за сезон добывали до сотни зверьков. В большинстве районов норка вышла на первое, второе или третье места в пушных заготовках, общая стоимость норочьих шкурок достигала 10–14 процентов стоимости всей добываемой пушнины. Все это породило большие надежды, однако за «взрывом» последовало неожиданное и резкое падение численности.

Максимум был отмечен в 1962 году по Анюю и смежным рекам и в 1965 году — по рекам среднего и южного Сихотэ-Алиня. С 1966 года начался спад, о чем красноречивее всего говорят цифры. Уже в 1968 году процент заготовок в сравнении с «пиком» 1962 года составил: по Анюю, Хору, Пихце, Немпту и Обору — 9; по Хору с Подхоренком и Кией — 5; по Бикину — 3; по Большой Уссурке — 14; по верхнему течению Уссури с Арсеньевкой — 22; по восточным склонам Сихотэ-Алиня от реки Ботчи до озера Кизи — 25; от Самарги до реки Джигитовки — 45. Отсюда видно, что спад был особенно резким севернее 45° с. ш.

Колебания в заготовках норки наблюдались и раньше, но не были такими резкими, продолжительными и повсеместными. Причины этого явления до сих пор остаются непонятными. Среди специалистов существует мнение, что мы столкнулись с обычным «перепромыслом», то есть добывали больше, чем позволял естественный прирост. «Перепромысел», конечно, был, но на ограниченных участках и вряд ли может считаться основной причиной. Резкое угнетение популяции норки охватило слишком большие площади, даже и те районы, где норка никогда не промышлялась.

Указывают