Глава вторая. Славный мистер Ли, мамин сосед, встретил меня в Хитроу

Славный мистер Ли, мамин сосед, встретил меня в Хитроу. Он был без пиджака и сообщил, что с самого июня они здесь «просто зажарились».

— Хотел бы я поехать сейчас в Девон, — заключил он.

— А кто бы не хотел? — рассмеялась я.

Он взглянул на меня, как будто собираясь что-то сказать, потом явно решил, что не стоит. Я только хотела спросить, что он имеет в виду, когда машина свернула за угол и остановилась. Я была дома, и на первый взгляд все выглядело совсем как обычно — алые розы, которыми папа так гордился, пышно цвели вокруг солнечных часов, и изящная фигура мамы спешила по дорожке навстречу. При втором взгляде я заморгала, и мистер Ли хмыкнул.

Мама была не такая, как обычно. Раньше у «мышки в доме» волосы оправдывали это прозвище. Теперь... я снова заморгала. Она сделала себе косую челку и слоистую стрижку. А уж насчет «не отличишь от ржаного колоска» — так ее волосы были даже не «приятно каштановыми», а ярко-мармеладными. Что касается остального, то брови были тщательно подведены, и на ней была короткая золотисто-коричневая юбка и белая блузка с золотисто-коричневыми ромашками.

— Деб, дорогая! — она обняла меня.

— А теперь дай я тебя разгляжу, — сказала она, когда мистер Ли удалился, и разглядывала меня карими глазами — такого же цвета, что и мои. — Да, милочка, ты выглядишь очень усталой. Ничего, вот только послушай. Что бы ты сказала насчет провести три-четыре недели в Девоне? Нет, дай мне закончить, — это когда я открыла рот, — в шикарном отеле на окраине Дартмура, вдвоем — а платить как за одного.

Это было похоже на выигрыш в лотерее.

— Я скажу, что это новая прическа подействовала на твои мозги, — отшутилась я.

Она сразу обрадовалась:

— Тебе нравится, верно? Это была идея Барби. Она сказала, что мне не найти работу, если я не сделаю что-нибудь со своей внешностью.

— О да, работа, — сказала я без особого энтузиазма. — И как ты там?

— Абсолютно великолепно, — сообщила мама. — Как раз из-за этого я еду в Дартмур. — И она объяснила, что отель в Ричмонде, куда она устроилась, входил в объединение. Отель «Тор Рок» в Торкомбе в Девоне был в той же группе, и в июле и августе им требовалось больше регистраторов. Маме дали возможности перейти туда. Она заказала номер на меня, и мы должны были выехать в следующий понедельник.

Через неделю! Если не считать выходных, это оставляло мне пять дней, а дел была масса. Сначала найти работу. Я приехала, не имея места на следующий учебный год, и в первую очередь мне надо было повидать мисс Ирвин, старшую преподавательницу в моем бывшем колледже. Я довольно-таки нахально подумывала о преподавании на учительских курсах. Обычный минимальный возраст для этого был двадцать девять, и мисс Ирвин вполне могла подумать, что я считаю себя «неотразимой», по выражению Алана, если хочу взяться за это раньше, но ведь никогда не знаешь.

— Это не оставляет мне много времени, — озабоченно сказала я. Меня могли вызвать на совет по кадрам, и я не могла беседовать с ними из Девона.

Однако мама оставалась спокойной, что было необычно для этой мышки. Раньше она всегда легко отступала, не считая, конечно, того, что она осталась в Уимблдоне и взяла в жильцы Барбару, хотя я не советовала ей этого делать.

— Ничего не поделаешь, милочка. Это была слишком хорошая возможность, чтобы ее упустить. Мистер Ли считает так же.

Симпатичный мистер Ли, куривший трубку, как и мой отец, бывший вдовцом уже несколько лет, всегда, сколько я помню, составлял часть нашего пейзажа. Он мыл машину с одной стороны изгороди в то время, как отец мыл свою с другой стороны. Очевидно, он с самого января уговаривал маму взять отпуск.

— И маленькая птичка сказала мне, что и ты об этом не пожалеешь, — загадочно сказала мама. — А теперь давай выпьем чаю. Чайник уже сто лет как поставлен.

Она могла бы и не говорить. Он вскипел и залил огонь, и в кухне стоял запах газа. Я бросилась открывать окна и двери. Мама рассеянно сказала:

— О, пахнет газом? Я и не почувствовала.

— За такими, как ты, кто-то присматривает на небесах, — мрачно сказала я.

— Да, знаю. Его зовут Джордж Ли, — тепло сказала мама. — Он починил свет на прошлой неделе. По правде, — тут она покраснела, — шума было много. Я и не знала, что опасно совать руку в распределительную коробку. Он на меня ужасно рассердился.

— О Боже! — сказала я, уставившись на нее.

Оказалось, что не только мамины волосы, но и новая одежда, которую прежняя «мышка в доме» никогда бы не выбрала, были делом рук Барбары.

— Она упаковала все мои старые вещи и отдала их Армии Спасения, — рассмеялась мама. — Последнее ее дело перед тем, как уехать. О Деб, мне ее не хватает. Мы здорово веселились вместе.

— Знаю, — негромко сказала я, помешивая чай. — Но по крайней мере она осталась в нашей семье. В чем нет моей заслуги, — смущенно добавила я.

Допив чай, мы вымыли посуду, и я высказала кое-какие предложения насчет дома — поставить центральное отопление до наступления зимы, отделать кухню новомодной съемной плиткой и купить новую стиральную машину.

— Такая древность! — Я с отвращение поглядела на старую. — Я просто не смогу жить с ней в одном доме!

— Послушай, Деб. — Мама, очевидно, давно пыталась что-то сказать. Она рассеянно поставила еще мыльную чашку в сушилку. Совсем не рассеянно я вынула ее и сполоснула. Чего я не люблю с чаем, так это мыла.

— Деб, — снова начала она, с этой необычной твердостью, — мне бы не хотелось, чтобы ты ради меня оставалась в Лондоне. Я имею в виду, насовсем. Я сказала Барби, чтобы она тебе это объяснила. Я не собираюсь быть обузой.

— Кто говорит насчет обузы? — легко ответила я и с замиранием сердца поняла, что в самом деле мы говорим не об этом. То, что мама никогда бы не сказала, обе мы ощущали — разницу между «не хочу, чтобы ты оставалась ради меня» и «мне ее не хватает, мы здорово веселились вместе».

Барбару могло развеселить что угодно. Если в потоке транспорта у нас западала кнопка сигнала, то я сидела вся красная, а Барбара разражалась приступами хохота. В прошлом месяце в театре они с Аланом хихикали и кто-то яростно на нас зашипел. Я чуть не сгорела от стыда. «Учительница!» — поддразнивал меня Алан. Даже папа говорил: «Деб, давай себе волю иногда, вот мой совет», — и я чувствовала, что он думает о маме. Когда они поженились, ей было восемнадцать — почти еще ребенок в любом смысле. Но все мы знали, что и тогда, и всегда он обожал самое землю, по которой она ступала.

Моя неспособность дать себе волю никогда еще не проявлялась в более неподходящий момент. Может быть, и в Найроби, и в Лондоне я никому не была нужна, хоть они не признавались себе в этом. Когда я оглянулась, мама укладывала белый орлоновый жакет в вязаную сумку и надевала белые перчатки.

— Барби говорит, что работающие девушки в Нью-Йорке просто с ума сошли от белых перчаток. Они стирают их в офисе и сушат на радиаторах, чтобы надеть в перерыве на ленч. Тебе надо их попробовать, милочка. Сейчас я бы и не подумала без них идти устраиваться на работу. — Она уже была в холле, но вернулась, чтобы совершенно небрежно сообщить. — И кстати, я кое-кого пригласила на обед. Около шести. Я могу не успеть к этому времени, но я сказала ему, что ты будешь.

— Сегодня? — уточнила я. — А что же у нас есть, мама, Бога ради?

— Понятия не имею, — сказала она с лучезарной улыбкой. — Но у тебя масса времени все обдумать. Я знаю, милая, на этот раз ты приготовишь что-нибудь очень вкусное. Не то чтобы раньше у тебя плохо получалось, но этот раз особый. Деловая встреча! — Глаза цвета золотистого сиропа искрились весельем.

— Да брось ты! — рассмеялась я. Мама — и деловая встреча.

— Ну, он знаком с мистером Россом, управляющим в «Тор Роке», и он замолвил за меня слово, значит это важно. — Она открыла дверь в холл.

— Мама! — в отчаянии завопила я. — Вернись, расскажи толком. Кто он? Как его зовут? — Бесполезно. Она уже шла по дорожке.

Вот тебе и вернулась домой, подумала я и пошла на кухню.

Я приготовила жареного цыпленка с шалфеем и луком, колбаски и картофель. Ко всему этому — свежий горошек и бутылка французского вина. Ничего не зная о госте, я не могла судить, любит ли он сласти, так что на всякий случай запаслась фруктами и сделала шоколадный бисквит с мятным соусом. В Найроби мне не довелось часто готовить, потому что у нас был превосходный африканский повар, но мне это всегда доставляло удовольствие.

Когда все было готово, я приняла ванну и переоделась в легкое платье, лимонное в синий горошек, и кремовые плетеные сандалеты. До этого я нашла время вымыть волосы, которые на солнце быстро высохли, но распушились. Я их старательно пригладила на правую сторону и занялась лицом. Ничего яркого. Если ваши цвета — рожь, сахарная вата и янтарь, то ничто чересчур выделяющееся вам не дозволено. Я удовлетворилась смесью бледно-розового и желтого для теней и чуть более яркой помадой.

Я кончала сервировку стола, когда стали передавать теленовости, и услышала:

— Воздушный лайнер «Комета» произвел аварийную посадку этим утром в аэропорту Хитроу вследствие отказа механизма выпуска носового шасси. Пассажиры и экипаж не пострадали.

Мы попали на телевидение, вот как? Я отвлеклась, чтобы посмотреть на наш самолет — как он выглядел после инцидента. Нос был задран в воздух и там работали механики. Камера вновь показала комментатора.

— Потом Гэри Майо побеседовал с Колином Камероном, летевшим этим рейсом.

И передо мной появился мистер Невидимка в том же пиджаке с контрастной отделкой отворотов, с той же гладкой прической, теми же округлыми глазами, как тогда, когда он вполголоса произнес свою прощальную фразу. Глаза так запали, что, казалось, выглядывают из глубины.

— Мистер Камерон, среди пассажиров была паника? — спросил репортер.

— Нет, совершенно никакой. Пилот об этом позаботился.

— Как насчет посадки? Вы почувствовали какое-то неудобство?

— Если вы хотите узнать, понадобился ли мне бумажный мешок, — скулы мистера Невидимки раздвинулись в улыбке, — мне некогда было о нем подумать. Они выпихнули нас из самолета так быстро, как только было возможно.

Так что все мои сомнения отпали, и поскольку все уже было позади, я тоже могла улыбаться. Ведь не каждый же день знаменитость кормит вас шоколадом — или держит за руку. Да не просто знаменитость, а всеобщий любимец. Свидетельством этому была улыбка на лице вновь возникшего на экране комментатора.

— С Гэри Майо беседовал Колин Камерон, — бодро заключил он, — вернувшийся к нам раньше, чем ожидалось, из-за болезни дочери. Пожелаем ей быстрого выздоровления.

Так вот оно что! Мое легкомысленное настроение увяло так же быстро, как и возникло. Мистер Невидимка — теперь я должна была думать о нем, как о Колине Камероне, — — был озабочен и замкнулся в себе, и мои неясные ощущения и сочувствие к нему в итоге не были совсем уж ерундой. Наверное, ребенок серьезно болен, если он даже прервал гастроли.

Уже после шести раздался звонок в дверь и, выглянув в окно, я заметила у калитки серую машину. Открывая дверь, я опять пожалела, что не знаю имени нашего гостя.

— Добрый вечер, очень рада... — Слова замерли у меня на губах, и я, не веря себе, уставилась в серые в морщинках глаза. — Адам!

— Деб! — Правой рукой он пожал мою протянутую руку, а левая обвилась вокруг меня. — Славно вновь увидеть вас. — Он легко поцеловал меня.

— Только не говорите, что это вы — та деловая встреча, о которой говорила мама, — ахнула я.

На репетициях хора в ту холодную зиму после Рождества его любимой фразой было «разнимите это на части и соберите снова». Сейчас мои глаза проделывали это с ним — вытянутое лицо, орлиный профиль, тонкая напряженная шея. Он не изменился ни на дюйм — глаза, вглядывающиеся в горизонт, тонкие взъерошенные волосы, — я почти с болью поняла, что время ничего не изменило. Он был все тем же; и я тоже.

Я с удивлением сознала, что хотя Адам так долго занимал мои мысли, до сих пор мы еще никогда не ели вместе, и, к моему разочарованию, он ел мало. Он отказался от десерта, и шоколадный бисквит остался для мамы.

Тем не менее это была приятная встреча. С тех пор, как мы виделись последний раз, в жизни Адама как будто многое изменилось. Я внимательно слушала его рассказ о крошечном бизнесе, который он организовал в Девоне: изготовление твида ручной выделки с магазином для демонстрации и продажи ткани. Дело пошло неплохо, и теперь у него были два помощника, молодая семейная пара, которые могли управиться, сказал он со смехом, и со станком, и с гроссбухом — смотря что требовалось.

— Вам надо бы взглянуть на них, целых два моих станка. — Он расплылся в улыбке.

Я сказала, что была бы в восторге.

— А как насчет фотографии? Я прочла об этом в самолете. Та статья из серии «циклоп» с прелестными фото.

— И прелестными деньгами! — Адам с удовольствием чмокнул свои пальцы. Это было его новейшей затеей. Он всегда увлекался фотографией и вдруг обнаружил, что на этом можно заработать. Его помощники, Джим и Джилл, теперь уже могли сами вести дело с твидом. Вот вам, Колин Камерон, с триумфом подумала я.

— Как замечательно для вас прошли эти два года, — искренне сказала я. — Я понятия не имела, что вы могли заняться такими вещами.

— Нет? — Серые глаза оценивающе поглядели на меня. — Ну, вряд ли сбежать в Восточную Африку было лучшим способом это узнать.

Мгновение мы смотрели друг на друга.

— Но не может быть, чтобы я была нужна вам, — запинаясь, сказала я.

— Что самое плохое в вас, учителях, — небрежно произнес Адам, — вам и в голову не может прийти, что вы иногда способны ошибаться. К счастью, — добавил он, — исправить ошибку никогда не поздно. Вы верите в удачу? — продолжал он. — Или в совпадение, или в гром с ясного неба, или называйте как хотите? Еще несколько недель назад я не верил. Вообще-то мне понадобилось приехать в Лондон по делу, в связи с «циклопами», а в отеле, где я обычно останавливаюсь, не было мест, и они устроили меня в этот, в Ричмонде. Когда я пришел туда, за конторкой была ваша мать. Она сказала, что вы возвращаетесь домой. А то бы я никогда об этом не узнал.

Отделенная от него шириной стола, я сидела с дико бьющимся сердцем. Мои руки лежали на коленях, и сквозь ткань платья я ощущала, как они горят.

— По-моему, это Платон сказал: «судьба зачастую посылает удачу отчаявшимся», — с удовлетворением процитировал Адам. — Давайте выпьем за него, ладно? Или по крайней мере за мое следующее везение. — Он взял бутылку и наклонил ее над моим бокалом.

— Хватит, не то у меня голова закружится, — сказала я с неожиданной твердостью. — Не говорите мне, что месяц назад вы были отчаявшимся человеком. И вообще, можно было сделать проще. Почему бы не спросить меня?

— Ладно, — сказал Адам. — Вы знаете, что это я устроил так, что они вызвали вашу мать в Торкомб? Конечно, это было просто. Я знаком с Роджером Россом. Он выставляет мои работы в холле, и я иногда одалживаю ему свои фото. Ну, я и подумал, что вы приедете с ней. Верно? — Я кивнула. Сердце мое не только перестало колотиться, но даже стало напевать заливчатую песенку. — И более того, что если приедете, то у вас будет достаточно свободного времени. — Я опять кивнула. — Сейчас, на данный момент, — он помолчал, — я живу над магазином. Уточню, что это недалеко, всего примерно в трех милях, в соседнем городке. Но я не собираюсь всегда там жить. — Он замолчал и испытующе посмотрел на меня. Я никогда не встречала таких выразительных или таких ранимых глаз.

— Ну конечно же, — воскликнула я, — ваш коттедж! Он в Торкомбе, верно?

— Попали в точку! — зааплодировал Адам. — Да, конечно там, и кстати, в ужасном состоянии. Нет, я думаю, он достаточно крепок. Я недавно его осматривал и подумывал о том, чтобы его продать, — он помолчал, — как ни странно, но именно перед тем, как зайти в этот отель в Ричмонде. И теперь мне как-то не хочется. Я знаю, что прошу слишком многого, Деб, но что я хочу сказать, это вот что — вы мне с ним не поможете, пока будете там? Знаете, какие-то улучшения, отделка, занавески и все такое?

Для начала мне требовалось отдышаться. Все это было так невероятно. Я ничего бы так не хотела, ничто не подходило мне лучше, чем применить на деле то, чему я учила — удобства в доме, его меблировка, его цвета. А для Адама это будет работа не просто по хотению, а по любви. Единственным препятствием могло оказаться то, что я занималась экономикой домашнего хозяйства и лучше всего могла организовать дом с удобствами для семьи; но Адам быстро продвигался к известности, и ему могло потребоваться что-то необычное — тогда ему следовало нанять консультанта по дизайну. Наверняка я могла узнать у мисс Ирвин, к кому можно будет обратиться.

— Знаете, — лениво заметил Адам, — я и вправду начинаю думать, что учителя довольно туповаты. Полагаю, вам бы не могло прийти в голову, что у меня могут быть личные причины хотеть, чтобы вы там все устроили по своему желанию? Но пока еще рано об этом говорить. — Он повертел бокал в пальцах. — И насколько я вас знаю, вы, наверное, вернулись домой, лелея тайную мысль о продолжении образования. Я прав?

— Ну конечно же, вы правы, — быстро сказала я. Не следовало открыто показывать свои чувства, а мои уж слишком часто проявлялись за последние несколько минут. Если я не буду сдержаннее, Адам все поймет, и тогда я сгорю со стыда.

Когда через несколько дней я зашла в колледж, мисс Ирвин, как всегда, постаралась мне помочь. На нее можно было положиться еще в те дни, когда я училась в старших классах. К сожалению, в настоящий момент вряд ли можно было рассчитывать на вакансию на курсах в Лондоне. Она была членом совета по кадрам для курсов в Уганде и только вздохнула, услышав, что это мне не подходит.

— В Найроби все очень сожалеют, что вы уволились. Вчера я получила письмо от мисс Хант. Она пишет, что вы проявили непритворный интерес к другим нациям и их обычаям, а это величайший дар. Так почему бы вам не провести еще несколько лет в других странах?

— Это из-за мамы. Конечно, если бы не она, я бы никогда не уехала из Найроби.

— Ваша мать еще не старая, верно? — деликатно намекнула мисс Ирвин.

— Она не слишком практичная, — объяснила я. И это было верно. Кроме того, что было еще вернее, я уже была не той, кто с болью в сердце ждал посадки в аэропорту Найроби. Я не хотела снова уезжать в другие места. Я хотела остаться в Англии с ее белыми гостиницами, крытыми черепицей коттеджами, ступеньками на спусках к реке — да, и с серыми глазами на тонком выразительном лице.

Обладала ли мисс Ирвин интуицией? Видимо да, потому что, когда я разглядывала новую обстановку в учебной модели квартиры, она заметила:

— Вы еще не подумываете о муже, детях и собственном доме?

Я так и подпрыгнула.

— Или вас это совсем не привлекает? — допытывалась она. — Потому что если бы вы хотели, все это у вас уже было бы, не отпирайтесь.

Я хотела было ответить неопределенно, но передумала, сама поражаясь своей откровенности:

— Да, и очень даже — я хочу сказать, детей. Я бы их обожала. И дом. Но не мужа только для того, чтобы все это иметь. Так бы я не смогла. Это было бы совсем не то.

— Другие так делают, — спокойно заметила она, глядя на меня. Я покачала головой. — И вы так полны жизни. У вас мог бы быть очень счастливый дом.

Я довольно неловко сказала «нет уж, спасибо», думая в этот момент, сколько комнат могло быть в коттедже Адама, и надеясь, что она этого не заметила.

Интервью закончилось предложением: если я не хочу в следующем году оказаться без работы, то должна записаться в преподавательский резерв. На это я согласилась и ушла, чувствуя себя не такой уж неотразимой.

В четверг перед нашим отъездом в Девон мистер Ли сообщил мне, что у его фирмы есть автомобиль, который будет свободен весь следующий месяц, и я могу его взять, если запасусь страховкой. Маме не было смысла оставлять себе папину машину, потому что она не умела водить, но мне ее ужасно не хватало.

— Вы просто наш ангел-хранитель, — с энтузиазмом сказала я мистеру Ли.

В пятницу я поехала в город, чтобы опробовать мое новое приобретение и навестить Илейн Мур. Она звонила мне, в восторге от телевизионного интервью с Колином Камероном, и когда мы болтали в садике у дома ее родителей, она вдруг хихикнула и сказала:

— Вы не поверите, но я все еще езжу за ним следом.

У ее мужа были родственники в Сикоуве, курортном месте на южном берегу, и они пригласили Муров приехать к ним в следующем месяце. Я спросила, при чем здесь Колин Камерон, и она положила мне на колени яркую брошюру. Он выступал в летнем шоу в одном из театров Сикоува — восемь недель, начиная с середины июля.

— Но это же не на западе, — сказала я машинально и, конечно же, должна была все объяснить. — Может быть, он там живет, — предположила я.

Илейн, которая уже знала, что я сама туда направляюсь, иронически хмыкнула.

— И не надейтесь! Он живет в Шотландии. У мамочки куча старых журналов, и в одном есть заметка про него. Они живут где-то за городом между Глазго и Эдинбургом, и у них близнецы, мальчик и девочка, Йен и Руфь.

У меня сжалось сердце. Значит, это Руфь была больна. Каждое утро с пятницы я просматривала газеты, надеясь узнать об улучшении, но там не было ни слова. Илейн тоже ничего не видела. Она только предположила, что если бы девочка умерла, тогда об этом сообщили бы.

Следующим утром, когда я еще завтракала, зазвонил телефон. Это был Адам. Прошлым вечером он вернулся поздно и сегодня почти весь день будет встречаться с разными людьми, но вечер у него свободен. Как насчет шоу? Я согласилась, и мы оба одновременно предложили сходить на русскую пьесу.

— Как насчет билетов? Может, лучше я их возьму? — предложила я, и Адам с благодарностью согласился.

Мама, работавшая сегодня с утра, уже собиралась уходить, но без всякого смущения задержалась, чтобы с удовольствием послушать наш разговор.

— Я могла бы попросить портье взять билеты, — предложила она. — По пятницам он всегда бывает в центральной конторе. — Центральная контора находилась в Вест-Энде.

Искушение было слишком велико. Солнце палило, и я готова была поручиться, что температура в городе скоро будет больше восьмидесяти[1].

— Сейчас напишу, — сказала я, доставая блокнот и карандаш.

Но маме было некогда ждать. Автобус должен был появиться через две минуты.

— Театр Нептуна. Я не забуду, — пообещала она и убежала.

Лондон все еще был похож на жаровню, и когда я спешила вдоль Стрэнда, где должна была встретиться с Адамом, волны горячего воздуха обдували щеки. Я надеялась, что в театре есть кондиционер, потому что там должен был быть полный сбор. Мама сказала, что портье удалось достать билеты только в предпоследний ряд амфитеатра.

Адам, ждавший в условленном месте, выглядел бледным и усталым. Пиджак он держал на руке, оставшись в рубашке цвета румянца, такой же элегантной, как и голубая на прошлой неделе.

— Кстати, — небрежно сказала я, когда мы направились в сторону театра, — на самолете из Найроби я встретила вашего знакомого. Я забыла сказать вам в прошлый раз.

— Кто это был?

— Совершенно потрясающе, хотя тогда я этого не поняла. Колин Камерон!

— Колин Камерон! — Показалось мне, или Адам побледнел? Возможно, предположила я, это сказался трудный день по такой жаре. — Как вы узнали, что мы знакомы? Это он вам сказал? — Резкая нота в его голосе была еще одним признаком усталости.

— Да. Я читала статью о вас, и он это заметил.

— Ясно. И больше ничего?

— А что еще могло быть? — мягко поддразнила я. — Расскажите.

— Нет, конечно ничего, — отрезал Адам. Я вздрогнула от неожиданности. — Мы вместе были в колледже, вот и все.

Через мгновение мы свернули к театру. Его фонари, которые через час будут сиять в темноте, сейчас светили подобно лунам. Большая толпа бурлила у входа.

— Вот не думал, что эта пьеса привлечет столько народу, — Адам, нахмурившись, остановился. — Черт побери, Деб, мы не туда попали.

— Нептун, — сказала я, и тут мне бросилась в глаза афиша. НЕАПОЛИТАНСКИЙ ТЕАТР. ГАЛА-ВАРЬЕТЕ. Одновременно Адам с каменным лицом помахал билетами перед моим носом. Два места в амфитеатре, ряд V, 18 июля, Неаполитанский театр.

В тягостном молчании мы прошли на свои места, оказавшиеся не лучше, чем я ожидала. Адам с обреченным видом читал программу.

— Как мы все это выдержим? — Я чувствовала то же самое, но не решалась сказать. Все-таки хоть как-то надо было оправдать затраты. Однако вскоре Адам беспокойно заерзал.

— Знаете, сегодня мне не удалось встретиться с одним парнем. Пожалуй, я ему позвоню сейчас. — Он взглянул на часы. — Вернусь через полчаса. — Он встал, добрался до прохода и исчез так быстро, как будто спасался бегством.

Через минуту раздались первые такты увертюры. Два сиденья слева оставались незанятыми, и в моем нынешнем настроении и это меня раздражало. Театральные манеры, кисло подумала я, пожалуй, не лучше дорожных.

И конечно же, они появились через добрых пять минут. Стройная смуглая женщина в мерцающем оранжевом платье шла первой; за ней, вежливо улыбаясь, следовал темноволосый мужчина с округлым приятным лицом, которое я последний раз видела па экране, когда он разговаривал с Гэри Майо.

— Это вы! — воскликнул он, пробираясь мимо моих коленок, и опустился в кресло рядом со мной, но только чтобы через несколько секунд поменяться местами со своей спутницей, когда выяснилось, что голова и плечи сидевшего впереди крупного мужчины мешали ей видеть сцену.

Миссис Камерон — мне хватило пары секунд, чтобы увидеть ее обручальное кольцо — выглядела потрясающе по любым меркам, в особенности по сравнению с анемичной блондинкой цвета сахарной ваты вроде меня.

Ее блестящие волосы цвета воронова крыла были плотно уложены вокруг головы, платье с плетеными бретельками не скрывало загара, выглядевшего как средиземноморский. Я вспомнила фразу, сказанную им в «Галерее»: «Это слишком много, так долго не видеть моих домашних». Наверное, это очень приятно, когда о тебе так говорят, и еще приятнее усадить детей в машину и всем вместе ожидать посадки самолета. Это напомнило мне о Руфи. Теперь наверняка можно было предполагать, что ей стало лучше, но все-таки я должна спросить. Только не сразу. Это может быть расценено как попытка навязаться ему. Я решительно погрузилась в изучение программы.

Всю первую половину представления Колин и его жена оживленно болтали, и однажды она дружески накрыла его руку своей. В перерыве обычный ручеек детей струился мимо нас за мороженым, и с каждым, кто протискивался мимо Камеронов, Колин обменивался парой слов и похлопывал его по плечу. Потом он сам вышел и через некоторое время вернулся с двумя здоровенными стаканчиками. Пока они с ними управлялись, он вдруг посмотрел в мою сторону.

— Извините, я не сразу понял. Вы здесь одна?

— Не совсем, — бессмысленно сказала я и смущенно уткнулась в программу.

Произнесенное миссис Камерон вполголоса «а теперь ты куда?», заставило меня поднять голову. Ее муж пробирался к выходу.

Когда свет начал гаснуть, он снова появился, неся, довольно рискованно, три стакана апельсинового сока.

— Опять я, — виновато прошептал он, протиснувшись к моему креслу. — Берите. Один из них для вас.

Занавес поднялся перед выходом звезды программы, и сзади послышался негромкий ропот.

— Сядь, милый, — настоятельно сказала миссис Камерон, дергая его за рукав. Чтобы было быстрее, она передвинулась на одно место, и Колин послушно уселся рядом со мной.

Звезда призывала нас петь с ней вместе, но я не знала и половины песен. Мой сосед, как и следовало ожидать, знал их все. Что удивляло и радовало — это то, что он пел совсем как все, вполголоса, так что его голос не выделялся. Конечно же, невозможно и подумать, издевалась я над собой, чтобы он разошелся здесь, в предпоследнем ряду, и представила, что было бы, если бы этот знаменитый тенор взмыл из задних рядов.

Когда пение кончилось, он дважды широко зевнул.

— Спать хочется, — моргая, сказал он в ответ на взгляд жены. — И у меня болят ноги.

Теперь или никогда, потому что шоу подходило к концу.

— Мистер Камерон, — сбивчиво начала я, — я хотела вас спросить...

— Постойте, — возразил он, — это я хотел спросить, как вас зовут.

— Белл, — улыбаясь, прошептала я. — Дебора Белл.

— Дебора, — мягко повторил он. У него это прозвучало как журчание ручейка среди камней. До этого никто так не произносил мое имя. Странно, если бы другие так говорили, напомнила я себе; среди моих знакомых не было шотландцев.

— Как ваши дела? — спрашивал он.

— А вот это уже мой вопрос, — отплатила я ему тем же. — Скорее, не ваши, а вашей маленькой девочки. Я так надеялась...

Он пришел мне на выручку.

— Спасибо, гораздо лучше. Просто отлично. Завтра мы ее забираем из больницы.

— О, я так рада. — Я не знала, что еще сказать. Занавес опустился, и мы довольно неуклюже поднялись.

— Сюда, милый, так быстрее. — Миссис Камерон торопливо пошла налево.

Он последовал было за ней, потом вернулся.

— Еще раз спасибо за ваше беспокойство об Анни, — сказал он, улыбаясь хитроватой улыбкой «дяди с конфетами». Не успела я удивиться, почему он сказал Анни, когда в журнале было написано Руфь, как он добавил: — Вы говорили, что не одна здесь, верно? Значит, вас не надо подбросить домой?

— Нет, спасибо. Я не одна. — Это звучало довольно глупо, так как я, очевидно, была одна. С таким же успехом можно было объяснить все начистоту. Я так и сделала, и Колин Камерон разразился низким ворчливым смехом:

— Могу себе представить физиономию Адама! Ну, хотя бы держитесь с нами, пока мы не убедимся, что он здесь. Мэгги, — он тронул свою жену за руку, — это моя знакомая, Дебора Белл. Мы летели вместе.

Мэгги! Совершенно неподходящее имя для такой ухоженной смуглой красавицы.

— Очень приятно, миссис Камерон, — быстро сказала я, оправившись от неожиданности.

Адам оказался в фойе, в самой толкучке, и выглядел здорово недовольным. Его лицо вытянулось еще больше, когда он увидел, кто со мной. В его выражении было еще что-то, что напомнило мне его слова тем вечером. «Гром с ясного неба!» Этот гром не всегда бывал приятным. И потом эти мысли показались нелепыми, потому что Колин Камерон протянул руку для самого дружеского рукопожатия.

— Привет, рад тебя видеть. Мы встретили Дебору в зале. Ты, конечно, знаком с Мэгги?

Меня обрадовало, что Адам еще был способен улыбаться. Он улыбнулся Мэгги Камерон.

— Да, конечно, но мы давно не виделись.

— Очень жаль насчет пьесы. Мисс Белл нам рассказала, — заметила Мэгги Камерон. — Вы сможете выбраться в другой вечер?

— Нет. Я, во всяком случае, утром еду обратно в глушь, — добродушно ответил Адам. — Но за меня не волнуйтесь. — Вот уж приятная перемена. Я с трудом могла поверить, что это один и тот же человек.

В следующий момент, снова к моему величайшему удивлению, Колин Камерон предложил поужинать всем вместе.

Когда мы вышли на улицу, он пошел рядом со мной, а Адам, так же естественно, с Мэгги Камерон. Мы шли вдоль Стрэнда. Вечер был плюшево-теплым, совсем не английским. Всюду встречались загорелые лица и плечи. Я вытягивала шею, разглядывая залитое розово-золотым светом здание компании «Инглиш Электрик» позади нас, и золотую мечту всех детишек, Сомерсет Хаус, слева. В мыслях я прошла мимо него к мосту Ватерлоо. Совершенно невероятно, мой попутчик как будто угадал, что я думаю.

— Не хотите немного прогуляться в центр? — спросил он и, очевидно уверенный в моем согласии, бодро окликнул шедших впереди жену и Адама: — Идите вперед и заказывайте, мы свернем на минутку.

Надо же, у меня теперь пропало всякое желание идти к реке, особенно когда Адам воспринял новости всего-навсего с коротким взмахом руки. Когда же ты повзрослеешь, Дебора, с отвращение думала я. У тебя нет и никогда не будет такой внешности, как у Мэгги Камерон. И если бы Колин Камерон не был женат, он бы не стал с тобой прогуливаться. Счастливчик, при такой жене он мог позволить себе быть учтивым.

— Ну и как, — спросил он в этот момент, — вам теперь показалась потрепанная старушка Англия?

Еще одно совпадение. «Потрепанная» — именно это слово пришло мне на ум, когда мы в первое утро ехали из Хитроу в Уимблдон, при виде всех этих лотков с мороженым, книжек в ярких обложках, аляповатых плит на фасадах. Теперь вид с парапета моста с собором Святого Павла на востоке и Биг Беном, Вестминстером и башнями Уайтхолла на западе, и вся темная панорама Лондона, причесанного, прилизанного и одетого в золото, жемчуг и янтарь, напомнила мне песенку, почти такую же старую, как и я сама.

— «Я в Лондоне родился, и он мне очень мил».

— Как ни странно, у меня эта песенка не пользовалась большим успехом, — насмешливо заметил мой провожатый с более заметным акцентом, чем обычно. Я рассмеялась нелепости этого, но он добавил: — И все же я надеюсь, вы не собираетесь провести все лето в Лондоне. Вы куда-нибудь поедете?

Он с одобрением слушал, пока я рассказывала ему о Торкомбе, и его настолько, казалось, позабавило мамино везение, что я вынуждена была сознаться, какую роль в этом сыграл Адам.

— Вот как, — сказал он и продолжал с невинным видом: — Я-то, конечно, буду в Сикоуве. Если вам захочется посмотреть шоу, только дайте мне знать.

Я с трудом сдерживала дрожь. Если после сегодняшнего вечера он мог подумать, что мне удастся склонить Адама пойти со мной на курортное шоу, то он был не слишком сообразителен. К тому же до Сикоува было восемьдесят миль, и кроме того...

— Вы очень добры, — сказала я, — но у меня предполагаются в некотором роде трудовые каникулы, так что я не буду иметь много свободного времени, — и я рассказала ему о коттедже Адама и о том, что я с нетерпением предвкушаю, как я там все устрою. Возможно, не стоило этого говорить. Возможно, я вела себя наивно. Но он сам вызвал это своим замечанием о Сикоуве.

— Коттедж Адама? — К моему удивлению, теперь в его голосе не было ни беспечности, ни безразличия. Тон вопроса был почти настороженным. — И где он находится?

— Где-то в Торкомбе, — беззаботно сказала я. — А почему вы спрашиваете?

— Я думал, что он от него избавился.

— А, вот что! Он передумал. — Я вспомнила признание Адама, и у меня потеплело на душе.

— И что вы знаете о коттеджах? — Колин Камерон глядел прямо перед собой на высокий точечный дом, узкий, как будто построенный из детских кирпичиков, залитый ласкающим глаз изумрудным светом.

— Довольно-таки много. Это имеет отношение к моей работе. — Я сама неотрывно смотрела на набережную Виктории. Кружева ее решетки отражались в воде, а золотая макушка штаб-квартиры компании «Шелл», казалось, плавала в пространстве. Я не чувствовала ни малейшего стеснения, рассказывая о моей работе, моем предмете, о моей специализации — как сделать жилище удобным и привлекательным, чистым и теплым, как уберечь от сквозняков, как выбрать мебель, покрытия для пола, скатерти. Адама интересовало только это, но я почему-то стала распространяться дальше на тему своих уроков о роли семьи в обществе — сначала о счастье в доме, потом о здоровье семьи, как заботиться о малышах, о развлечениях и о том, что было мне очень близко, — о чувстве ответственности как внутри семьи, так и вне ее.

Алан, в прошлом часто вынужденный выслушивать мои излияния, обычно прерывал меня громкими рукоплесканиями. Колин Камерон слушал, не перебивая, и когда я сама замолкла в некотором замешательстве, он неожиданно тепло сказал:

— По-моему, все это необычайно интересно, и я хотел бы еще с вами об этом побеседовать. Я и понятия не имел, что в школах учат чему-то такому.

И потом, как раз когда я начала: «Ну, это довольно новый предмет», — он впервые прервал меня:

— У меня такое впечатление, что Адам что-то замыслил.

Я хотела отделаться шуткой, но вдруг осознала, что он говорит серьезно.

— Что вы имеете в виду, мистер Камерон? — недоверчиво спросила я.

— Извините, Дебора. — Он выглядел озадаченным, а хитроватая улыбка была какой-то неуверенной. — Я и сам не знаю. Пойдемте?

За ужином я беседовала с Мэгги Камерон. Она сказала извиняющимся тоном, что надеется, что непоседливость Колина не испортила мое впечатление от шоу.

— Никогда не мог посидеть тихо, — рассмеялась она. — Если бы не мозоли, он, наверное, был бы в два раза хуже!

Я подумала, не шутка ли это, но она, казалось, говорила вполне серьезно и дальше спросила, как мне понравился гвоздь программы.

— Это наш знакомый, и у нас была такая неделя в больнице, что мы решили позволить себе расслабиться. У Руфи, — она звала ее Руфь, — оказалась загадочная болезнь. — Думаю, что они даже сейчас не знают, какой это был вирус, они сказали, что очень редкий. Но сначала они решили, что это менингит. Она свалилась с ним в то самое утро, когда мы собирались ехать в Лайм Реджис. — Колин, сказала она, устроил, чтобы они пожили там, пока он будет в Сикоуве, потому что это было достаточно близко, если ехать на машине. — А ему так не хватает детей, когда он в отъезде, — сказала в заключение Мэгги. Но теперь этот план пришлось отложить, потому что шоу в Сикоуве открывалось в понедельник, а пока было неизвестно, как долго еще доктор будет присматривать за Руфью.

— Люди его узнают? Я имею в виду, не на сцене? — спросила я. Сегодняшний день был для меня в этом смысле откровением.

— Иногда, — ответила она со смехом. — Думаю, узнавали бы больше, если бы он выглядел более экзотично.

— И чем вы занимались с мужчиной в клетчатой юбке? — шутливо спросил Адам по пути домой.

— Ну, если вам так хочется знать, — ответила я тем же тоном, — я прочла ему лекцию на темы моего третьего и четвертого классов и еще покритиковала ваш коттедж.

— Черт побери, Деб, вы ему рассказали об этом? — Меня поразило внезапное раздражение в его тоне. Я уставилась на него. — Да кто же вас... — опять взорвался он. — Какое ему до этого дело?

— Дело? — в свою очередь резко отозвалась я. — Странно, что вы так говорите. Конечно, это не его дело. Вряд ли он станет так считать.

— Ну, не подумайте.

— И не подумаю. — Я сама начала злиться. — У Колина Камерона своих дел хватает. Я не настолько глупа, чтобы думать, что если он из вежливости пригласил нас на ужин, то и дальше я буду поддерживать знакомство с ним. — Лучше умолчать о приглашении в Сикоув и о загадочном и нелестном замечании насчет самого Адама.

— Я бы за это не поручился. — В серых глазах появилось то мягкое озабоченное выражение, от которого у меня всегда сердце переворачивалось. — По-моему, вы ему понравились. — Не обращая внимания на мое сдавленное «Вы сума сошли», он продолжал: — Милая моя, это было бы не впервые. Я знаю, вы считаете низостью так говорить о старом друге, но я очень хорошо его знаю и от этого не отношусь к нему хуже. — Он помолчал. — Если на то пошло, он однажды оказал мне большую услугу. Я и этого не забыл. Но... — опять он искал слова, — он не такой, как мы, Деб. Скажем так, мне не хотелось бы, чтобы моя сестра — или кто-то другой, кто мне нравится, — были как-то связаны с ним. — Он еще помолчал. — Теперь, пожалуйста, — завершил он, — можете сказать мне, что я мерзавец.

Что угодно, кроме этого, подумала я, взволнованная до глубины души. Смущенный, косноязычный, но он был честен — а я высоко ценила честность. И беспокоился обо мне. Это было самое главное. Остальное было неважно.

— Я никогда не скажу вам этого, Адам, — сказала я. — И не волнуйтесь: могу заверить вас, что я безразлична Колину Камерону, а он мне еще безразличнее.