Глава десятая. На следующий день после того, как я выписалась из больницы, Джон Ли отвез нас домой в Уимблдон

На следующий день после того, как я выписалась из больницы, Джон Ли отвез нас домой в Уимблдон. Мама обо всем договорилась, и когда я предложила позвонить в театр в Сикоуве с просьбой передать Колину «до свидания», от ее ответа у меня перехватило дыхание.

— Нет, милая, не надо выглядеть, будто ты навязываешься.

Навязываюсь? Попрощаться с другом — да еще и с тем, кто спас мою жизнь?

— Я хотела сказать — разве вы не попрощались в больнице? — попыталась она замять неловкость.

Я вспомнила, снова ощущая эти дружеские объятия, эти нежные руки... «Передайте мою любовь Йену и Руфи», — что еще я могла сказать? Ведь, если на то пошло, он не спросил мой адрес или номер телефона.

— Просто я хотела сшить одежду для новой куклы Руфи, — сказала я.

— Ну, я бы не стала из-за этого терять сон, — сообщила мама. — Наверное, у нее столько игрушек, что она не знает, что с ними делать.

Я подумала, что в сущности я хотела одеть эту куклу для собственного удовольствия, и пора бы мне выкинуть их всех из головы.

Мы вернулись в Лондон, и моя щиколотка быстро зажила. Я уже снова могла передвигаться, когда позвонила мисс Ирвин. Открылась вакансия, которую она хотела обсудить со мной. Не могла бы я зайти сегодня?

Когда я собиралась, в комнату вошла мама и, неуверенно поглядывая на меня, в который раз повторила, как ей нравится мое платье. Это было то самое платье, купленное Колином, и я подумала, что знай она об этом, она бы им так не восторгалась. Я брызгала лак на волосы, которые после нескольких недель на пустоши были длиннее и менее послушны, чем обычно, когда она неуклюже сказала:

— Деб, милая, я тебе должна кое-что сказать... Знаешь, если эта работа окажется где-то далеко... — Она старательно исследовала пыль на подоконнике, что совсем не входило в ее привычки. — О, взгляни только!

— Мамочка, милая, ты что-то хотела сказать, — осторожно напомнила я. — И с каких это пор тебя волнует пыль?

— Я не хочу, чтобы ты отказывалась от чего-то из-за меня. — Она посмотрела на меня, вспыхнула и отвернулась.

— А почему бы и нет? — поддразнила я. Более ясного подтверждения моим подозрениям и быть не могло.

— О Боже, потому что... — Она замолкла.

— Ладно, моя дорогая, — мягко сказала я, — тогда я скажу, хорошо? Поздравляю! Джон — невероятно милый человек, и ему невероятно повезло.

Я так старательно поработала над своим лицом, но все мои усилия пропали, когда мама бросилась в мои объятия, плача и смеясь одновременно.

— Так ты не против? Милая, я так боялась сказать тебе... Конечно, это не как с папой, но он такой милый, и нельзя же навечно отгородиться от жизни... От нас же не это требуется, верно?

— Нет, конечно нет, — утешала я.

— Но ты, Деб, вот глядя на тебя, я просто плакать готова. — К моему ужасу она так и сделала. — Ничего, все образуется, я уверена. Адам любит тебя. Он вернется.

— Адам? — отозвалась я. Неужели она все еще ставит на эту лошадку? Адам живет с Магдой Камерон. Как она может серьезно думать?..

— Он ничего не мог поделать, — упрямо заявила она. — Он бы обратился к тебе, не будь ты больна. Эта женщина втерлась к нему в доверие. Он к тебе вернется, как только сможет. Запомни мои слова — я Адама знаю. Конечно, — предупреждающе сказала она, — если тем временем ты не наделаешь глупостей.

Очень кстати телефон внизу в холле зазвонил. Мама пошла ответить, а я сразу стала перекрашивать губы. Когда я спустилась, она говорила:

— Как жаль, если бы вы только позвонили пятью минутами раньше!

— Знакомая миссис Синклер, — объяснила она. — Звонила узнать, не у нас ли случайно она. — Миссис Синклер была нашей соседкой. — Не повезло. Она только что ушла.

— Да, да, — с облегчением ответила я, радуясь смене настроения. — Хорошо, что Джон возьмет тебя под свою опеку. Но не знаю, как ты ухитриться жить, не вмешиваясь в дела соседей.

Только на полдороге к автобусу я сообразила, что мама никак не могла пять минут назад видеть уходящую миссис Синклер, потому что последние десять минут, не меньше, она провела в моей спальне, Окна которой выходили в другую сторону. Странно. Однако когда я добралась до колледжа, мне пришлось думать совсем о другом.

Вакансия оказалась для преподавателя кулинарии и ведения домашнего хозяйства в новом колледже на окраине Глазго.

— Глазго! — повторила я.

Мисс Ирвин, которая объяснила, что у занимавшей это место случился нервный срыв и она не сможет вернуться к своим обязанностям раньше Рождества, взглянула на меня с раздражением:

— Я знаю, что вы хотели место в Лондоне, но, по-моему, вам следует согласиться. Опыт вам пригодится, и ваша мама наверняка сумеет обойтись без вас несколько месяцев.

Ее лицо прояснилось, когда я сообщила, что мама теперь не составляет проблемы, так как через несколько недель она снова выходит замуж.

— Когда вот так подвертывается Шотландия, это... — я вовремя спохватилась, — ну, это неожиданное совпадение.

У мисс Ирвин всегда было шестое чувство. Некоторые из нас называли ее «радар», другие — «щупальцы». Сейчас оно действовало так же хорошо, как всегда. Естественно и без колебаний она спросила:

— Кстати, как прошел ваш отдых в Девоне?

Хотелось бы мне встретить человека — не считая меня и мисс Ирвин, — который при слове «Шотландия» вспоминал бы о Девоне.

В Девоне, спокойно ответила я, было прелестно, если не считать пожара в отеле, и мисс Ирвин перебросила мяч обратно, восхитившись расцветкой моего платья и заметив, что я выгляжу великолепно. Потом она затронула тему следующего года и, возможно, колледжа за морем, но уже тоном, предполагавшим, что я откажусь, как и раньше. Выражение ее лица чуть изменилось, когда я сказала, что меня в Британии ничто не держит и я готова обсуждать место где угодно.

Когда я прощалась, она сделала еще одно «щупальцевое» замечание в том смысле, что идея об окончании преподавательской карьеры после брака уже вышла из моды. Существует сколько угодно мест на полставки, и в моем случае...

— В моем случае? — резко переспросила я.

— Просто к слову, — заверила она меня и далее предложила подходящий для меня, по ее мнению, способ преподавания — составлять учебники. Странно, но я неоднократно сама подумывала об этом. Все же пока у меня не было необходимости искать работу на полставки, я была свободна, здорова и полна желания работать, и так я ей со смехом и сказала.

— Я знаю, что вы здоровы, — отвечала она, — и, насколько мне известно, свободны, но позвольте вам сказать, как будто не очень полны желания! Я понимаю, что делаю совершенно неэтичное замечание и оказываю плохую услугу всему Лондонскому департаменту образования, но раз вы не желаете думать о доме и детях, которых вы могли бы сделать счастливыми, то думать приходится мне.

Никто не мешал ей думать все что угодно, но я бы предпочла, чтобы она держала свои мысли при себе. Спешить мне было некуда, и пока я спускалась с Савойского холма, мысли мои благодаря ей обратились к вещам, о которых я поклялась никогда больше не думать. Прежде всего, у нее на столе лежало мое старое досье, и она достала копию моей выпускной характеристики. Первое предложение выглядело так: «Мисс Белл — энергичная личность с изрядной долей привлекательности». Такой ложной формулировки я в жизни не встречала. Я была уравновешенной девушкой и никогда не смогла бы зажечь море — или Темзу, если на то пошло. Я мрачно смотрела на ее воды, выйдя из сада на набережную и проходя мимо полукруглой клумбы розово-алых гераней перед бледно-золотым навесом у входа в «Савой».

Дни уже становились короткими. Этот был теплым, но облачным, и вода лежала серая до самого южного берега. Посмотрев на запад, можно было видеть ползущие по Вестминстерскому мосту красные автобусы; большой кремовый лев на ближнем ко мне конце моста, казалось, спал стоя.

Я сразу пожалела, что остановилась взглянуть на него, потому что он тоже был персонаж моего детства. Тогда он был красного цвета и жил у входа на вокзал Ватерлоо, и я махала ему каждый раз, входя и выходя с вокзала. «Давным-давно жил на свете Лев, и жил он совсем один». Да, я и вправду так и не выросла, или, мягче говоря, я никогда так и не переросла мир детства. Меня бы не устроили такие отношения, какие были у Адама с Магдой. Такая любовь была бы темной и пугающей — опыт Адама показал мне это. И конечно же, никаких детей.

Я шла дальше, издеваясь над собой, но все здесь было из моего детства — железные фонарные столбы с сохранившейся надписью «Старая Темза», рыба с разинутым ртом, которую папа показал мне двадцать с лишним лет назад, — и когда я дошла до Вестминстерского моста, было бы совсем невежливо пробежать мимо мистера Льва.

И вот результат — на двадцать седьмом году жизни и в самом начале карьеры я стояла на Вестминстерском мосту за двадцать минут до начала часа пик, разговаривая со львом.

— Хотите узнать, была ли у него мышка на завтрак? — спросил серьезный голос, и я резко повернулась.

В серо-голубых глазах при виде моего изумления запрыгали искорки, и две руки схватили мою ладонь.

— Вот это везение! А я клял себя за то, что не спросил у вашей матери, куда вы направились.

— Повторите, что вы сказали! — попросила я, не отнимая руку.

Он повторил, объяснив, что этим утром приехал на запись и, когда она близилась к завершению, позвонил мне из студии. Однако моя мать сказала ему, что я вышла пять минут назад.

Я сказала:

— Вот как, — и он проницательно взглянул на меня. — Да, наверное так и было, — сразу постаралась я поправить положение.

Колин обеспокоенно посмотрел на часы.

— Где мы можем быстро выпить чаю? У меня поезд в пять. Увы, нельзя опаздывать.

Мы нашли закусочную чуть ниже моста и взгромоздились на табуреты перед стойкой.

— В Глазго есть что-нибудь хорошее? — импульсивно спросила я.

Он атаковал кусок шоколадного кекса и, глядя на меня, замер, не донеся вилку до рта. Его загар стал сильнее, но с желтоватым оттенком. Мне показалось, что его лицо чуть похудело. Может, он скучал по детям? В Сикоуве по воскресеньям, наверное, было совсем тоскливо. Да что это я выдумываю! Такой человек, как Колин Камерон, не мог испытывать недостатка предложений.

— Я буду работать один семестр в Глазго, — бодро сказала я и потом рассказала все подробно.

Его лицо вытянулось.

— Худшего времени вы не могли выбрать. Меня там почти не будет. — Шоу в Сикоуве завершалось через неделю, примерно тогда же, когда начинался мой семестр, но сразу после его окончания ему надо было «кое в чем принять участие». — Я надеюсь быть дома в начале октября, но позже в том же месяце у меня будет концертное турне по Германии, а потом по Соединенным Штатам. Я вам говорил об этом. — Я кивнула. Он должен был вернуться к Рождеству и собирался провести дома остаток зимы и весну, но у меня было мало шансов в это время все еще оставаться в Шотландии.

— Это надо обдумать. Возьмите еще кекс, — рассеянно сказал Колин, и я сразу смутилась. В Торкомбе я относилась к нему, как к обыкновенному человеку вроде меня. Теперь вдруг все эти шоу, записи и туры открыли мне глаза. Он принадлежал всему миру, и я не имела права посягать на его время. Не дай Бог, если он подумает, что я навязываюсь.

— Тут нечего обдумывать, — торопливо сказала я. — Я пошутила насчет Глазго. Без сомнения, вы слишком заняты, да и у меня совсем не будет времени. — Я снова заговорила о своей новой должности, первой моей в колледже, и как много мне надо будет заниматься. В заключение я упомянула о том, что весной могу снова отправиться за море.

— Понятно, — задумчиво сказал Колин. Он достал из бумажника визитную карточку и положил на стойку. — Вот, возьмите это и звоните мне когда угодно, как только у вас окажется свободная минута. Я буду держать пальцы скрещенными на счастье. — Я вопросительно взглянула на него. — Чтобы у вас оказалось время и я был на месте, — просто сказал он. — Я бы очень хотел, чтобы вы познакомились с моими родителями.

До чего он добр — просто невероятно. Наверное, сотни людей хотели с ним встретиться, и он так редко бывал дома... и Адам ни разу не предложил мне съездить с ним в Глочестершир.

— Я постараюсь, — с теплым чувством пообещала я.

— Вы заметили, что это адрес не в Глазго, — продолжал Колин. — Но до нас можно добраться автобусом или поездом из Глазго. Или из Эдинбурга. Только не приезжайте неожиданно — может никого не оказаться дома. Как раз теперь, — вздохнул он, — мои дела основательно запутались. Мама не хочет дальше дергать отца с места на место, как было раньше. Вообще я думаю, что она только и ждет подходящего момента, чтобы предъявить ультиматум — или я что-то организую насчет Слигачана, — так назывался его дом, — или продам его и обоснуюсь в Ланарке. А мне совсем не хочется этого делать, — доверительно добавил он, — еще и потому, что Йен на той неделе пойдет в подготовительный класс начальной школы, но возможно, мне не останется ничего другого.

Эти проблемы я вполне могла понять, и выражение сочувствия казалось совершенно естественным. Колин принял его и сообщил, что уже и так пришлось нарушить правила, когда Йена приняли за два месяца до того, как ему исполнилось семь лет.

— Поблажка старым кадрам, — ухмыльнулся он. — Видите ли, я сам там преподавал.

У меня отвисла челюсть.

— Вы преподавали?

— Всего около двух лет. Потом я это бросил и занялся пением. Но мне всегда хотелось отдать Йена в Крильскую начальную. Поэтому мы и купили там дом. — По его лицу прошла тень, и меня пронзила боль сочувствия, на этот раз не по поводу проблем образования.

— Спасибо, что разделили мои заботы, — сказал он, когда мы снова шли через Вестминстерский мост, направляясь на вокзал Ватерлоо, чтобы успеть к его поезду. — И смотрите, как бы однажды я не заявился к вам с тем, чтобы вы решили некоторые из них за меня. — Я подскочила от удивления, а он вытащил карточку, на которой я по его просьбе нацарапала адрес колледжа в Глазго. — Подумайте, не забрать ли вам это обратно. — В его глазах запрыгали искорки.

Я не отвела взгляд.

— Меня это не пугает. Я с удовольствием помогу вам, если сумею. Если вы не боитесь мне довериться, то передайте вашей маме, что я могу приехать присмотреть за домом в любые выходные, когда ей захочется съездить домой в Ланарк.

— Боюсь довериться? — отозвался он, приподнимая брови и даже чмокнув губами. — Да что бы я без вас делал?

Я сделала вид, что не заметила причмокивания.

— Вы же только что сказали — разъезжали бы по Германии или Штатам, — спокойно ответила я.

— Мама, как же ты могла сказать Колину, что я ушла? — призвала я ее к ответу, вернувшись домой. Я нечасто так резко разговариваю с ней, так что она должна была понять, что я здорово разозлилась. Однако, к моему удивлению, она сразу же перенесла боевые действия на мою территорию.

— Только не говори мне, что вы случайно встретились на улице! Просто с ума можно сойти! — Что касается вранья, это ее, как я могла понять, нисколько не смущало. — Уж слишком, милая, он тебе нравится, вот почему.

На мгновение я замолчала от неожиданности. Потом, запинаясь, повторила:

— Мне? Нравится Колин? И я ему тоже, так что ли? — Почему-то это прозвучало не так язвительно, как я рассчитывала.

— Нет, этого я не говорила, — спокойно поправила мама. — Он просто хочет тебя использовать. Разве тебе это не ясно? Он поднял такой крик насчет Адама, который на несколько недель воспользовался твоей добротой, а теперь, если ты не будешь начеку, он сам собирается делать это до конца дней твоих. Это же ясно, милая. Даже Джон сказал то же самое. Если кто-то вроде тебя станет присматривать за его домом, так у него не будет ни забот, ни хлопот. Сможет разъезжать куда угодно когда угодно.

— Станет присматривать за домом! — глупо повторила я; — Мама, что ты имеешь в виду?

— То, что сказала. — Она выглядела раздраженной. — Он видел, как хорошо ты относишься к детям, и знает, что ты все можешь делать по дому. Только представься случай, как он сделает тебе предложение. О, осмелюсь предположить, что он будет неплохо платить тебе, он может себе это позволить...

— За что платить? — заорала я, уже ничего не соображая.

— Милая моя! — тоже возопила мама. — Чтобы ты стала его экономкой!

— Экономкой! — Мне потребовалось время, чтобы отдышаться, и все равно я еле могла разговаривать. — Но это совершенная чепуха. Я же не могу. Он знает, что я не могу. Я... — Мне не хотелось так прямо говорить, что это было бы оскорбительно. Так что я просто ничего больше не сказала. Мне только хотелось выкинуть из головы подозрения, что Колин, сам бывший одно время моим коллегой и знавший, как я ценю свою профессию, мог до такой степени ошибаться в моей оценке.

Но мне никак не удавалось выкинуть это из головы.

— Смотрите, как бы я однажды не заявился к вам со своими заботами, — сказал Колин. Разве не мог он подумывать о том, чтобы пригласить меня в экономки? Он мог позволить себе нанять самую квалифицированную и не доверил бы своих детей кому попало. И кроме того, теперь ему надо было срочно приводить дом в порядок.

Эти дважды два я складывала то так, то этак, но все равно получалось четыре — особенно когда я добавила то, что тогда казалось совершенно обезоруживающим, — его желание познакомить меня со своими родителями. И я просто не могла этого себе представить — ни унижения, пи неловкости отказа. Оставалось только одно. Я порвала карточку с его адресом и телефоном и как улитка в домик забралась в кровать.

Мои первые две недели в Глазго можно описать одним словом — загруженные. Мое расписание в колледже было очень плотным, и мне дали классы первого, второго и третьего годов обучения — потому, объяснил директор, что штаты еще не были заполнены.

Для проведения практических занятий я выезжала в самые разные места — однажды в Пейсли, где старинное аббатство вросло в зеленый луг, на котором еще цвели розы, другой раз к школе у дороги на Килманрок. Я возвращалась оттуда в Глазго, раздумывая об ученице, на которую я обратила внимание, и о рекомендациях, которые со временем должна буду направить в учебную часть, когда мой автобус обогнал автомобиль цвета морской волны. Моя ученица и кулинарный класс мгновенно испарились у меня из головы, и я со стыдом осознала, что стою, вытянув шею, стараясь увидеть, кто сидит за рулем. Но было уже поздно. Широкая дорога, одна из самых приятных, какие я видела, с домиками под розовыми черепичными крышами и деревьями с начинающей желтеть листвой по ее обочинам, была пуста.

Но с этого мгновения я пропала. Я порвала визитную карточку Колина, но адрес я знала наизусть: Слигачан, Крилли. В Крилли ходили автобусы. В прошлую субботу я ездила в Эдинбург, и перед выездом на шоссе стоял дорожный знак, который я прочла. Интересно, каков Слигачан? Милый домик вроде тех, что я проезжала — со входом посредине и выступающими по бокам террасами? А как выглядит Крилли? Выбрал его Колин только из-за школы или за что-то еще? Завтра опять суббота. Это сумасшествие. Дебора, просто сумасшествие, твердо сказала я себе.

Но вечером, когда я записывала для памяти пункты, которые собиралась обсудить со своей ученицей, это ощущение снова вернулось.

Где-то не дальше двадцати миль стоял дом, в котором жили трое, с кем я однажды отстаивала от агрессора парковую скамейку в Плимуте. И кроме того, Хани. Да, я ее купила и одела, хотя в этот раз не в твид производства Адама. В эту самую минуту она сидела на кровати, бессмысленно улыбаясь, и на ней был килт из тартана цветов клана Камеронов, который я без ложной скромности считала шедевром.

Чтобы в солнечный день съездить за город, причина всегда найдется. В субботу стоял легкий туман, предвещавший к вечеру заморозок. Но килт у Хани был из чистой шерсти и кофта толстой вязки. Мы на двоих взяли один билет в оба конца на автобус до Крилли. Я так и знала, что мы не утерпим.

Моя хозяйка сообщила мне, что «туда дорожка неплохая». Она началась в промышленной части города с грязноватой краски и отслаивающейся штукатурки, пробежала через пригородную застройку и потом поразила меня широкими пространствами и грядой гор по левую сторону. Не таких живописных, как низкие округлые Пентиланды, сверху вниз глядевшие на Эдинбург, и все же сегодняшние горы, обесцвеченные туманом, давали очень подходящую пищу фантазии. Невероятным образом Крилли превратился в Бригадон.

Но теперь Крилли надвинулся на меня, как будто снятый приближающейся камерой, с названиями «Крилли» на станции обслуживания и «Крилльская начальная школа» на дорожном указателе. Это место было настолько спокойным, что у меня возникло странное ощущение недостатка воздуха. Не прелестный и не слишком опрятный, Крилли с его ворохами опавших золотисто-коричневых листьев, казалось, дремал, не обращая внимания на окружающий мир. Я жадно впитывала его глазами: неухоженные садики, костры, высокие старые дома.

Автобус не остановился, продолжая грохотать, как я решила, к центру городка. Это предположение оказалось довольно ошибочным, потому что вскоре дома опять сменили зеленые изгороди, пасущиеся овцы и указатель с надписью «Крилльский гольф-клуб». Струившийся из-за холмов свет придавал очертаниям гор холодную четкость — и потом мы уже снова проезжали пригороды, и навстречу стали попадаться фургоны с названиями фирм из Глазго на боках. Показался знакомый сквер и... но этого не могло быть... я вновь смотрела на облезшую краску и штукатурку, которые видела в начале путешествия. И с последним поворотом влево автобус уже подъезжал к той самой стоянке в центре Глазго, откуда мы начали свой путь.

Я побывала в Крилли и совершенно без толку. Я просто сидела. Ожидая, словно дитя, пока автобус остановится.

Обычно в незнакомых местах я не чувствую одиночества, но теперь, когда я возвращалась к себе вместе с Хани, все еще отдыхавшей в моей сумке, одиночество ощущалось во мне подобно физической боли.

Date: 2015-12-12; view: 321; Нарушение авторских прав