Глава первая 5 page

Сталкиваясь с чем‑то таинственным, Мона Маккарти говорила себе, что она не детектив и что наверняка существует какое‑то разумное объяснение. А потом выбрасывала эту мысль из головы. Это позволяло ей справляться с тайнами много лет. Когда Барни оправился, она ни разу не спросила его о событиях той ночи.

Так же как не спрашивала, где Барни проводил время, когда он поздно возвращался домой, и что он делал во время долгих поездок по стране. Несколько раз ей приходилось менять тему, когда продолжение беседы угрожало разоблачением тайны и последующей стычкой. Мона Маккарти была кем угодно, только не простушкой, за которую ее часто принимали.

Дэнни Линч тоже не мог забыть бешеную гонку из одной больницы в другую, укоризненное выражение лица свояченицы и свою маленькую дочь на руках у измученной Рии.

Он плакал, уткнувшись в темные волосы Рии, а потом бережно взял малышку на руки.

– Я очень виноват перед тобой, но у меня была причина. – И, конечно, она его поняла. Дэнни должен был сделать то, что сделал. Он же не знал, что ее время пришло.

Дэнни и не догадывался, что крошечное существо можно так любить. Говорил, что сделает из своего дома дворец, потому что принцессы должны жить во дворцах.

– «Принцесса, принцесса…» Ты забыл, что у нас республика? – поддразнивала его Рия.

– Ты знаешь, о чем я говорю. О принцессе из сказки, – обычно отвечал Дэнни.

И делал все, что мог.

А дел прибывало. Это означало каторжную работу, но Дэнни мог справиться с чем угодно. Теперь Барни предпочитал хранить их сотрудничество в тайне.

Рия великолепно справлялась с воспитанием маленькой Энни. Даже сажала ее в машину и возила в деревню к бабушке с дедушкой. Казалось, родители Дэнни были очень тронуты этим. Бабушка вязала ей смешные шляпы, а дедушка вырезал из дерева игрушки. Когда в доме росли Дэнни и его братья, никаких шляп и игрушек не было и в помине.

У Дэнни была чудесная дочь. Дом, о котором человек с его происхождением и образованием мог только мечтать. И добрая любящая жена.

Жизнь удалась.

Рия не забыла, что при родах Дэнни рядом не было, но она слышала историю о том, как он спасал жизнь и репутацию Барни Маккарти. Откуда Дэнни было знать, что схватки начнутся раньше времени? При мысли о том, что Дэнни пришлось прикрывать двойную жизнь босса, ее мучила совесть. Она не хотела принимать участие в обмане доброй и милой Моны Маккарти.

Но все это было мелочью по сравнению с ее всепоглощающей любовью к дочери. Энн‑Хилари Линч весила при рождении три двести и была очаровательна. Ее огромные глаза доверчиво смотрели на Рию. Девочка улыбалась каждому, и все передавали ее с рук на руки. Ее окружало море довольных лиц; каждый считал, что малышка как‑то отличила его от остальных.

Казалось, страхи и тревоги, которыми Рия делилась с сестрой, не имели под собой основания. Она сумела вырастить дочь, а Дэнни с каждым днем любил ее все больше и больше. Он был заботливым отцом, и Рия умилялась, когда видела, как он за ручку водил маленькую Энни по одичавшему большому саду, который они так и не смогли приручить. Дел было слишком много, а времени – слишком мало.

Энни была веселым ребенком из счастливой семьи; светлые прямые волосы падали ей на глаза так же, как у отца.

Хороших снимков маленькой Рии не осталось. Она часто жалела, что не сфотографировалась малышкой, десятилетней девочкой, подростком. Мать не вела фотолетопись, за исключением таких случаев, как первое причастие, конфирмация и посещение зоопарка. Но с Энни будет по‑другому. В альбом войдет всё: выписка из родильного отделения, триумфальный приезд на Тара‑роуд, первое домашнее Рождество… в общем, вся ее жизнь.

Дом Рия фотографировала тоже. Следовало фиксировать каждую перемену, чтобы Энни не думала, будто так было всегда. Девочка должна была видеть, что она и дом росли вместе.

День, когда привезли ковер, и день, когда его постелили; день, когда они купили ту японскую вазу, о которой мечтал Дэнни; огромные бархатные шторы, замеченные Дэнни на окнах дома, обстановка которого продавалась душеприказчиком. Линчи измерили шторы и обнаружили, что они идеально подходят к их окнам. Дэнни знал, что их отдадут почти даром; так бывало всегда, когда в дом вселялись дальние родственники. Они продавали все оптом, лишь бы поскорее очистить помещение.

Иногда Рия ощущала из‑за этого угрызения совести, но Дэнни говорил, что это чепуха. Вещи представляют ценность только для того, кому они нужны.

Большую часть времени семья проводила в просторной теплой кухне на первом этаже, но Дэнни и Рия каждый день заходили в гостиную – комнату, которая была воплощением их мечты. Они получали удовольствие, находя для нее все новые и новые сокровища. Когда Дэнни повышали жалованье, они ездили на аукционы и покупали что‑нибудь. Старые подсвечники, переделанные в лампы, посуду, французские часы…

Эта комната не была предназначена для того, чтобы производить впечатление на посетителей. Но и презрительной клички «горница», как однажды назвала ее Хилари, она тоже не заслуживала. Портреты в тяжелых рамах, которые покупались для украшения стен, были портретами чужих предков. Однако в этом не было притворства; на картинах были изображены люди, забытые своими родственниками и нашедшие покой на стенах дома Дэнни и Рии.

На работу Рия не вернулась. У нее было множество уважительных причин оставаться дома. Всегда требовалось кого‑то куда‑то отвезти или захватить по дороге. Один день в неделю она целиком посвящала благотворительности, а одно утро дежурила в больнице, развлекая детей, приходивших с матерями, которым было не на кого их оставить.

Офис Дэнни располагался неподалеку. Иногда ему нравилось заходить домой на ланч или даже на чашку кофе, чтобы немного отдохнуть. Сюда к нему часто приезжал Барни Маккарти. По каким‑то причинам эти двое отказались от прежнего обычая встречаться в гостиницах. Рия знала новые вкусы Барни и всегда угощала его витаминным салатом и отбивными куриными грудками.

А потом уходила, давая мужчинам возможность поговорить наедине.

Барни Маккарти часто с восхищением говорил в ее присутствии:

– Повезло тебе с женой, Дэнни. Надеюсь, ты это понимаешь.

Дэнни неизменно отвечал, что понимает, и Рия с годами все больше убеждалась, что он говорил правду.