Охотница. Эрик Кенделл по прозвищу Бритва пробирался сквозь толпу с бокалом шампанского в одной руке и макетом обложки альбома – в другой

Эрик Кенделл по прозвищу Бритва пробирался сквозь толпу с бокалом шампанского в одной руке и макетом обложки альбома – в другой. Он нашел Тимми в одной из гостиных, на мягком удобном диване, в окружении старлеток и восторженных почитательниц.

– Хочу тебе показать обложку. – Он говорил вроде бы беззаботно и ненапряженно, хотя в окружении этих людей чувствовал себя крайне неуютно. Он протянул Тимми макет. Одна из девчонок восторженно охнула.

Тимми забрал макет, взглянул на него и вздохнул.

– Почему меня всегда изображают вампиром?

– Потому что маркетинговые эксперты считают, что надо пользоваться этим твоим хитом и выжимать из него все что можно. Они говорят, что его одного достаточно для раскрутки еще одного‑двух альбомов.

– Кровопийцы! – заключил Тимми. Девчонки‑поклонницы подобострастно захихикали. Бритва бесцеремонно согнал их с диванчика и уселся рядом с Тимми.

– Сдается мне, замечательное будет лето, – заявил он, рассеянно теребя пальцами серьгу‑бритву, как‑то даже и незаметную на фоне его великолепного одеяния, синий бархатный сюртук, широкий шелковый кушак диковатой психоделической расцветки и галстук‑бабочка, как у актеров из комической оперы. – Через пару недель у тебя начинается тур, а потом выйдет альбом, на самом, так сказать, пике. И мы уже договорились с телевизионщиками. Шесть ток‑шоу, на разных каналах.

– Ага. Ненавижу сниматься по телевизору. Знаешь, есть люди, которые верят, что телевизор – это реальность. – Тимми сказал это так, как будто имел в виду какого‑то конкретного человека, которого сейчас не было рядом. – Но я, разумеется, не отказываюсь, – поспешно добавил он.

– Отлично. Я им передам.

Бритва ненавидел детей. И особенно – тех детей, с которыми ему приходилось работать. Таких вот красивых, как будто бесполых мальчиков с красивыми, почти женскими голосами… однако надо признать, что Тимми был не такой, как все. Бритва еще не встречал ни одного мальчишки, который бы не любил сниматься на телевидении. А Тимми действительно не любил. И еще: временами Бритве казалось, что Тимми – совсем не ребенок. Потому что он рассуждал очень по‑взрослому, как уставший от жизни старик. Это нервировало и пугало. Но Блейд знал, на чем можно сделать деньги. У него было чутье на перспективных исполнителей, которые непременно «раскрутятся». Это чутье приносило ему неплохой доход, ради которого можно было и поступиться душевным комфортом.

– Слушай, Тимми, ты бы выпил чего‑нибудь или нюхнул кокаинчику, – проворковала одна из девиц. – А то ты весь вечер сидишь, ничего не пьешь.

– Не могу, – сказал Тимми. – Я и так возбужден до предела.

– По какому поводу возбужден? – полюбопытствовал Бритва.

– Насчет моих поездов. Сегодня утром пришла посылка. Линия Яманота, из Японии.

– Каких еще поездов? А… игрушечных.

– Ага.

Вот тоже загадка. Бритва решил, что с него хватит Тимми Валентайна. Он поднялся с диванчика – рой шаблонных красавиц тут же сомкнулся вокруг Тимми, скрывая его из виду – и направился обратно в центральный зал.

Маленькая холодная ручка потянула его за рукав.

– Я занят. Отстань. Что такое… – И тут он увидел девчонку. Лет шестнадцать‑семнадцать. Фигуристая. И что самое интересное: она явно не собиралась присоединяться к толпе восторженных почитательниц Тимми.

– Ты не из этих… поклонниц?

– Нет. Я Китти Бернс. Классная у тебя бритва, мне нравится.

– У меня есть еще кое‑что классное. Хочешь глянуть? – подмигнул девушке Бритва, который был женат дважды, развелся и со второй женой тоже и ни разу не воспользовался своим правом видеться с детьми.

– А ты времени зря не тратишь, – заметила Китти. – Пойдем наверх? Там есть комната…

– Но это как бы его дом…

– Я здесь живу.

– Ага. Вот поэтому ты не поклонница. Хочешь чего‑нибудь выпить?

– Потом. У меня есть задумка поинтереснее.

Она смотрела ему прямо в глаза. Ее нельзя было назвать красивой и даже хорошенькой, но у нее была неплохая фигура. И ему нравилось, как она держится – напористо и нахально. Как будто явилась сюда прямиком с Бульвара или с Таймс‑сквер. Ее маленькие острые грудки вызывающе торчали под полупрозрачной белой футболкой в обтяжку. Ярко‑красная помада на губах только что не светилась.

– Ну, сегодня мне есть что праздновать, – сказал он. – Благодаря нашему общему другу Тимми я заработаю хренову кучу денег.

– Ну так пойдем.

– Куда?

– Наверх. Не побоишься?

– Конечно, я не побоюсь. Я сегодня гуляю.

Она взяла его за руку и повела вверх до лестнице. Ему вдруг стало не по себе… она с такой силой вцепилась ему в руку… и что‑то было такое в этом прикосновении, отчего пробивала дрожь… смутное чувство гадливости… и еще – ее рука была очень холодной. Наверное, я перебрал с наркотой, решил Бритва. Все ощущения сбились.

А потом – тесная комнатушка, больше похожая на чулан. Каменные стены. Чуть ли не средневековая атмосфера. Узкая кровать… как будто и не кровать, а гроб.

– Ты как относишься к… некоторым извращениям? – спросила Китти Бернс, потянув его за галстук.

– К каким, например?

– Например, если я буду кусаться.

– Погоди.

Она медленно сняла с себя джинсы. Белья она не носила. Сквозь туман алкоголя и наркоты Бритва почувствовал, как у него встает – буквально все разбухает. Он легонько прикоснулся к ее плечу кончиками пальцев, как будто боялся, что его тряхнет током. Такая холодная… как будто отлитая из затвердевшего лунного света.

– Дай я тебя укушу, – страстно выдохнула она.

– Я уже чувствую: нам будет жарко, – усмехнулся он, сбросил камзол и расстегнул рубашку.

Она прикоснулась к его щеке. Провела рукой по волосам и принялась играть с серьгой‑бритвой.

– Ты ее лучше не трогай, – испугался он. – Она настоящая, можно порезаться.

– Или порезать тебя.

И она так и сделала. Воткнула бритву ему в шею. А потом приникла губами к ране и стала слизывать кровь. Да уж, подумал он, девочка знает толк в извращениях. Постепенно она осмелела и буквально присосалась к его шее. Это больше уже не казалось забавным. Его охватила сонливость… вязкая дрема… они опустились на кровать… свет замигал, побледнел… Господи Боже, эти клыки, клыки… так сонно, так сонно…

– Эй, послушай. Меня что‑то в сон вырубает. И вообще, я не любитель этих садомазохистских штучек, – пытался он протестовать, но она продолжала пить его кровь, и теперь он почувствовал, как она водит ногтями вокруг его сосков, постепенно сужая круги. Больно, по‑настоящему больно… но он не может кричать, все как будто в тумане, хочется спать, спать… как будто лежишь в гробу и тебя опускают в землю, как будто ты погружаешься в сон, глубокий сон без сновидений…

Потом, почти за гранью сознания, он слышит голоса:

– Мне кажется, он будет жить.

– А если что, Руди, все можно будет списать на сверхдозу или что‑нибудь в этом роде.

– Эта тупая девчонка! Как она не понимает…

Голоса отдаляются, затихают. Еще какое‑то время он слышит гул вечеринки, звон бокалов, смех юных женщин, последние такты какой‑то дурацкой мелодии. А потом – четкий голос, перекрывающий все:

– Ну что ж… Если он не оклемается, газетчикам будет о чем написать. Небольшой скандал в прессе даже на руку Тимми. Скандалы подстегивают продажи…