Глава 31. «Изменить концепцию секретной службы»

«Изменить концепцию секретной службы»

Крушение ЦРУ как секретной разведывательной службы началось в день ухода с поста директора Центральной разведки Ричарда Хелмса и прихода на его место Джеймса Шлезингера.

На новом посту Шлезингер провел… семнадцать недель. За это время он успел уволить более пятисот аналитиков и свыше тысячи сотрудников тайной службы. Офицеры, работающие за границей, получали зашифрованные телеграммы без подписи, в которых сообщалось, что они уволены. В ответ Шлезингер получил несколько анонимок с угрозами физической расправы, что послужило для него веским поводом обзавестись вооруженной охраной.

В качестве нового руководителя тайной службы Шлезингер назначил Билла Колби, с которым он вскоре встретился, чтобы подробно разъяснить, что настала пора «изменить концепцию «секретной службы». Наступала эпоха технократии, а время изрядно постаревшей гвардии, которая находилась в игре уже четверть века, безвозвратно ушло. «Он испытывал гиперподозрительность по отношению к роли и влиянию тайных операторов, – вспоминал Колби. – Он чувствовал, что агентство сделалось самодовольным и «обрюзгшим» от их вездесущего господства, и, действительно, в рядах этой гвардии было немало лиц, которые лишь следили друг за другом, играли в шпионские игры и с тоской вспоминали былые безмятежные дни».

Представители «старой гвардии» утверждали, что каждый элемент работы ЦРУ за границей являлся составной частью борьбы против Советов и красных китайцев. Будь вы в Каире или Катманду, вы всегда, на каждом клочке суши и моря, боролись с Москвой и Пекином. Но когда Никсон и Киссинджер чокались бокалами с лидерами коммунистического мира, то какая при этом преследовалась цель? Президентская политика разрядки иссушала наступательный порыв тайной службы времен холодной войны.

Колби произвел пересмотр возможностей ЦРУ. За десятилетие до этого половина бюджета ЦРУ уходила на тайные операции. При Никсоне этот показатель упал ниже 10 процентов. Вербовка новых талантов существенно сократилась, и тому причиной была, естественно, война во Вьетнаме. Политический климат не способствовал привлечению умных выпускников колледжей; растущее количество университетских городков также мешало активной работе вербовщиков ЦРУ. Окончание военного призыва означало приостановку перевода младших офицеров в число действующих сотрудников ЦРУ.

Советский Союз по‑прежнему оставался для американских шпионов неизведанной страной, полной загадок. Северная Корея и Северный Вьетнам были просто белыми пятнами. ЦРУ покупало информацию у дружественных иностранных разведывательных служб и лидеров третьего мира, которых напрямую и контролировало. Лучше всего это проявлялось на периферии властей, но эти места были «дешевыми», обзор глобальных событий с них был несколько затруднен.

Советский отдел ЦРУ все еще был парализован теориями заговора Джима Энглтона, который по‑прежнему отвечал за американскую контрразведку. «Энглтон просто опустошил нас, – за явил Хэвиленд Смит из ЦРУ, который проводил операции против Советов в 1960‑х и 1970‑х годах. – Он оставил нас на обочине советского бизнеса».

Одна из многочисленных малоприятных задач Билла Колби состояла в том, чтобы принять решение по поводу алкоголика‑контрразведчика, который теперь пришел к выводу, что и сам Колби является «кротом», работающим на Москву. Колби пытался убедить Шлезингера, чтобы тот уволил Энглтона из ЦРУ. Новый директор колебался, особенно после одного характерного эпизода.

В своем темном и закоптелом кабинете Энглтон провел для нового босса виртуальное путешествие на пятьдесят лет назад, к истокам советского коммунизма, познакомив с изощренными операциями и политическими манипуляциями, которые русские проводили против Запада в 1920‑х и 1930‑х годах через двойных агентов, а также с кампаниями по распространению дезинформации в 1940‑х и 1950‑х годах. Свою демонстрацию Энглтон завершил предположением о том, что в 1960‑х годах Москва смогла просочиться в ЦРУ, причем на самом высоком уровне. Короче говоря, противник прорвал оборону ЦРУ и окопался глубоко в американском тылу.

И Шлезингер попался на эту удочку, очарованный дьявольским экскурсом в историю, который организовал ему Энглтон.

«За рамками устава этого ведомства»

Шлезингер заявил, что рассматривает ЦРУ как «центральное разведывательное управление – каждое слово с маленькой буквы». При Киссинджере оно стало не чем иным, как «определенным компонентом Совета национальной безопасности». Он намеревался передать его в ведение заместителя директора Вернона Уолтерса, в то время как сам активно занимался спутниками‑шпионами Управления национальной разведки, колосса электронной слежки при Агентстве национальной безопасности, а также военными донесениями Разведывательного управления министерства обороны. Он намеревался выполнять роль, которую в общих чертах обрисовал в донесении президенту – в качестве директора Национальной разведки.

Но его огромные амбиции были подорваны серьезными преступлениями и правонарушениями Белого дома. «Уотергейтский скандал начал вытеснять почти все остальное, – сказал Шлезингер, – и стремления, которые были у меня вначале, постепенно вытеснялись потребностью защиты и фактического спасения нашего агентства».

Ему пришло в голову нестандартное решение.

Шлезингер думал, что его проинформировали обо всем, что было известно ЦРУ о событиях в отеле «Уотергейт». Он был потрясен, когда Говард Хант заявил, что он и его «сантехники» проводили обыски в кабинете психиатра Дэниела Эллсберга при технической поддержке ЦРУ. При пересмотре ведомством собственных досье натолкнулись на дубликат пленки, которую проявили для Ханта, когда тот проводил расследование. В дальнейшем обнаружились письма от Джима Маккорда, которые можно было рассматривать в качестве угрозы шантажа президента Соединенных Штатов.

Находясь в составе УСС, Билл Колби не раз забрасывали в тыл противника. Он провел шесть лет, контролируя уничтожение коммунистов во Вьетнаме. Он не так уж легко поддавался на показной произвол. Но гнев Шлезингера он счел внушающим опасения. Директор рвал и метал. «Если нужно, увольте всех! – кричал он. – Разберите на части, раскройте все!» Затем Шлезингер составил служебную записку для каждого сотрудника ЦРУ. Составленное мелким шрифтом примечание было одним из самых опасных решений, которые когда‑либо принимал директор Центральной разведки. Это было наследство, которое он предпочел оставить:

«Я приказал, чтобы все старшие сотрудники агентства немедленно докладывали мне о любых действиях, происходящих сейчас или имевших место в прошлом, которые могли бы считаться выходящими за рамки установленного законом устава агентства.

Тем самым я призываю каждого, кто в настоящее время работает в ЦРУ, сообщать мне о любых таких действиях, о которых ему известно. Приглашаю всех бывших сотрудников сделать то же самое. Любому, у кого имеется такая информация, следует позвонить… и сказать, что он желает сообщить мне о «действиях за рамками устава ЦРУ».

Во многом неопределенный устав ЦРУ был ясен в одном пункте: агентство не может являться американской тайной полицией. И все‑таки во время холодной войны ЦРУ шпионило за собственными гражданами, прослушивая их телефоны, вскрывая почту первого класса и вступая в заговоры с целью совершения покушений по указке Белого дома.

Приказ Шлезингера был датирован 9 мая 1973 года и немедленно вступил в силу. В тот же день Уотергейтский скандал начал планомерно разрушать карьеру Ричарда Никсона. Тот вынужден был уволить свою «дворцовую стражу», и на своем посту остался лишь генерал Александр Хейг, новый глава аппарата сотрудников Белого дома. Спустя считаные часы после издания приказа Хейг позвонил Колби и сообщил, что генеральный прокурор ушел в отставку, что его обязанности переходят к министру обороны, что Шлезингер оставил ЦРУ и переходит в Пентагон, а президент хочет, чтобы следующим директором Центральной разведки стал именно Колби.

В правительстве царила такая неразбериха, что Колби был приведен к присяге лишь в сентябре. В течение четырех месяцев генерал Уолтерс был исполняющим обязанности директора ЦРУ, а Колби – номинированным, но не вступившим в должность директором. Таким вот неуклюжим получилось состояние дел…

Колби на тот момент исполнилось пятьдесят три года, при этом за плечами у него было тридцать лет работы в УСС и ЦРУ. Он был олицетворением деятельности секретной службы. Весной 1973 года он был вынужден служить персональным ассистентом Шлезингера, регулярно созывая своих коллег и вручая извещения об их увольнении с работы. На фоне этих событий его подстерегла семейная трагедия: старшая дочь, которой было чуть больше двадцати, умерла от анорексии…

21 мая Колби ознакомился с первоначальным перечнем преступлений ЦРУ, который в конечном итоге насчитывал 693 потенциальных нарушения. На той же неделе сенат открыл публичные слушания по Уотергейтскому делу. Достоянием общественности стали факты о том, как Никсон и Киссинджер организовали прослушивание телефонов своих помощников и газетных репортеров. Для расследования Уотергейтского скандала было объявлено о назначении специального обвинителя.

Всю свою жизнь Колби был весьма преданным католиком, человеком, который верил в последствия смертного греха. В тот день он впервые узнал о заговорах против Фиделя Кастро и центральной роли в этом деле Роберта Ф. Кеннеди, об экспериментах по управлению сознанием, секретных тюрьмах и наркотических тестах на «человеческом материале». Прослушивание и слежка ЦРУ за простыми гражданами и репортерами не вызывали у него угрызений совести, ведь за всем этим стояли приказы от трех американских президентов. Но Колби знал, с учетом веяний времени, что в случае утечки этих тайн агентство ждет неминуемый крах. Колби спрятал это все в долгий ящик и попытался выправить ситуацию в ЦРУ.

Под сокрушительным бременем Уотергейтского скандала Белый дом трещал по швам, и Колби иногда казалось, что ЦРУ тоже вот‑вот «посыплется».

Зачастую оказывалось не так уж плохо, что Никсон не читал разведсводок, которые ему предоставляло агентство. Когда в 1973 году совпали религиозные праздники Йом‑Киппур[31]и Рамадан, Египет развязал войну против Израиля и продвинулся далеко в глубь контролируемой израильтянами территории. В отличие от поразительно точных прогнозов в отношении Шестидневной войны в 1967 году, ЦРУ неправильно истолковало грядущую бурю. «Мы не покрыли себя славой, – сказал Колби. – За день до того, как разразилась война, мы предсказывали, что ее не будет».

За несколько часов до фактического начала очередной арабо‑израильской войны ЦРУ заверило Белый дом: «Нынешняя обстановка в регионе является более напряженной, чем обычно. Но никакой войны не будет».