Глава 19. «Мы были бы рады поторговаться за эти ракеты»

«Мы были бы рады поторговаться за эти ракеты»

ЦРУ само себя ввело в заблуждение размышлениями о том, что Советы никогда не отправят ядерное оружие на Кубу. Теперь, когда руководители ЦРУ воочию разглядели эти ракеты, они все еще никак не могли вникнуть в советское мышление. «Не понимаю их точку зрения, – жаловался 16 октября президент Кеннеди. – Для меня это какая‑то дьявольская загадка. Видимо, я недостаточно хорошо знаю Советский Союз».

Генерал Маршалл Картер снова стал исполняющим обязанности директора; Маккоун полетел в Сиэтл на похороны своего пасынка, погибшего в автокатастрофе. Картер отправился на заседание Специальной (расширенной) группы, которое началось в 9:30 в оперативном штабе, подземном командном пункте в Белом доме. Он внес новые предложения о секретных нападениях на Кубу, которые санкционировал Роберт Кеннеди. Картер, который конфиденциально сравнивал действия Кеннеди на заседаниях по проекту «Мангуст» с озлобленным рэттерьером, тихо слушал, как генеральный прокурор одобрил восемь новых диверсий, ожидавших теперь только отмашки президента. Потом там же, в Белом доме, Картер встретился с главным фотоинтерпретатором ЦРУ Артом Ландалом и главным экспертом по ракетам Сидни Грейбилом. Эти трое принесли увеличенные снимки, сделанные фотокамерой U‑2, в Кабинетную комнату, где незадолго до полудня собрался узкий круг лиц из ведомства национальной безопасности.

Президент щелкнул кнопкой на магнитофоне. Прошло более сорока лет, прежде чем была расшифрована стенограмма заседания по поводу Кубинского кризиса.

«Это было бы чертовски опасно»

Президент задумчиво рассматривал снимки. «Насколько передовая эта техника?» – спросил он. «Сэр, мы никогда не видели раньше таких установок», – сказал Ландал. «Даже в Советском Союзе?» – спросил Кеннеди. «Вот именно, сэр», – ответил Ландал. «И установка готова к запуску?» – спросил президент. «Нет, сэр», – ответил Грейбил. «А как долго… ну, то есть можете ли вы сказать, когда они смогут выстрелить?» – спросил Кеннеди. Никто ничего не знал. «А где боеголовки?» – поинтересовался министр обороны Макнамара. Никто не знал. «Почему Хрущев пошел на это?» – никак не мог понять президент. Никто не знал. Но у Дина Раска нашлось одно предположение: «На самом деле мы не опасаемся его ядерного оружия в той же степени, что и он – нашего, – сказал он. – У нас тоже есть ядерное оружие поблизости от СССР – например, в Турции и в других странах».

Президент лишь смутно осознавал этот козырь. Он почти забыл, как сам хотел, чтобы это оружие было нацелено на Советы.

Джон Кеннеди приказал подготовить три плана: номер один – с помощью ВВС или морской реактивной авиации уничтожить ядерные пусковые установки; номер два – нанести массированный авиаудар; номер три – осуществить вторжение и захватить Кубу. «Мы конечно же выберем план номер один, – сказал он. – Мы уничтожим эти ракеты». Заседание было сорвано в 13:00, после того как Бобби Кеннеди принялся отстаивать идею массированного вторжения.

В 14:30 в своем огромном кабинете в министерстве юстиции Роберт Кеннеди набросился на участников проекта «Мангуст», требуя новых идей и действий. Переходя к вопросу, заданному президентом полтора часа назад, он попросил Хелмса доложить ему, сколько кубинцев будет сражаться на стороне режима, если Соединенные Штаты все‑таки осуществят вторжение. Никто не мог уверенно ответить на этот вопрос. В 18:30 «президентская рать» возобновила работу в Кабинетной комнате. Размышляя о миссиях плана «Мангуст», президент Кеннеди спросил, можно ли баллистические ракеты средней дальности как‑то сбивать. Можно, ответил ему генерал Картер, но добавил: эти ракеты передислоцируемые, мобильные; они могут быть перемещены в новые секретные места дислокаций. В случае с мобильными ракетами проблема корректного прицеливания до сих пор остается нерешенной.

Теперь президент всерьез раздумывал над применением ядерного оружия по территории Кубы. Он лишь сейчас начал понимать, как плохо знал советского лидера. «Мы конечно же сильно заблуждались по поводу его истинных намерений, – сказал президент. – Лишь единицы из нас подозревали, что он собирается разместить на Кубе ракеты». Никто, кроме Джона Маккоуна, пробормотал Банди. «Почему Хрущев пошел на это? – спросил президент. – В чем преимущество такого шага? Это ведь все равно, как если бы мы внезапно разместили значительное число ракет средней дальности в Турции, – рассеянно проговорил он. – Сейчас это было бы чертовски опасно».

Повисла неловкая пауза. «Так ведь… мы уже это сделали, г‑н президент», – тихо сказал Банди.

Затем разговор переключился на секретную войну. «У нас есть варианты диверсий, г‑н президент, – заявил Банди. – …Полагаю, что вы одобряете саботаж?» Кеннеди был, естественно, за. Было создано десять групп по пять агентов в каждой для последующей переброски на Кубу на подводной лодке. Их задача состояла в том, чтобы взрывать советские суда в кубинских портах с помощью подводных мин, атаковать три комплекса зенитных ракет с применением автоматического оружия и минометов и, возможно, организовать нападение на одну из ракетно‑ядерных пусковых установок.

Президент покинул совещание, оставив на столе два военных решения: тайное нападение на Кубу и массированное вторжение. Напоследок он попросил Маккоуна встретиться с ним на следующее утро, перед отъездом в Коннектикут для участия в предвыборной кампании. Генерал Картер, Макнамара, Банди и еще несколько человек провожали его рассеянными взглядами.

Заместителю директора Центральной разведки Маршаллу Картеру было шестьдесят один год, это был невысокий, лысый и острый на язык политик. Раньше, при Эйзенхауэре, он был начальником штаба Объединенного командования ПВО США и Канады. Он хорошо представлял себе ядерные стратегии Соединенных Штатов. Теперь, когда президент вышел из комнаты, он высказал свои глубочайшие опасения: «Вы предпримете внезапное нападение, – сказал Картер. – Вы уничтожите ракеты. Но на этом ведь дело не кончится; это лишь начало». Он считал, что это будет первый день третьей мировой войны.

«Рекомендованный мной курс»

На следующий день, в среду, 17 октября, в 9:30 утра встретились Джон Маккоун и Джон Кеннеди. «Президент, казалось, был склонен действовать быстро – если действовать вообще – и без предупреждения», – отметил Маккоун в своих дневниках. Потом президент попросил Маккоуна съездить в Геттисберг, штат Пенсильвания, чтобы проинформировать обо всем Дуайта Эйзенхауэра. Маккоун прибыл туда в полдень и привез с собой фотографии баллистических ракет средней дальности, сделанные U‑2. «Эйзенхауэр, казалось, склонялся (но специально не рекомендовал) к военной акции, которая отрезала бы Гавану от остальной части страны и мира и, следовательно, привела бы к захвату власти на острове», – отметил Маккоун.

Директор возвратился в Вашингтон и попытался собраться с мыслями. Он очень устал; поездка к Западному побережью и обратно заняла менее двух суток. Шесть плотно исписанных им страниц заметок были рассекречены в 2003 году. Из записей видно, что Маккоун отчаянно пытался отыскать способ избавить Кубу от ракет без развязывания ядерной войны.

Будучи профессиональным кораблестроителем, Маккоун понимал военно‑политическое и экономическое значение морского флота. Составленные им заметки содержали мысль о наложении «всеобщей блокады» Кубы – «приостановлении всех поставок извне», вкупе с угрозой нападения. На совещаниях с Бобби Кеннеди, Макнамарой, Раском и Банди, которые продолжались почти до полуночи, он уточнял стратегию блокады. Из заметок Маккоуна видно, что идея не получила очевидной поддержки от высших президентских советников.

В 11:00 в четверг, 18 октября, Маккоун и Арт Ландал отправились в Белый дом с новыми снимками. На них увидели новые, более крупные ракеты, имеющие дальность до 2200 миль и способные поразить любой крупный американский город, за исключением разве что Сиэтла. Маккоун сказал, что ракетные базы под контролем советских военных; Макнамара отметил, что в результате неожиданного удара по советским базам с воздуха погибнет несколько сотен русских. Это нападение было бы расценено как военные действия против Москвы, а не Гаваны. Потом заместитель Государственного секретаря Джордж Болл высказал то, о чем Маршалл Картер сказал два дня назад: «Когда мы наносим удары без предупреждения, это очень походит на Перл‑Харбор».

Президент сказал: «Вопрос действительно заключается в том, какое действие мы должны предпринять, чтобы снизить вероятность обмена ядерными ударами. Что, очевидно, станет окончательным провалом… Может быть блокада без какого‑либо объявления войны. А можно с объявлением… У нас запланированы удары: один, два и три. Намечено вторжение…»

В тот день Маккоун заручился двумя голосами в поддержку своей идеи о блокаде вместе с угрозой нападения. Одним из поддержавших Маккоуна был Эйзенхауэр. Другим – Роберт Кеннеди. Оба разделили позицию Маккоуна. Они все еще пребывали в меньшинстве, но все‑таки переломили ситуацию.

Уединившись в Овальном кабинете, президент разговаривал сам с собой. Повернувшись к скрытым микрофонам, он говорил о том, что «мнение, очевидно, изменилось и теперь преимущества нанесения первого удара не рассматриваются». В воскресенье президент позвонил Маккоуну домой сообщить – и это директор отметил в своих записях с особым удовлетворением, – что «он решил преследовать курс, который рекомендовал ему я (Маккоун)». Президент объявил об этом решении миру в телевизионном обращении вечером в понедельник, 22 октября.

«Меня бы отстранили от должности»

Во вторник утром, 23 октября, работа в Белом доме началась с брифинга Маккоуна. Серьезно опасаясь политического ущерба, который мог нанести им директор Центральной разведки, как единственный человек в Вашингтоне, точно предупредивший их о кубинской угрозе, Кеннеди заставили Маккоуна дать пресс‑конференцию для членов конгресса и представителей прессы. Они также хотели, чтобы он хорошенько подготовил посла Эдлая Стивенсона, который должен был обсудить это дело в Организации Объединенных Наций.

Из Белого дома Маккоун позвонил Рэю Клайну, своему главному разведаналитику, и приказал тому лететь в Нью‑Йорк, захватив с собой копии фотографий, сделанных U‑2. Команда Стивенсона столкнулась «с небольшими трудностями, собирая убедительные доказательства для Совета безопасности, – объяснил Маккоун. – Видите ли, они в небольшом замешательстве, потому что кое‑какие снимки, которые предъявил Стивенсон, оказались фальшивыми».

Затем собрались двенадцать ключевых фигур, имеющих отношение к вопросам национальной безопасности, чтобы поговорить о том, как в дальнейшем управлять блокадой Кубы, начало которой было намечено на следующее утро. Чисто технически блокада представляла собой военные действия. Основываясь на слухах, блуждающих по коридорам ООН, Маккоун предположил, что советские корабли, направляющиеся на Кубу, сделают попытку пройти мимо американских военных судов.

«Ну и как же нам поступить завтра утром, когда эти восемь судов продолжат свой путь? – спросил президент Кеннеди. – Всем ли понятно… – в зале возникла тишина, нарушенная тихим смехом, – как мы поступим?»

Никто не знал. Снова наступила тишина.

Совещание было прервано. Кеннеди подписал указ о блокаде. Вместе с братом они на несколько минут удалились в Кабинетную комнату.

«Ну что ж, похоже, деваться некуда. Но с другой стороны, у нас и в самом деле нет никакого выбора, – сказал президент. – Если они начинают так себя вести, – о господи! Что же они могут натворить в дальнейшем?» Его брат кивнул: «Ты прав, выбора не было. То есть я думаю, что в противном случае тебе бы просто объявили импичмент». Президент согласился: «Да, меня бы, наверное, отстранили от должности».

В 10:00 в среду, 24 октября, формально началась блокада; ввиду опасности военного конфликта с применением ядерного оружия американские вооруженные силы были приведены в состояние наивысшей боевой готовности, а Маккоун начал проводить ежедневные брифинги в Белом доме. Директор Центральной разведки, наконец, действовал именно так, как требовал от него устав подотчетного ему ведомства, единолично доводя до сведения президента все данные о противнике. Советская армия не была приведена в состояние наивысшей боевой готовности, но эта готовность была заметно повышена, сообщил он, и в Атлантике были замечены русские подводные лодки, идущие курсом по направлению к Кубе. Новые данные фоторазведки позволили увидеть постройки для складирования ядерных боеприпасов, но никаких признаков самих боеголовок обнаружено не было. Маккоун в тот день старался изо всех сил убедить президента, что блокада не помешает Советам завершить подготовку стартовых площадок для ракет.

Макнамара начал озвучивать собственные планы относительно перехвата советских судов и субмарин. Тогда вмешался Маккоун: «Г‑н президент, мне только что вручили донесение… Все советские суда, обнаруженные в кубинских территориальных водах, остановлены либо ложатся на обратный курс». – «А что это значит «кубинские территориальные воды»? – поинтересовался Раск. «Так корабли покидают Кубу или, наоборот, еще не дошли до острова?» – спросил в свою очередь президент. Маккоун поднялся, сказав, что сейчас все выяснит, и удалился. Раск пробормотал: «Это несколько меняет дело».

Маккоун возвратился со свежими новостями о том, что советские суда направляются к Кубе, находятся от острова на расстоянии не более 500 миль, но сейчас либо легли в дрейф, либо ложатся на обратный курс. В этот момент Раск, видимо, наклонился к Банди и сказал: «Мы с русскими сейчас стоим лицом к лицу, и я думаю, один из нас просто моргнул».

Первая часть стратегии Маккоуна сработала: «карантин» на советские суда оказался успешным. Вторая часть задачи обещала стать намного труднее. Как он не переставал напоминать президенту, ракеты до сих пор находились там, на Кубе; боеголовки скрыты, замаскированы где‑то на острове, и опасность день ото дня все выше.

26 октября на очередном совещании в Белом доме Эдлай Стивенсон заявил, что потребуются недели, а возможно, и месяцы непростых переговоров, чтобы выдворить советские ракеты из Кубы. Но Маккоун знал, что для этого нет времени. В полдень он отвел президента в сторону (Бобби, если он вообще здесь присутствовал, так и не взял слова) для неофициальной беседы в Овальном кабинете, на которой присутствовал только он сам и специалист по расшифровке фотоснимков Арт Ландал. Новая фоторазведка показала, что Советы завезли на Кубу тактическое ядерное оружие ближнего действия. Только что замаскированные ракетные установки были почти готовы к пуску. Каждая стартовая позиция была укомплектована расчетом до пятисот человек военно‑обслуживающего персонала и тремя сотнями солдат охраны.

«С каждой секундой мои опасения все возрастают, – поделился Маккоун с президентом своими мыслями. – Они могли бы начать работы в условиях темноты и к утру направить свои ракеты на нас. Посему меня все сильнее беспокоит то, что мы стараемся уладить ситуацию политическим путем».

«А есть какой‑то другой путь? – спросил президент. – В качестве альтернативы мы могли нанести авиационный удар или осуществить прямое вторжение. Нам придется считаться с тем, что если мы вторгнемся на Кубу, то к тому времени, когда после кровавой борьбы наши пехотинцы доберутся до самих ракет, они уже будут нацелены на нас. И кто‑то из русских будет готов нажать на кнопку. Таким образом, ситуация все равно сводится к вопросу о том, собираются ли русские запустить свои ракеты по назначению».

«Что верно, то верно», – согласился Маккоун. Президент в своих рассуждениях начинал потихоньку склоняться к дипломатической войне. «Я хочу сказать, нет никакого другого способа, кроме дипломатического, который бы помог быстро от них избавиться, – задумчиво проговорил Кеннеди. – Другой путь – это, видимо, сочетание воздушных налетов и, вероятно, наземного вторжения. Это означает, что мы должны были бы осуществить и то и другое с перспективой получить первыми ядерную оплеуху от русских».

Маккоун предостерегал против вторжения. «Вторжение окажется намного серьезнее и опаснее, чем считает большинство из нас», – сказал он президенту. У русских и кубинцев, по его словам, «огромное количество всякого оружия… Гранатометы, самоходная артиллерия, вездеходы… Нашим войскам они зададут приличную трепку. Легкой прогулки здесь никак не получится».

Тем же вечером в Белом доме приняли длинное сообщение из Москвы. Прием и получение телеграммы заняли более шести часов. Это было личное письмо Никиты Хрущева, в котором осуждалась перспектива «термоядерной катастрофы» и предлагался – так, по крайней мере, показалось – выход из создавшейся ситуации. Суть письма была такова: если американцы пообещают не вторгаться на Кубу, Советы уберут оттуда свои ракеты.

В субботу, 27 октября, Маккоун начал утреннее совещание в Белом доме с мрачных новостей о том, что, по его оценкам, запуск советских ракет может быть осуществлен уже через шесть часов. Едва он завершил свой брифинг, как президент Кеннеди зачитал краткое информационное сообщение с новостной ленты Ассошиэйтед Пресс с пометкой «Москва»: «Премьер Хрущев сообщил вчера президенту Кеннеди, что выведет наступательные вооружения с Кубы, если Соединенные Штаты уберут свои ракеты из Турции». В зале стало шумно. Никто поначалу не поверил – кроме самого президента и Маккоуна.

«Только без шуток, – начал Кеннеди. – У них очень хорошее предложение».

Маккоун согласился: предложение было вполне конкретным, серьезным, и его невозможно было проигнорировать. Споры по поводу того, как правильнее ответить на послание Хрущева, растянулись на весь день, прерываемые крайне тревожными новостями. Сначала один из шпионских самолетов U‑2 «отклонился» в советское воздушное пространство неподалеку от берега Аляски, вынудив Советы поднять в воздух свои перехватчики. Затем, около 18:00, Макнамара внезапно объявил, что еще один U‑2 сбит над Кубой, при этом погиб пилот – майор ВВС Рудольф Андерсон.

Теперь Объединенный комитет начальников штабов настоятельно рекомендовал, чтобы полномасштабное нападение на Кубу началось уже через тридцать шесть часов! Около 18:30 президент Кеннеди покинул помещение, и разговор сразу же сделался менее формальным и более откровенным.

«Военный план – это в основном вторжение, – признался Макнамара. – Когда мы нападем на Кубу, то окажемся перед необходимостью общего наступления, – добавил он. – Это почти наверняка приведет к вторжению». Или ядерной войне, пробормотал Банди. «Советский Союз может и наверняка атакует позиции наших ракет в Турции», – продолжал Макнамара. Тогда Соединенные Штаты вынуждены будут атаковать советские военные корабли и базы на Черном море.

«Я бы сказал, что это чертовски опасно, – произнес министр обороны. – Теперь я уже не уверен, что мы сможем избежать подобного, если нападем на Кубу. Но я думаю, мы должны приложить все усилия, чтобы этого избежать. Один из способов избежать этого состоит в том, чтобы убрать турецкие ракеты, прежде чем мы нападем на Кубу», – сказал Макнамара.

Маккоун взорвался: «Тогда почему бы вам не поторговаться!» И тут началось…

Другие стали выкрикивать: «Правильно! Поторгуйтесь с ними!» Раздраженный Маккоун продолжал: «Мы обсуждали это и вообще были бы рады поступиться ракетами в Турции ради Кубы. – Он продавливал свою позицию. – «Я бы начал торговаться прямо сейчас. И даже ни с кем больше не обсуждал это. Мы заседали целую неделю и все были в пользу именно такого развития событий – пока сам Хрущев не предложил это нам».

Президент возвратился в Кабинетную комнату около 19:30 и предложил, чтобы все воспользовались обеденным перерывом. Затем в Овальном кабинете братья Кеннеди совещались с Макнамарой, Раском, Банди и четырьмя другими доверенными лицами. Маккоун из этого числа был исключен. Они обсуждали его идею, которая представляла собой именно то, что хотел президент. Все присутствующие поклялись соблюдать тайну. Бобби Кеннеди покинул Белый дом и встретился с советским послом Анатолием Добрыниным в своем кабинете в министерстве юстиции. Он заявил Добрынину, что Соединенные Штаты принимают предложение о «компенсации» по поводу кубинских ракет, но только при условии, что оно никогда не будет обнародовано. Никто и никогда не должен заподозрить Кеннеди в том, что он фактически заключил сделку с Хрущевым. Генеральный прокурор преднамеренно фальсифицировал свои записи, сделанные во время совещания в Белом доме, удалив любые ссылки на запланированную сделку. Обмен «любезностями» хранился в обстановке строгой секретности. Через четверть столетия Джон Маккоун скажет: «Президент Кеннеди и генеральный прокурор Бобби Кеннеди били себя кулаками в грудь, утверждая, что никогда не обсуждали ситуацию с американскими ракетами [в Турции] с какими бы то ни было представителями Советов и что по этому поводу не было заключено никакой сделки».

Много лет спустя весь мир наивно полагал, что лишь спокойствие и решимость президента Кеннеди и жесткая как сталь приверженность его непоколебимого брата к миролюбивому решению спасли нацию от ядерной войны. Центральная же роль Маккоуна в Кубинском ракетном кризисе скрывалась до самого конца XX столетия.

Вскоре оба Кеннеди и вовсе заняли враждебную позицию по отношению к директору Центральной разведки. Многим в Вашингтоне Маккоун фактически вложил в уши, что именно он чуть ли не в одиночку следил за кубинскими ракетами; перед президентской комиссией по иностранной разведке он свидетельствовал о том, что еще 22 августа сообщил президенту о своей догадке. Суть рапорта комиссии относительно периода «фотомолчания» появилась в «Вашингтон пост» 4 марта 1963 года. В тот день Бобби Кеннеди сказал брату, что ЦРУ, должно быть, специально, ему в пику, создало такую утечку информации.

«Да уж, – сказал президент, – он настоящий ублюдок, этот Джон Маккоун».

«Устранить Фиделя, а в случае необходимости – уничтожить»

В разгар ракетного кризиса Маккоун попытался взять под контроль проект «Мангуст» и сосредоточить значительную часть его ресурсов на сборе разведывательных данных для Пентагона. Ему казалось, что он преуспел в этом. Но Билл Харви из ЦРУ, наоборот, считал, что Соединенные Штаты должны вторгнуться на Кубу, и приказал действовать своим диверсантам из «Мангуста».

Когда Бобби Кеннеди, который едва ли не активнее других требовал осуществить миссии «Мангуста», узнал о таком опасном шаге, то пришел в ярость. После беседы на повышенных тонах Харви был в конце концов выслан из Вашингтона. Хелмс направил его в Рим в качестве руководителя резидентуры. Хотя несколько раньше ФБР обратило внимание на прощальную оргию, которую Харви устроил с Джонни Росселли, мафиозным убийцей, которого он нанял, чтобы убить Кастро. В Риме непросыхающий Харви сделался совершенно неуравновешенным, манипулируя своими людьми так же, как манипулировал Бобби Кеннеди.

«Ответственный» за Кубу, Хелмс заменил его своим дальневосточным руководителем, Десмондом Фицджеральдом, выпускником Гарварда и миллионером, который жил в особняке из красного кирпича в Джорджтауне, держал дворецкого у входа и роскошный «ягуар» в гараже. Президенту он нравился; Фицджеральд вполне укладывался в образ Джеймса Бонда. Раньше он работал в одной из нью‑йоркских юридических фирм. Фрэнк Виснер нанял его в начале корейской войны и сразу же сделал старшим помощником руководителя Дальневосточного подразделения тайной службы. Он помогал управлять провальной операцией в Бирме. Затем командовал китайской миссией ЦРУ, во время которой иностранных агентов посылали на смерть, до 1955 года, когда в штабе эту операцию посчитали пустой тратой времени, денег, энергии и человеческих жизней. Затем Фицджеральд получил повышение, став заместителем шефа Дальневосточного отделения ЦРУ; на этом посту он помог запланировать и провести в 1957 – 1958 годах Индонезийскую операцию. В качестве руководителя Дальневосточного отделения он управлял операциями ЦРУ во Вьетнаме, Лаосе и на Тибете.

Теперь братья Кеннеди требовали, чтобы он взорвал кубинские шахты, заводы, электростанции, торговые суда, чтобы выбить почву из‑под ног противника в надежде на появление на острове контрреволюции. Цель, как объяснил Фицджеральду Бобби Кеннеди в апреле 1963 года, состояла в том, чтобы сместить Кастро самое позднее через восемнадцать месяцев – перед очередными президентскими выборами. В этих бессмысленных операциях погибло двадцать пять кубинских агентов ЦРУ.

Тогда, летом и осенью 1963 года, Фицджеральд возглавил заключительную миссию, связанную с покушением на Фиделя Кастро.

ЦРУ планировало использовать в качестве наемного убийцы Роландо Кубелу, своего лучшего агента, внедренного в кубинское правительство. Нервный, не в меру словоохотливый и вместе с тем жестокий человек, который терпеть не мог Кастро, Кубела имел звание майора в кубинской армии, служил военным атташе в Испании и много путешествовал. 1 августа 1963 года в беседе с офицером ЦРУ в Хельсинки он добровольно предложил «устранить Фиделя, а в случае необходимости – уничтожить». 5 сентября он встретился со своим оперативным руководителем Нестором Санчесом в Порту‑Алегри, Бразилия, где представлял кубинское правительство на международных Университетских играх. 7 сентября в ЦРУ отметили, что Кастро отправился на прием в бразильское посольство в Гаване, чтобы выступить с длинной тирадой для репортера Ассошиэйтед Пресс. Кастро заявил, что «пусть руководители Соединенных Штатов пеняют на себя, если попробуют покончить с кубинскими лидерами… Если они участвуют в террористических заговорах по устранению кубинских лидеров, то и сами не будут чувствовать себя в безопасности».

Санчес и Кубела снова встретились в Париже в начале октября, и кубинский агент сообщил сотруднику ЦРУ, что ему нужна винтовка большой мощности с оптическим прицелом. 29 октября 1963 го да Фицджеральд вылетел в Париж, где встретился с Кубелой на конспиративной квартире ЦРУ.

Фицджеральд сказал, что является личным эмиссаром Роберта Кеннеди и что ЦРУ передаст Кубеле выбранное им оружие. Соединенные Штаты, заявил он, хотят, чтобы на Кубе произошел «настоящий переворот».

Date: 2015-06-05; view: 462; Нарушение авторских прав