Фаза консолидации высших слоев общества

В начале XIX в. в Индии, как и в других странах, некоторые уцелевшие местные правители отличались большей готовностью пойти на реформы, чем другие. Но в любом случае преобразования навязывались «сверху», а низшие классы отвечали на это сопротивлением. Вскоре весь мусульманский мир до конца осознал одну непреложную истину: отныне мусульманам придется жить по тем законам, которые устанавливают для них европейцы. Осознав этот очевидный факт, некоторые наиболее амбициозные мусульмане начали разрабатывать свои собственные проекты «европеизации» мусульманского общества. После восстания 1858 года многие индийские мусульмане, в том числе и правители государств, начали понимать, насколько мусульманам важно принять современный образ жизни и культуру, хотя бы в той степени, которая позволит им разделить с европейцами места в правительстве при новом режиме. В 1875 году в городе Алигарх (он расположен чуть южнее Дели) по инициативе Саида Ахмад‑хана был открыт мусульманский университет, где, с одной стороны, обучали основам исламского вероучения, а с другой – преподавали современные европейские науки и искусства, причем на английском языке. Таким образом, у мусульманской молодежи, которая с большой неохотой поступала в христианские школы, теперь появилась возможность получить качественное образование. Университет в Алигархе очень скоро стал центром всей мусульманской жизни в Индии.

Мусульманская Индия вошла в период интеграции части верхнего слоя мусульманского общества с культурными силами современного Запада. В некоторых мусульманских странах этот период начался раньше. В Османской империи после смерти Махмуда его реформы были положительно восприняты новым поколением молодых мусульман, принадлежащих как к высшему, так и к среднему классу общества. Реформы, которые проводил Махмуд, были вызваны прежде всего военной необходимостью. Каких бы взглядов ни придерживались правоверные мусульмане относительно европейской цивилизации, они вынуждены были признать, что Европа представляет собой значительную военную силу, и сохранение независимости Османской империи является целью, полностью соответствующей исламскому мировоззрению. Как сторонники, так и противники политики глубоких преобразований вынуждены были признать необходимость военной реформы. Следует заметить, что мусульмане никогда не упускали возможность ознакомиться с инновациями в военном деле – на протяжении нескольких столетий мусульманские правители охотно внедряли в своих армиях достижения европейской военной мысли. Однако военная реформа неизбежно влекла за собой общую «вестернизацию» не только всех вооруженных сил, но также и всей системы государственного управления. В период правления Абдул‑Меджида (1839–1861 гг.) правительство официально запустило программу всеобщих реформ, которую назвали просто – «упорядочение» (Танзимат).

Официально задача Танзимата заключалась в том, чтобы установить в мусульманском обществе современные европейские стандарты права и государственного управления, ввести в повседневный обиход такие понятия, как «равенство перед законом», «гражданские права» и «свобода личности». Часть этих задач в принципе можно было бы решить, восстановив прежнюю эффективность правительства Османской империи: чиновникам той эпохи были совершенно несвойственны такие пороки, как коррупция и некомпетентность, эти люди ощущали себя важной частью государственной машины и добросовестно выполняли возложенные на них обязанности. Однако другие задачи Танзимата предусматривали прямой перенос (современных) европейских принципов. Главная цель Танзимата заключалась в том, чтобы внедрить в мусульманское общество систему европейских социальных ценностей. Часть министров‑реформаторов надеялась ограничить власть султана как арбитра, вмешивающегося в работу правительства, в пользу безличной государственной машины. Все подданные, независимо от их вероисповедания, наделялись одинаковыми юридическими правами – это новшество европейской цивилизации было не поддержано мусульманами и с сомнением встречено немусульманами, которые привыкли к широкой автономии в рамках своего сообщества и не желали введения прямой правительственной юрисдикции. Правительство планировало открыть публичный светский университет по европейскому образцу в противовес улемам и общему мнению о том, что образование может быть только религиозным. Один из главных политиков Танзимата, министр Решид‑паша попытался провести такую либеральную меру, как отмена барщины (принудительные общественные работы для крестьян, не способных заплатить налоги) и предоставление крестьянам права свободно покидать свои деревни, по крайней мере в Балканских провинциях. Этим нововведениям активно противились землевладельцы, а мусульманские крестьяне встретили их полностью индифферентно, а вот для христианских крестьян эти свободы дали дополнительный повод для восстаний, когда их начинали притеснять мусульманские землевладельцы.

^{Турецкая медаль за участие в Крымской войне}

Казалось, реформы не смогли выполнить поставленные перед ними официальные задачи. Европейцы высмеивали проводившиеся в исламском мире реформы, считая их карикатурой на европейскую политическую систему; мусульманские чиновники, одетые в непривычные европейские костюмы, зачастую забывали застегнуть пуговицы в самых важных местах и становились всеобщим посмешищем, а коррупция достигла невиданных размеров. Принимаемые законы не смогли ни восстановить былую эффективность османской системы управления, ни трансформировать исламскую культуру в культуру христианскую. Проекты по организации университета так и остались на бумаге. Хотя (в соответствии с принципом равенства) специальные налоги, которыми облагались немусульмане, были отменены, и их начали призывать в армию наряду с мусульманами, армия по‑прежнему оставалась в основном мусульманской. Немусульмане предпочитали заплатить специальный налог, который давал им право избежать призыва на военную службу. Таким образом, в обществе не произошло никаких реальных перемен, просто старые явления получили новые, европейские названия.

^{Зичи М. А. Насреддин‑шах в Зимнем дворце}

Тем не менее эти «реформы на бумаге» представляли собой лишь верхнюю часть айсберга, они являлись отражением тех глубинных социальных процессов, которые происходили в обществе на протяжении всего столетия. Проводимая Махмудом политика централизации постепенно набирала силу. Данный процесс оказывал кардинальное влияние на общество, но пока самым важным было изменение духовной основы. Это нашло свое отражение в появлении разнообразных частных школ, организованных по европейскому образцу, которые финансировались христианскими и иудейскими миссиями и пользовались покровительством зажиточных слоев населения. Дети из привилегированных классов знали французский язык и нормы поведения викторианской Англии лучше, чем историю собственной семьи. Дух модернизации и сотрудничества с Западом стал ощущаться с особенной силой, когда в городах появились всевозможные технические новинки XIX столетия.

Международное положение Османской империи служит наглядным примером того, насколько глубоко интегрировалась эта страна в новый международный порядок. Триполитания, расположенная на восточном побережье Магриба, являлась автономией, как и другие османские провинции, однако в 1835 г. центральное правительство посчитало возможным направить в эту страну войска и восстановить прямое османское правление. Примерно в то же самое время Франция установила сходный политический режим в Алжире. Османам не удалось повторить успех французов, но они попытались добиться сходных результатов: реорганизовали полицию, чтобы обеспечить полный контроль над исполнением законов, и установили централизованную местную администрацию, поощряли оливковые плантации и интеграцию как полную экономическую зависимость от международного рынка. В 1853–1856 гг. османы оказались втянутыми в Крымскую войну при поддержке союзных Франции и Великобритании, чьи войска вместе с османскими воевали с турецких баз против России. После победоносного окончания войны Османская империя вошла в христианскую дипломатическую систему «Европейского концерта», т. е. стала полноправным членом Еворопы, в чем и заключалась главная цель Танзимата.

Проще говоря, поколение, жившее в исламском мире в середине XIX века, по крайней мере его имущие классы и правительства, было ассимилировано в современную европейскую цивилизацию. Сопротивление этому процессу в то время было минимальным, а принятие западного лидерства и контроля, и даже вера в добрые намерения Запада, – максимальным. Большая часть населения не сопротивлялась этому процессу, приняв как неоспоримый факт безусловное главенство западных стран в международных делах. С точки зрения европейцев, мусульмане наряду с индусами и китайцами считались «восточными народами», и политический статус того или иного мусульманского государства определялся не его историческим прошлым, а тем, насколько успешно оно пошло по пути великих западных преобразований. Постепенно мусульмане начали ощущать даже некую солидарность с другими «восточными», с точки зрения европейцев, народами.

Именно в этот период каджарский шах Насред‑дин (1848–1896 гг.) начал свое путешествие по Европе. Ему очень польстило, что высшее общество Европы принимает его на равных. Шах заверил своих европейских коллег, что готов не только принять финансовую поддержку от европейских государств, но и реформировать всю политическую систему страны в соответствии с европейскими стандартами. Шах полагал, что он сможет осуществить европеизацию, продавая европейским предпринимателям концессии на строительство железных дорог и телеграфных линий, и управлять всеми предприятиями, которые могут принести прибыли максимально эффективно (хотя, когда один из его соотечественников опубликовал в журнале призыв к европейцам помочь решить национальные проблемы, освещаемые в этим издании, Насреддин это жестко пресек). Однако Насреддину не удалось предложить Европе ни одного востребованного продукта, который смог бы кардинально изменить его страну, и Персия оставалась на задворках международной политики.

Султанат Занзибара принадлежал к числу тех стран, которым все же удалось найти свою нишу на мировом рынке. В 1832 году Саид Саид, правитель Маската в арабском Омане (1804–1856 гг.), перенес свою резиденцию в Занзибар, чтобы контролировать и расширить свои владения на Восточном побережье Африки, говорившем на суахили. В Маскате в ходе Наполеоновских войн его правительство уже установило достаточно тесные отношения с Великобританией и продолжало их развивать далее, в частности Саид подписал с англичанами соглашение, которое накладывало серьезные ограничения на работорговлю, являвшуюся одним из серьезных источников дохода торговцев по всему побережью. Но он хотел получить реальную экономическую выгоду от нового порядка и превратил большую часть острова Занзибар в плантации гвоздики, которые работали на экспорт. Помимо всего прочего, султан приложил немало усилий, чтобы сделать доступными из своих портов на Восточном побережье Африки внутренние области континента, создавая торговые фактории, которые превратились в оплот военной и политической власти султана. Европейцы не осмеливались появляться в этих областях, чем воспользовались торговцы‑арабы, которые закупали там слоновую кость и шкуры для перепродажи на Запад. После смерти султана в его владения вторгся британский флот, который (под предлогом обеспечения законности наследования трона) разделил Занзибар и Маскат, ослабив обе страны.

^{Арабская женщина у очага. Фото XIX в.}

Саид Саид жил в патриархальной простоте, но его сын и второй наследник Баргаш (1870–1888 гг.) задался целью перестроить свой двор на европейский манер и европеизировать столицу. Но как раз в этот момент европейские державы разделили территорию его страны между собой под предлогом, что Баргаш недостаточно эффективно управляет государством. Доходы казны резко сократились, и Занзибар уже не мог более похваляться той роскошью, которой он блистал при прежних правителях. Тем временем Великобритания требовала полного повсеместного запрета работорговли, но Баргаш не мог ничего сделать, поскольку вслед за своими современниками – Адбул‑Азизом в Стамбуле и Исмаилом в Каире – переоценил свои силы, планируя «вестернизацию» и не имея для этого необходимой финансовой базы. Через два года после смерти Баргаша Британия сочла своим долгом вмешаться и установить режим прямого военного правления (султанат официально сохранился лишь на островах).

Несмотря на частое применение силы во имя получения дохода, в течение этого периода европейские страны тем не менее продемонстрировали свои лучшие качества. Как мы уже убедились, доминирование западных стран было очень разносторонним, во многих случаях это влияние носило опосредованный характер и проявлялось не только как политический и экономический контроль, но и как присутствие в культурной и интеллектуальной сферах. Но, хотя многочисленные последствия начала Технической эпохи проявлялись и без прямого сообщения с областями, где зародился современный образ жизни, развитие эффективной зависимой роли в техникализированном мировом порядке влекло за собой значительное увеличение подобных контактов. Полицию и армию необходимо было переоснастить так, чтобы они были способны поддерживать порядок в соответствии с европейскими требованиями. Финансы, торговля и в некоторой степени даже производство зерна и добыча минералов должны были соответствовать требованиям мирового рынка. И, наконец, следует иметь в виду, что ни военный, ни экономический техникализм не может функционировать без соответствия местной интеллектуальной жизни современным нормам. Вне зависимости от того, было ли установлено прямое правление Запада, все аспекты техникализации могли быть внедрены в общество только в рамках прямой или опосредованной европейской опеки.

Данный комплекс влияний, часто довольно размытых, постепенно получил название «империализм». Это понятие было намного шире, чем прямое военное вторжение, оно включало в себя практически все проявления доминирования, которые рассматривались в едином контексте и подвергались осуждению. Однако иногда «умеренные» могли одобрительно принимать некоторые из этих аспектов, такие как преподавание современных наук, достижения современной медицины, принцип равенства всех граждан перед законом. Главной движущей силой этого явления стало миссионерское движение, которое начало набирать силу в начале XIX в. и стало главным проводником западного влияния. В середине столетия большая часть мусульманского населения доброжелательно относилась к миссионерам.

Технически целью католических и протестантских миссионеров было обращение в христианство нехристианского населения, однако как минимум в мусульманских странах (в том числе и на территории Российской империи, где мусульманское население тесно контактировало с христианами) их реальная деятельность приобрела несколько иной характер. Очень скоро стало очевидно, что мусульмане не выражают никакого желания обращаться в христианство. Такое нежелание было связано главным образом с тем социальным давлением, которому подвергались сторонники ислама, поскольку во многих мусульманских сообществах за вероотступничество полагалась смертная казнь. Помимо всего прочего мусульмане полагали, что их собственный способ поклонения Богу является универсальным и более чистым, чем у христиан. На некоторых мусульманских территориях (в частности, в России и Индонезии) к христианству обращалась та часть населения, которая еще не успела принять ислам. Однако в центральных областях ислама миссионеры‑католики в течение долгого времени проповедовали лишь в христианских общинах, и когда туда прибыли миссионеры‑протестанты, они поступили точно так же. Такая политика приводила к расколу среди восточных христианских общин, но более важным было то, что в этих общинах сравнительно быстро внедрялись современные стандарты. Христианская часть населения получала новые научные и культурные навыки в миссионерских школах, и очень скоро мусульмане стали посещать те же учебные заведения и лечиться в тех же больницах, не принимая христианскую веру (за исключением временного перехода в России), но знакомясь с достижениями современной цивилизации в ее светских аспектах. Что же касается западных евреев, то в этом отношении они значительно уступали западным христианам – их миссионерская деятельность была гораздо скромнее.

Таким образом, миссионеры католической, протестантской и иудейской конфессий приносили в мусульманский мир дух современной цивилизации, создавая ту интеллектуальную среду, которую не под силу было создать торговцам и солдатам. Спустя некоторое время местные правительства начали открывать в своих странах школы и университеты нового типа, и эти учебные заведения были проникнуты духом миссионерских школ.