Избыток централизма

В Сефевидской империи абсолютизм, который развился на основе военного государства‑покровителя, привел к концентрации всех ресурсов в центре. Благодаря эффективной системе налогообложения и бюрократического контроля над бюджетом единовластный монарх (независимо от ожиданий, которые традиционно возлагались на покровителя) мог позволить себе распоряжаться суммами, намного превышающими состояние любого купца или землевладельца. При определенной бережливости эти доходы могли быть не растрачены на предметы роскоши и благотворительность, а составить капитал. По меньшей мере со времен шаха Аббаса монарх превратился в самого крупного инвестора в государстве. Он вкладывался не только в мастерские, работавшие на нужды двора, например по изготовлению ковров и предметов роскоши, но и в производство товаров на продажу, преимущественно шелка, который шел на экспорт.

Подобная концентрация богатств переходила из рук в руки, и я полагаю, это послужило приданию государству, теоретически основанному на военном покровительстве, но все больше и больше переходившему в сферу бюрократии, гражданского, демилитаризованного характера. При правильном управлении, когда империя находилась в состоянии мира и не требовалось постоянного присутствия войск, провинции все чаще управлялись монархом, а не просто использовались как базы для военных. Бюджетные расходы на наследственных военных сводились к минимуму, что позволяло серьезно увеличивать потенциальные ресурсы центральной власти и ее гражданских представителей. Однако по мере того, как финансовые ресурсы оказывались в руках гражданской власти, исчезала необходимость вкладываться в их перераспределение: пожалуй, как минимум номинально финансовая власть стала более сконцентрированной, порой поток ресурсов тормозился или задерживался в руках привилегированных лиц. Таким образом, в то же время свобода инициативы монарха в некоторой степени ограничивалась. В результате империя подвергалась классической опасности, которая угрожает аграрному абсолютизму. Если бы весь процесс оказался невыгодным и не соответствовал интересам масс, гибкость общества и его способность процветать даже при серьезном давлении со стороны центральной власти и при сосредоточении всех благ в Исфахане без сомнения снизились бы. И хотя центр, полагаю, не был стеснен в средствах, как это происходило во многих государствах, все же для него существовала реальная угроза внутреннего застоя.

Эта уязвимость возросла в результате династической политики, начатой самим шахом Аббасом; предположительно ее причиной стала личная подозрительность, и, без сомнения, ей способствовали гражданские чиновники, стремившиеся ограничить в действиях верховное военное командование. Чтобы предотвратить преждевременную междоусобицу среди наследников (вопрос по‑прежнему касался споров о престолонаследии), Аббас ввел обычай, согласно которому принцы крови должны были содержаться на женской половине дворца. Там их удачно изолировали от возможных заговоров и практического опыта. Большинство его наследников были крайне кровожадны и не обладали особыми талантами. В то же время центральная бюрократия была достаточно сильна, чтобы управлять практически самостоятельно.

Первый наследник, шах Сефи (1629–1642 гг.) старался возвысить и укрепить свой трон. Именно при нем была введена практика зачислять все доходы с провинций напрямую в шахскую казну, а не оставлять большую часть местной военной администрации; на обустройство провинций оставлялся лишь минимум. Эта традиция распространилась на все внутренние провинции, которые при правлении следующего шаха Аббаса II (1642–1667 гг.) были в основном демилитаризованы. Аббас II оказался необычайно способным правителем и смог восстановить пошатнувшийся было престиж монархии. При Сулеймане (1667–1694 гг.) главный визирь, глава бюрократической системы, довольно успешно управлял государством за счет армии и привилегированных землевладельцев.

Во время правления шаха Солтана Хусейна (1694–1722 гг.) бюрократическая централизация государственной власти ослабла из‑за некомпетентности и фанатичных разногласий в высших эшелонах власти. Как мы уже отмечали, развивающийся институт шиитских улемов стал полностью независим от аграрного государства; и теперь уже государство, охваченное сомнениями в легитимности шиизма, теряло независимость от улемов. Некоторые старались выразить свои претензии к правомерности шиизма в империи через жесткое доминирование самих улемов. При нестабильной монархии появилась возможность не просто уничтожить последние следы прежней религиозной поддержки династии, но и усилить вражду в рамках бюрократии, лишенной твердой руки монарха. Даже бюрократический аппарат, шариатского толка или нет, не мог больше существовать без посильного участия абсолютного лидера.

Так проявилась скрытая уязвимость системы. Ирак и его святыни действительно к 1638 году вскоре после смерти Аббаса I были захвачены Османской империей. При Солтане Хусейне участились восстания и набеги на границах, государство оказалось не в состоянии контролировать ситуацию. В свою очередь племенные войска афганских мятежников беспрепятственно проникли с востока, разграбили Исфахан (1722 г.) и положили конец династии.