Соловья байками

Когда в нашу сеть попалась стерлядь, я немного воспрял духом. А когда попалась вторая, настроение мое и вовсе выправилось. Жизнь, что называется, налаживалась.

Стерлядь – это вам не хухры‑мухры, это не какой‑нибудь пескарь, окунишка или даже налим. Стерлядь – это вещь. Уху стерляжью пробовали? Нет? Полжизни потеряли. Конечно, ловля стерляди на Белой как бы запрещена, но что делать, если она сама такая дура, эта стерлядь? У нас же сеть, а не какой‑нибудь там браконьерский самолов (а за бытность свою рыбинспектором я навидался их достаточно, могу сравнивать). При всем при этом популяцию мы как бы и не подрывали: промышлять опасно только молодь, а наши трофеи были с руку взрослого величиной – сантиметров восемьдесят. Мечта!

К тому же и ловили мы не на продажу – мы просто хотели есть.

Дико и до ужаса.

Как всегда все затеял Серега. Отпуска мы свои подгадали, чтобы вместе, оба были без подруг, и оба равным образом хотели выбраться куда‑нибудь подальше и на подольше. Денег, однако, на хорошую поездку не хватало. Была альтернатива выехать куда‑нибудь на Каму и весь месяц просидеть там с удочками на берегу, но ее Кабан с негодованием отверг.

– Чего мне Кама? – распинался он. – Чего я там не видел, на Каме? Я ее и так каждый день вижу. Комарье, болота, рыбалки приличной нет, вода плохая, выпить нечего…

В общем, он меня отговорил. И правильно, наверное, отговорил. А вот дальше мне его не следовало слушать.

Дело в том, что с недавних пор Кабанчик бредил мотоциклами. Точней, не мотоциклами, а «байками», как принято их называть в продвинутой среде. Случилось так, что прошлой осенью в Пермь закатилась банда байкеров из Питера или Москвы. Средняя такая банда, человек двадцать пять. Закатилась как бы на фестиваль Rock‑Line, который с треском обломился, и от разочарования, и чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, занялась террором местных полицаев. А именно – разделилась на три группы и две ночи куролесила на пермских улицах. Две ночи Пермь стояла на ушах, все гибэдэдэшники валились с ног. Кто знает, тот поймет: хороший «раздетый» «харлей» не в состоянии догнать ни одна милицейская техника. Ментам оставалось только упирать на знание городских проулков, но банд было три, и они их все время путали. К тому же в каждую затесалось трое‑четверо местных, в основном девчонок. И среди них Кабанчик. Серега попал туда случайно. Погоняло у одного из рокеров было – Кабан (он и выглядел соответствующе – этакий шкаф в черной коже, с вот таким пузом и с бородой лопатой, из‑под которой, когда парень ухмылялся, поблескивали нижние клыки). Серега потусовался с ними, что‑то спел, сыграл, потом стали знакомиться: «Ты кто?» – «Кабан. А ты?» – «А я – Кабанчик!» Хохма всем понравилась, и Серегу взяли с собой. Город он знал преотлично, две ночи не слезал с седла, и когда летучий эскадрон полночных ангелов исчез из города в дыму и грохоте бензинового выхлопа, еще недели три‑четыре бредил байками и ни о чем другом не хотел разговаривать. В квартире у него теперь все стены были увешаны китайскими плакатами с изображением «харлеев», на кожаных спинах которых принимали зазывные позы грудастые девицы в микроскопических бикини. Более того, Серега нахватался каких‑то глупых шуток и вставлял их в разговоре к месту и не к месту.

– Знаешь, чем «харлей» лучше девушки? – риторически спрашивал он и сам же отвечал: – У «Харлея» не бывает родителей.

Или:

– Знаешь, чем «харлей» лучше девушки? Толстого «харлея» не стыдно показать друзьям.

Ну что тут сказать?

Именно тогда Серега и загорелся идеей раздобыть мотоцикл или два и вместе с кем‑нибудь отправиться куда‑нибудь подальше. Так сказать, странствовать. Например, со мной. И, например, на реку Белую, которая в Башкортостане. Где рыбалка+, мед и дешевый бензин.

Серега – байкер…

Умереть, не встать! Ниже меня на голову, субтильный, с обесцвеченными перекисью волосами ежиком, он больше походил на сильно высохшего Эминема. Дюжину пудов железа, коими является «харлей», он не в состоянии был бы даже поставить на колеса, случись ему упасть. Правда, водительские права у него были.

Черт меня дернул согласиться.

В Башкирии я уже бывал – была у нас такая экспедиция. Я проехал этот край вдоль, поперек и по диагонали, так что заблудиться мы были не должны. Мы разжились хорошей картой, некоторой суммой денег и двумя канистрами бензина, распланировали время на два месяца и приступили к сборам. Серега обещал достать мотоцикл, я взялся раздобыть палатки, спальники и прочие топорики и котелки. Маршрута разрабатывать не стали, положившись на случай и на вдохновение.

Сперва и впрямь все пошло не так уж плохо. Пресловутый «байк», который Кабанчик одолжил у приятеля, оказался старым добротным, защитного цвета «Уралом» с коляской – машиной надежной, устойчивой и за то особенно любимой населением одноименного края. Надежнее мог быть только грузовой «Муравей», но тут уже взыграло Серегино самолюбие.

– Лучше уж сразу тогда – мотоблок, – мрачно сказал он, когда я заикнулся об этом.

Солнечным июльским утром мы выехали из города и взяли курс на юго‑восток. Серега в крагах, кожаной куртке‑косухе и нелепой обшарпанной яйцеобразной каске вел, а я сидел позади, весь в камуфляже и в танковом шлеме. Картина получалась еще та. Было жарко, и вскоре я перебрался в коляску, где и угнездился поверх спальников. Автомагнитолу нам заменила старая Серегина «Аэлита»; мы слушали «Арию», «Нирвану», «Айрон Мэйден» и «Дорз» и два дня неторопливо катили по шоссе, любуясь окрестностями.

Сложности появились день на третий, когда мы забрались в окрестности Стерлитамака. И сложности забавного характера: нам захотелось пива.

Быть в Башкирии и не отведать местного «Шихана» может только убежденный трезвенник. Мы таковыми не были и в первые же сутки надрались как черти. Ехать после этого куда‑то было совершенно немыслимо, мы стали лагерем у речки, развели костер и всю ночь прорассуждали на тему, как это так получается, что в Америке байкеры ухитряются и пить, и ездить одновременно, а у нас нельзя. Сошлись на том, что у них там «чуть‑чуть» не считается. На следующий день, опухшие и не выспавшиеся, мы не смогли удержаться, чтоб не пропустить еще по бутылочке, после чего все‑таки взгромоздились в седло и двинули дальше. Медленно, как два нарика из анекдота. Вечером повторили процедуру. Как ни странно, ни один патруль нас не притормозил, и мы никуда не врезались, но Кабан спьяну что‑то там перемудрил с коробкой передач, пожег сцепление и запорол один цилиндр. Двигатель стал стучаться и чихать, мы еле дотянули до Кармаскалы и там заглохли окончательно. Мотоцикл пришлось разобрать. Весь черный от смазки, Серега долго, с матом ковырялся в его металлических потрохах, после чего заявил, что надо менять кольца и растачивать цилиндры, а иначе все погубим окончательно.

Мы дотолкали несчастный драндулет до ближайшей ремонтной мастерской, где нас ободрали как липку на лыко, потом забрали с собой палатку и спальники, подсчитали наличность и приуныли: денег оставалось только на бензин, чтоб не застрять здесь навсегда. При взгляде на бесчисленные нефтяные насосы кажется, что бензин в Башкирии везде: ткни пальцем в землю – нефть пойдет. На самом деле это, конечно, не так. Бензин здесь и взаправду намного дешевле, чем в Перми, но все же не бесплатный, как хотелось бы. Ждать было около недели. Мы почесали в затылках, решили, что нет худа без добра и что теперь можно отрываться на пиве без опаски, закупили на оставшиеся деньги три ящика «Президентского» и стали лагерем в излучине реки.

Вот и весь наш отдых.

Не знаю, что бы с нами стало, если б я по старой памяти не положил на дно коляски свою старую донную сеть. Продукты скоро кончились, а удочкой много хорошего не нарыбачишь. А соловья, как известно, байками не кормят. Мое прошлогоднее удостоверение инспектора рыбоохраны еще действовало, правда, не здесь, и если что, я надеялся отбрехаться. Мы притопили сеть в ямине, а ящики – на мелководье, раздобыли луковицу и две картошки, и на вторую ночь труды наши были вознаграждены.

Две стерляди лежали в лопухах и шевелили жабрами. Рыбалка здесь и впрямь была что надо. Даже ерши, и те на Белой с ладонь величиной, и больше похожи на окуней. Серега уже раздувал костер, а я сидел на берегу, довольно щурился и обсыхал после водных процедур. Прошлым утром на место нашей ночевки приплелось огромное стадо коров, одна из которых сожрала мои плавки, которые сушились на ветке. Теперь за сетью приходилось лазать прямо так, в штанах. Благо на местном солнышке одежда сохла быстро, а богатый улов примирил меня с двухдневной голодовкой.

– Сколько сварим? – подошел с ведром Кабанчик.

– Набирай полное, – уверенно распорядился я.

– С ума сошел? Ведро ухи! Много будет.

– Съешь все разом и попросишь добавки, – пообещал я ему. – Ты, балбес, еще не знаешь, что такое настоящая стерляжья уха. Набирай.

Серега с сомнением покачал головой, но послушно забрался в воду и зачерпнул с середины реки. Белая была здесь удивительно узкой и мелкой. Чуть выше по течению, посередине русла выступал узкий и недлинный островок, усыпанный белесыми окатышами камней и высохшими створками перловиц. На нашей стороне росли ольховник и ивы. Противоположный берег представлял собой высокий каменистый откос – примерно метров сорок, совершенно белый, похожий на вывернутую при переломе из земли большую кость. Наверху кустились какие‑то заросли. Красиво было – до оторопи. Кабан тоже впечатлился. Еще вчера он, ободрав ладони и колени, таки залез на самый крутояр, долго восхищенно вертел головой и цокал языком, кричал мне оттуда: «Вот она, красота‑то, оказывается, где!» – потом подобрал на островке на память камень покрасивее и сунул его в боковой карман. «Косуха» у него немедленно перекосилась, на все сто теперь оправдывая свое название. Так он и ходил.

С ведра закапало в огонь, зашипело. Начало закипать. День шел на спад, в кустах уже нудело комарье. На обратном пути Серега прихватил две охладившиеся бутылки (все этикетки с них мы предусмотрительно соскребли, чтоб не унесло течением и не демаскировало наш тайник). Пиво растравило аппетит. Мы определили в дело одну из стерлядей, вторую упаковали в мешок с крапивой и спрятали в кустах, заправили варево лаврушкой, солью и душистым перцем, и меньше чем через полчаса получили целое ведро ухи с классическим «янтарным» жиром поверху. Запахи над поляной поплыли умопомрачительные. Мы подсели ближе, вооружились мисками и ложками и тут вдруг услыхали шум автомобильного мотора.

Точнее – двух моторов.

Ехали сюда.

Мы переглянулись. Как ни хотелось нам есть, сперва надо было разобраться, кого там принесло. Серега с головой залез в палатку и зашуршал деньгами, а я переложил поближе удостоверение и подальше – мешок с рыбой. Меньше чем через минуту на дороге показались визитеры: шикарная четырехсотая «БМВ» и вслед за нею – кремового цвета «уазик‑„буханка“ (судя по замазанному на дверях кресту, бывшая карета „скорой помощи“). Дорога была раздолбанная, в выбоинах, водитель иномарки вел машину медленно, опасаясь повредить кардан. „Уазик“ держался в кильватере. Наконец они доехали до нас, остановились и хлопнули дверцами.

У меня отвисла челюсть, когда из первой машины полезли «новые башкиры». Это я для себя так их окрестил, ибо на «нового русского» они походили как две капли, за исключением одной детали. Сейчас поймете какой. Экипировку каждого составляли традиционный малиновый пиджак, белая рубашка, галстук, веерные пальцы с массивными золотыми «гайками» и… болотные сапоги, раскатанные вверх по самое «не могу». Было их двое. Один – примерно с Кабанчика ростом, но такой же в ширину, головастый, кудрявый с проседью, с обаятельным круглым лицом под цвет пиджака, держался по‑хозяйски уверенно. Другой был полная ему противоположность – с прямыми волосами, худой, высокий, голенастый как цапля. Лицо его, узкое, скуластое и остроносое, почти без подбородка, походило на щучью морду. У одного фамилия оказалась Баев. У другого – Боев.

– Давно сидим? – поздоровался мордатый.

– Не очень, – в тон ему отозвался я, уже смекая, что придется убираться. – А что?

– Так, ничего. Мы примостимся тут? Я удивился.

– Примощайтесь… То есть э‑э‑э… моститесь… В общем, присаживайтесь.

И я демонстративно передвинулся, слегка освобождая место у костра, и кивнул на ведро.

– Вот и ладно. – «Щучья морда» Боева обернулась к «уазику». – Степаныч! Разгружай.

То ли мой камуфляж на них так подействовал, то ли стерлядь, которую мы так безнаказанно и нагло изловили и сварили, а только прогонять нас не решились. Или – не захотели. Я воспрянул духом и приготовился смотреть, что будет дальше.

Из «уазика» вылез мужичок – обыкновенный «водила» лет сорока, вылез и стал вытаскивать наружу какие‑то сумки, тюки и даже чемоданы. Вынул две большие коробки из‑под сахара, наполненные березовым углем. В двух других зазвякали бутылки. Мы с Серегой переглянулись. Напоследок все трое распахнули задние дверцы машины и с натугой, пятясь, вытащили длинный раскладной мангал. Наконец приготовления более или менее закончились. Нувориши сбросили пиджаки, стянули галстуки и подсели к костру. Шофер насыпал в мангал сушняка для затравки, поджег и вынул связку шампуров.

– Ну, будем знакомы. – Толстяк протянул мне широченную ладонь. – Меня зовут Ренат, это Руслан, а это, – он кивнул на шофера «уазика», – Иван Степаныч. А вас?

Я назвался.

– Кабан, – сказал Кабан. – То есть Сергей, – торопливо поправился он, завидев удивленные физиономии собеседников. – Это фамилия у меня такая – Кабанов.

– Ага. Чем занимаетесь?

– Так, – я неопределенно помахал прутиком, – ездим, смотрим… Исследуем.

– Ученые, значит? Студенты небось?

– Вроде того.

Рядом с палаткой лежали весы, линейка, ванночка и скальпель, которые я предусмотрительно туда подбросил, так что легенда эта Баева и Боева вполне устроила.

– Как рыбалка?

– Не очень. – Я кивнул на ведро. – Вот все, что поймали. Если вы сюда на шашлыки, то долго сидеть придется.

– Ничего, у нас с собой. Будете? Мы переглянулись.

– Можно, – как бы делая одолжение, согласился я. – Тогда уж и вы… – Я кивнул на ведро.

– Да уж, не откажемся! – крякнул Ренат. – Полдня ехали. Вот что, давайте‑ка за встречу.

Он слазил в коробку, вытащил оттуда бутылку, с хрустом свинтил колпачок и разлил водку по кружкам. Одной не хватило, но Серега достал из кармана складной стаканчик, тряхнул им, и все «устаканилось». Пока поспевали шашлыки, мы угостились ухой, которая оказалась выше всяких похвал. Кабанчик выкушал сто пятьдесят граммов водки, захлебал ухой и окосел. У меня тоже в голове зашумело. Варево в ведерке быстро убывало.

Костер, как известно, сближает. В городе этот Баев или Боев на нас бы даже не взглянул, что называется, «тупеем не кивнул», а здесь – гляди, сидим, беседуем как люди. Дул ветерок, светили звезды, от мангала шел тягучий ровный жар. Что‑то неразборчиво тянул про виски‑бар Джим Моррисон из «Аэлиты». Даже «БМВ» на заднем плане вроде бы как не мешала.

Выяснилось, что Баев не раз бывал в Перми.

– Хороший город, – признал он, облизывая свои короткие сильные пальцы. – У меня там брат живет. Район у вас там еще такой, с названием чудным, не то «Разболтай», не то «Раздолбай»…

– Разгуляй?

– Точно! У него квартира где‑то там. А вы где живете?

– Мы? Мы как бы так… от института… Заспорили про рыбу.

– Вот ты рыбак, – кипятился Баев. – Вот ты скажи мне, на что лучше стерлядь ловить? Что она ест?

– Ракушек ест, – пьяно отбрыкивался я, – которые на дне. По дну елозит, мордой ворошит.

– А я вот слыхал, будто она плавает ночью вверху брюхом и мошек лопает.

– Чепуха! – подпрыгивал я. – Быть того не может! Какие мухи? У нее же рот нижний!

– Нижний не нижний, а научная книга была, между прочим.

– Да ерунда все это! Не бывает такого.

– Что ли, я вру?

– Ты не врешь. Книга врет!

Уха кончилась. Уже будучи на дружеской ноге со всеми, я слазил в кусты и достал мешок со второй рыбиной. Жабры у стерляди все еще шевелились.

– О! – закричал довольный Баев. – Я же говорил, что у вас там еще припрятано! Давай ее, эта, в котел. Степаныч! Тащи картошку.

Кабанчик вытащил из бокового кармана куртки нож и принялся разделывать рыбу, а я принес воды в ведре и снырял за пивом.

Вторая уха поспела вместе с шашлыками.

Пустых бутылок быстро прибывало. Пили все больше, спорили все громче, руки разводились все шире. В середине ночи мне вдруг стукнуло залезть на островок, я потащил с собою кого‑то – Боева или Баева, я уже не помню. Там мы долго ползали на четвереньках, а я ворошил камни и тыкал собеседнику в лицо пустые половинки раковин.

– Одни перловицы! – кричал я. – Ни одной беззубки! Разве так бывает?

– Ну и чего? Может быть, они вообще тут не водятся, беззумки эти…

– Как не водятся! Как это не водятся! – Я нырял по пояс в воду, ощупью нашаривал на дне какие‑то ракушки, раскрывал их и показывал. – Смотри: беззубка! А эта… О! Опять беззубка! Беззубка ведь?

– Беззубка, – пьяно соглашался Баев (или Боев).

– А где тогда ракушки? Ракушки где? А?

Вдоль по поверхности воды туда‑сюда шныряли стерляди, козыряли белым брюхом и харчили насекомых. Нижним ртом. Впрочем, в этом я уже не очень был уверен. Мы прокутили в дым всю ночь и половину утра, а с восходом солнца завалились спать, причем Баев и Боев – к нам в палатку, а я и Кабан почему‑то – в «уазик» к Степанычу. В «уазике» у них был газовый баллон и плита, которую зажигали на ночь для тепла. Помню, мы забрались туда и долго хлопали себя по карманам в поисках спичек. Вчера весь день царила такая жара, что у Кабанчика взорвалась его одноразовая зажигалка, по недосмотру оставленная в палатке; красные кусочки плексигласа разлетелись в ней по всем углам. Он прикуривал теперь от кировских спичек с желтой этикеткой, купленных в ларьке. Спички были странные, с огромными головками, они секунд пять шипели и искрили, перед тем как загореться, а потом взрывались, как пиропатрон.

– Не спички, а какое‑то КЦ! – всякий раз возмущался Кабанчик.

Но к середине ночи кончились и они. Сереге это надоело, он выудил из кармана никелированную бензиновую «Зиппо», некоторое время с удивлением на нее смотрел, потом пожал плечами, с характерным звуком щелкнул крышечкой, поджег газ и повалился на матрацы. Я последовал его примеру.

Наутро мой многострадальный организм, прочищенный казанским алкоголем, отказался просыпаться наотрез. Болело все. Я кое‑как пришел в себя, продрал глаза, на четвереньках выбрался из недр «уазика» и поплелся к реке. День обещал быть солнечным и ясным, а пока серело утро, было холодно и сыро, по кустам и отмелям скользил туман. Часы показывали шесть – почему‑то я всегда после пьяного загула просыпаюсь рано.

Кабанчик, как ни странно, был уже на ногах, сидел на берегу, задумчиво смотрел перед собой в одну точку, черпал кружкой из реки и мелкими глотками пил сырую воду.

– Отравишься, – хрипло напророчил я. – В этой воде какой только дряни не плавает. Подхватишь дизентерию, а мне отвечать.

Кабанчик только отмахнулся:

– Бактерии в спирту не живут…

– Не бактерии, а амебы. За пивом бы снырял, если совсем невмоготу.

– Ну ты оптимист, – усмехнулся он. – Думаешь, пиво еще осталось?

– А разве нет?

Кабан посмотрел на меня как‑то странно.

– Ты что, правда ничего не помнишь?

– Нет, а что?

– Ну ты даешь! Вчера же сам последнюю бутылку выловил. Еще ругался, что, мол, мало взяли.

Ответить мне на это было нечего; Я почесал в затылке и поплелся раздувать костер.

Где‑то в глубине палатки затрезвонил сотовый. Под трель мобильника наружу выполз Баев, облаченный в красный пиджак и синие семейные трусы, достал трубку, нажал на отзыв, раздраженно крикнул: «Да!» – сосредоточенно прослушал все, что ему сказали, буркнул: «Понял», растолкал своего компаньона, вытащил из палатки брюки и, прыгая на одной ноге, принялся одеваться.

– Утро доброе, – поздоровался я.

– А, это вы. – Он наконец‑то нас заметил. – Ладно, ребята, посидели и будет. Спасибо за компанию. Хорошего понемножку. Сами понимаете – дела, дела… Водку будете?

– С утра? – опешил Кабан и покосился на распечатанный картонный ящик.

– Да нет. Мы уезжаем сейчас, не везти же ее обратно… Да вставай же, эй! – Он раздраженно пнул ногой палатку. Внутри заворочались, полог откинулся и наружу выглянула щучья морда Боева. – Буди Степаныча. Давай‑давай, поехали; Митяй звонил, там сделка обрывается, через три часа нас ждут.

В пятнадцать минут все трое собрались, покидали вещи в багажник, опустошили и загрузили обратно мангал, сдернули в тарелку с шампуров холодные остатки шашлыков, пожали нам протянутые руки и уехали так же неожиданно и быстро, как вчера появились. А мы, оторопелые, остались на поляне. Вчерашняя ночь казалась сном, приятным, но с плохим концом.

Кабанчик посмотрел на меня, я – на Кабанчика.

– Что будем делать? – спросил меня Серега. Вопрос на самом деле был чисто риторическим. Что делать двоим мужикам со вторника до пятницы, когда у них пол‑ящика водки, котелок вчерашних шашлыков, буханка хлеба, прорва времени и ноль копеек денег?

– Ты не одинок, Кабан, в своем стремлении нажраться, – торжественно признался я. – Только давай чуть попозже, ладно? Хоть лагерь приведем в порядок… сети соберем…

– Ну давай хоть по маленькой! Трубы же горят… Разлили. Выпили. Заели шашлыками. Кабанчик крякнул одобрительно, залез в боковой карман куртки, достал расческу и стал причесываться, очевидно, рассудив, что приведение в порядок лагеря надо начинать с себя. Затем извлек на свет пачку «Примы», измятую как портянка, отыскал не сломанную сигарету и долго чиркал спичками, громко чертыхаясь всякий раз, когда творение кировчан шипело и плевалось, прежде чем зажечься и погаснуть.

– Возьми зажигалку, – посоветовал я.

– Издеваешься?

– И не думал. Ты забыл? Вчера же сам плиту в машине «Зиппой» поджигал.

– Плиту? В машине? Я? – Кабанчик недоверчиво уставился на меня, потом на злосчастный коробок. – Ты чего плетешь! Откуда у меня «Зиппо»? Она две моих месячных зарплаты стоит.

Теперь рассердился уже я.

– Не знаю, сколько месячных она стоит, – процедил я сквозь зубы, – но я сам вчера видел. Посмотри в кармане.

Тут очередная спичка вдруг зажглась, чем Кабанчик поспешил воспользоваться, а в голове у меня родилась и теперь тыкалась носом в поисках выхода одна странная мысль.

Куртка на Кабанчике была, как я уже упоминал, коротенькой «косухой» рокера, карманы у нее были – только‑только чтоб ладоням поместиться. Между тем вчера (я видел сам) Кабанчик запихал в один из них булыжник с островка, а после доставал оттуда – раз за разом – то складной стакан, то нож, то зажигалку, а сейчас вот выволок расческу. Расческа была большая, массажная, с ручкой. После прошлогодней истории с бабушками я уже ничему не удивлялся, но сейчас спина у меня начала холодеть.

– Кабан, – позвал я с интонациями озадаченного Горлума.

– А? – встрепенулся тот.

– Что у тебя в карманах?!

– В карманах? Я не знаю. Что там может быть? Бечевка или пусто. А чего?

– Ты камень подобрал вчера. Куда положил?

– Вот сюда… – Серега сунул руку в тот карман, куда чуть раньше положил расческу, нашарил что‑то там внутри, переменился в лице и вытащил наружу… зажигалку. Ту самую. «Зиппо».

Вытащил и обалдело на нее уставился.

– Она? – спросил он.

Я сглотнул. В горле у меня все пересохло, и причиной тому был не только сушняк.

– Она‑то она, – признал я. – Только это не того… не зажигалка.

– Почему? – Кабан откинул крышечку и крутанул колесико; вспыхнул язычок бензинового пламени. – Вон, работает…

– Ты только что расческу доставал. Зеленую такую. Помнишь?

– Ну, доставал.

– Куда положил?

Теперь и до Сереги стала помаленьку доходить вся необычность ситуации. Он вывернул карман, но не нашел там ни вчерашнего булыжника, ни сегодняшней расчески. И вообще ничего не нашел, даже дырки, только крошки хлеба вперемешку с табаком.

В других карманах тоже оказалось пусто.

– Бред какой‑то, – признал он. – А я ее точно доставал?

– Посмотрись в зеркало.

– А точно оттуда?

– Да точно, точно.

– Ну, тогда я не знаю… – Серега снова щелкнул зажигалкой и уставился на огонек.

– Знаешь, что? – Я встал. – Давай проведем эксперимент. Положи ее обратно и попробуй вытащить что‑нибудь другое.

– Что?

– Не знаю что, – меня уже несло. – Что хочешь! Расческу, ножик… что угодно. Давай.

Кабан послушно опустил зажигалку обратно в карман, с минуту посидел, сосредотачиваясь, и полез туда опять.

Признаться, я не ожидал, что у него получится, но когда и впрямь ничего особенного не произошло, упал духом – к моему великому разочарованию зажигалка осталась зажигалкой.

– Вот видишь, – наставительно сказал Кабан. – Ты что‑то перепутал. Наверное, ее мне Баев подарил. Или Боев…

Однако было поздно – мною уже владел демон испытания. Мысли теснились в голове.

– Попробуем еще раз, – скомандовал я. – Сосредоточься. На счет «три». Вытаскивай. Раз… Два… Три!

Кабанчик вздохнул с видом «что взять с дурака», полез в карман и вынул… зажигалку.

Я зажмурился и с силой потер виски. Во рту был привкус медной пуговицы. Голова кружилась.

– Что‑то тут не так, – признал я.

– Брось дурачиться. Пошли лучше дров наберем – холодно.

– Нет, погоди. Ты просто не можешь расслабиться. Наверное, это потому, что ты вчера был пьяный, а сегодня… Сидеть! – рявкнул я, заметив, что Кабанчик сунул зажигалку в карман и вознамерился отправиться по своим делам. – Ну‑ка передай мне бутылку…

Я набулькал полстакана, для чистоты эксперимента причастился сам из горлышка и протянул Кабанчику.

– Пей.

Тот было заартачился, но я оказался настойчивей. Первый стакан пошел тяжело, дальше было легче. После каждой новой порции мы выжидали минут пять, после чего повторяли эксперимент. Серега лез в карман и с тупым упорством раз за разом доставал оттуда зажигалку. Это я теперь понимаю, что он подсознательно просто не желал с ней расставаться – кому охота, скажите на милость, променять элитную бензиновую «Зиппо» на какую‑то дурацкую расческу, пускай даже массажную? После четвертого или пятого «дринка» я уже и сам не верил в успех. Мы разговорились. И вдруг Кабан, о чем‑то заболтавшись, совершенно машинально влез в карман и вытащил – о, нет, не зажигалку – вытащил он авторучку. Но это дела не меняло – результат был достигнут. Он повертел ее в руках, нажал на кнопку и только потом сообразил, что произошло.

Мы оба замерли, не веря своим глазам, и с минуту сидели неподвижно.

– Сработало! – завопил я и вскочил, опрокинув бутылку. – Давай еще раз!

Дальше все пошло как по маслу. Серега прятал получившийся предмет в карман и после, по моему велению, по своему хотению доставал оттуда что‑нибудь другое. Мы даже не пытались подыскать какого‑либо объяснения происходящему. Воодушевленные удачей, мы просто пропускали стакан за стаканом, и странный камень, подобранный вчера на острове Кабанчиком, свободно превращался у него в кармане во что угодно, приблизительно подходящее по массе и объему. Я тоже попробовал, но у меня ничего не получилось, сколько я ни пытался. А Серега без усилий доставал какие‑то стаканы, ложки, зажигалку, перочинные ножи и, разумеется, расчески.

Я всегда подозревал, что Кабан по пьяни становится как бы немножко экстрасенсом. Сейчас эти предположения подтверждались. Впрочем, были и неудачи. Например, наручные часы, которые он «сотворил» подобным образом, наотрез отказались идти.

– Это потому, что я не знаю, как устроены часы, – сказал Серега, пряча их в карман. – Про ложку знаю, как устроена, про ножик тоже. И про зажигалку знаю. Про часы – не знаю…

– Стоп, – наконец сказал я, поймав себя на том, что откупориваю уже третью бутылку. Выпили мы с Кабаном уже порядочно, первый восторг от открытия прошел, пора было остановиться и подумать. – Стоп‑стоп… А чего это он так во все превращается? Откуда он вообще тут взялся? Он один такой? Или…

Я не договорил. Мы с Серегой ошалело поглядели друг на друга, бросили стаканы и бутылку и прямо так, не разуваясь, сбежали вниз с откоса и по мелководью кинулись на островок.

Конечно, камень оказался такой не один. Не сказать, чтобы их было много, но, наверное, каждый третий или четвертый обладал способностью к трансформации.

– Слушай, сколько их тут, этих!.. – восторгался Кабан, ползая по островку и набивая карманы, как самоубийца, который собирается прыгнуть с моста. – Это ж их во что угодно можно превратить! Сколько вещей наделать можно… А? Ты как считаешь?

– Не знаю, не знаю… – Я скептически покачал головой. Сердце колотилось как бешеное, в голове шумело, все происходящее опять казалось сном, и просыпаться не хотелось. – Ты же сам сказал, что у тебя получается только то, в чем ты понимаешь толк. А ты во многом понимаешь толк?

– Ну… – замялся Серега.

– Вот тебе и «ну». Давай хоть соберем, что ли, что нашли, пока другие не пронюхали. Это же великое открытие! Нам за него Нобелевскую премию должны дать. Это, наверное, какой‑то особый такой минерал, который во что угодно превращаться может.

– Ага. «Кабанит». Только в Башкирии водится…

– Почему бы нет? Должно же быть этому хоть какое‑то объяснение!

– Постой, – остановил меня Серега. Глаза его загорелись. – Я понимаю!

– Что ты понимаешь?

– Толк понимаю! В мотоциклах.

– А… – кивнул я. – Ну, так они, то есть он в карман не влезет.

– Ничего, я так… – Кабанчик торопливо вытряхивал булыжники обратно из карманов, из‑за пазухи и даже, кажется, из рукавов. – Я глаза закрою… Только ты смотри, чтобы я раньше времени их не открыл, потом скомандуешь, хорошо?

Мне сделалось не по себе.

– Серега!..

– Ничего, ничего… – Кабан уже насыпал и сгреб со стороны внушительную горку щебня и теперь вставал перед камнями на колени, словно Тамерлан из рекламного ролика. – Попытка – не пытка… Значит, так. – Он закрыл глаза руками. – Я хочу… байк! – (Тут его голос дрогнул и охрип.) – Да, байк! «Харлей»! Настоящий! Как у того парня, который меня возил… Нет, лучше!

Он умолк, закусил губу и хрипло задышал. Я приготовился внимать и наблюдать.

Сначала ничего не произошло.

Потом в куче камней возникло некоторое шевеление. Я невольно попятился – картина и впрямь была жутковатой, будто кто‑то огромный, живой и преисполненный скрытой силы вдруг очнулся там и заворочался, пытаясь вылезти наружу. Я не верил своим глазам.

Фильм «Терминатор II» смотрели? Помните, как Роберт Патрик отливался в человека, будто в форму? То же самое происходило на моих глазах, только «отливался» не человек, а мотоцикл. Земля под ногами шевелилась, горб посредине островка рос и набухал, лишние камушки с тихим шорохом осыпались обратно. Постепенно проступали очертания. Оформились колеса. Выгнулся двумя рогами руль. Раздулся бензобак. Заблестели хромом фары, спицы и амортизаторы. Черной кожей залоснились сиденья. Прошло меньше минуты, а передо мной уже стоял внушительный тяжелый мотоцикл, настоящий «Харлей‑Дэвидсон», абсолютно новый, черный с хромом, без единого пятнышка грязи или ржавчины,

Я сглотнул. Кабан и впрямь знал толк в байках…

– Уже? – спросил Серега, не выдержав продолжительности моего молчания.

– А? – нервно дернулся я.

– Можно открывать?

– Открывай!

Кабан открыл глаза, секунд пять таращился на мотоцикл, не в силах поверить своему счастью, затем с диким воплем бросился к нему и чуть не рухнул вместе с ним на камни.

Я кинулся помогать.

Наверное, мы потеряли головы – а кто бы их не потерял на нашем месте? Мы прыгали вокруг новорожденного «харлея», хохотали, обнимались и плясали гопака по колено в воде. Мы сбегали за водкой. Мы походили на двух сумасшедших, особенно Кабан. Взошло солнце, все фары, отражатели и хромированные детали мотоцикла заблестели как зеркало. Мы наконец успокоились, ухватились за руль с двух сторон и покатили стальное чудовище вверх по течению, где как бы намечался брод. Весу в идолище оказалось килограммов двести, мы еле вкатили его вверх по крутому глинистому откосу. Здесь мы смогли отдышаться и разглядеть Серегино творение получше.

Фантазия у Кабана оказалась будь здоров – байк получился навороченным, «раздетым», то есть без крыльев и прочей машинной косметики, облегченный для большей скорости, с галогенными фарами, с двумя багажными отделениями сзади. Бензобак был каким‑то хитрым способом расписан под кабанью голову, причем одна из фар (центральная) служила как бы пятаком. Клыки были как настоящие. В баке плескался бензин, а счетчик километража показывал заветные «400» – несмотря на новенькие покрышки, мотоцикл был обкатан.

Кабанчику тут же загорелось его испытать.

– Садись. – Он уселся за руль, застегнул под горло «молнию» на куртке и приглашающим жестом похлопал по сиденью позади себя.

– С ума сошел? – осведомился я. – После того как ты так налакался…

– Да где тут разгоняться, где? Будто мы позавчера не ездили такие же…

– Так то с коляской…

– Ну уж извини! Коляску я творить не буду. «Харлей» с коляской – это извращение. Нас засмеют. Мы так, чуток прокатимся, только отъедем пару километров и все. Садись.

– Погоди, я палатку соберу…

Сборы заняли едва ли полчаса. Палатка с легкостью вошла в один багажник, «Аэлита», котелок, шашлыки и бутылки – в другой, я напялил свой танковый шлем и взгромоздился сзади. Посадка у «харлея» оказалась низкая, сидеть было удобно. Мотоцикл казался безопасным.

– Заводить? – обернулся Кабан.

– Заводи!

Серега повернул ключ стартера. Признаться, я не верил, что из этого что‑то получится, и опять просчитался – байк завелся с полуоборота, плюнул дымом из обеих труб и заработал ровно, мощно, легкой дрожью хорошо сбалансированного мотора. Серега снова обернулся и ощерился в улыбке.

– Знаешь, чем «харлей» лучше девушки? – крикнул он. – Прежде чем садиться на «харлея», не обязательно принимать душ!

Кабан врубил вторую и ударил по газам.

– Поехали!

Разумеется, Сереге вскоре надоело трюхать по проселку, да и я был не в восторге. Тряска, как известно, не способствует пищеварению, тем паче после возлияний. Новорожденный мотоцикл был тяжел, проваливался в старые колдобины всей массой. Разогнаться не удавалось. Кабанчик оглянулся, взглядом указал мне на дорогу: «Ну? Махнем?» Поколебавшись, я кивнул, и вскоре под колесами зашуршала серая лента асфальта. Кабан прибавил газу, и «харлей» резво покатил куда‑то на запад. Ветерок приятно овевал лицо, я помаленьку стал трезветь, и мысли мои потекли в другом направлении.

Что, собственно, происходило?

Кратко говоря, мы обнаружили некое загадочное место, где водятся загадочные… гм, загадочные камни, которые под воздействием человеческого сознания загадочным образом могут превращаться во все, что угодно.

Ну или почти во все.

М‑да. Слишком много загадок… Ну, положим, это и в самом деле так (а я до сих пор не мог до конца поверить в происходящее). Может, это и вправду неизвестный минерал. Но почему никто до нас не нашел этого места? Как действует сам механизм трансформации? Что служит первоначальным импульсом? Мысли? Биотоки? Подсознание?

Откуда эти камни взялись наконец? За этими размышлениями я не сразу заметил, что Серега сбросил скорость и принял к обочине, а там и вовсе остановился. Я выглянул из‑за его спины и нос к носу столкнулся с двумя инспекторами ГИБДД. Рядом, замаскированная в кустах, казала нос синеполосная «Daewoo», на капоте которой мирно возлежал обшарпанный тубус радара.

Инспектора злорадно ухмылялись. Черт! Я сдвинул шлем на затылок. Мы все‑таки влипли. Как говорится: «Недолго музыка играла». А все Кабан с его дурацким нетерпением. Гиблое дело – дорога…

В голову ничего не приходило. Если бы Кабан при виде этого поста додумался свернуть в лесок и там превратить наш байк во что‑нибудь безобидное, мы бы выкрутились без особых проблем. Но чтобы Серега отказался от «харлея» – не бывать такому, я Серегу знаю. Да и леса вокруг не наблюдалось. Даже кустов.

Ближний из инспекторов (который помоложе) важным образом приблизился, лениво тронул козырек и сделал неопределенное движение полосатым жезлом, словно бы хотел огреть Кабанчика по почкам, но на полпути опомнился и передумал. Рефлекс, однако…

– Лейтенант Соловей, – представился он. – Предъявите документы.

То ли смешная фамилия была причиной, то ли хмель еще не выветрился у меня из головы, но я почему‑то прыснул и не очень удачно– замаскировал смех под кашель. Инспектор с неудовольствием покосился на меня, мол, с пассажира что возьмешь, и выжидательно взглянул на Кабана. Серега с глупым видом шарил по карманам.

– Документы, – нетерпеливо повторил милиционер. – И сойдите с мотоцикла.

– Это байк, – сказал Кабан.

Потянуло спиртзаводом – Серега все‑таки основательно наклюкался. Лейтенант принюхался. Глаза его злорадно заблестели.

– Сойдите с мотоцикла! – снова потребовал он и заглянул нам в тыл. – Почему ездите без номера?

– Обкатка, – бухнул Кабан, достал пачку сигарет, вытряхнул одну и сунул в зубы.

Инспектор сделал знак коллеге. Тот отлепился от машины и вразвалочку направился к нам. Наставник, подумал я. Вон какое пузо наел. Учит молодого денежки стрелять. Это же целая наука! Как в том анекдоте: «Пасется скотина на асфальте и толстеет». Башкортостан – земля богатая, а инспектора всегда найдут, к чему придраться. «У вас тут лебедка на машине, а в техпаспорте не значится». Ну и тому подобное.

– Заглушите мотор! – теряя терпение, потребовал первый. – И слезьте с машины. Отвечайте по существу!

– У нас автопробег. – Кабанчик шарил по карманам. – Биробиджан – Москва – Хабаровск.

– Автопробег? – Лейтенант Соловей поднял бровь и посмотрел на дорогу. – А где остальные машины?

– Отстали. В Стерлитамаке задержались, у нас там выступление…

Я опять хихикнул. Кабанчик врал вдохновенно, убедительно, уходя корнями до таких глубин, таких грунтовых вод – куда там саксаулу. В принципе ему вполне бы можно было и поверить, не будь он подшофе. С ним всегда так; несет какую‑нибудь чушь – верят, а скажет святую правду – нет. Вкручивает всем, что он двоюродный брат покойного Курта Кобэйна, – верят. Говорит, что он профессиональный крысолов, – не верят!

Даже когда соответствующий диплом покажет, все равно не верят.

Лейтенант Соловей сердито посмотрел на меня.

– Документы, – сказал он. – И техпаспорт.

– А? Сейчас, сейчас…

Второй инспектор потихоньку приближался. Я слегка оторопел. Кабанчик явно что‑то замышлял, а в этом состоянии от него можно было ждать чего угодно. Я легонько ткнул его кулаком под лопатку. Тот лишь повел плечами, щелкнул зажигалкой и невозмутимо прикурил.

– Где ваш номерной знак?

– Да есть там номер, есть, – раздраженно бросил Серега. – Посмотри еще раз, если в первый не увидел.

Начинавший злиться лейтенант скривился, но все‑таки посмотрел. Лицо его удивленно вытянулось. Я обернулся вместе с ним и тоже опешил. Кабанчик продолжал чудить: номер и впрямь имел место быть, и номер ничего себе, всем номерам номер:

В 666 АД RUS

– Погасите сигарету! – рявкнул, наливаясь кровью, лейтенант и вынул из кармана трубку. – Ну‑ка, дыхните сюда.

Кабан щелчком отбросил сигарету, наклонился к трубке, выдохнул так, что прибор зашкалило, потом показал постовому средний палец и дал по газам.

Не будь у сиденья такой высокой спинки сзади, я бы попросту вылетел на дорогу – «харлей» на мгновение даже встал на дыбы. Но все обошлось. И прежде чем гаишники успели что‑нибудь сообразить, мы уже мчали, набирая скорость, вдаль по шоссе. В зеркальце было видно, как милиционеры втиснулись в машину, включили мигалку и с ревом покатили за нами следом.

– Ты с ума сошел! – закричал я, стуча Кабанчику по каске. – Тормози! Дался тебе этот байк!

– У тебя есть деньги? – прокричал он мне сквозь рев мотора. – Я что, по‑твоему, дурак – штраф платить? Не дрейфь, прорвемся!

– Догонят!

– Нас? – хохотнул Кабан. – Пускай попробуют! Знаешь, чем «харлей» лучше девушки?

– Чем? – тупо спросил я.

– На девушке от ментов не удерешь!

Я прыснул, представив, как Кабан верхом на какой‑то девице галопом удирает от милиции, и мне резко полегчало. На душе стало веселей.

Дело определенно пахло сумасшествием… А впрочем, warum бы nicht?

«Харлей» набирал скорость. Ограничительные столбики пообочь дороги сливались в две белые полосы. Милиция безбожно отставала, несмотря на все свои мигалки и сирены. Все напоминало попытку пуделя догнать борзую – шуму много, а толку ни на грош. Я боялся только, как бы те не начали стрелять, но в машине тоже, видимо, сидели не дураки. Вообще по инструкции погони запрещены во избежание ДТП. Это только в голливудских боевиках или старых совковых кинофильмах десяток машин может битый час гоняться за одной по всему городу, круша и ломая все на своем пути. А в жизни есть другие способы. «Скорпион», например, – такая, знаете, лента с шипами для перекрытия дороги. И если бы Кабан не вел себя так нагло и развязно, а просто проехал мимо, на нас бы просто махнули рукой. Ну проехал и проехал. Максимум, что сделали бы, это сообщили о нас следующему посту. «Харлей» все‑таки не вездеход, по проселку на нем не особо поездишь, ему дорога нужна, шоссе… А там уже бы озаботились и приняли меры к задержанию. А так, видимо, Сереге не на шутку удалось их раздраконить. Нам вряд ли удалось бы удрать. Сыграла на руку Серегина расслабленность. Да и потом, хороший байк на холостом ходу шумит обманчиво негромко, это вам не простецкий «Восход» или «Минск» и даже не «Ява» с их двухтактным «дрын‑дын‑дын». «Харлей» вообще не часто встретишь на наших дорогах, а встретив, трудно поверить, что этот стальной слон способен сорваться с места и в считанные секунды набрать сумасшедшую скорость. А он способен…

Почему нас вообще остановили? Ехали мы спокойно, правил никаких не нарушали. Наверное, сработала ментовская логика: богатый мотоцикл – богатый и владелец, а значит, есть чем голодному милиционеру поживиться. Не объяснять же им, что они ошиблись…

Ментовская машина неуверенно держалась позади, все больше отставая, и вскоре скрылась за извивами дороги. Я покрепче ухватил Серегу за талию и доверился его чутью. Дорога летела под колеса. Из‑за спины Кабанчика не виден был спидометр, но сто пятьдесят – сто семьдесят мы определенно выжимали.

Мне доводилось ездить в своей жизни на различных мотоциклах. «Восходы», «Явы», «Уралы»… Был даже один «БМВ», на котором мне однажды дали прокатиться. Мощная машина, надо вам сказать, был этот «БМВ», но даже он не шел ни в какое сравнение с этим чудовищем, которое сейчас пожирало расстояние между Стерлитамаком и Пермью. И дело было даже, наверное, не в том, что это был «Харлей‑Дэвидсон», скорей, наоборот. «Харлеем» ЭТО не было. Просто загадочный трансформер делал то, что хотел Кабанчик, а хотел он удрать. Сейчас я думаю, что если бы Кабан хотел выжать двести километров, то «харлей» под нами без особого напряга выдал бы и двести, и триста, и все триста тридцать, а там, глядишь, убрал шасси и полетел. Но, по счастью, это только у меня мозги без тормозов, а у Кабанчика так далеко фантазия не заходила.

М‑да, хорошо, что эта штука под нами подчиняется не мне, а Сереге…

Происходящее неприятным образом напомнило мне одну историю. Однажды в Глазове мне предлагали купить «хонду», шоссейник, удивительно дешево. Я тогда был при деньгах и чуть было не согласился (уж больно хороша была машина), да меня отговорил Денисыч. «С ума сошел? – осведомился он, едва услышав про мое намерение. – Знаю я эту „хонду“. На ней же семь крестов!» В принципе разбиться на мотоцикле – раз плюнуть. Но байк, на котором гробанулось семь хозяев, это, знаете ли, уже не смешно. Желание приобрести смертоносный агрегат у меня сразу же пропало. А года три спустя другой мой приятель спрашивал совета у меня, мол, а не купить ли ему «хонду» из Ижевска? Славный мотоцикл и недорого. «Это какую? – спросил я тогда. – С семью крестами?». «Почему с семью? – удивился тот. – С восемью…»

Было страшно. И жутко. И почему‑то весело. Мой танковый шлем хлопал ушами на ветру, сердце стучало как бешеное, голова, несмотря на опьянение, была до жути ясная. Хотелось смеяться. Милиционеры потерялись где‑то сзади.

Кабан покрутил настройку радиоприемника (в мотоцикле был радиоприемник, я уже упоминал? нет? тогда упоминаю) и нащупал какую‑то радиостанцию. Из встроенных динамиков зазвучала музыка.

My little girl

Drive anywhere

Do what you want

I don't care Tonight.

He удивлюсь, если загадочный приемник тоже подстроился под Кабана и сам нашел подходящую музыку – Серега любит «Депеш Мод». Да и песня была в тему – ничего такая, быстрая… Я бы, правда, выбрал что‑нибудь попроще, более родное, наше, да и «маленькая девушка» там была несколько некстати, но в общем, на худой конец, сгодилось и это. Кабанчик вел свою машину артистически, низко наклоняя байк на поворотах и пижонски выставляя колено к земле. Виражи были такие крутые, что дымились покрышки, а на асфальте оставались черные полосы следов.

Sweet little girl

I prefer

You behind the wheel

And me the passenger

Drive…[2]

Водители попутных машин не успевали понять, что происходит, когда мы в грохоте и треске проносились мимо, оставив позади только сизое облако дыма и отголоски завываний Дэвида Гэхана. Что же касается встречных, то они, по‑моему, нас вообще не успевали заметить. Я уже и сам с трудом соображал, что когда впереди показался очередной (судя по всему, уже заранее предупрежденный о нашем появлении) пост гаишников, а Серега для рисовки малость сбросил скорость, я швырнул к ним на обочину пустую бутылку и с укоризной погрозил пальцем. Хотел кулаком, но в последний момент постеснялся.

Останавливаться мы, естественно, и не подумали.

Километр за километром ложились под колеса. По счастью, Серега довольно хорошо знал дорогу. Мы ни разу не заблудились, да и многочисленные указатели помогли. Я уже потерял счет километрам и постам ДПС. А менты, надо сказать, переполошились не на шутку. В нас только что не стреляли. Все‑таки мотоцикл – это не автомобиль. Не раз я думал, что если скрываться от кого‑нибудь в городе, то лучше мотоцикла ничего найти нельзя. Классного мотоциклиста в условиях города задержать практически невозможно. Три или четыре машины попробовали ринуться в погоню – видно, ждали нас в засаде, – но безнадежно отстали. Дорогу даже перекрыли кое‑где. Три раза Кабан проскакивая по обочине, один раз – по соседнему проселку; мне оставалось только изумляться его лихости. На одном посту серые фуражки ухитрились краном выдвинуть на проезжую часть три здоровенных бетонных блока и теперь злорадно поджидали нас, уже приготовив дубинки, наручники, смирительные рубашки и огнетушители (там была еще пожарная машина, правда, почему‑то с раздвижной лестницей, и «скорая»). Кабан лишь крикнул, обернувшись: «Ноги подними!» – и мотоцикл, не снижая скорости, пролетел в оставшуюся полуметровую щель меж двух блоков – только глушители царапнули бетон. Милиционеры, совершенно обалдевшие, разинув рты, остались глазеть нам вослед.

Без малого суточный перегон наш мотоцикл одолел за пять часов. Я даже начал чуть подремывать, но, впрочем, быстро просыпался: езда на мотоцикле – хлопотное дело, требующее участие не только рулевого, но и пассажира, и хоть центр тяжести у «харлея» расположен низко, все равно приходится работать корпусом на поворотах. Серега помаленьку протрезвел и лихачил уже не так оголтело, как раньше. Родные дороги все сильнее напоминали о себе – асфальт все чаще пестрел старыми выбоинами, разметка то и дело прерывалась, придорожные указатели синели все привычнее. Мы помаленьку приближались к Перми.

Неладное я заметил не сразу, хотя, еще когда мы проезжали Дюртюли, я вдруг почувствовал, что сидеть мне стало как‑то… ну, неудобно, что ли. Некомфортно. Сначала я списал все это на усталость и похмелье, но потом подумал, что, когда спинка сиденья все сильнее прижимает меня к Серегиной спине, само сиденье сузилось, а мои колени поднимаются все выше и вот‑вот достанут до ушей, то ни усталость, ни спиртное тут уже ни при чем. И когда мы проезжали пригороды Перми, последние мои сомнения исчезли окончательно. Мотоцикл уменьшался.

Нет, на темп движения это никак не повлияло, скорость наша оставалось прежней, колеса крутились так же быстро, но когда я бросил взгляд на них, от былых шестнадцати дюймов осталось от силы десять–двенадцать. Ситуация становилась критической. Кабанчик, видимо, тоже что‑то такое заподозрил, но когда я пытался кричать ему на ухо о своем открытии, отмахивался от меня как от комара и мрачно давил на газ. Ладно, хоть приемник выключил…

Моя вина. Серега, это все‑таки Серега – что с него взять? – байкер. А вот мне стоило подумать об этом раньше. В природе, как известно, ничего никуда не девается и ничего не возникает ниоткуда. Чем бы ни был странный агрегат, который мы оседлали, он должен на чем‑то работать, где‑то брать энергию. На заправку мы не заезжали, а того запаса топлива, которое плескалось при отъезде в бензобаке, не хватило бы и до Стерлитамака: сами понимаете, «харлей» – это ведь даже не «Урал», это почти автомобиль, только на двух колесах, и какими‑то несчастными пятью литрами тут не обойдешься… В общем, наш байк пожирал сам себя со скоростью, прямо пропорциональной уменьшению размеров. Потом я много думал об этом. Если бы Кабанчик напрямую перегонял материю в энергию, это было бы еще полбеды – мы доехали бы до Перми и не чихнули, но разве ж он до этого додумается? В его понимании топливом мог быть только бензин. Поэтому он просто желал, чтобы бак был полон. Выходило, что наш мотоцикл сам, с огромными затратами энергии творил из себя бензин, а уж его – сжигал, как положено нормальному мотоциклу. Когда мы миновали элеватор, наш «харлей» размерами уже напоминал декоративный мотороллер с колесами чуть‑чуть побольше банки от селедки. Бензобак заметно выдался вперед, нарисованная на нем кабанья морда нависала над дорогой и тянула книзу. Сотрудники ГАИ на двух последних постах на подъездах к городу даже не обратили на нас особого внимания, видно, они уже получили сообщение о крупном мотоцикле и не хотели отвлекаться на мелкую дичь. Еще немного, и усидеть на карликовом байке вдвоем стало совершенно невозможно, началась чистейшая эквилибристика. Кабанчик задергал рулем, зашаркал подошвами, мы запетляли по дороге, чуть‑чуть не дотянули до конечной остановки второго трамвая, свернули на обочину в дикий и запущенный газон и повалились под кусты цветущего шиповника, куда‑то в пыль и в лопухи.

Мотор заглох. Серега высвободил ногу из‑под мотоцикла, снял шлем, оглушительно чихнул, размазал пыль под носом рукавом своей кожаной куртки и грустно посмотрел на бренные останки нашего «харлея».

– Приехали, – со вздохом констатировал он совершенно трезвым голосом. – А какой был мотоцикл! Мечта. Как думаешь, отчего это с ним?..

– Откуда мне знать? – буркнул я, поднимаясь и отряхивая пыль.

Раскалившийся алюминий цилиндров тихонько потрескивал. Мы уселись на траву. Я стянул с башки осточертевший танковый шлемак, пригладил вспотевшие волосы и теперь, прищурясь, разглядывал садящееся солнце. Серега закурил. Свидетелей нашего позорного «Another one bites the Dust»[3]в пыль» – строка из одноименной песни группы «Queen». Соответствует нашему выражению «Еще один накрылся медным тазом». ] оказалось немного, да и те уже ушли или уехали. До Серегиного дома оставалось три или четыре трамвайные остановки – минут тридцать ходьбы. Можно было отдохнуть. Пятичасовое ралли вымотало нас обоих до предела, и когда с воем сирен и фиолетовым сверканием мигалок мимо нас пролетела кавалькада милицейских автокаров, мы даже не пошевелились. Впрочем, те даже не взглянули на сидящих на обочине двух дураков. Наверное, они все до сей поры теряются от этого бесследного исчезновения загадочных башкирских лихачей. Мотоцикл за это время вроде как еще уменьшился и стал совершенно незаметен средь лопухов и высокой травы.

– Включи хоть радио, что ли, – попросил я.

Серега протянул руку за спину, нащупал там приемник и щелкнул выключателем. Полились тягучие звуки «Wild Roses»[4]. Песня уже заканчивалась, вот отшептала свой куплет тонкоголосая Кайли, после чего вступил Ник Кейв:

On the last day I took her where the wild roses grow

And she lay on the bank, the wind light as a thief.

And I kissed her goodbye, said, «All beauty must die»

And lent down and planted a rose between her teeth…[5]

Песня как нельзя лучше соответствовала моменту. Я покосился на цветущий шиповник, почесал исцарапанные руки, с завистью покосился на кабанскую косуху и вздохнул:

– Пошли домой.

– Ко мне? – встрепенулся Серега.

– Ну не ко мне же…

Кряхтя и охая, мы разогнули ноги, подняли наш мини‑байк и покатили его вдоль трамвайных путей.

– Знаешь, чем «харлей» лучше девушки? – вдруг спросил меня Серега.

– Нет, – ворчливо отозвался я.

– Он никогда не скажет тебе: «Дорогой, знаешь, у нас с тобой скоро будет маленький „харлейчик“!»

Мы шли по улице и хохотали самым неприличным образом.

Дни шли своим чередом. Прошла, наверное, целая неделя со времени нашего безумного мотопробега. Серега занял денег, съездил до Башкортостана, вызволил из автомастерской реанимированный «Урал» и безо всяких эксцессов доехал на нем до Перми, где возвратил приятелю. На мой вопрос, какой была дорога, Кабанчик проворчал что‑то невразумительное, стащил ботинки, не переодеваясь повалился на кровать и отвернулся к стене. Я все понял без слов. Тому, кто посидел за рулем такого чуда, как наш волшебный байк, любая поездка на «Урале» или еще на чем‑нибудь подобном причиняет почти физическую боль. Тот, кто летал, не сможет ползать. Я не стал его тревожить – без того забот хватало.

Ближе к следующим выходным в наш институт вдруг завалился Баев, приволок большой балык копченой стерляди, такую же большую банку темного отборного лесного меда и ящик водки. Он приехал в Пермь по делам, на собственной машине, а я, как оказалось, оставил ему во время достопамятного кутежа свой адрес. Впрочем, все от этого только выиграли – институту вновь в который раз задерживали зарплату, и мы сидели без еды. Выпить все за раз нам так и так не удалось бы, я позвонил Денисычу и Кабану, и пару дней мы медленно и очень пристойно кутили в обществе друзей и избранных сотрудников, размышляя о природе, о поэзии, о мотоциклах и о бренности всего сущего. Мы с Кабаном старались говорить поменьше, опасаясь ненароком обмолвиться – мало ли, как оно там в Башкирии отзовется… Фил был посвящен в подробности нашего с Серегой путешествия, но тоже молчал.

Вопрос неожиданно поднял сам Баев.

– А знаете, парни, – вдруг сказал он, зажевав очередную рюмку водки тоненьким прозрачным ломтем балыка, – я вот одного взять в толк не могу. Вы тот остров помните?

– Какой остров?

– Да остров же! Посереди реки. Ну, помнишь, ты еще меня туда потащил среди ночи ракушек смотреть?

Баев смотрел мне в глаза. Я покивал.

– Помню. А что?

– Ездил я туда. Уже потом, на прошлой неделе.

– И что там?

– Ничего там. Нет его.

– То есть как это нет? – опешил я. – Вода прибыла?

– Да нет, не прибыла. Обычная вода, даже немного спала. Последние же две недели жарко было, страсть, вот Белая и обмелела. Скалы, ивы – все на месте. А островка того нет, как будто его и вовсе не было. Я даже сперва подумал, что мы не на то место попали. Потом смотрю – костер, бутылки… То самое, факт. А островка нет.

– Может, его увезли? – предположил я. – Подогнали экскаватор (там же мелко), подогнали и сгрузили все на щебень…

– Да не похоже. Колея бы осталась. Не знаете, чего там?

Мы помотали головами. Кабанчик мрачно разлил остатки водки. Баев пить отказался и вскоре ушел спать на мою кровать, а мы остались.

– Я там был, – сказал Кабан уже после его ухода. – Потом, когда за мотоциклом ездил. Думал, вдруг получится второй «харлей» наколдовать… И ничего не нашел. Тоже подумал, что вода прибыла. Все камни на берегу перебрал, две бутылки водки выпил… Без толку.

Он махнул рукой, залпом опрокинул свой стакан и потянулся за закуской.

– Слушай, – вдруг обернулся ко мне Денисов.

– Да?

– А ты сам‑то что об этом думаешь? Я пожал плечами.

– Ничего не думаю. Не знаю. Если рассуждать логично, мы нашли какую‑то штуковину, какую‑то субстанцию, которая способна принимать любую форму, управляемую э‑э‑э… ну, скажем, силой мысли. Биотоками или еще чем‑то подобным. Здесь на молекулярном уровне изменения, а может, даже и на атомарном. Я понятия не имею, что это и откуда оно там. – Я выпил рюмку и поежился. – Знаешь, Фил, – признался я, – честно говоря, сейчас мне немного даже страшно об этом говорить. Тогда как‑то пофиг было, а сейчас вспомню – и не по себе становится.

– Почему же ее раньше никто не нашел?

– Находили, наверное. Только я, когда попробовал тот булыган во что‑то превратить, у меня ничего не получилось. Да и у Сереги тоже не сразу вышло, только когда он хорошенько надрался, все завертелось… Там еще что‑нибудь осталось?

– Есть еще…

– Разливай.

– Эх, жаль меня с вами не было! – посетовал Фил. – Ну хорошо. Допустим, что ты прав. А островок‑то куда подевался?

– Да понятия не имею.

Задребезжал дверной звонок. Мы переглянулись, потом одновременно посмотрели на часы. Стрелки помаленьку подбирались к часу ночи.

– Кого там принесло? – спросил я как бы про себя, вставая с кресла. – Вроде наши уже дома…

Звонок повторился. Я встал и поплелся открывать. – Кто?

– Открывайте, – раздался уверенный голос. – Милиция.

Я похолодел, однако открывать пока не торопился. Мало ли кто чего скажет…

– Какая еще милиция? – Я сделал знак Кабанчику и Филу, чтобы подошли поближе. – Здесь институт.

– Милицейская милиция, – добродушно отозвались с той стороны. – Давайте открывайте. Дело есть.

За крепость бронедвери я ручался. Но спорить и перечить милиции (если только это действительно была милиция) что‑то не особенно хотелось. Мало ли что, может, им позвонить срочно надо, а в окрестных автоматах гопота все трубки оборвала.

– А у нас ключей нет, – нашелся Кабанчик. – Мы здесь только сторожим. Завтра приходите.

– Открывай, Кабанов, не дури. – Добродушие из голоса медленно, но верно улетучивалось, нотки обретали звон металла. – Не узнал, что ли? Я это. Там Денисыч с вами или нет?

Фил отстранил меня и шагнул вперед.

– Сан Саныч, ты, что ли? – позвал он.

– Я. Скажи там этим дуракам, чтоб открыли. Холодно же, мать их…

Я отбросил засов. На пороге, слабо освещенный маленькой привратной лампочкой, стоял Сан Саныч собственной персоной. Майор спецгруппы «Тэта» по борьбе с внеземными вторженцами был без формы, хоть и в привычном камуфляже. В руках у него была синяя капроновая авоська, распираемая какими‑то колбасами, сырами, хлебом и латунным проблеском консервных банок. Майор был один. Судя по всему, визит его к нам был неофициальный.

Сан Саныч шагнул через порог, протягивая руку.

– Ну, здравствуйте. Как вы тут?

– Нормально. – Фил с почтением пожал широкую протянутую длань. – Здорово, майор.

Тот усмехнулся.

– Был майор, да весь вышел. Подполковник.

– О! – вразнобой заголосили мы. – Железно! Круто! Поздравляем!

– Ага. Так что повысили меня. А все через вас, через бабушек тех.

– Так ты чего, отец, – развязно поинтересовался у него Кабан, – никак, звезду обмыть пришел?

– Звезду мы на работе уже обмыли и высушили, – отрезал тот. – Я по делу к вам. Пройду?

Я, нерешительно помедлив, отступил.

– Ну проходи… те.

– Это чья там тачка такая на входе?

– «БМВ»‑то? – Я выглянул наружу. – Дядьки одного, с Башкирии. Заехал в гости. А чего? Припарковал не там? Так здесь как будто не запрещена стоянка…

– Нет, со стоянкой все в порядке. – Сан Саныч уже проследовал в холл и теперь расставлял на столе принесенную снедь. – Что я, гаишник, что ли, за парковками следить? За кого ты меня принимаешь?

В холле царила атмосфера тяжелого бомжатника, мне даже как‑то неудобно стало. Все‑таки не кто‑нибудь пришел, а подполковник ФСБ, особый агент, почти Фокс Малдер, инопланетян подолгу службы ловит, а тут – колбасные обрезки, фантики, пустые бутылки, консервные банки, балык на газетке… Фил приподнял бутылку.

– Водку будете?

– Потом. – Сан Саныч уселся на заскрипевший стул. – Все потом. Сначала вы мне лучше про ваш башкирский поход расскажите.

Мы переглянулись.

– Э‑э‑э… какой еще поход? – тупо спросил я.

– Не притворяйся дурачком. Тот самый, ваш поход. На мотоцикле.

Я молчал. Кабанчик тоже как‑то разом онемел. Сан Саныч выждал две минуты, потом полез за пазуху, вынул оттуда пачку сложенных вчетверо листов бумаги, отпечатанных на принтере, плюнул на палец и перевернул первую страницу.

– Значит, так, – сказал он. – В июле вы на Белую отправились? На «Урале»? Так?

– Ну, так, – нехотя признал я.

– Правый цилиндр у вас полетел? В Стерлитамаке в мастерскую за ремонтом вы обращались?

– Ну, мы.

– Обратно, когда на «харлее» драпали, – тоже ваша работа?

– Ну, наша. Только мы не на «харлее»…

– Какой «харлей»? – поддакнул Кабанчик. – Не было «харлея».

Майор (простите – подполковник) сдвинул брови. Вел он себя уверенно, будто не сидел в лаборатории, а находился у себя в допросной комнате. На миг мне показалось даже, что рука его ищет настольную лампу – посветить нам в глаза.

– Только не надо меня байками кормить! – предупредил он. – Я вам не лейтенант Соловей, у меня все запротоколировано. Хотите очной ставки? Чтоб вас опознали? Так я могу. – (Мы помотали головами.) – То‑то же. Думаете, нахулиганили, смылись – и сразу все, конец? А про номера забыли? Про свидетелей забыли? Про гаишников тоже забыли? Вам повезло, что я неофициально…

Фил давно притих в своем глубоком кресле и теперь, тихонько жуя стерляжью спинку, с неподдельным интересом наблюдал за развитием беседы. На столе блестела этикеткой нераскрытая бутылка – теперь нам уже было не до выпивки.

– Ну, так и будем отпираться? Давайте рассказывайте, все как было.

Мы опять переглянулись с Кабаном и поняли одно: нам не поверят.

– Не поверите, – ответил я.

– Почему не поверю? Поверю. Ты рассказывай, не запирайся.

– Да говорим же – не поверите, – хмуро подтвердил Кабанчик.

– После бабушек – во все поверю, – пригрозил Сан Саныч. – Даже если вы мне скажете, что вы этот мотопед из глины слепили. Ну?

Я глубоко вздохнул и начал свой рассказ. Сан Саныч все внимательно выслушал, лишь несколько раз недоверчиво поднял бровь, когда я описывал «рождение» мотоцикла и наш последующий дикий гон по направлению к Перми, налил себе рюмашку, выпил, зажевал кружочком колбасы и потянул к себе кипу печатных листов.

– Значит, так. – Он покопался в них и вытащил один. – Я почему пришел: была наводка ПВО. Я сразу смекнул, что там дело нечисто. Как раз по нашей части, а тут еще вы… В общем, н