Предпосылки и становление современного философского мышления 24 page

Двумя наиболее распространенными дискурсами права являются «либеральный» и «нормативно-организационный». С точки зрения либерного дискурса, пишет А.А.Матюхин, «Справедливость закрепляемая в форме Права – это равная для всех мера негативной личной свободы, в рамках которой свобода не разрушает социальный порядок»408. С точки второго дискурса право - это система социально-институциональных норм, определяющих и регулирующих поведение человека. Сущность обоих дискурсов раскрывает наш известный ученый и правовед С.С. Алексеев. Первый срез понимания права, "осмысливаемый с точки зрения философских, мировоззренческих категорий, - пишет С.Алексеев, - это место, функции и назначение права в общей цепи явлений цивилизации, культуры. Именно поэтому тут на первый план выдвигаются понятия "свобода", "справедливость", "мораль". Даже понятия "нормативное", норма имеют в данном ракурсе глубокий и основательный смысл, отражающий потребность утверждения в обществе нормативных начал, "объективных" норм. Второй срез, осмысливаемый главным образом с точки зрения понятийного аппарата юридической науки, - это особенности права как своеобразного, даже уникального социального феномена - нормативно институционального образования... его общее краткое определение можно сформулировать следующим образом: право - это система норм, выраженных в законах, иных признаваемых государством источниках и являющихся общеобязательным нормативно-государственным критерием правомерно-дозволенного (а также запрещенного и предписанного) поведения"409.

А.Матюхин считает, что водороздел между либеральными и нелиберальными взглядами на право определяется тем, как трактуется принцип правового равенства. «Соответствующая классическому либеральному представлению о личной свободе как негативной и об Идее Права трактовка принципа равенства состоит в том, что он выступает в качестве правовой меры справедливости как формальный принцип, не зависящий ни от материальных и социальных обстоятельств, объективно обусловливающих свободу, ни от конкретного содержания Общего Блага. Принцип же фактического равенства, будучи поставлен в оппозицию к равенству формальному, предстает, как мы видим, в качестве основания для выдвижения идеала социального равенства.

В отличие от принципа формального равенства, согласно которому правительство должно относится к гражданам как к равным (treat those in its charge as equals), принцип фактического равенства подразумевает, что «при распределении некоторого ресурса правительство должно одинаково относится ко всем своим подданным (то есть предоставлять всем равные доли – treat those in its charge equally) или, по крайней мере, добиваться такого положения дел, когда все граждане равны или почти равны в этом отношении»410.

В данном случае право понимается как гарантированная государством справедливость, причем последняя сама трактуется в рамках либеральных представлений. Предельный вариант развития этого понимания – право как инструмент построения социального государства. «Права человека, - утверждала на «круглом столе» Е.А.Лукашева, - это явление, имеющее не только юридические, но и нравственные, и социокультурные характеристики. Обеспечение прав человека зависит не только от четко отлаженных государственных механизмов и процедур их защиты, но и от факторов нравственных, культурных». «В нынешних условиях чрезвычайно важно защитить права особо уязвимых групп населения – вынужденных переселенцев и беженцев, военнослужащих, детей, женщин, инвалидов, пенсионеров, лиц, лишенных свободы и др. Правовое государство – высокий титул, который не может быть у государства, не способного обеспечить достойную жизнь своим гражданам. Вот почему современное мировое развитие показывает, что правовое государство должно быть социальным. Только такое единство свойств государства способно обеспечить все права человека – и политические, и экономические, и социальные, и культурные. Для России – это большая цель, пока еще весьма отдаленная»411. Здесь, правда, можно спросить, как быть, если права растут на порядок быстрее, чем возможности их удовлетворения?

М.Ю.Мизулин, специально анализировавший второй нормативно-организационный дискур в книге "Философия политики: власть и право", считает, что подобное понимание права не только представляет собой рецидив социалистического правосознания, но и ведет к ряду следствий, которые в настоящее время принять невозможно. Например, он пишет, что "не все общественные отношения нуждаются в нормативности, регламентанции, определенной заданности", что назначение права - организованная профессиональная "защита свободы", а не любого поведения, что "государство не столько возводит право в нормативность, сколько само нуждается в праве как таковом", что "право образуется не из норм, а напротив, сами нормы есть правовое образование", что предлагаемый С.Алексеевым подход, это, по сути, - "новый правовой тоталитаризм", что "право есть стабилизатор и гарант социальности, но ни в коем случае не сама социальность"412.

М.Мизулин не ограничивается только критикой нормативно-организационного дискурса, но старается сформулировать альтернативный дискурс. Он утверждает, что "Право:

1. Далеко не все, что написано и названо Конституцией или Законом.

2. Право должно закреплять не столько порядок в беспорядке, сколько обеспечивать бытие беспорядка в порядке... Право есть гарантия свободы и реальная возможность реализации желаний, потребностей и интересов каждого человека...

3. Истинное право придает общественным системам предельную устойчивость и стабильность... Дисбаланс власти и права приводит к произволу, проявляющемуся как слияние власти и права в виде инквизиционного процесса (что есть по своей сути легитимизированный и узаконенный произвол власти на основе правовых процедур

4. Далеко не все общественные отношения нуждаются в праве, нормативность права есть не что иное, как организованная защита...

5. "Юридическая (организованная) защита составляет основное отличительное свойство права, своим существованием обусловливающее и вызывающее другие характеристические свойства его"413.

6. Не из норм образуется право, хотя во многом из них состоит. Право образуется из самой общественной жизни, поскольку последняя в силу своего совершенного несовершенства не может существовать без права как такового.

7.... При таком более широком взгляде источники права включают не только волю законодателя, но так же разум и совесть общества и его обычаи и привычки...

8. Государство не столько возводит право в нормативность, сколько само нуждается в праве как таковом. Право как организованная защитная деятельность во многих случаях может быть выстроено более эффективно, чем на базе или за счет государства...

9.... Право выражается не столько в законах и иных признаваемых государством писанных источниках, сколько в совокупности проявлений мышления, деятельности, мыследеятельности как регулятивной и охранительной компоненты человеческого поведения.

10.... Право не есть идеологема, а идеология по своей природе правовой быть не может. Критерием права является создание средств реализации сущностных способностей человека, функция права - позволить любому реализовать свои способности...

13. Социальность и институциональность права возможны только в пределах права как условие его самодостаточности и ни в коем случае не должны распространяться на иные, неправовые, неюридические отношения...

14. Право внесоциально, и это мы должны открыто признать. Более того, оно надсоциально в том смысле, что является дополнительным, а не первичным условием жизнедеятельности человека, К праву человек обращается как раз тогда, когда исчерпан ресурс социальности, когда возникает рассогласование общественных отношений и требуется ликвидация рассогласования"414.

С чем-то с позицией Мизулина можно согласиться, с чем-то нет. Да, право не сводится к сплошной социальной нормативности, но все-таки мы говорим о нормах права и не только в связи с юридической защитой. Действительно, нельзя отождествлять право с социальностью и властью, но разве право не вносит свой вклад в социальные и властные отношения? Если право не столько законы и другие нормативные источники, сколько деятельность, мышление и общественная жизнь, выступающие в регулятивной и охранительной роли, то каким образом тогда право может поддерживать устойчивость социальной жизни и отношений? Мизулин пишет, что сегодня "власть и право, а не только право или власть", создают или могут создать порядок из хаоса", но мы наблюдаем постоянно (во всяком случае, в нашей стране), что право делает власть слабой, а власть и государство в первую очередь действуют противоправно. Чтобы ответить на поставленные вопросы и проверить тезисы М.Мизулина, очевидно, недостаточно просто размышлять о праве, нужно специальное исследование.

Г.Берман тоже подчеркивает важную роль в понятии права юридической защиты. “Право в действии, - пишет он, - включает правовые учреждения и процедуры, правовые ценности и правовые понятия и образ мысли, равно как и правовые правила. Оно включает то, что иногда называют “п р а в о в ы м п р о ц е с с о м”, или по-немецки Rechtsverwirklihung (“реализация права”). Так как в этом построении указаны правовые учреждения и процедуры, речь, вероятно, идет и о “социальном институте” права. Однако Берман не ограничивается данным определением права, в понятие права он включает социальную функцию права: “правовая система – это стройная система мероприятий, одна из главных целей которой – дать руководство разным отделам правительства, равно как и людям вообще, относительно того, что разрешено и что запрещено”415.

Не менее существенная характеристика права, утверждает Берман (и я в этом с ним полностью согласен), следующая: понятие права включает в себя рефлексию права. Право, пишет Берман, - это не только правовые учреждения, правовые требования, правовые решения и тому подобное, но и то, что “правоведы (включая иногда и законодателей, судей, других официальных лиц, когда они выступают как правоведы) говорят об этих учреждениях, требованиях и решениях. Право содержит в себе науку о праве - правоведение, то метаправо, с помощью которого его можно и анализировать, и оценивать”416.

Характеризуя специально западную традицию права, Берман указывает еще четыре важных момента: в западной традиции права “закон воспринимается как связное целое, единая система, “организм”, который развивается во времени, через века и поколения”, “организм права продолжает жить только потому, что в нем есть встроенный механизм органичных изменений”, право не зависит от политических властей, “является обязывающем для самого государства”, наконец, “возможно, самая яркая черта западной традиции права – это сосуществование и соревнование внутри одного общества различных юрисдикций и правовых систем. Именно этот плюрализм юрисдикций и правовых систем и делает превосходство закона необходимым и возможным”417.

В изложении Бермана дискурс права выглядит безукоризненным. Но тот же автор утверждает, что, к сожалению, западная традиция права переживает глубокий кризис.

Н.Луман наряду с известными функциями права (разрешать конфликты и прочее) подчеркивает его роль как условия самостоятельного поведения (сохранения возможности разногласий как предпосылки более самостоятельной в обществе избирательности), как стабилизатора и своеобразной иммунной системы. «Право, - пишет он, - служит не подавлению, а чудовищному увеличению шансов конфликта, хотя оно пытается избежать насильственного разрешения конфликтов и предоставляет в случае конфликта продолжить коммуникацию иными средствами. В этом состоит его иммунное действие…Символические средства коммуникации (власть, право, деньги, истина, любовь) чудовищно увеличивают шансы отказа, отклонения коммуникации. Ее успех был бы невероятен, если бы само использование этих средств не предполагало соответствующих предпочтений (истину предпочитают лжи, законное предпочитают незаконному и т. д.)»418. Современный кризис юридической системы Луман объясняет, с одной стороны, увеличением сложности и разнообразия социальных и символических подсистем, с другой - "вырождением собственности», указывая на тот факт, что институт собственности всегда был наиболее эффективным средством конституирования права419.

С точки зрения автора, понятие права должно включать в себя следующие моменты, которые он формулирует в книге «Генезис права» (2002) в качестве рабочей гипотезы.

- Право – это деятельность над деятельностью, то есть работа целью которой является определение (задание, разработка) справедливых решений в суде, эффективных правовых норм, принципов организации института права

- Правовые нормы (законы, вторичные правовые нормы, правовые принципы и прочее) предназначены для разрешения конфликтов и других проблем, возникающих в сферах власти, хозяйственной деятельности, взаимоотношений между людьми, группами, социальными субъектами, социальными институтами и прочее. В этом отношении право – один из важных аспектов социальности и культуры.

- Специфика правового разрешения конфликтов и проблем в том, что происходит обращение к специальному институту, предполагающему правовые процедуры, участие посредников (судий, адвокатов, юристов), принятие правовых норм, определенное осознание социального назначения права (наличия правосознания).

- Социальными предпосылками права выступают: общество, вырабатывающее критерии справедливости (право, отмечает Н.Луман, определяется общественным развитием и одновременно может само воздействовать на него), социальные субъекты, к которым право прикрепляется (именно они наделяются правами), власть, выступающая гарантом реализации права.

- Право строится таким образом, чтобы периодически можно было обновлять или частично заменять правовые нормы, ориентируясь на новые условия жизни, хозяйственной деятельности, культуры.

- Как механизм культуры и аспект социальности право ориентировано на разрешение и минимизацию конфликтов и других проблем, а также удовлетворение чувства справедливости, как его понимают в данное время.

- Право представляет собой сумму знаний о праве, идеальный объект правоведения и юридической науки, систему понятий, определяющих особенности юридического мышления.

Н.Луман включает в право и его связи с политикой. «Универсальная значимость права, - пишет он, - объясняется тем, что оно имеет своей предпосылкой политическую систему». «Право нуждается в политике для своего осуществления, поскольку без перспектив претворения в жизнь невозможна всесторонне контролируемая стабильность норм…. Со своей стороны, политика использует право для доступа к политически концентрированной власти…правовую систему, с точки зрения политики, можно определить как инструмент политики…»420.

Как мы видим, в философскую проблематизацию права входит не только обсуждения о том, что такое право, но и анализ условий мыслимости права (особенностей юридического познания и мышления) и дискурсов права.

Формирование стратегий познания (исследования) явления. Эта вторая особенность методологического сопровождения философской работы в старой традиции обычно осознается как выбор правильного метода. Однако метод – это уже отрефлексированный способ работы и мышления. В реальном же философском и научном творчестве «путь мысли» часто нащупывается и конституируется в самом процессе мышления и исследования. Например, исследуя жизнь Пушкина (см. выше параграф 4), я сам выстроил методологию изучения. Как гуманитарий я решил следовать за Бахтиным, как культуролог – уяснить особенности времени, в котором жил наш великий поэт, как психолог – понять особенности его личности, как методолог решил конституировать жизнь Пушкина таким образом, чтобы получить ответы на свои проблемы. Напомню ход моих поисков.

Читая однажды письма А.С.Пушкина, я поймал себя на мысли, что мне совершенно не понятны ни поступки, ни высказывания великого поэта, особенно по отношению к женщинам, кутежам и карточной игре. В то же время, и игнорировать свое непонимание я не мог, слишком велико в моей душе было значение Пушкина, следуя за Мариной Цветаевой, я вполне мог сказать - “Мой Пушкин”. Я не мог и жить с таким пониманием, точнее непониманием, и отмахнуться от возникшей проблемы. Читая дальше письма, я с определенным удовлетворением отметил, что сходная проблема не давала покою и Петру Чаадаеву.

В результате я вынужден был начать сложную работу. Вспомнив совет Михаила Бахтина, который писал, что “чужие сознания нельзя созерцать, анализировать, определять как объекты, как вещи, - с ними можно только диалогически общаться, думать о них - значит говорить с ними, иначе они тот час же поворачиваются к нам своей объектной стороной”, я предоставил голос самому Пушкину, чтобы он отвечал на мои недоумения. Для этого я искал в его письмах ответы на мои вопросы, пытался встать в позицию Пушкина, увидеть мир его глазами, сам и с помощью Ю.Лотмана реконструировал его время, нравы, обычаи и т. д. и т. п. Я анализировал поступки Пушкина и старался понять их мотивы, короче делал все, чтобы Пушкин, действительно, стал моим, чтобы Пушкин, как писал Чаадаев, позволил мне идти своим путем, чтобы я смог жить вместе с Пушкиным. Не знаю, как это выглядит со стороны, но психологически мне это, в конце концов, удалось.

При этом я, безусловно, вел исследование творчества Пушкина, но главным было не подведение Пушкина под какую-то известную мне схему или теорию творчества, а движение в направлении к Пушкину и, тщю себя надеждой, движение Пушкина ко мне, поскольку я старался предоставить Пушкину полноценный голос. То есть мое исследование, как тип мышления представляло собой создание условий для нашей встречи, для общения. Структура и “логика” мысли задавались в данном случае не правилами, категориями или построенной ранее схемой, хотя все это я использовал по мере надобности, а именно работой, направленной на встречу и общение с Пушкиным.

Если говорить о стратегии данного исследования, то она включала в себя следующие основные моменты: специальные реконструкции текстов самого Пушкина, а также «текстов о Пушкине», в которых можно было найти ответы, на интересующие меня вопросы и проблемы; анализ времени Пушкина и типичных представлений людей, принадлежащих к тому же кругу, что и Александр Сергеевич; попытки понять личность великого поэта и ее эволюцию, а также ответить себе за Пушкина. Приведу еще одну иллюстрацию – формирование стратегии исследования права.

Мой подход к праву сочетает методологическую традицию мышления с взглядами Хайдеггера и Фуко. При этом я постарался реализовать следующие методологические установки.

- Продуктом современного мышления является построение дисциплины, включающей организованные мыслью знания, понятия, идеальные объекты, схемы. В функциональном отношении эта дисциплина ориентирована на решение трех основных задач. Она описывает и позволяет объяснить явление (объект изучения), которое интересует "дисциплинария" (термин С.Попова), например, технику или как в данном случае право. Может быть использована для социально значимого влияния (воздействия) на данное явление. Наконец, позволяет дисциплинарию при создании этой дисциплины реализовать себя. Дисциплина - конечный продукт современного мышления, в плане работы мышление помимо познания явления включает в себя конституирование социально значимого воздействие на это явление, а также организацию и конституирование самой мысли. Последнее делает возможным как познание явления, так и конституирование социально значимого воздействия на него.

- Мысль о явлении (в данном случае праве) - это моя мысль; в этом смысле она выражает мое (и априорное и апостериорное) видение данного явления и отношение к нему, включая понимание моей возможности воздействовать (влиять) на это явление.

- Современная мысль, как правило, разворачивается в поле мыслительной коммуникации, где действуют другие дисциплинарии (мыслители), которые сходный материал и проблемы видят и объясняют иначе или противоположно. Необходимое условие правильной мысли - осмысление этих взглядов, ассимиляция того в них, с чем можно согласиться, аргументированное отклонение представлений, с которыми нельзя согласиться.

- Для того чтобы сформировать отношение к взглядам основных коммуникантов, необходимо анализировать соответствующие дискурсы и концепции. В данном случае, дискурсы и концепции права. Под дискурсом я буду понимать не только то, о чем писал Фуко. Для меня дискурс некоторого явления (например, техники или права) - это определенный способ его осознания, мышления и языкового выражения, в той или иной форме включающий в себя определение характера воздействия на это явление. Вот, например, как определяет "технодискурс" Д.Жанико. "Технодискурс есть такой дискурс, который не является ни строго техническим, ни автономным; паразитный язык, замкнутый на технике, способствующий ее распространению или за неимением лучшего делающий почти невозможным - любое радикальное отступление, любой пересмотр вопроса о современном техническом феномене в его специфике. Любая техника имеет свой словарь, свои коды, свои "листинги", свои случаи, свои проблемы и оперативные сценарии. Технодискурс - добрая часть функционализации языка, реализуемой через аудивизуальные средства; технодискурс - реклама. Технодискурс - технократическая мысль. Технодискурс - весь политико-идеолого-аудивизуальный соус о мировом соревновании, производительности и т.д. Если эти дискурсы размножаются, то не значит ли это, что они выполняют определенную функцию в техническом мире и через него? У них без всякого сомнения имеются социальные и даже технические функции: достаточно представить на мгновение, что будет с техническим миром на Западе без рекламы. Отражая технизацию общества, эти технодискурсы, ее стимулируют, захватывают. Они играют роль информационного реле, улучшающего и ускоряющего планетарную технизацию. Эти дискурсы блокируют доступ к пониманию научно-технического развития, имеется операция самосимволизации, стремящаяся перекодировать совокупность реального в информационный ледник"421. Обратим внимание, технодискурс - это и разные типы языков (языков техники и по поводу техники), и технократическая мысль, но это также определенные способы воздействия (создание условий, способствующих развитию планетарной технизации и блокированию процессов, например, адекватного понимания, препятствующих подобному развитию).

В отличие от дискурса концепция предполагает определенное (философское или теоретическое) объяснение феномена. Можно предположить, что концепции права разворачиваются в рамках определенных дискурсов.

- Выработка отношения к взглядам основных коммуникантов предполагает самоопределение дисциплинария, по меньшей мере, в двух отношениях: в плане определения характера воздействия на изучаемое явление (будем такое воздействие называть "социально значимым действием") и в плане понимания сущности изучаемого явления. Например, Хайдеггер предпочитает такой тип воздействия на технику, который распространяется прежде всего на самого мыслящего (Хайдеггера), "выслушивающего голос судьбы", "ощутившего опасность", "понявшего необходимость мыслить технику иначе"; сущность же техники Хайдеггер определяет как постав. Сам я склонен следовать поздней концепции Фуко (необходимость выслушать реальность, нащупать тенденции ее изменения, соотносить свои действия с этими тенденциями, контролировать форму и характер этих действий). Кроме того, подобно Хайдеггеру считаю, что начинать надо с самого себя, меняя собственное мышление. В отношении же других допустим только метод убеждения, который нужно проводить последовательно.

Сущность явлений для меня не задается априорно, до всякого исследования, напротив, она нащупывается в процессе изучения-конституирования. Тем не менее, как и любой мыслитель, я не могу не следовать каким-то традициям, не свободен от них. В частности, как представитель методологической школы мышления я склонен описывать явления в горизонтах истории, культуры, культурного или индивидуального сознания, деятельности, языка (семиозиса). Обязательность именно таких, а не каких-то других представлений, на мой взгляд, должна корректироваться критикой и рефлексией собственной мыслительной работы, а также живым ощущением предмета.

Выявление сущности явления включает в себя объективные процедуры познания и объяснения, и следовательно, проблематизацию, эмпирическую верификацию, построение идеальных объектов, понятий и схем, системную организацию знаний.

- В методологическом отношении сущность явлений типа задается понятием "диспозитив". Под диспозитивом некоторого явления я буду понимать схему (описание) этого явления как идеального объекта, содержащую отдельные стороны (планы, составляющие) этого объекта, причем такая схема в той или иной степени учитывает анализ дискусов, развернутых по поводу данного явления, позволяет объяснить проблемы, относящиеся к этому явлению, создает возможность воздействия на него. Диспозитив задает хотя и целостное, но гетерогенное представление объекта. В модальном отношении этот объект может быть опознан как "объект возможный" (например, возможная техника, возможное право), поскольку мыслящий, анализируя дискурсы, проблематизирует ситуацию как неудовлетворительную и имеет намерение воздействовать на интересующее его явление. Строение возможного объекта проясняется, уточняется и конкретизируется (а также пересматривается, если это необходимо) в ходе дальнейших исследований и создании дисциплины, описывающей и объясняющей этот объект. При построении этой дисциплины диспозитив используется в качестве методологической план-карты, а также конфигуратора возможного объекта (поэтому такую дисциплину можно назвать "диспозитивной").

- Помимо того, что сущность рассматриваемого явления конституируется в соответствии с дискурсами и характером социального действия, который нащупывает и начинает осуществлять мыслящий, сущность явления должна быть соотносима также с предельными горизонтами его описания. Под последним я понимаю выработку при изучении явления отношения к истории и социальности (социальным практикам, социальному опыту, социальным отношениям и т. п.). Например, идея техники как постава вполне соотносится с хайдеггеровским пониманием возможности влиять на технику. Одновременно Хайдеггер прописывает технику в истории, сопоставляя ее с античным техне, и утверждает, что, не исключено, дальнейшее развитие техники опять повернет к идее слияния техники с искусством. В плане социальных отношений Хайдеггер возражает против власти техники над природой и человеком, показывая, что, фактически, эта власть есть возникшее в последние два века определенное направление развития социальности. И Фуко рассматривает сексуальность, причем даже более определенно, чем Хайдеггер, как исторический и социальный феномен.

Обязательно ли выходить при описании явления (например, техники) на предельные горизонты? Чтобы ответить на этот непростой вопрос, необходимо понять смысл исторического и социального описания явления. С одной стороны, такое описание включает изучаемое явление в более широкое целое (историю, социум, культуру), которое и задает "пространство сущего", с другой - позволяет определиться относительно этого целого самому исследователю. Последнее необходимо, поскольку мыслящий должен при изучении данного явления занять твердую позицию, исходя из которой, он будет вести свой дискурс. При этом такая позиция должна позволять и другим участникам мыслительной коммуникации определиться со своими дискурсами, осуществить их. Иначе говоря, такая позиция должна быть общей для всех участников мыслительной коммуникации при том, что каждый из них сможет сохранить свой "суверенитет", возможность своего видения и понимания действительности.

На мой взгляд, именно История и Социальность и могут выступить как такое общее основание для мышления и социального действия, если только их не понимать натуралистически. Исторические и социальные события - это пространство и реальность, только частично независимые от человека. Напротив, выделяя историческое или социальное событие (отношение), человек конституирует как историю и социальность, так и себя. Но одновременно для других участников истории и социальной жизни эти события, конституированные человеком, выступают как объективные условия, как то, во что все с необходимостью вовлекаются. Общее здесь не реальность, данная вне человека, а условия, которые человек находит и которые он, следуя себе, осмысляет и претворяет. Частично это условия материальные (природные явления, биологические тела, артефакты), частично идеальные (семиозис, деятельность, взаимодействия и т.п.). Для исторического плана характерно самопределение человека относительно социальных изменений, для социального - относительно исторического процесса. В обоих случаях мысль создает условия для возможных изменений, на которые человек не может не реагировать. Соответственно и объект современной мысли - это объект в модальном отношении возможный, желательный с точки зрения исторических и социальных изменений.

Действительно, отождествляя технику с современным поставляющим производством и затем прогнозируя ее сближение с техне, Хайдеггер получает возможность найти себе в истории достойное место (в качестве провозвестника и инициатора поворота от постава к "техне будущего"). Одновременно, именно с этой позиции он ведет критику современного понимания техники. Аналогично, в своих зрелых работах, выступая со скрытой критикой репрессивных властных отношений и социальных практик, сложившихся в XVII-XVIII, Фуко помещает себя в историю в роли революционера и получает возможность не только оправдать марксистский характер социального действия, но и истолковать природу сексуальности как социальной патологии. Одни мыслители присоединяются к такой трактовке истории и социальности и, следовательно, способствуют образованию соответствующего потока истории и социальности, другие (например, я) включаются в историю и социальность на других основаниях, создавая тем самым, другой ток истории и социальности. Тем не менее, поскольку и Фуко и я осмысляют сексуальность в исторической и социальной реальности и кроме того, публикуют свой способ исторического и социального вхождения в действительность, создаются условия для взаимодействия этих точек зрения, несмотря на их различия.

Date: 2015-05-19; view: 597; Нарушение авторских прав