Предпосылки и становление современного философского мышления 22 page

Именно в этой ситуации на помощь приходит психика, начавшая продуцировать спонтанные сноподобные сюжеты, с одной стороны, восполняющие недостающие элементы научного мышления и действительности, с другой – «рисующие» такую картину, в которой Сведенборг получал санкцию свыше на новый способ познания и мышления. Ну, конечно, речь идет о встрече Сведенборга с посланником Господа и дальнейших духовных путешествиях и общениях с ангелами.

Как я показываю в своих исследованиях, выход в сознание сноподобных реалий предполагает осмысление и работу мышления, создание интерпретаций, формулирование новых подходов, и даже переосмысление своего положения в мире (см. исследования творчества К.Юнга, П.Флоренского и др.377). Все это мы и находим в жизни Сведенборга. Во-первых, он намечает новые принципы научного познания: трактует природу как подчиненную духовному миру, формулирует отношение соответствия и связанную с ним процедуру выявления соответствий, рассматривает высказывания ангелов и собственный духовный опыт в качестве фактов и научного опыта. Во-вторых, утверждает, что церковь неадекватно излагает Священное писание, а ему Сведенборгу Господь открыл тайны и подлинный смыл Слова. В-третьих, как мы помним, Сведенборг объявляет себя посланником Господа, мессией, призванным раскрыть христианам истинный смысл Слова и знание действительности, поскольку наступают последние времена. «Такое непосредственное откровение совершается ныне потому, что оно то самое, которое разумеется под пришествием Господа»378. Эти три новации можно считать сведенборгианским поворотом, открывшим дорогу многим идущим позднее от науки или философии эзотерикам.

Анализ учения Сведенборга, изложенного в книге «О небесах, о мире духов и об аде» показывает, что она уже сознательно выстроена как духовная наука: все построения согласованы между собой, даются ссылки на уже развитые в предыдущих главах положения, приводятся обоснования центральных основоположений, доказательства положений выполнены в языке рассмотренных выше квазинаучных понятий. Другими словами, Сведенборг понимает свою работу не просто как откровение, данное ему свыше, но и как научное познание духовного мира.

8. Двухслойность исторической действительности

Соотнесем теперь данную реконструкцию с проблемой истолкования истории. Что я старался показать. Что понять произведения и творчество Сведенборга можно только в том случае, если историк ведет параллельный анализ: объективных условий и факторов, обусловливающих творчество Сведенборга, и собственно творчества Сведенборга как личности. С одной стороны, Сведенборг был картезианцем, ученым, инженером, человеком своего времени; в этом смысле он мало чем отличался от людей своего круга, ученых и верующих конца 17, первой половины 18 веков. С другой стороны, в его жизни уникально сошлись наука и христианская вера, именно в его творчестве христианство было истолковано научно и личностно. Духовные произведения Сведенборга столько же результат функционирования культуры того времени, сколько и его индивидуальных поисков, размышлений и работы. Можно сказать и иначе: развитие культуры предполагает творчество отдельных индивидов, и наоборот, творчество личности невозможно вне культуры и ее обусловленностей. Хотя в объекте, т. е. в исторической действительности обе «истории» разворачиваются одновременно, в своем анализе историк вынужден разделять их и запараллеливать (координировать). Именно здесь ему так необходимо ощущение целостности изучаемого объекта, который реально представлен в разных предметах и типах знаний.

Приведенная реконструкция демонстрирует и другую закономерность: многопредметность современного исторического изучения. В данном случае в рамках исторического исследования мне пришлось обращаться к психологии творчества и личности, семиотике, культурологии, истории философии.

Переход к многопредметному историческому изучению, разворачивающемуся сразу в двух планах, влечет за собой и новое видение исторической реальности. С каждым предметом и слоем связаны свои категории исторического изменения. Например, в культурологическом слое история мыслится как осуществляющаяся в виде (в форме) сменяющих друг друга культур. Культуры - это своеобразные устойчивые узлы и формы, в которых процессы эволюции и истории приобретают константный однородный характер. При гибели одной культуры и образовании следующей процессы эволюции и истории резко видоизменяются.

В связи с этим нужно различать три основных типа развития - эволюционное, межкультурное, историческое. Эволюционное развитие относится к отдельной культуре, межкультурное - к процессу, пронизывающему ряд сменяющих друг друга культур, историческое - к общему изменению и движению человеческого бытия. Например, христианский идеал (мировоззрение, образ жизни) развивался и совершенствовался главным образом внутри средневековой культуры, идеал римской империи, развиваясь, перешел из античной культуры в средневековую и в культуру Нового времени (так же, как и идеалы государственности и разделения труда). Наконец, общее изменение отношений между людьми - пример исторического типа развития: хотя взаимоотношения совершенствуются в каждой отдельной культуре, при смене культур они существенно меняются. Понятно, что категории эволюционного, межкультурного и исторического развития в свою очередь характеризуются определенными чертами. Так эволюционное развитие обладает чертами обусловленности (последующих состояний предыдущими), органичности, завершенности-незавершенности (относительно основных ведущих характеристик культуры).

В слое анализа творчества личности (индивида) история – это «личная история» определенного имерека (св. Августина, Юнга, Сведенборга, П.Флоренского и т. д,), это уникальные ситуации его жизни, это кризисы развития, наконец, акты и процессы разрешения проблем и творчества. Все эти образования описываются на основе специфических понятий антропологии, психологии, семиотики и других современных гуманитарных дисциплин.

Подводя итог, можно сказать, что изучение истории и ее понимание стремительно меняются. Все большее значение приобретают исторические реконструкции и трактовка истории как пространства версий, каждая из которых вероятна и ориентирована на разные задачи и социальные аудитории. Тем не менее, не все версии истории равноценны с точки зрения научных критериев и принципов современной методологии. Все яснее в качестве объекта истории вырисовывается симбиоз культуры и личности, события их жизни, изменения и трансформации взаимоотношений между ними. В свете этого видения решение проблемы, которую я обсуждал в начале статьи, выглядит следующим образом.

Любой субъект может претендовать на роль исторического, но не у всех это получается. Сведенборг как и Галилей сначала решал свои научные и инженерные задачи. Одновременно старался правильно, по-картезиански понять Священное писание. Его творчество и уникальная личность обусловили схождение в его сознании и работах научного и религиозного мироощущений, которые оказались созвучны времени, отвечали на его вызовы. Противоречия с традицией заставили Сведенборга осознать себя историческим субъектом и сменить занятия. Ретроспективно же духовные поиски и произведения Сведенборга выглядели так, как будто он проник в замысел истории, знал «ближайшую ступень в развитии мира».

Но есть и другой случай, когда личность, поймав направление «исторического ветра», не только ставит «паруса», но и увлекает этот ветер за собой, правда, временно. Не так ли всегда действуют тираны? Анализ социалистической революции в России дает здесь интересный материал, позволяющий понять важную роль в истории и становлении культуры отдельной личности и профессиональных сообществ. Читая роман-исследование Э.Родзинского “Сталин” (1997), поражаешься цинизму социалистических вождей и начинаешь понимать тактику Сталина. Сначала он делает ставку на партию в лице “ленинской гвардии”, поскольку это сообщество профессиональных революционеров было воодушевлено социалистическими идеями и одновременно свободно от всяких этических соображений и переживаний.

И расчет оказался верен: с помощью этого сверхпассионарного сообщества Сталин взнуздал другие, а те сообщества и популяции, которые сопротивлялись, были уничтожены физически. Затем, когда вождь заметил, что ленинская гвардия переродилась, он решил ее заменить, уничтожив в свою очередь. Чтобы лучше почувствовать сказанное, приведем несколько цитат из Родзинского.

“И когда Троцкий назвал нэп “маневром” – это была правда. Но такую правду нельзя объявить партии, ибо Ленин захотел получить средства от Запада. Капитализм должен был помочь большевикам, чтобы они потом его же уничтожили. Для этого необходимо, чтобы Запад поверил: с якобинством в России надолго и всерьез покончено – ведь пришел нэп! Наступала трагедия: Ленину предстояло сразиться с негодованием партии, не знавшей этой правды, поверившей в смерть Великой утопии. Он понимал, что на этой ситуации будет играть оппозиция: “Политика нэпа вызвала в партии панику, жалобы, уныние и негодование”379.

“Так что не Коба, а Ленин задумал смену руководящих кадров. Вождь устал от старой гвардии, от этих вечно критикующих “блестящих сподвижников”, и поручает Генсеку готовить смену – вместо людей блестящих, находить людей исполнительных”380.

“Тогда бродя по кабинету и решаясь начать, Сталин уже видел мираж небывалой страны – соединения марксовой Утопии с мощным государством. Единый банк, единый план, организованное в колхозы крестьянство, пирамида властных руководителей – маленьких вождей… И на вершине – Вождь, чья команда моментально воплощается малыми вождями. Беспощадная дисциплина, беспощадные наказания... Гигантские средства сосредотачиваются в руках Вождя. Он сможет создать величайшую промышленность и, следовательно, величайшую армию… а дальше – великая ленинская мечта о мировой революции. “Кружится голова”!..Силы для поворота уже были. Сталин объявил на XV съезде партии: “Губкомы и обкомы овладели делом хозяйственного руководства”. За скучной формулой стоит уже выстроенная им пирамида вождей. “Орден меченосцев” контролирует всю жизнь страны. Можно было поворачивать.

Он знал, как хотела этого поворота партия. Она презирала бухаринские комплименты мелкой буржуазии. Любимое слово гражданской войны, по которому так соскучились солдаты армии, - бей! Бей кулака! Бей недорезанных буржуев!”381.

“Но главная часть системы – партийная пирамида – Сталина уже явно не устраивала. Среди руководителей было много ворчащих феодалов, развращенных всевластием в дни революции, с тоской вспоминающих поверженных кумиров. И фонда, которая поднималась в 1932 году, доказывала, как все было зыбко… XVII съезд окончательно доказал: чтобы усмирить страну до конца, необходимо преобразить партию.

Механизм преображения уже был создан. Успешные процессы над интеллигенцией – прекрасная генеральная репетиция, которую провели они сами, те, с кем он решил расстаться…”382.

“Обдумывая истребление старой гвардии, Сталин наверняка посоветовался с двумя людьми, которые оказали на него наибольшее влияние: с Лениным и Троцким. В сочинениях Троцкого он смог получить исчерпывающий ответ от имени обоих учителей: “Ленин не раз издевался над так называемыми старыми большевиками и даже говаривал, что революционеров в 50 лет следует отправлять к праотцам. В этой невеселой шутке была серьезная мысль: каждое революционное поколение становится на известном рубеже препятствием к дальнейшему развитию той идеи, которую они вынесли на своих плечах”.

XVII съезд окончательно убедил: они не дадут создать страну его мечты – военный лагерь единомяслящих, подчиненный Вождю. Великую тайную мечту.

Перед ним стояла грандиозная задача – единая послушная партия. Задача, поставленная еще Ильичем. Практика показала: Ленин не выполнил ее до конца. Теперь Сталин приготовился ее выполнять”383.

Но здесь, как показал 1953 год, Коба все же совершил ошибку: уничтожив ленинскую гвардию, он объективно подготовил условия для появления других профессиональных сообществ и популяций, которые на опыте истории многое поняли; в первую очередь они хотели жить. Рано или поздно они должны были уничтожить своего творца и способствовать созданию более человеческих условий; что фактически и произошло.

Так что в истории мы имеем дело с диалектикой взаимоотношений культуры (социума) и личности. Если личность выслушивает и улавливает время и современность, она может стать историческим субъектом и даже на время оседлать историю. Но рано или поздно скакун сбрасывает наездника. Выслушать время – это значит не просто реализовать себя, но и быть активной, творческой личностью, решать современные задачи и проблемы, отвечать на вызовы времени. Хотя никто не знает хода истории и ближайшие ступени в развитии мира, креативные исторические субъекты действую так, как будто они это знают (психологически они уверенны, что знают). И лишь при этом условии кому из них удается попасть в точку.

Нетрудно заметить, что материал данного раздела работает не только на тему «культура – личность», но и на предыдущую, то есть на разъяснение особенностей исторического исследования, в частности, на показ того, что в нем сходятся две разные установки – гуманитарная и конструктивистская, ориентированная на личность и на культуру.

9. Методологическое сопровождение современной философской мысли

Это четвертый специфический момент современного философского мышления (три других – опора на эмпирические исследования, культурно-исторические реконструкции, онтологию «личность – культура»). Значение методологии в течение всего ХХ столетия возрастало, и сегодня вполне можно говорить не только об обособлении методологии, но и ее институциализации. В современной интеллектуальной культуре сложился ряд методологических школ, выходят методологические журналы, действует большое число методологических семинаров, в ряде областей появились специалисты по методологии. Можно указать несколько обстоятельств, в соответствии с которыми в настоящее время повсеместно возрастает значение методологии.

Все больше усложняется мышление практически во всех областях деятельности и практиках. В результате для эффективной мыслительной работы мышление приходится планировать и программировать, а это одна из важнейших функций методологии. В свою очередь, усложнение мышления связано как с расширением спектра применяемых средств и методов, так и необходимостью выбора той или иной познавательной, более широко мыслительной стратегии. Если, например, в XIX столетии естественнонаучный метод и подход считались главными, то в настоящее время наряду с ним широко используются гуманитарные и социальные мыслительные стратегии. Часто исследователь должен сам выработать стратегию и план мышления, по сути, совершенно новые. Но и внутри отдельных подходов (естественнонаучного, гуманитарного, социального) существуют различные направления и стратегии мыслительной работы. Кроме того, известно, что в самой философии много разных школ и направлений. Приступая к решению определенной мыслительной проблемы или задачи философ или ученый должны ориентироваться в этом настоящем море существующих в настоящее время подходов и дискурсов, и здесь, вероятно, без методологии не обойтись.

При этом современный мыслитель попадает между двух огней. Представители постмодернизма утверждают, что каждый такой подход и дискурс являются автономными (это своеобразные “языковые игры”, правила которых на свой страх и риск устанавливают их создатели), что никаких “метарративов”, то есть всеобщих норм мышления, не существует. В то же время сторонники традиционного рационального мироощущения отстаивают привычное понимание научной истины и нормирования мышления. Спрашивается, кто же прав - постмодернисты или традиционалисты и как действовать, то есть мыслить, ориентируясь в существующих подходах и дискурсах? Опять же без методологии здесь не обойтись. Кстати, и потому, что, решая подобные проблемы и дилеммы, мыслители все чаще вынуждены переходить в рефлексивную позицию, обращаться к анализу оснований и особенностей своего мышления и деятельности. В ХХ столетии увеличение объема рефлексии мышления стало характерной чертой интеллектуальной культуры. Но изучение и обеспечение рефлексивных процессов - как раз специфическое поле усилий методологии. Дальше я охарактеризую основные моменты методологической работы, которые отрефлексировал в своей деятельности (проблематизацию, формирование стратегий познания (исследования), анализ понятий и других рефлексивных содержаний, пересмотр и переосмысление собственных способов работы).

Проблематизация. Правильная постановка проблем – половина успеха. В отличие от задачи проблема не указывает на область и методы решения. Это определенное затруднение в мышлении (противоречие, запутанность мысли, неясность, вопросы, на которые пока нет ответов, и прочее), указывающее на изучаемое явление, но не характеризующее его ясно и четко. В рамках проблематизации явление существует именно в форме проблем, и в этом отношении во множестве утверждений, в разной модальности мысли, в напряженно вопросительной, гипотетической форме.

Постановка проблем предполагает анализ и сравнение «дискурсов», «парадигм» и «подходов», в рамках которых изучаемое явление обсуждается и исследуется. Принципиально важны обе стороны: с одной стороны, анализ основных направлений, в которых идут обсуждение, споры, полемика по поводу рассматриваемого явления, что в современном языке схватывается понятием коммуникации, с другой стороны, анализ основных гипотез о природе рассматриваемого явления. Как правило, исследователь должен «позиционироваться» в поле выявленных и проанализированных направлений и гипотез, то есть указать поход, в котором он будет работать, указать на характеристики явления, которые ему кажутся предпочтительными.

Важным моментом философской проблематизации выступает обсуждение «условий мыслимости» явления, поскольку, как отмечалось выше, философ конституирует реальность и явление, одновременно конституируя саму мысль, точнее мышление в данной области. Приведем одну иллюстрацию проблематизации, а именно права (речь идет о проблематизации в области философии права).

О неудовлетворительном состоянии права в нашей стране говорят не только пресса и общественные организации, но и власти и сами юристы. В книге “Судебная реформа: проблемы и перспективы” (2001 г.) директор Института государства и права РАН, академик Б.Н.Топорнин пишет следующее.

“К сожалению, нужно признать, что права и свободы человека у нас очень часто нарушаются, а судебная защита еще весьма слаба…В обществе не изжиты последствия авториторизма, открыто пренебрегавшего интересами личности. В значительной мере сохраняется правовой нигилизм, проявляющийся в том, что конституционные положения рассматриваются как малообязательные торжественные декларации…В обществе наблюдается заметная неудовлетворенность состоянием судебной системы, достигнутыми его результатами со многими сторонами деятельности судов. Об этом свидетельствуют опросы общественного мнения, критические материалы в адрес суда, распространяемые средствами массовой информации, отношение к суду населения…законодательная база судебной власти еще не достроена. Особенно тяжело ощущается отсутствие нового процессуального законодательства (правда, на сегодняшний день принят новый Уголовно-процессуальный кодекс РФ, так что эта констатация отчасти устарела. – В.Р.) Не функционируют в должной мере мировая юстиция и суд присяжных заседателей…Как отмечалось в Послании Президента Российской Федерации В.В.Путина, суд так и не стал ни скорым, ни правым, ни справедливым. “Не говорю всегда, - добавил Президент, - но во многих случаях, к сожалению, это так”…Конституционное право человека на судебную защиту продолжает нарушаться. И происходит это по всей стране и в очень широких масштабах…В.В.Путин отмечал, что мы практически стоим у опасного рубежа, когда судья может по собственному усмотрению выбирать ту норму, которая ему кажется наиболее приемлемой. Как результат наряду с теневой экономикой у нас уже формируется и своего рода теневая юстиция”384.

Об отношении общества к праву свидетельствует и такой штрих. В мае 2002 г. по телевизионной программе “Культура” в рубрике “Культурная революция” прошла передача с характерным названием “В России нельзя жить по закону”. Мнение участников передачи во главе с ее ведущим, Министром Культуры Швыдким было практически единогласным – да, пока в России по законам жить весьма трудно. Более определенно – «мы живем в неправовом обществе», выступая на НТВ, говорил Глеб Павловский. В.А.Четвернин, выступая на «круглом столе» журналов «Государство и право» и «Вопросы философии» «Гражданское общество, правовое государство и право», вслед за В.С. Нарсесянцем квалифицировал современную российскую ситуацию как «неофеодализм». Такую оценку, с его точки зрения, подтверждают «соединение власти и собственности», «суперпрезидентская» форма правления, напоминающая дуалистическую монархию», специализация судов «не по содержанию рассматриваемых дел, а по субъектному принципу, аналогичному сословному», подмена прав и общих норм привилегиями385.

Не менее определенно о слабости российского права говорил на «круглом столе» и академик РАН В.С.Степин. «В России никогда народ не чувствовал себя и не сознавал себя живущим в едином для всех правовом поле, и, конечно же, не верил в правовое государство…Реформы 90-х годов, осуществляемые в постсоветской России, к сожалению, пока не привели к правовому обществу…В обстановке ослабления государства и в расширяющихся масштабах укреплялась практика нарушения законов и нигилистического отношения к праву. И здесь воспроизводились и укреплялись худшие черты российской традиции, когда писанные законы не воспринимаются как норма, призванная регулировать жизнь, потому что все знают, что закон можно обойти, надо искать лазейки и сделать так, чтобы он был выгоден для корпоративных интересов…законы толкуются как угодно, потом издаются подзаконные акты, которые по существу нарушают законы, и можно привлечь человека к судебной ответственности произвольно, вменяя ему нарушение какого-либо из противоречащих друг другу подзаконных актов"386.

Наблюдается даже своеобразный парадокс – право в современной России формируется в контексте неправовых практик. За годы реформ, пишут Т.И.Заславская и М.А.Шабанова этот контекст настолько расширился, что для большинства стал более реальным, чем само право. По данным этих авторов 42% респондентов «указали, что в современных условиях их законные права нарушаются чаще, чем до реформ. Особо неблагоприятно и важно для осмысления сути современного трансформационного процесса России то, что основными субъектами, нарушающими права граждан, являются власти разных уровней (их назвали 89% респондентов)…Многие исследователи выражают тревогу по поводу глубокого разрыва между административно-правовой и социокультурной составляющими российских институтов. Отмечается, что новые законы и нормы нередко остаются на бумаге, реальные же практики развиваются так, как если бы этих норм не было»387. Что вообще-то неудивительно, учитывая нашу недавнюю историю.

Известно, что социалистическое судопроизводство выступало орудием социалистического государства и поэтому было идеологическим. Суд не столько беспристрастно рассматривал обстоятельства дела и пытался установить истину, сколько подводил конкретный случай под социалистический закон и определял соответствующее наказание. Судопроизводство в целом носило обвинительный характер, а судья нередко заимствовал прерогативы прокурора. Он не только судил, но и формулировал обвинительное заключение и определял линию формальной защиты для адвоката (реальной защиты, как правило, не было). Состязательности в суде или не существовало вовсе или же она была формальной, не влияющей реально на решение суда. Подобная практика судопроизводства не требовала различения права и закона (по сути, они совпадали), так же как оставляла незадействованными правовые знания юристов, полученные ими в вузе или университете. Социалистическому судье не приходилось в своей практике вспоминать о римском или естественном праве или размышлять о приоритете в конкретном случае права или закона.

Печать социалистической идеологии носил и уголовно-процессуальный кодекс: предварительное следствие было закрытым (негласным), презумция невиновности не соблюдалась. К каким последствиям это приводило сегодня хорошо известно. Анализируя советскую систему судопроизводства недавнего прошлого, Рене Давид пишет: "Во всей континентальной Европе, а также как и в Англии, право рассматривается как естественное дополнение морали и как одна из основ общества. Этого нельзя сказать о России". Советские юристы, отмечает он, развивали идею, что государство в лице законодателя - высшая справедливость, "в то время как юристы Запада, напротив, выступали против нее и, чтобы возродить традиционную идею о тесной связи между правом и справедливостью, считали необходимым освободиться от установившейся в ХIХ веке связи между государством и правом"388.

В настоящее время ситуация в системе судопроизводства весьма сложная: еще действуют старые законы (в настоящее время одновременно действуют не менее семи систем законодательства - федеральные законы, законы РСФСР, некоторые законы СССР, законы республик и других субъектов Федерации, международные правовые нормы и договоры, ведомственные нормы права, правовые постановления, принятые в областях или регионах), состав судов, по сути, мало изменился, однако к работе суда и других звеньев судопроизводства предъявляются новые демократические требования. Одобренная 24 октября 1991 г. Верховным Советом РФ "Концепция судебной реформы" призвана создать условия для разрешения указанных проблем и модернизации судебной системы. Однако, - пишет С.А.Пашин, - когда дело дошло до реализации, оказалось, что приверженцев идей реформирования нашей юстиции среди юристов не так уж много... Стало очевидным, что укорененные в профессиональном мышлении нашего сообщества представления о праве препятствуют глубокой проблематизации "социалистического правосудия" и являются основным тормозом реформ. Дело не в том, что "люди мешают реформам", а в том, что в нынешних структурах профессионального сознания нет места и форм, конституирующих современное правовое мышление. Безусловно, за последние несколько лет произошла некоторая модернизация юридического словаря: фразы типа "права человека", "правовое государство", "судебная власть" вошли в обиход, стали новым идеологическим обрамлением... не только старой по сути практики, но и фактически неизменного правопонимания"389. Практически о том же пишет, открывая дискуссию "Судебная реформа: юридический профессионализм и проблемы юридического образования", Л.М.Карнозова. "Горький опыт ошибок первых шагов судебной реформы, связанных с иллюзией, что новый закон сам по себе способен перестроить сложившиеся системы деятельности, заставил реформаторов искать новые пути и ответы на вопрос о реальных механизмах нововведений. Стало ясно, что ни смена идеологии, ни освоение новых навыков и процедур сами по себе еще не означают подлинной перестройки деятельности в сфере юстиции, поскольку в отличии от косметической перестройки реформирование касается оснований правопонимания. Они образуют базовую структуру юридического профессинализма, обладающую невероятной инерционностью и консерватизмом и конституирующую реальную деятельность, которая "не обращает внимание" на новые идеологические "украшения" и законодательные новеллы. Предлагаемые преобразователями формы деятельности не могут быть в принципе реализованы без обеспечивающих их структур понимания. Профессиональное сознание юриста должно опираться на современное представление о праве, а поскольку его нет в нашей традиции, в формах организации нашей социальной жизни, в менталитете (это обстоятельство нередко относят к препятствиям судебной реформы, но не надо забывать, что сегодня потребность в воссоздании правопонимания есть побудительная причина реформ), это должно быть компенсировано специальной мыслительной работой, позволяющей формировать новую "дисциплину ума"390.

Обсуждая, например, что происходит сегодня с судебной реформой, Р.Максудов и М.Флямер пишут следующее. «В 1995 г. Администрация прежнего Президента России перестала поддерживать судебную реформу, соответственно был ликвидирован отдел по судебной реформе и судопроизводству в Государственном правовом управлении Президента РФ. Если взять семь лет, прошедших с этой акции, можно отметить следующее. Инициативы различных групп специалистов, заинтересованных в преобразованиях судебной системы России, не получили достойной реализации. Начавшееся было в рамках Совета по судебной реформе при Президенте России конструктивное взаимодействие общественности и государства не получило своего продолжения. Судейское сообщество не превратилось в субъект строительства правового государства и общества. Ограничивающая действия репрессивной машины государства и тем самым придающая им легитимность судейская корпорация с независимым юридическим мышлением и деятельностью не сформировалась. Многие суды уже давно были бы закрыты, если бы не нарушающие Конституцию России инициативы местных властей по их финансированию. Риторика лозунгов борьбы (войны) с преступностью и усиления карательного начала почти полностью сменила правовые ориентиры. Казалось, что общественность осталась один на один с репрессивной государственной машиной и правовые ограничения действий правоохранительных органов и судов невозможны. По свидетельству многих правозащитных организаций именно в середине 90-х годов расцвели пытки в органах милиции (были выявлены факты пыток не только подозреваемых и обвиняемых, но и свидетелей)»391.