Из большого окна, закрытого массивными портьерами, просачивается настоящее утро

И когда Джон одним резким движением распахивает шторы, комната озаряется очень ярким солнечным светом, который заливает все вокруг.

Гаснут лампы над баром. И нервная тишина рассеивается голосом Спенса, который, похоже, сам себе объясняет что-то насчет дома на Аляске, музыкой, которая доносится из только включенного Джоном телевизора, и бульканьем кофеварки.

Звони чаще, хорошо? – наконец подал голос мистер Уокер, не отворачиваясь от окна.

Буду звонить каждый день, не волнуйся.

Не, я серьезно. Не забывай звонить, - тут он сделал маленькую паузу. – Знаешь, вот сейчас как-то страшно становится, - Джон отошел от окна и сел в кресло напротив меня, - Не дай Бог, конечно, но все чаще начинает казаться, что группа просто на глазах разваливается. Как мы будем работать? Да вообще, как жить дальше? В один прекрасный момент просто подеремся на сцене или разбежимся втихаря?

Ох, Джон. Ты утрируешь. Бывает. С каждым бывает. И мы – не исключение.

Ну, ты же сам видишь, - усталость на его лице говорила об измученном мозге, который похоже давно штурмуют эти мысли. Он запрокинул голову назад. – Ты же сам все видишь, Райан.

Уокер, посмотри на меня, - сказал я Джону, голова которого покоилась на спинке кресла, а вместо глаз на меня смотрел кадык.

- Я не хочу, чтобы группа распадалась, - продолжал он, не поднимая головы. – Помирись с ним как можно быстрее, хорошо? Ты ведь знаешь Брендона. Он никогда особой сообразительностью и осторожностью не отличался. И вот, наконец, нарвался. Его можно понять, я уверен…

Джон, посмотри на меня, - повторил я. Бедный гитарист еле поднял свою многострадальную голову и неохотно перевел на меня взгляд. – Все будет хорошо, не сомневайся.

Не буду, - ответил он и еле заметно улыбнулся.

Солнечный луч ползет по мятой кофте, брошенной на стул, отражается от блестящего принта и рассыпается бесформенными капельками на полу.