Зеркало. Во дворе работают сварщики

Во дворе работают сварщики. Деревянный фундамент для объекта уже установлен, на очереди сварные рамы, в них будет фанера, на фанере фотографии. Георгу конструкция кажется хлипкой, Франте тоже. Но главный инженер мемориала уверен в ее устойчивости. Открытие выдержит.

– Мы делаем это не ради открытия! – кричу я вслед инженеру.

– Мама, оставь его, это бесполезно.

Ночью, при свете фар, Георг и Франта укрепляли конструкцию – вбивали отбойным молотком сваи. Свет, собранный в пучки, как на терезинских гравюрах Бедржиха Фритты. Время вспять.

Появился однорукий сторож с овчаркой на поводке. Прекратить шум, иначе он спустит на нас собаку.

– Выключи фары, не то шины проколю!

Он долго ругал евреев (это касалось нас с Маней) и поганых фрицев (это касалось Георга).

Мы ушли в помещение. Занялись оборудованием чертежного зала. Утром, часов в пять, до прихода инженера, Франта с Георгом закончат дело.

Этот объект на площади дался нелегко, но вышел в конце концов потрясающе. На скамейке перед фотографией семьи сидели родственники Кина, прибывшие на открытие.

Вскоре после нашего отъезда из Терезина я получила письмо от Франты. Площадь четвертого двора пуста. Они все снесли. Кто они? Франта точно не знает, по слухам, оформитель со сторожем.

Я написала начальству и получила ответ. Это случилось из‑за непогоды. Сдуло ветром. Чушь, такую конструкцию никакой ветер не сдует. Разве что цунами.

Осенью я была в Терезине, и мои местные агенты рассказали, что сторож разрубил Кина топором, а оформитель ползал и собирал осколки от зеркала.

О, зеркало мое, твоя поверхность

рисует мир, подсвеченный мечтой,

жизнь, пьяную от красоты и смерти,

тот самый мир на этой жесткой тверди,

который канул для меня в ничто.

Это строфа из стихотворения, которое Кин посвятил Хельге, своей терезинской возлюбленной, той, что положила его в чемодан с рисунками, который ее мама хранила до конца войны в инфекционном отделении – там содержались тифозные больные и туда боялись заглядывать эсэсовцы. Мама Хельги умерла от тифа, а сестра ее выжила, и Хельга вместе с ней и чемоданом вернулась в Брно. Хельга вышла замуж за человека по фамилии Кинг и как Хельга Кинг прожила долгие лета. Чемодан Кина остался у ее тети в Брно, и та по просьбе члена еврейской общины Брно передала его в Терезин на выставку, а сама уехала в Ливию. Дочка Хельги Кинг, которой мать отравила все детство рассказами о концлагере, не желает заниматься наследием маминого тамошнего любовника и поручила это дело ее душеприказчику…

Дальнейшая история известна. Рисунки вернулись в Магдебургские казармы и находятся в хранилище на третьем этаже под огромным засовом, рядом с которым на стене горит красным огоньком коробка сигнализации. А наискосок находится знаменитый чердак, где проходили репетиции терезинских хоров, которые постоянно посещал Кин с альбомом для набросков – он в том самом чемодане.

Как все это понимать?

В. П. Эфроимсон считал мистические истолкования результатом лености ума под кодовым названием «Экономь думать!». После многих лет, проведенных в тюрьмах и лагерях, он верил в то, что нравственность обусловлена генетически. Не верил, нет, – он это научно доказывал. Стало быть, следует поднапрячь мозги и найти объяснение этой дурной круговерти.

А если посмотреть иначе? Книга на трех языках вышла, выставка получилась, родственники Кина были растроганы до слез; Ира приехала, дала интервью телевидению; Марушка и Терезка сорвали аплодисменты у публики, услышав благодарность в свое имя, они зарделись и сделали книксен.

Доволен ли сам Кин? На выставках Фридл у меня было ощущение, что она довольна. Мне кажется, Кин ждал, что мы высвободим чемодан из плена. Так что предстоит следующий раунд.

Бесконечная история.

Date: 2015-05-19; view: 475; Нарушение авторских прав