Условия развития личности

Среда наследственность и развитие личности

Секрет любых вечных проблем в науке заключается в способе их постановки, определяемом приня­тыми в данной науке нормами и установками научного мышления. Если в течение несколь­ких столетий исследователи вновь и вновь поднимают один и тот же вопрос и не могут прийти к его решению, то стоит усомниться, верно ли поставлен сам вопрос, не нуждается ли он в переформулировке. К числу таких веч­ных вопросов относится и проблема соотношения биоло­гического и социального в человеке.

В психологии эта проблема фигурирует под разными названиями: соотношение среды и наследственности; сте­пень «животности» и степень «человечности» в личности; роль «ситуации» и «диспозиции» (черт личности, прошлого опыта, задатков) в объяснении причин поведения лич­ности; внутренняя и внешняя детерминация развития личности; объективные и субъективные факторы ее раз­вития; соотношение социального и индивидуального в по­ступках личности и ее восприятия мира и т.п.

Сторонники представлений о главенствующей роли «среды», «ситуации», «общества», «объективной» и «внеш­ней» детерминации развития личности, как бы ни разли­чались их позиции в интерпретации всех этих понятий, находят множество аргументов в пользу того, что человек представляет собой продукт воздействующих на него об­стоятельств, из анализа которых можно вывести общие закономерности жизни личности.

Кто будет отрицать самые обычные факты о том, что поведение личности ребенка изменяется в саду, школе, на спортплощадке, в семье. Под влиянием других людей ребенок начинает копировать их манеры, усваивает в об­ществе разные социальные роли, получает из школьной «среды» массу новых знаний. У людей разных культур — разные обычаи, традиции и стереотипы поведения. Без анализа всех этих «внешних», совсем неэкзотических фак­торов вряд ли удастся предсказать поведение личности. В сфере этих фактов и черпают свои аргументы сторонники различных теорий «среды», начиная со старых позиций «эмпиризма», согласно которым пришедший в мир чело­век — «чистая доска», на которой «среда» выводит свои узоры, — до концепции современного «ситуационализма» (В.Мишель) в теориях личности. В этих появившихся в 70-х гг. XX века концепциях личности с упорством отста­ивается мнение о том, что люди изначально не делятся на честных и бесчестных, агрессивных и альтруистичных, а становятся таковыми под давлением со стороны «ситуации». Каскад подтверждающих эту позицию экспериментальных исследований, варьирующих «независимые» внешние пе­ременные, поддерживает «победоносное» шествие сторон­ников современного варианта теорий «среды».

Однако, по меткому замечанию известного психолога начала XX в. Вильяма Штерна, старые нативистские уста­новки (native — врожденное) опираются на не менее до­стоверные факты, поддерживающие победоносное шествие концепции «наследственности», традиционно объясняю­щей развитие и поведение личности врожденными задат­ками, конституцией человека и, наконец, его генотипом. В более современной и не столь жестко привязанной к врожденным факторам форме теория «наследственности» выступает в различных «диспозиционных» подходах к личности, исходящих при объяснении поведения из «врожденных» или «приобретенных» черт личности, характеро­логических особенностей, то есть различных внутренних факторов, которые определяют прежде всего индивидуаль­ные различия в поведении человека. Какой бы пагубной ни была «среда», настоящие таланты пробивают себе дорогу, их задатки могут прорасти в любых, даже неблагоприят­ных внешних условиях. Так утверждают представители тео­рии «наследственности» в ее традиционном варианте. Но кто станет спорить, что человек, как и любое другое живое существо, обладает многими общими с животными формами поведения: ест, пьет, спит, размножается. В письме А.Эйнштейну основатель психоанализа З.Фрейд констати­рует, что человеку от природы присуща агрессивность. Та же самая натура человека становится территорией для по­иска индивидуальных различий в человеческих действиях, их отклонений от нормативного типичного поведения, предписанного обществом. Один из специалистов в облас­ти изучения мотивации поведения личности Х.Хеккаузен выделяет три параметра индивидуального действия лично­сти, которые нелегко объяснить с помощью внешних «си­туационных» или «средовых» факторов.

Первый параметр — это степень соответствия действия человека действиям других людей. Чем больше действие че­ловека отклоняется от типичных действий большинства людей, тем вернее, что за ним стоят «внутренние» лич­ностные факторы — внутренние «диспозиции» (предрас­положенности к действиям). В зале библиотеки все, как правило, сидят за своими местами, а один человек, не­смотря на недоуменные взгляды окружающих, становит­ся коленями на стул и пишет. Этот человек имеет тенденцию к нонконформности или же обладает индиви­дуальным поленезависимым стилем поведения. Второй па­раметр — степень соответствия действия человека его же действиям в других происходящих в близкое время ситуаци­ях. Третий параметр индивидуального действия— степень его соответствия действиям, которые имели место в про­шлом в сходных ситуациях (стабильность во времени). Если при повторяющейся сходной ситуации человек ведет себя по-иному, то есть основания, чтобы объяснить подобную перемену его поведения «внутренними», «индивидуаль­ными», а не «средовыми», «социальными» факторами[60]. Подобного рода устойчивость индивидуальных действий личности, как бы ни менялась вокруг «среда», использу­ется представителями теории черт личности в дискуссиях со сторонниками «ситуационных» концепций личности.

Чаша весов, на которые ложатся факты сторонников «среды» и «наследственности» в любых модификациях этих подходов, непрерывно колеблется. Как правило, эти фак­ты дают простор для противоположных интерпретаций. Так, в родословной Бахов кроме И.С.Баха было еще не­сколько десятков музыкантов. Для сторонников концеп­ции «наследственности» — это яркий пример передачи задатков музыкальных способностей из одного поколения в другое.

В тех же фактах представители концепций «среды» видят социально-психологический механизм, иллюстрирующий роль традиций, психологического климата в семье Бахов. Другой пример такого рода фактов — это появившееся в начале 80-х гг. сообщение, что мужчины с XXY-хромосомной конституцией, то есть с лишней У-хромосомой, чаще встречаются среди заключенных в тюрьмах, чем мужчины с соответствующей норме хромосомной конституцией. Эти факты, возродившие мифы о гене «преступности», впос­ледствии не подтвердились. Чаша весов вновь склонилась в пользу представителей теории «среды». Однако сами по себе эти факты, по мнению известного генетика Н.П.Бочкова, ровным счетом ничего не говорят ни в пользу теории «сре­ды», ни в пользу теории «наследственности». Наличие хро­мосомного набора XXY ненормально для человека, что и может повлечь за собой патологические изменения его по­ведения, а тем самым увеличить вероятность возникнове­ния асоциальных поступков.

Представления о «наследственной» и «средовой» де­терминации развития личности отличаются поразитель­ной жизнестойкостью. Вместе с тем лежащий в их основе механистический «линейный» детерминизм уже вначале вызывал резкие возражения. В конце нашего века эти воз­ражения в принципе сохранилась, а дискуссия о соотно­шении «средового» и «наследственного» факторов была переведена в плоскость экспериментальных исследований, в частности исследований проблемы устойчивости и из­менчивости свойств человека в изменяющихся ситуациях. Раскрывая ограниченность этих противоборствующих под­ходов, А.М.Эткинд обращает внимание на весьма красноречивый результат, ставший итогом эксперименталь­ных исследований в этой области: за реальную изменчи­вость поведения различия между ситуациями, взятые сами по себе, отвечают лишь в 10% случаев. Подобный итог исследований, за которыми стоит постановка проблемы «среда или диспозиция», лишний раз убеждает в том, что проблема исходно поставлена в некорректной форме. Но если ни ситуация сама по себе, ни личность сама по себе не определяют большинство человеческих поступков, то что же их определяет? Ответ на этот вопрос в самых раз­ных подходах к исследованию причин поведения личнос­ти звучит следующим образом: взаимодействие между личностью и ситуацией, взаимодействие между средой и наследственностью[61].

Выход из положения был найден в различного рода двухфакторных теориях детерминации развития личности, которые до сих пор определяют постановку проблемы о соотношении биологического и социального в человеке, а также методы ее изучения.

Существует два наиболее распространенных варианта двухфакторных теорий, или, как их иногда называют, «концепций двойной детерминации развития» личности человека: теория конвергенции двух факторов (В.Штерн) и теория конфронтации двух факторов (З.Фрейд).

Теория конвергенции двух факторов. В.Штерн, предло­живший эту теорию, с подкупающей откровенностью писал, что его концепция представляет компромиссный вариант между теориями «среды» и теориями «наследствен­ности»: «Если из двух противоположных точек зрения каж­дая может опереться на серьезные основания, то истина должна заключаться в соединении их обеих: душевное развитие не есть простое воспроизведение прирожденных свойств, но и не простое восприятие внешних воздей­ствий, а результат конвергенции внутренних данных с вне­шними условиями развития. Эта «конвергенция» имеет силу как для основных черт, так и для отдельных явлений раз­вития. Ни о какой функции, ни о каком свойстве нельзя спрашивать: «Происходит ли оно извне или изнутри?», а нужно спрашивать: «Что в нем происходит извне? Что изнутри?» Так как и то и другое принимает участие — только неодинаковое в разных случаях — в его осуществ­лении»[62]. Иными словами, В.Штерн считает, что личность выступает как продукт социальной среды, то есть соци­ального фактора, так и наследственных диспозиций, ко­торые достаются человеку от рождения, то есть биологического фактора. Социальный фактор (среда) и биологический фактор (диспозиция организма) приво­дят к возникновению нового состояния личности. Впос­ледствии Г.Олпорт специально подчеркнул, что предложенная В.Штерном схема или принцип «конвер­генции» не является собственно психологическим прин­ципом, а взаимодействие сил «среды» и «сил», исходящих из организма, является выражением диалектического вза­имоотношения организма и среды.

Г.Олпорт прав, утверждая, что схема конвергенции, предложенная философом и психологом В.Штерном, яв­ляется по своему характеру методологической схемой, выходящей за рамки психологии. Дискуссии о соотноше­нии биологического и социального, длящиеся более ста лет между биологами, социологами, психологами, меди­ками и т.п. после выделения схемы «конвергенции» двух факторов («сил»), опирались на эту схему как на нечто само собой разумеющееся. Нередко независимо от В.Штер­на и Г.Олпорта эта схема характеризовалась как «диалек­тическое» взаимодействие двух факторов. Однако, от того, что к складыванию двух противоположных «факторов» при­бавляется термин «диалектика», ни методологический ана­лиз развития человека в природе и обществе, ни конкретно-психологическое исследование механизмов раз­вития личности не продвигаются ни на шаг. Напротив, использование мнимой «диалектики» создает опасную видимость решения проблемы там, где нет ни методоло­гически корректной постановки вопроса, ни конкретно-научных поисков путей его решения. В связи с этим, на­пример, А.Н.Леонтьев предостерегал против легкомыс­ленной «псевдодиалектики», за которой стоит признанная самим В.Штерном эклектическая позиция, исходный ду­ализм механистически сложенного биологического и со­циального в жизни человека.

Теория конфронтации двух факторов. Другой теорией, пытающейся решить вопрос о детерминации развития личности, а тем самым вопрос о взаимодействии биоло­гического и социального, является теория конфронтации двух факторов, их противоборства. Эта теория выступила в психоанализе З.Фрейда, а затем в индивидуальной пси­хологии А.Адлера, аналитической психологии К.Юнга, а также многих представителей неофрейдизма (Э.Фромм, К.Хорни и др.). В менее явной форме идея о конфликте между биологическим и социальным проявилась в боль­шинстве направлений изучения личности в современной психологии.

З.Фрейд считал, что любая динамика и развитие жиз­ни могут быть поняты, исходя из изучения двух принци­пов душевной деятельности — принципа стремления к удовольствию (избегания неудовольствия) и принципа ре­альности. В соответствии с принципом реальности «душев­ный аппарат» человека вынужден считаться с реальными отношениями мира, а также стремиться преобразовать их. Благодаря «воспитанию» удается временно примирить те силы, которые сталкиваются из-за противоборства прин­ципа реальности и принципа удовольствия. Если человек, побуждаемый либидозной энергией, стремится к получе­нию удовольствия, то реальная социальная среда накла­дывает свои нормы, свои запреты, препятствующие достижению той или иной потребности. С позиции внеш­него наблюдателя конфронтация двух факторов предстает как конфликт между культурой, обществом и влечения­ми личности. Во внутреннем плане конфронтация биологи­ческого и социального обозначается З.Фрейдом через изначальный конфликт между различными инстанциями лич­ности — «Сверх-Я» и «Оно». Сверх-Я представляет в орга­низации личности социальные нормы, усвоенные в ходе развития субъекта под давлением принципа реальности, а Оно в основном отражает спрятанное в глубине орга­низма природное начало.

Теория конфронтации двух факторов неоднократно подвергалась критическому анализу в психологии и фи­лософии. При этом подчеркивалось, что в мировоззрен­ческом плане предложенные З.Фрейдом схемы влекут за собой резкое противопоставление: «личность» и «обще­ство». Пансексуализм психоаналитической теории З.Фрей­да, его настойчивое стремление видеть в метаморфозах либидонозных первичных порывов объяснительный прин­цип любых проявлений не только жизни личности, но и общественных движений в истории человечества, привел к появлению «отступников» в рядах сторонников психо­анализа. Многочисленные попытки вначале К.Юнга и А.Адлера, а затем К.Хорни, Э.Фромма и многих других неофрейдистов ограничить сферу действия либидозных по­рывов как объяснительного принципа развития личности шли по пути «социологизации» психоанализа, а также поиска фактов, доказывающих ограниченное значение сексуальных влечений в жизни личности.

Известно, что З.Фрейд не принял ни этих попыток «социологизации» психоанализа, ни этих фактов, ни об­винений в биологизаторстве. Дело заключается в том, что З.Фрейд и его критики общались на разных уровнях мето­дологии науки. Ни один из неофрейдистов, как, впро­чем, и их противники в рядах гуманистической психологии, социального бихевиоризма, ролевых подхо­дов к изучению личности, не вышел за рамки метапсихо-логии традиционного психоанализа, обоснованной З.Фрейдом в его исследовании «По ту сторону принципа удовольствия». Этими рамками являются выведение раз­вития жизни, истории организмов из борьбы конструк­тивной тенденции к ассимиляции (поддержанию жизни и ее развитию) и разрушающей тенденции к диссимиляции (стремлению к распаду, к смерти), конечной целью ко­торой является присущая любой органической жизни тяга к восстановлению прежнего состояния. Тягу к восстанов­лению прежнего состояния З.Фрейд и охарактеризовал понятием «либидо», или первичный порыв, за которым стоит, по его выражению, в разных формах дуализм двух тенденций, в частности в виде конфликта Оно и Сверх-Я. Невосприимчивость З.Фрейда к подобной критике имеет своим объективным основанием то, что на методо­логическом уровне большинство его противников крити­ковали частности, сами оставаясь в рамках схемы противоборства двух факторов, обеспечивающих в конеч­ном итоге адаптацию индивида и вида, а также историю их эволюции.

«Феномены социальной психологии должны быть объяснены как процессы активной и пассивной адапта­ции инстинктивного аппарата к социально-экономичес­кой ситуации. В определенных аспектах инстинктивный аппарат как таковой является биологически данным; но в высокой степени подвержен преобразованиям. Роль первич­ных формационных (образующих) факторов переходит к экономическим условиям. Через семью экономическая си­туация оказывает свое образующее влияние на инди­видуальную психику. Задача социальной психологии заключается в том, чтобы объяснить долю психических установок и идеологии — в особенности их бессознатель­ных корней — через влияние экономических условий на либидозные порывы»[63]. В неофрейдизме к биологическому фактору прибавляется солидный социально-экономичес­кий фактор, а лежащие в основе развивающейся системы закономерности полностью остаются согласующимися с их пониманием в метапсихологии психоанализа.

Двухфакторные схемы детерминации развития лично­сти в результате подобной критики уточняются, «пере­одеваются» в новые термины, но содержание их остается неизменным. В связи с этим особенно сложной становит­ся задача их критического анализа, выделения тех реаль­ных фактов, на которые опираются в современной психологии личности схемы двухфакторной детермина­ции развития личности, а также тех устойчивых стереоти- пов, схематизмов сознания в мышлении ученых, которые препятствуют продуктивной постановке проблемы био­логического и социального в человекознании.

Методологические предпосылки концепции двойной детерминации развития личности

З.Фрейд и В.Штерн по праву считаются классиками современ­ной психологии личности, а не исследователями, чьи идеи при­надлежат лишь истории. Именно поэтому следует со всей тщательностью осмыслить лежа­щие в основе их теорий методологические предпосылки концепции двойной детерминации развития личности.

При всем различии подходов к изучению соотноше­ния «среды» и «наследственности», «степени животнос­ти» и «степени человечности», «индивидуального» и «социального» в развитии человека эти подходы опираются на некоторые общие методологические установки.

Антропоцентристская парадигма мышления. Сущность че­ловека ищется либо в самом человеке, либо в воздейству­ющей на него среде (биологической, социальной или физической). Тем самым на уровне философской методо­логии разработка проблемы соотношения биологического и социального ведется в контексте биологизированной, со-циологизированной или психологизированной антропоцен­трической парадигмы мышления о человеке, изучающей «человека вне мира», а «мир вне человека». Иными словами, из антропоцентрической парадигмы мышления вытекает дуалистический взгляд на человека, приводящий к изъя­тию человека из природы и общества, а затем с помощью схем двухфакторной детерминации развития человека пре­вращающий его в кентавра из древнегреческих мифов — полуживотное, получеловека, полубиологическое, полу­социальное существо.

Абсолютизация филогенетических, социогенетических, он­тогенетических закономерностей развития человека. Из антропоцентрической парадигмы мышления о человеке вытекает либо взгляд на человека вне истории его разви­тия, либо абсолютизация закономерностей какого-либо этапа одного процесса эволюции человека.

Бушующие дискуссии о «степени животности» или «сте­пени человечности» человека, как правило, начинают свое обсуждение «биосоциальной» природы человека с рассмот­рения его в онтогенезе, либо совершают рекордный по временному интервалу прыжок из филогенеза в онтоге­нез. При этом изменения человека в ходе эволюции его образа жизни в антропогенезе и социогенезе полностью сбрасываются со счетов.

Человек — существо социально-генетическое не толь­ко потому, что он родился в обществе. За его появлением на свет стоит сложнейший процесс преобразования эво­люционных закономерностей образа жизни в истории фи­логенеза, антропогенеза и социогенеза.

В связи с этим постановка вопроса о «степени живот­ности» и «степени человечности» человека в обществе некорректна в самой своей основе. Она, во-первых, изо­лирует человека из системы общества, в которой он толь­ко и существует; во-вторых, абстрагируется от истории преобразования образа жизни человеческого вида в антропогенезе и социогенезе, игнорирует специфику ис­тории человеческого вида в эволюции, смену законо­мерностей этой эволюции.

Поэтому, например, бихевиористы, изучающие чело­века как «стимульно-реактивное» существо, взаимодей­ствующее с той же средой, что и животные, допускают не только неправомерную абстракцию от закономернос­тей развития человека в истории общества. Они допуска­ют также и необоснованную абстракцию как биологи, отождествляя закономерности развития вида «человека» с закономерностями других видов. Аналогичную двойную абстракцию проделывает и социобиология, перенося за­кономерности развития «общественных» насекомых на закономерности человеческого вида и общества.

Своего рода образцом скачка из филогенеза и эмбрио­генеза в область изучения типологии личности служит кон­ституционная концепция личности Уильяма Шелдона. Беря за основание своей концепции понятие «соматотония» (тип телосложения), У.Шелдон из трех слоев зародышевых ли­стиков в эмбриогенезе — эндодермы (из эндодермы обра­зуются внутренние органы), мезодермы (из мезодермы образуются мышечные ткани) и эктодермы (из эктодермы развиваются кожа и нервные ткани) выводит разные соматотипы, из них — типы темперамента, из них — характер личности, а затем и закономерности развития общества. Закономерности эмбриогенеза организма, при­сущие самым разным биологическим видам в филогене­зе, абсолютизируются и возводятся в ранг закономерностей развития общества. На место закономерностей развития об­щества становятся закономерности филогенеза и эмбрио­генеза, присущие разным биологическим видам. Концепция У. Шелдона опять же не только не учитывает социального происхождения личности. Она еще в большей степени, чем концепции бихевиористов, погружает процесс раз­вития человека в самые глубокие пласты биологической эволюции, забывая о биологической специфике вида Homo sapiens.

Примером абсолютизации закономерностей социоге­неза и их прямого переноса на онтогенез личности явля­ется концепция рекапитуляции Стенли Холла. Согласно С.Холлу, подобно тому как эмбриогенез в сжатом виде воспроизводит филогенез, онтогенез в сжатом виде про­ходит основные исторические этапы социогенеза. С.Холл устанавливает отношения изоморфизма между тремя раз­ными периодами развития человеческого вида — эмбрио­генезом, социогенезом и онтогенезом. Так, ребенок в индивидуальном развитии воспроизводит все фазы раз­вития общества (животная фаза, фаза охоты и рыболов­ства, конец дикости и начало цивилизации и т.д.), как эмбрион проходит основные этапы филогенеза.

За этими примерами стоит абсолютизация тех или иных частных реальных закономерностей эволюционного про­цесса и изолирование процесса становления личности из антропогенетического, социогенетического и онтогенети­ческого историко-эвалюционного процесса развития че­ловечества. Развитие личности опосредствовано историей антропогенеза и социогенеза человеческого вида, а по­этому вопрос о существовании животного, «низшего» начала в человеке и т.п. как с точки зрения философской методологии, так и с позиций системной и конкрентно-научной методологии упускает из виду тот факт, что че­ловек родится человеком в мире человека.

«Искусственные миры» вместо «мира человека в обще­стве». Парадоксальность различных представлений о «среде», «культуре» и т.п. заключается в том, что так на­зываемые «среды», например «физическая среда» в понима­нии Ньютона, «геометрическое пространство» Эвклида, «система координат» Декарта, являются человеческим изоб­ретением, как и любые другие системные проявления пред­метного мира.

В психологии предпринималось немало усилий, чтобы человек очутился в «мире необработанного опыта». Благо­даря специальным процедурам, например методической процедуре аналитической интроспекции, предметы изы­мались из мира общественно-исторического опыта, осво­бождались от значений. Если, например, испытуемые после специальной тренировки входили в «мир необработанно­го опыта», то они обучались вместо «дороги» видеть «две прямые линии», вместо слова «мама» — слышать набор незнакомых звуков и т.п. Предполагалось, что человек наконец окажется в реальном «физическом мире», кото­рый вызывает «чистые ощущения». Логика подобных ис­следований неоднократно подвергалась критике в психологии за искусственность процедур анализа, поме­щение человека в неестественную обстановку. При этом, однако, упускалось из виду, что «мир необработанного опыта» — это совсем не физическая среда обитания чело­века, а та открытая наукой на данный момент их истории реальность, которая считается «физической средой».

В.И.Вернадский называл научную деятельность чело­вечества тем геологическим фактором, который приво­дит к возникновению ноосферы. В ноосфере и обитают многочисленные «лабораторные миры», «искусственные среды», «абстрактное время и пространство», открытые наукой, а потом принятые за «реальность», подчиняю­щуюся универсальным законам. Один из американских исследователей психологии развития Дж.Бруннер озагла­вил свою книгу «За пределами непосредственной инфор­мации», выпукло отразив стремление психологов выйти за пределы «мира стимулов» и заглянуть в мир культуры и мотивации личности. В действительности же книгу об истории многих психологических течений — бихевиоризма, интроспективной психологии, психофизиологии, когнитивной психологии, психолингвистики Н.Хомского — можно было бы озаглавить «За пределами мира че­ловека».

За пределами мира человека открываются и конструи­руются в соответствии с представлениями науки и куль­туры конкретно-исторической эпохи «искусственные миры», в которых помещается человек, а затем начинает исследоваться.

В «башне молчания» И.П.Павлова или «проблемной клетке» бихевиористов он начинает реагировать на сти­мулы, причем иногда по ряду параметров быстрее или медленнее, чем крыса или собака.

Психоаналитик, проработавший много часов с лежа­щим на кушетке пациентом, в конце концов заставит его поверить, что он всю жизнь ненавидел свою жену или же бессознательно хотел смерти собственного отца из-за того, что отец был «барьером» на пути его детского либидозного влечения к матери.

«Искусственные миры», неявно выдаваемые за особен­ности образа жизни в данном обществе или оправдывае­мые действительно необходимой аналитической стратегией экспериментатора, приводят к возникновению не только «психологических миров», «физической среды», «биоло­гической среды», но и в не меньшей степени к «искусст­венным мирам» культуры.

«Человеческое существо живет не в одном только объек­тивном мире, не в одном только мире социальной дея­тельности, как это обычно считается. В значительной степени человек находится во власти конкретного языка, являющегося для данного общества средством выражения. Было бы заблуждением считать, что человек приспосабли­вается к действительности абсолютно без участия языка.

На самом же деле «реальный мир» в большей степени строится бессознательно на основе языковых норм дан­ной группы. Мы видим, слышим и воспринимаем дей­ствительность так, а не иначе, в значительной мере потому, что языковые нормы нашего общества предрас­полагают к определенному выбору интерпретации»[64].

Эти строки известного лингвиста Э.Сепира представ­ляют собой не только предельное выражение гипотезы «лингвистического детерминизма» в объяснении поведе­ния и познания личности, но и символизируют помеще­ние человека в новый «искусственный мир» — «мир языка». Основой образа жизни человека становится язык, который и представляет собой, по Сепиру, человечес­кую среду. Позднее такой французский психоаналитик, как Ж.Лакан, определит человека как «говорящее суще­ство», появятся идеи Л. фон Берталанфи о «символичес­ком существе». С развитием современной семиотики культура начинает интерпретироваться как «текст», а че­ловек как «знаковое» или «психосемантическое» суще­ство. Из реального влияния языка на развитие познания и личности делаются выводы о том, что человек живет в «мире языка».

Гипертрофия культуры может привести и к тому, что «среда» обернется «миром безличных социальных норм», которые подчиняют социальным шаблонам антрополо­гические характеристики разных индивидов, их природные мотивы и потребности. «Культурные модели предстают перед индивидом как готовое платье: они приблизительно соответствуют мерке его требований, но не идут ему по-настоящему до тех пор, пока они не уменьшены здесь и не распущены там. Так же, как костюмы, реальные моде­ли имеют границы, в которых возможны подобные моди­фикации, но обычно эти границы достаточно широки для обеспечения всякой случайности, кроме значительного отклонения от нормы»[65] — так характеризует соотношение общества и индивида культурный антрополог Р.Линтон. Мир культуры уподобляется Р.Линтоном дому готовых моделей, подгоняемых под биологическую фигуру инди­вида.

Из реальных фактов существования социальных норм в «мире человека» исследователь, оказавшийся под влия­нием схем двухфакторной детерминации развития лично­сти, вынужден сделать выводы о существовании двух изолированных миров — «мира социальных норм», при­сущего некоей типичной личности в данной культуре («ба­зовой личности»), и «психофизиологического мира» индивида, от индивидуальных естественных особеннос­тей которого зависит в незначительной степени адапта­ция к этим социальным нормам.

При анализе «искусственных миров», подчиняющихся неизменным законам классической науки, складывается поразительное впечатление, что многие исследователи психологии личности во что бы то ни стало пытаются вместить изучение личности в рамки обезличенной раци­ональной науки, в то время как некоторые современные химики и математики, например И.Пригожий, Н.Н.Мо­исеев, восстали против дегуманизированного мира нью­тоновской рациональности. Символом рациональности, мирового порядка часто служили часы: «Часы — меха­низм, управляемый рациональностью, которая лежит вне его, планом, которому слепо следуют внутренние детали. Мировые часы — метафора, наводящая на мысль о боге-часовщике, рациональном вседержателе, управляющем природой, послушно выполняющей его указания напо­добие работа»[66]. И.Пригожий показывает, что взгляды, использующие идеал рациональности на мир как на мир-автомат и на мир, подчиненный богу, сходятся: автомату необходим бог. Именно принятие рациональной картины природы и общества, мира универсальных законов рав­новесия и порядка сближает характеристики «искусствен­ных миров», в которых любые индивидуальные проявления жизни человека подчинены принципу гомеостаза.

Гомеостатическая модель развития психики человека. За схемами двухфакторной детерминации развития личнос­ти стоит гомеостатическая модель, выводящая любые про­явления активности организма в ходе эволюции из стремления к достижению равновесия. Именно эта модель была исходной для психоанализа З.Фрейда, его метапсихологических построений. Впоследствии на гомеостатическую модель опиралось большинство теорий психического развития человека, в том числе и теория швейцарской школы генетической психологии Ж.Пиаже, по праву получившей мировую известность. Ж.Пиаже провел скру­пулезный анализ разных вариантов гомеостатических объяснений эволюции в биологии и психологии, рас­сматривающих процесс взаимоотношения организма со средой.

По мнению Ж.Пиаже, могут быть выделены неэволю­ционистские и эволюционистские подходы к пониманию адаптации. К числу самых распространенных неэволюци­онистских подходов относится преформизм, сводящий адаптацию к актуализации изначально заложенных в орга­низм наследственных структур и, по сути, нивелирую­щий роль внешней среды в процессе эволюции. Среди эволюционистских взглядов на взаимоотношение организ­ма и среды Ж.Пиаже выделил три варианта: а) объясне­ние адаптивных изменений организма исключительно влиянием среды (ламаркизм); б) объяснение адаптации эндогенными внутренними мутациями с последующим отбором; в) объяснение адаптации прогрессирующим вли­янием внешних и внутренних факторов. Свою теорию по­знавательного развития Ж.Пиаже относит к третьему варианту — к концепции двухфакторной детерминации познавательного развития ребенка.

При всем своеобразии теории генетической психологии Ж.Пиаже она в понимании адаптации процесса развития сходна с представлениями психоанализа об ассимиляции и диссимиляции, обеспечивающими стремление организ­ма при взаимодействии со средой к состоянию равновесия. Тем самым идеи психоанализа о развитии, о двухфактор­ной детерминации личности ни в коей мере не следует считать только достоянием истории психологии.

Дать конструктивную критику психоанализа, а также схем двухфакторной детерминации развития личности на уровне системной и деятельностной методологии науки — это значит ответить на вопрос, правомерны ли представ­ления о развитии организма в эволюции как адаптивном процессе. Из принципов анализа человека как активного «элемента» развивающейся системы следует, что обяза­тельным условием развития является возникновение преадаптивных неутилитарных проявлений поведения человека, возникающих в системе и обеспечивающих ее историческую изменяемость, особенно в критических не­предвиденных ситуациях. Подобное понимание развития систем в историко—эволюционном подходе к пониманию человека резко расходится с пониманием развития в пси­хоанализе. Само ядро данного понимания может быть пе­редано следующим образом: «Процесс жизни есть не уравновешивание с окружающей средой... а преодоление этой среды, направленной не на сохранение статуса или гомеостаза, а на движение в направлении родовой программы раз­вития и самообеспечения» [67].

Из принципов гомеостатического понимания развития человека вытекает ряд прикладных направлений изуче­ния динамики поведения организма. Встает вопрос, су­ществуют ли конкретные факты, которые рассогласуются с гомеостатической моделью развития. Так, из схемы кон­фронтации двух факторов в частности следует, что орга­низм, стремящийся к удовольствию, при встрече с неблагоприятными обстоятельствами или барьерами на пути достижения объекта, испытывает отрицательные эмо­ции, которые им подавляются или, если есть возможность, сводятся к минимуму. Эта схема З.Фрейда получила ши­рокое распространение в психосоматике — направлении психологии и медицины, изучающей влияние психологи­ческих факторов, психотравмирующих ситуаций на мно­гие соматические заболевания. В психосоматике как общепризнанный факт принимается положение о том, что неотреагированные отрицательные эмоции (тревога, страх, гнев) приводят к вредным соматическим последствиям.

Основываясь на идеях З.Фрейда, Ф.Александер пред­ложил свою схему действия на организм отрицательных эмоций у человека. Адаптивное значение отрицательных эмоций в регуляции поведения организма заключается в том, чтобы оценить смысл для организма неблагоприят­ной ситуации. После эмоциональной оценки ситуации как неблагоприятной могут быть осуществлены два типа по­веденческих реакций — бегство или борьба. У животных отрицательная эмоциональная оценка ситуации приводит к таким физиологическим изменениям организма, кото­рые призваны обеспечить либо борьбу, либо избегание неблагоприятной ситуации (повышение мышечного то­нуса, учащение пульса, повышение артериального давле­ния и т.п.). Вслед за такой психофизиологической преднастройкой у животных разворачивается поведенчес­кий акт. По-иному происходит адаптация у человека. В силу многих социальных запретов при эмоциональной оценке ситуации как опасной он далеко не всегда может отреаги­ровать бегством или агрессией. Между тем механизмы физиологической мобилизации, выработанные в ходе эво­люции, срабатывают, что и приводит вначале к стойкому вегетативному возбуждению, а затем и к органическому поражению внутренних органов, например к гипертони­ческой или язвенной болезни.

Из схемы «разрядки» эмоции в поведении, предложен­ной Ф.Александером, следуют три вывода:

1) отрицательные эмоции вредны организму, причем если они подавлены, то их вред возрастает;

2) эмоционально-нейтральная ситуация предпочтитель­нее для адаптации организма, чем отрицательные эмоции;

3) позитивные эмоции полезны для организма, так как дают возможность более полно проявиться принципу удовольствия (В.С.Ротенберг).

Здравый смысл, а также некоторые факты из области психосоматики на первый взгляд подтверждают гомеостатическую схему «разрядки» эмоций Ф.Александера, а тем самым концепцию конфронтации двух факторов З.Фрейда.

Схема «разрядки» Ф.Александера была проанализирова­на В.С.Ротенбергом — одним из последователей создателя «физиологии активности» НА.Бернштейна. В.С.Ротенберг приводит две группы фактов, которые не только проти­воречат схеме Ф.Александера, но и показывают ограни­ченность концепций детерминации двух факторов.

Первая группа фактов основывается на наблюдениях врачей за поведением людей, их подверженностью раз­личным заболеваниям во время экстремальных критичес­ких ситуаций, массовых катастроф, войны, блокады. Во время войн падает процент психосоматических заболеваний (язва двенадцатиперстной кишки, гипертония). Далее, в экстремальных условиях повышается устойчивость К инфекционным заболеваниям, например у борющихся с эпи­демиями врачей; у матерей, которые являются единствен­ными кормильцами детей. В указанном круге ситуации резкое ухудшение условий жизни, порой совершенно не­человеческие ее условия приводят к возрастанию отрица­тельных эмоций, которые не только не влекут за собой предсказанные З.Фрейдом и ФАлександером последствия, а приводят при одном обязательном условии к прямо про­тивоположным эффектам. В качестве такого условия выс­тупает активное вовлечение людей в экстремальных ситуациях в ратную или трудовую деятельность, за кото­рую они несут ответственность и ради которой преодоле­вают самые различные препятствия. При отказе от деятельности и при возвращении в нормальные ситуации, несмотря на положительные эмоции, как это ни пара­доксально, процент психосоматических заболеваний вновь возрастает.

Вторая группа фактов, рассогласующихся со схемой «раз­рядки» эмоций Ф.Александера, касается «болезней дости­жения», или, как их удачно называет В.С.Ротенберг, «синдрома Мартина Идена». Для «болезней достижения» ха­рактерно то, что резко выраженные психосоматическуие за­болевания возникают у людей на гребне успеха, то есть при достижении той цели, к которой они стремились и наконец достигли. Человек стремится завершить любимое дело, не­утомимо борется за истину, в общем, ставит перед собой сверхзадачи, разрешает их и... возникают «болезни достиже­ния» (инфаркты и т.п.), вызванные психогенными причи­нами. В основе «болезней достижения» лежит та же самая причина, которая вела к повышению сопротивляемости человека к психосоматическим заболеваниям, — поисковая активность, деятельность по преодолению подобных ситуаций. Однако при «болезнях достижения» резкий отказ от поис­ковой активности влечет за собой утрату смысла существо­вания, что может привести и приводит порой к тяжелым соматическим последствиям, в том числе и к смертельному исходу. Данные две группы фактов не укладываются в тра­диционные представления психосоматики, а тем самым в стоящую за психосоматикой гомеостатическую модель раз­вития личности.

Они также свидетельствуют о том, что без учета целе­направленной деятельности, снимающей оппозиции «че­ловек — среда», «личность — общество», картина представлений о развитии личности не просто обедняет­ся, а искажается, приводя к противопоставлению челове­ка и его жизни в человеческом мире.

Дуализм схем двухфакторной детерминации развития личности, устойчиво поддерживаемый антропоцентричес­кой парадигмой мышления о человеке, помещением че­ловека в «искусственные миры» среды и культуры вместо анализа образа жизни человека в обществе, абсолютиза­цией закономерностей развития, а также гомеостатической моделью развития психики человека преодолеваются в системном историко-эволюционном деятельностном подходе к изучению человека.

Образ жизни, индивидные свойства человека, совместная деятельность — предпосылки и основание развития личности

В качестве отправной точки при анализе проблемы природ­ной и социальной детерминации человека, а также связанных с ней вопросов о роли социаль­ной среды в развитии личнос­ти, движущих сил развития личности, ее жизненного пути, структуры личности, твор­чества, личностного выбора и, наконец, характера и спо­собностей личности может быть дана следующая методологическая характеристика психологии личности: «Личность = индивид; это особое качество, которое приоб­ретается индивидом в обществе, в целокупности отноше­ний, общественных по своей природе, в которые индивид вовлекается. <...>

Иначе говоря, личность есть системное и поэтому «свернувственное» качество, хотя носителем этого качества яв­ляется вполне чувственный, телесный индивид со всеми его врожденными и приобретенными свойствами. Они, эти свойства, составляют лишь условия (предпосылки) формирования и функционирования личности, как и вне­шние условия и обстоятельства жизни, выпадающие на долю индивида.

С этой точки зрения проблема личности образует но­вое психологическое измерение: иное, чем измерение, в котором ведутся исследования тех или иных психических процессов, отдельных от свойств и состояний человека; это — исследование его места, позиции в системе, кото­рая есть система общественных связей, общений, которые открываются ему; это — исследование того, что, ради чего и как использует человек врожденное ему и приобретен­ное им (даже черты своего темперамента и уж, конечно, приобретенные знания, умения, навыки... мышление). То же относится и к внешним условиям, к объективным воз­можностям удовлетворения потребностей человека»[68].

Данная А.Н.Леонтьевым характеристика психологии личности представляет собой пример той абстракции, развертывая которую можно создать конкретную страте­гию психологии личности как самостоятельного направ­ления психологической науки. Для того чтобы развернуть эту абстракцию, нужно, во-первых, обозначить содержа­щиеся в ней ориентиры, задающие общую логику изуче­ния развития личности: разведение понятий «индивид» и «личность», «личность» и «психические процессы», а также выделение новой схемы детерминации развития личнос­ти. Во-вторых, указать конкретные области психологии личности, высвечиваемые этими ориентирами. Основная особенность данной характеристики психологии личности состоит в том, что она является выражением полисис­темного видения личности и тем самым контрастирует с любыми описаниями «индивида» и «личности» в рамках антропоцентрической парадигмы, изолирующей их из системы природы и общества.

Первый ориентир — это разведение понятий «индивид» и «личность», а также выявление различных качеств «инди­вида» и «личности», отражающих специфику их развития в природе и обществе.

При выделении понятия «индивид» в психологии лич­ности отвечают прежде всего на вопрос, в чем данный че­ловек подобен всем другим людям, то есть указывают, что объединяет данного человека с человеческим видом. По­нятие «индивид» не следует смешивать с противополож­ным по значению понятием «индивидуальность», с помощью которого дается ответ на вопрос, чем данный человек отличается от всех других людей. «Индивид» обо­значает нечто целостное, неделимое. Этимологическим истоком этого значения понятия «индивид» является ла­тинский термин «individuum» (индивидуум). Характеризуя личность, также имеют в виду «целостность», но такую «целостность», которая рождается в обществе. «Индивид» выступает как преимущественно генотипическое образо­вание, а его онтогенез характеризуется как реализация определенной филогенетической программы вида, дос­траиваемой в процессе созревания организма. В основе созревания индивида лежат в основном адаптивные приспособительные процессы, в то время как развитие лич­ности не может быть понято исключительно из приспособительных форм поведения. Индивидом рождают­ся, а личностью становятся (А. Н.Леонтьев, С.Л.Рубинштейн).

В обыденном сознании «индивид» и «личность» неред­ко отождествляются между собой. Истоки отождествления этих понятий восходят еще к мифологической антропо­логии Древнего Египта, откуда идея телесно инкапсули­рованной личности перекочевала в христианскую мифологию, а затем проявилась в таких психологических течениях, как психоанализ, персонология и гуманисти­ческая психология. Это понимание «телесности» личности нашло, в частности, выражение в том, что некоторые персонологи, прослеживая этимологию термина «лич­ность», указывают не только на греческую или латинс­кую этимологию этого термина (persona) — маска, а затем «роль артиста», но и на удобное для разведения различ­ных психологических течений разграничение в немецком языке терминов «Personlichkeit» и «Personalitat». Немецкий термин «Personlichkeit» близок по значению к латинскому «persona» и отражает то социальное публичное впечатле­ние, которое данный человек производит на других лю­дей. Термин «личность» в этом смысле сводит понятие «личность» к внешним публичным проявлениям человека. В данном значении термин «личность» используется пре­имущественно в ролевых подходах к пониманию социаль­ного поведения человека.

Термин «личность» в значении «Personalitat» отражает ядро, сердцевину, неповторимую глубинную природу че­ловеческого существа, которая может быть врожденной, приобретенной, но, главное, телесно инкапсулированной. С помощью термина «Personalitat» подчеркивается устой­чивость личности, ее автономность от изменяющихся со­циальных ситуаций, общества в целом. В этом значении термин «личность» как правило, употребляется психоана­литиками (З.Фрейд, К.Юнг), представителями гуманисти­ческой психологии (А.Маслоу, К.Роджерс), а также создателем теории неповторимости индивидуальной лич­ности Г.Мюрреем. В персонологии Г.Мюррея пространством обитания личности считается мозг человека. В указанных течениях личность выступает как нечто «единичное», уни­кальное, резко отличающееся от периферийного соци­ального фасада, то есть социальной маски, персоны, «социального индивида».

Если различие реальностей, обозначаемых понятиями «индивид» и «личность», упускается из виду, сущность личности размещается в пространстве «индивида», а ис­следователи оказываются в плену схем двухфакторной детерминации развития личности и многочисленных био­логических типологий личности, опирающихся при построении этих типологий на те или иные свойства индиви­да, например, на особенности его внешнего или внут­реннего телосложения (Э.Кречмер, У.Шелдон, ГАйзенк и др.). Игнорирование несовпадения реальностей, обозначаемых понятиями «индивид» и «личность», влечет за собой две крайности: либо развитие личности подменяется разви­тием индивида, вследствие чего появление различных психических новообразований механически приурочива­ется к тому или иному возрасту по чисто хронологическим и биологическим критериям; либо процессы созревания индивида полностью выносятся за скобки в социологизированных подходах к изучению личности.

Важность разграничения понятий «индивид» и «лич­ность» весьма продуктивна в психологии. Но при этом не должно произойти подмены терминов, при которой вме­сто «биологического» употребляется «индивидное», вме­сто «социальное» — «личностное», а сам взгляд на проблему соотношения биологического и социального ос­тается дуалистическим.

Разграничение понятий «индивид» и «личность» имеет не только методологические, но и эмпирические основа­ния. Если представить шкалу с противоположными точ­ками «индивид» и «личность», то на одном ее конце окажется «личность без телесного индивида», вроде опи­санного Ю.Тыняновым поручика Киже или различных ми­фических личностей, а на другом — «индивид без личности», вроде детей, выращенных животными (фено­мен Маугли).

Трагическую картину процесса превращения личности в индивида, возникающего при выпадении личности из системы социальных связей, приходится иногда наблю­дать в домах-интернатах для престарелых (В.Ф.Болтенко). В.В.Давыдов, приводя пример из известной повести Л.Н.Толстого «Смерть Ивана Ильича», проводит грань между биологической смертью «индивида» и порой опе­режающей ее смертью самосознания личности. Иван Иль­ич знал, что умирает, но никак не мог принять этого. «Возможно, это и покажется парадоксальным, но люди порой "умирают" задолго до биологической смерти. Умирают, ибо все ими сделано и исчерпана до конца та воз­можность выразить себя в мире, которая дается каждому лишь раз. И у "роковой черты" остается только одно — сказать себе правду о своей жизни. Остается только испо­ведь как форма самораскрытия изнутри. И эта правда, ко­торую должен сказать себе человек, является последним, что ему остается сделать в жизни. Иван Ильич сказал себе эту правду, и ему было легко умирать, так как он уже фактически похоронил свою душу — эту, по меткому вы­ражению М.М.Бахтина, последнюю смысловую позицию личности»[69]. Самосознание личности оставляет человека, а жизнь индивида в системе социальных отношений еще продолжается, что ставит перед медиками порой немало трудноразрешимых этических проблем.

При разграничении понятий «индивид» и «личность» в эмпирическом плане самого пристального внимания заслуживает обнаруженный психогенетиками феномен «мы-самость» (we-self) — существование одной личности у однояйцевых близнецов, не могущих существовать друг без друга ни во времени, ни в пространстве. Одна личность тем самым как бы обслуживается двумя индивидами.

Наряду с разграничением понятий «индивид» и «лич­ность» в отечественной и зарубежной психологии при характеристике личности используют различные триа­ды: «организм», «социальный индивид», «личность» (М.Г.Ярошевский, РомХарре); «индивид», «личность», «ин­дивидуальность» (С.Л.Рубинштейн). Б.Г.Ананьевым было введено представление об «индивиде», «личности», «субъекте деятельности» и «индивидуальности». Через по­нятие «индивид» он обозначил «индивидные» природные свойства человека; через понятие «личность» — социаль­ное положение человека в обществе, общественные фун­кции — роли, цели и ценностные ориентации, определяющие социальную биографию человека. Под «субъектом деятельности» Б.Г.Ананьев понимал человека, обладающего сознанием и активно преобразующего мир в познании, труде и т.д., а под «индивидуальностью» — интегративное целостное объединение «индивида», «лич­ности» и «субъекта деятельности». Сходных взглядов на индивидуальность придерживался В.С.Мерлин, разраба­тывающий концепцию «интегральной индивидуальности».

Такого рода разграничение разных проявлений жизни личности в обществе является продуктивным, особенно когда в целях экспериментального исследования ставится задача выделения тех или иных специфических законо­мерностей становления личности. Вместе с тем при рез­ком разведении личности на различные «триады» возникают определенные затруднения.

Биогенетическая ориентация исследования развития человека в онтогенезе приводит исследователей к изуче­нию прежде всего фенотипических особенностей созре­вания организма. Социогенетическая ориентация побуждает исследователей к разработке представлений о закономер­ностях развития «социального индивида» или «личности» в понимании Б.Г.Ананьева. Персоногенетическая ориента­ция, даже если она освободится от ассоциации термина «персонология» с «персонологией» в смысле Г.Мюррея, приводит к анализу преимущественно формирования са­мосознания личности, проявлений ее «индивидуальнос­ти». Выделяя эти ориентации изучения личности, И.С.Кон отмечает: «Поскольку каждая из этих моделей (реализа­ция биологически заданной программы, социализация и сознательное самоосуществление) отражает реальные сто­роны развития личности, спор по принципу «или—или» не имеет смысла. «Развести» эти модели по разным «носи­телям» (организм, социальный индивид, личность) так­же невозможно, ибо это означало бы жесткое однозначное разграничение органических, социальных и психических свойств индивида, против которого выступает вся совре­менная наука»[70].

При анализе соотношений «индивида», «личности» и «индивидуальности» как «элементов» эволюционирующей системы анализируются их взаимосвязи в филогенетичес­ком, антропогенетическом, социогенетическом, онтоге­нетическом и функциональном аспектах их развития, а также ставится вопрос о преобразовании закономернос­тей историко-эволюционного процесса в ходе истории вида.

Появление человеческого индивида в «мире человека» опосредствовано всей историей его вида, которая прело­милась в наследственной программе индивида, подготав­ливающей его к специфическому для данного вида образу жизни. Так, только человеку присущи рекордная продол­жительность периода детства; возможность пребывать при рождении в состоянии крайней «беспомощности»; раз­мер веса мозга ребенка, составляющий всего лишь около четверти веса мозга взрослого человека. Последний факт станет еще более красноречивым, если вспомнить, что вес мозга большинства обезьян при рождении составляет более двух третей взрослой особи и достигает веса мозга взрослой обезьяны уже к концу первого года жизни.

Подобная беспомощность человеческого индивида при рождении — яркое свидетельство того, что закономерно­сти биологической эволюции потеснились, преобразова­лись, а на первый и крупный план вышли закономерности историко-эволюционного процесса развития ребенка. За­коны биологической эволюции давно перестали быть дви­жущим фактором прогрессивного развития человечества. «Но такие явления, как спонтанные аборты (15% от всех беременностей), мертворождения (1% от всех родов), оп­ределенное количество бесплодных браков, повышенная смертность мальчиков в первый год жизни, — все они... должны рассматриваться как элементы естественного от­бора против определенных генотипов»[71].

Образ жизни человечества, как это и вытекает из тео­рии А.Н. Северцова, приводит к конкретной перестройке за-кономерностей историко-эволюционного процесса, но именно к перестройке этого процесса, а не к его полной отмене. Закономерности эволюции не просто отмирают, а ради­кальным образом преобразуются, в корне меняется логи­ка причин и движущих сил эволюционного процесса. Индивидные свойства человека выражают прежде всего тенденцию человека как «элемента» в развивающейся си­стеме общества к сохранению, обеспечивая широкую адап­тивность человеческих популяций, особенно когда речь идет о филогенетически наиболее древних уровнях орга­низации индивида. Однако биология онтогенеза — инди­видного развития человека, несмотря на горы фактов, по мнению классика современной биологии Б.Л.Астаурова, в сущности еще отсутствует. И главные ее трудности как раз в том и заключаются, что индивидное развитие чело­века осуществляется в контексте социального образа жиз­ни, который не просто накладывается на природный «субстрат» человека, а и в антропогенезе, и в социогенезе, и в жизненном пути личности приводит к преобразо­ванию этого природного «субстрата». В связи с этим на индивидное развитие человека в онтогенезе не могут быть перенесены закономерности биологической эволюции, разработанные на материале филогенеза в биологии. Воп­рос о природе и характере этих закономерностей, в том числе и о влиянии жизненного пути личности на онтоге­нетическое развитие индивида, ждет своего разрешения в человекознании.

В методологическом плане, с какого бы уровня мето­дологии вопрос о соотношении биологического и соци­ального в человеке не рассматривался, особенно в том его варианте, который влечет бесплодные рассуждения о «степени животности» и «степени человечности» челове­ка, его решение расходится не только с фактами социо­логии и психологии, но и биологии. Индивид по способу жизни в среде коренным образом отличается от любых других биологических видов. «Никто не возражал бы иметь глаз орла, желудок кашалота, сердце ворона и т.д., то есть обладать звериным здоровьем и "зверской" физичес­кой работоспособностью. Но человеческое общество не могло бы сложиться, если бы у людей сохранились животные отношения к вещам и друг другу; звериные отно­шения к миру разрушили бы и общество, и человеческое в нас самих. У человека нет "биологического" в простом и основном значении этого термина — животно-биологического. Биологические особенности человека состоят именно в том, что у него нет унаследованных от живот­ных инстинктивных форм деятельности и поведения»[72].

Таким образом, при разведении понятий «индивид», «личность» и «индивидуальность» в контексте историко-эволюционного подхода к изучению развития человека не происходит подмены этими понятиями терминов «био­логическое» и «социальное». Сама постановка вопроса о животно-биологическом в человеке, навязанная антропо-центристской парадигмой мышления, теряет смысл. Глав­ными вопросами становятся вопросы о преобразовании закономерностей биологической эволюции в историчес­ком процессе развития общества и о системной детерми­нации жизни личности, способом существования и развития которой является совместная деятельность в со­циальном конкретно-историческом образе жизни данной эпохи.

Второй ориентир — системная схема детерминации раз­вития личности.

Основанием этой схемы является совместная деятель­ность, посредством которой осуществляется развитие лич­ности в социально-исторической системе координат данной эпохи. «Мы привыкли думать, что человек представляет собой центр, в котором фокусируются внешние воздей­ствия и из которого расходятся линии его связей, его интеракций с внешним миром, что этот центр, наделен­ный сознанием, и есть его «Я». Дело, однако, обстоит вовсе не так... Многообразные деятельности субъекта пере­секаются между собой и связываются в узлы объективны­ми, общественными по своей природе отношениями, в которые он необходимо вступает. Эти узлы, их иерархии и образуют тот таинственный «центр личности», который мы называем «Я»; иначе говоря, центр этот лежит не в индивиде, не за поверхностью его кожи, а в его бытии.

...Анализ деятельности и сознания неизбежно при­водит к отказу от традиционного для эмпирической психологии эгоцентрического, «птолемеевского» пони­мания человека в пользу понимания «коперникансского», рассматривающую систему взаимосвязей людей в обществе. Нужно только при этом подчеркнуть, что включенное в систему вовсе не значит растворя­ющееся в ней, а, напротив, обретающее и проявляю­щее в ней силы своего действия»[73].

Во избежание односторонней интерпретации представ­лений о совместной деятельности как основания разви­тия личности необходимо подчеркнуть, что «центром» личности являются не столько сами по себе «узлы» или «иерархии деятельностей» личности в социальном мире, а то, что порождается в многообразных деятельностях, то, ради чего и как человек использует приобретшие для него личностный смысл социальные нормы, ценности, иде­алы, в том числе и индивидные свойства, в своей жизни.

На определенном этапе развития личности взаимо­отношение между личностью и порождающим ее деятельностным «основанием» изменяется. Совместная де­ятельность в конкретной социальной системе по-прежнему детерминирует развитие личности, но личность, все более индивидуализируясь, сама выбирает ту деятельность, а по­рой и тот образ жизни, которые определяют ее развитие. Иначе говоря, в ходе жизни обозначается переход от ре­жима употребления, усвоения культуры — к режиму кон­струирования различных социальных миров.

Вне анализа многообразных совместных деятельностей как оснований развития личности возникают серьезные трудности при реализации в психологии принципов раз­вития и историзма. Вопросы о том как индивид вовлека­ется в общественные отношения, каким образом приобретается системное «сверхчувственное» качество, позволяющее характеризовать индивида как «личность», как зовут ту силу, которая не только может породить лич­ность, но и определить закономерности ее функциониро­вания и развития, через что личность выражает свои отношения к миру и преобразует мир, — остаются без ответа. Путь к решению этих вопросов открывается в том случае, если в качестве системообразующего основания в схеме детерминации развития личности берется совмест­ная деятельность. Индивидные свойства человека и соци­альная среда не являются чем-то внешним по отношению к целенаправленной деятельности, не понимаются как два «фактора», варьируя которыми по принципу «больше— меньше» таинственный кукольник определяет судьбу личности, ее поступки. Они как бы погружены в много­образные деятельности, и их преобразования, влияющие на развитие личности, неотделимы в жизни личности от преобразований «потока деятельностей».

Индивидные свойства человека — предпосылки развития личности. Человек рождается как существо социально-ге­нетическое, а его индивидные особенности подготовле­ны к социально-историческому образу жизни общества. Эти «индивидные свойства» (термин Б.Г.Ананьева) на ран­них этапах онтегенеза не представляют собой биологичес­кую базу или фактор, который предопределяет развитие личности в «потоке деятельностей», а выступают как «без­личная предпосылка» развития личности, претерпевающая порой в процессе жизненного пути личности некоторые изменения. Безусловно, индивидные предпосылки чело­века, преобразуясь в ходе жизни человека, являются ус­ловием развития личности. Иногда приписываемый ряду психологов взгляд, будто бы деятельностный подход сбра­сывает вообще индивидные свойства со счетов при ана­лизе развития личности, или утверждение о полном прекращении действия биологических закономерностей развития человека основаны на недоразумении. «...Начиная от кроманьонского человека, то есть челове­ка в собственном смысле слова, люди уже обладают все­ми морфологическими свойствами, которые необходимы для процесса дальнейшего безграничного общественно-исторического развития человека — процесса, теперь уже не требующего каких-либо изменений его наследствен­ной природы. Таким действительно и является фактичес­кий ход развития человека на протяжении тех десятков тысячелетий, которые отделяют нас от первых представ­лений вида Homo sapiens: с одной стороны, необыкно­венные, не имеющие себе равных по значительности и по все более возрастающим темпам изменения условий и образа жизни человека; с другой стороны, устойчивость его видовых морфологических особенностей, изменчивость которых не выходит за пределы вариантов, не имеющих со­циально существенного приспособительного значения.

Значит ли это, однако, что на уровне человека проис­ходит остановка всякого филогенетического развития? Что природа человека как выразителя своего вида, раз сло­жившись, далее не меняется?

Если признать это, то тогда необходимо также при­знать и то, что способности и функции, свойственные современным людям, например тончайший фонематичес­кий слух... — все это является продуктом онтогенетичес­ких функциональных изменений (А.Н. Северцов), не зависящих от достижений развития предшествующих поколений.

Несостоятельность такого допущения очевидна»[74].

В деятельностном подходе к изучению личности тем самым речь идет не об остановке биологической эволю­ции человека, а о том, что у человека устойчивы видовые морфологические особенности, не выходящие за пределы вариантов, не имеющих социально приспособительного значения. Вопросы же изучения «индивидных предпосылок» развития личности в онтогенезе заключаются в том, при каких обстоятельствах, каким путем и в чем находят свое выражение закономерности созревания индивида в жизнен­ном пути индивидуальности, а также в том, как преобразу­ются индивидные свойства человека в зависимости от социального образа жизни, порой превращаясь из предпосы­лок развития личности в продукт этого развития.

Индивидные предпосылки, будь то от природы унаследованные задатки или темперамент, сами по себе не предрешают развитие способностей и характера, точно так же как социальные условия жизни — хижины или дворцы, усвоенные в процессе социализации роли, — сами по себе не предопределяют, вырастет ли в этих условиях пекущийся о своем благополучии приспособ­ленец или же герой, готовый отдать жизнь ради рожде­ния культуры достоинства. Если индивид не будет вовлечен в соответствующую его природным задаткам деятельность, то они останутся нереализованными. Тем­перамент и задатки, впрочем, как и любые индивид­ные предпосылки, не представляют собой свойств личности. Эти предпосылки не являются основой или базой личности. В действитель

Date: 2015-05-04; view: 491; Нарушение авторских прав