Истоки историка-эволюционного подхода к пониманию человека 1 page

При изучении системных ас­пектов развития человека, его роли в эволюции расширяющих­ся систем представители систем­ного подхода обращаются к тем закономерностям, которые выявлены на уровне конкретно-научной методологии науки — в истории, этнологии, культурологии, социологии, семиоти­ке, эволюционной биологии. Причина обращения к этим внешне не связанным наукам заключается в том, что в них обнаружены общесистемные закономерности.

Одна из функций общенаучного системного анализа как раз и состоит в том, что с его помощью из конкрет­ных наук о природе и обществе вычленяются общие зако­номерности развития любых систем и тем самым перебрасывается мост, создается канал связи между раз­ными науками о человеке. Реализация положения о необ­ходимости изучения человека в процессе эволюции порождающей его системы предполагает, чтобы исследо­ватель не просто говорил о развитии, а каждый раз ста­вил вопрос об эволюционном смысле возникновения того или иного феномена в порождающей его системе. Напри­мер, каков эволюционный смысл появления новых видов в биологической эволюции или рас и разных этнических групп (племен, наций) в истории человечества; в чем эво­люционный смысл возникновения новых органов в филоге­незе определенного вида или формирования неповторимого характера в персоногенезе — индивидуальном жизненном пути личности? Изучение закономерностей развития сис­тем (биологических и социальных), механики развития будет неполным до тех пор, пока не раскрыт тот эволю­ционный смысл, для обеспечения которого осуществля­ется вся механика развития, например, функционируют механизмы естественного отбора (Н.А.Бернштейн, Н.И.Ва­вилов, А.Н.Северцов, И.И.Шмальгаузен, С.Н.Давиденков).

Системный историко-эволюционный анализ развития тем самым исходит из положений о необходимости изуче­ния феномена человека в процессе эволюции порождающей его системы и об изучении целевой детерминации развиваю­щейся системы, предполагающей освещение вопроса «для чего возникает явление"?» наряду с характерными для тра­диционного естествознания вопросами «как происходит явление?» и «почему оно происходит?» (Н.А.Бернштейн).

В русле психологии необходимость изучения развития человека с опорой на закономерности историко-эволюционного процесса в природе и обществе неоднократно отмечалась такими исследователями, как Б.Г.Ананьев, Л.С.Выготский, А.Н.Леонтьев, А.Р.Лурия, С.Л.Рубинш­тейн и Д.Н.Узнадзе. В физиологии высшей нервной деятель­ности проблема системогенеза целостного человеческого организма была разработана автором теории функциональ­ных систем П.К.Анохиным. Оригинальные взгляды на за­кономерности развития личности в социальной группе с позиции теории эволюции сформулированы социальным психологом Т.Кэмпбеллом.

В системном подходе к изучению развития человека все более концентрируется внимание на общих закономернос­тях эволюционного процесса, открытых в научной школе эволюционной биологии А.Н.Северцова и И.И.Шмальгау-зена. Вследствие этого поднимаются вопросы о критериях прогресса живых и технических саморегулирующихся сис­тем (К.М.Завадский, В.И.Варшавский, Д.А.Поспелов), эво­люционных закономерностях антропосоциогенеза и этнических общностей (В.П.Алексеев, С.А.Арутюнов, Л.М.Дробижева, Ю.В.Бромлей, Г.П.Григорьев}, общих меха­низмах эволюции культуры (Э.С.Марканян). Важным этапом на пути изучения общих закономерностей коэволюции — гармоничного взаимообусловленного развития природы и общества — стали исследования последователя В.И.Вер­надского Н.Н.Моисеева, обобщенные в его труде «Алго­ритмы развития» (1987).

Концепция эволюционного прогресса А.Н. Северцова, идея о пре адаптации Н.И.Вавилова и их развитие в системном подходе. Выдающимся достижением классика эволюцион­ной биологии А.Н.Северцова является разработка учения о существовании двух различных форм прогресса в эво­люции — биологического и морфофизиологического. Био­логический прогресс заключается в изменении образа жизни и положения вида животных в биосфере; морфофизиологический прогресс — в изменении строения и функций тела животных. За этим разведением двух типов прогресса сто­ит изменение мышления исследователей об эволюцион­ном процессе, переход от организмоцентрического изучения развития к системному видению закономернос­тей эволюционного процесса. Обоснованно критикуя вульгарный перенос эволюционных биологических зако­номерностей на историю развития общества, порой не замечают принципиального открытия А.Н.Северцова, до­пустившего возможность относительно независимой эволюции образа жизни, являющегося системообразующим ос­нованием развития вида, от морфофизиологтеской эволю­ции организмов, доминирующей в органическом мире. Образ жизни определяет положение вида в системе биосферы.

От образа жизни вида зависит, пойдет ли эволюция по пути ароморфоза, идиоадаптации или регресса. Под ароморфозами А.Н.Северцов понимал прогрессивную эволюцию образа жизни, приводящую к появлению у вида новых качеств, которые повышают уровень жизнедеятельности вида, расширяют его приспособительные возможности и смогут оказаться полезны при критических изменениях среды обитания живых существ. Представление об аромор-фозе А.Н.Северцова сходно с идеей Н.И.Вавилова о воз­никновении в эволюционирующей системе преадаптации — тех или иных полезных признаков до того, как они стали для этой системы действительно полезны.

От ароморфоза А.Н.Северцов отличал идиоадаптацию, то есть адаптацию в узком смысле слова, как специализа­цию вида, обеспечивающую наилучшую приспособлен­ность к типичным условиям его существования. Если эволюция идет в направлении идиоадаптации, частных приспособлений, то образ жизни вида качественно не изменяется, остается на той же высоте. Ароморфоз же или преадаптация могут привести к новому образу жизни вида, то есть повлечь за собой смену системообразующего осно­вания, определяющего основные характеристики данно­го вида.

На уровне методологии системного подхода описан­ные А.Н.Северцовым закономерности прогресса эволю­ции были обобщены и развиты в исследованиях К.М.Завадского, а также В.И.Варшавского и Д.А.Пос­пелова. В этих работах, придавших идеям А.Н.Северцова более универсальное, то есть общесистемное звучание, подчеркивается, что возникновение и прогрессивное разви­тие любой эволюционирующей системы обеспечивается бла­годаря процессам ее интеграции и дифференциации — синтезогенеза и сегрегациогенеза (К.М.Завадский).

По Завадскому, объединение элементов в единое це­лое, то есть рождение систем, — это не предпосылка системного исследования, а факт, нуждающийся в объяс­нении. В процессе эволюции формы, ведущие изолиро­ванный образ жизни, были потеснены многочисленными формами с групповым образом жизни, которые в ходе развития осваивали одну экологическую нишу за другой. Тем самым весь ход эволюционного процесса как бы осу­ществил экспериментальную проверку преимуществ груп­повых форм жизни, по сравнению с изолированными формами жизни. Вместе с тем эта победа приводит к по­становке вопросов: в чем эволюционный смысл процесса синтезогенеза — объединения в системы отдельных эле­ментов, какого рода сообщества могут считаться система­ми, обеспечивающими дальнейшее развитие вида?

Синтезогенез представляет такое объединение разрознен­ных элементов в систему, в множество, которое открывает возможность решения задач, ранее не доступных ни одному из составивших систему элементов. Так, муравьи из раз­ных муравейников, смешавшиеся между собой на лугу, полностью автономны по отношению друг к другу. Они не "синтогенезное" образование, а скопление однород­ных элементов. В чем же состоит отличие скоплений одно­родных элементов от различных систем, ведущих групповой образ жизни?

«... В самом общем виде можно сказать, что некоторая совокупность элементов является единой системой, если эти элементы обладают потенциальным свойством обра­зовывать статические или динамические структуры, не­обходимые для "выживания" элементов и всей их совокупности, то есть обладают свойством взаимодейство­вать друг с другом для достижения локальных и глобаль­ных целей...

...Когда речь идет о биологических совокупностях, то в реальных ситуациях эти свойства проявляются частично, а остальные — ждут своего часа. Хорошо известны, на­пример, опыты с некоторыми бактериями, которые все­гда обитали в средах, где отсутствуют определенные виды углеводов. При искусственной пересадке их в среды, где эти непривычные углеводы были единственной доступ­ной для бактерий пищей, они начали вырабатывать фермент для их расщепления. Возможность этого была за­ложена в их генную структуру "на всякий случай" и реа­лизовалась именно тогда, когда в этом возникла необходимость...

Таким образом, синтезогвнез — это путь увеличения чис­ла потенциально возможных свойств, которые могут пригодить­ся системе при встрече с непредвиденными ситуациями» [30]

Синтезогенез объясняет то, для чего элементы в ходе развития объединяются в единую систему. Именно идеи синтезогенеза позволяют приоткрыть путь к пониманию эво­люционного смысла возникновения человеческого общества, в том числе разных социальных общностей в социогенезе. Вслед­ствие синтезогенеза формируются системы, обеспечива­ющие адаптацию к более широкому кругу ситуаций за счет того, что их элементы, их «индивиды», их «личнос­ти» приобрели новые свойства — возможности взаимодей­ствовать друг с другом для достижения различных целей, а также особый резерв, запас которого может быть исполь­зован в непредвиденных обстоятельствах.

Наряду с синтезогенезом, приводящим к возникнове­нию объединений, решающих широкие классы задач, в эволюции также идет процесс вычленения подсистем, входящих в системы, то есть процесс дифференциации си­стем. Появляются подсистемы — узкие специалисты, об­ладающие возможностью делать одно и только одно дело, но зато делать его с самой высокой степенью эффектив­ности. Этот путь развития систем, ведущий к специализа­ции, К.М.Завадский охарактеризовал как сегрегациогенез. В эволюции биологических, технических и социальных сис­тем существует множество проявлений сегрегациогенеза как прогрессивного пути развития, обеспечивающего оптималь­ные возможности для системы решать типовые ранее встре­чавшиеся задачи.

Вместе с тем специализация тех или иных подсистем, их жесткая пригнанность к одному классу задач, если сегрегациогенез не сочетается с синтезогенезом, становится тупиковым путем эволюционирующей системы, затруд­няет ее существование при встречах с непредвиденными ситуациями. Подчиняясь принципу полезности, решению задач только текущего момента, система, идущая по на­правлению сегрегациогенеза, утрачивает преимущества, которые были достигнуты посредством объединения эле­ментов в группу, возможности к взаимодействию при достижении разных целей и распадается. Ф.М.Достоевс­кий вместе со своим героем Иваном Карамазовым иро­низирует по поводу «сверхспециализации»: «Заболи у тебя нос, тебя шлют в Париж: там, дескать, европейский спе­циалист носы лечит. Приедешь в Париж, он смотрит нос: я Вам, скажет, только правую ноздрю могу вылечить, потому что левых не лечу, это не моя специальность, а поезжайте после меня в Вену, там Вам особый специа­лист левую ноздрю долечит. Что будешь делать? Прибег­нул к народным средствам»[31].

Эволюционирующая система должна найти своего рода компромисс между сверхспециализацией, которая может повлечь за собой утилитарный путь сегрегациогенеза, и универсализацией, «народными средствами», пригодны­ми на все случаи жизни.

Рост вариативности элементов системы — критерий эволюционного прогресса. Из теории А.Н.Северцова об изменениях образа жизни как основе прогресса, представ­лений о синтезогенезе и сегрегациогенезе эволюциони­рующих систем вытекает, что именно в системе «элемент», («индивид», «личность», «индивидуальность») приобре­тает возможности для вариативности, проявления инди­видуальной изменчивости. Индивидуальные особенности активного «элемента», сколь бы отличными, самобытными они ни казались, в самой своей основе имеют системное про­исхождение, самим фактом своего существования обязаны системе. Индивидуальность личности, какой бы самобытной, неповторимой и непредсказуемой она ни была, порождается присущим системе образом жизни. В свете описанных выше положений представляется необоснованным противопоставление «элемента» — «системе», «вариативности индивида» — «виду»,«индивидуальности личности»— «обществу».

Эти противопоставления являются следствием «моносистемного» видения человека, пытающегося решить вопрос о том, «для чего» возникает личность в естествен-ноисторическом процессе развития общества, замыкаясь в пространстве организма. Если пытаться отвечать на этот вопрос с позиции традиционной психологии, исследую­щей отдельного субъекта, его познавательную, мотивационно-эмоциональную и волевую сферы, то оказывается, что личность — высшая интегрирующая инстанция, уп­равляющая психическими процессами, «хозяин» психи­ческих функций (В.Джемс) и т.п. В результате личность предстает в традиционной психологии как поставленная где-то «над» психическими процессами, а главное ее пред­назначение заключается в том, чтобы собрать эти процес­сы в единый пучок психических функций и придать им определенную направленность. Такого рода решение вопро­са о природе личности помещает личность как вне психики, так и вне общества.

Подобное пренебрежение вопросом о смысле возник­новения феномена личности в эволюции было бы оправ­данным в том случае, если бы факты возникновения личности, индивидуальных различий между людьми и за­кономерности эволюционного процесса развития челове­ческого вида были совершенно не связаны между собой. Но являются ли проявления вариативности в онтогенезе любого биологического организма и эволюция его вида двумя независимыми рядами? Вполне определенный и от­рицательный ответ на этот лобовой и наивный для каж­дого эволюциониста вопрос дает отечественный психолог В.А.Вагнер.

На основе анализа соотношения индивидуальных и ви­довых психических способностей и прежде всего индиви­дуальной и видовой одаренности у разных биологических видов В.А.Вагнер обнаруживает универсальную и вели­кую закономерность: чем выше развито то или иное сооб­щество, тем больше вариативность проявлений входящих в это сообщество особей. Так, колебания индивидуальных

различий в одаренности у низших животных, ведущих оди­ночный образ жизни, очень незначительны: «У живот­ных, ведущих стадно-вожаческую жизнь, в которой опасности, угрожающие составляющим стадо особям, легче предупреждаются, чем в условиях одиночного об­раза жизни, роль естественного отбора становится менее суровой и незначительные уклонения уже им не устраня­ются. В результате получаются уклонения от типа видовой одаренности. Как бы ни были они незначительны, их на­личие представляет собой явление огромного принципи­ального значения: мы здесь впервые встречаемся с явлениями не видовой, а индивидуальной одаренности. В неволе, где жизнь животных под покровительством чело­века обеспечена еще более, а роль естественного отбора ослаблена, уклонения психических способностей могут быть еще большими, чем это наблюдается в стаде»[32].

Далее В.А.Вагнер, сопоставляя колебания в индивиду­альной одаренности с изменением усложнения сообще­ства разных видов в процессе эволюции, показывает, что эти колебания все возрастают, достигая апогея в челове­ческом обществе. Из этих наблюдений вытекает факт на­личия взаимосвязи между вариативностью психических способностей индивида и эволюцией вида и тем самым более явно выступает роль вариативности индивида в рас­ширении эволюционирующих систем, появлении скачков к новым образам жизни, рождении и гибели социальных систем, цивилизаций и культур.

Обрисованная В.А.Вагнером картина возрастания ин­дивидуальной одаренности с усложнением сообществ в процессе эволюции является яркой иллюстрацией идеи о том, что в ходе синтезогенеза на разных уровнях эволю­ции растет вариативность «элементов», входящих в рас­ширяющиеся системы, в том числе вариативность проявлений человека в биогенезе, антропогенезе, социогенезе и персоногенезе.

Принципы историка-эволюционного подхода к пониманию человека

Принцип 1. Эволюция любых развивающихся систем предполагает взаимодействие двух противобор­ствующих тенденций — тенденции к сохранению и тенденции к изменению данных систем.

Так, в биологических системах наследственность выра­жает общую тенденцию эволюционирующей системы к ее сохранению, к передаче без искажений информации из поколения в поколение, а изменчивость проявляется в приспособлении различных видов к среде обитания. Ф.Эн­гельс характеризует наследственность как консервативную, положительную, а приспособление, тенденцию к изме­нению системы — как революционизирующую, отрица­тельную сторону процесса развития.

В социальных системах тенденция к сохранению про­является в социальном наследовании, в преемственности таких типичных форм культуры и социальной организа­ции, которые обеспечивают адаптацию данной системы к тем или иным уже встречавшимся в ходе ее эволюции ситуациям.

Изменчивость же выступает в различных нестандарт­ных, нестереотипизированных приспособлениях системы к непредсказуемым переменам ситуации, в поиске новой информации о среде существования и в построении целе­сообразного поведения в ней. Индивидуальная изменчивость тех или иных элементов системы представляет собой усло­вие для исторической изменяемости системы в целом. Идея об индивидуальной изменчивости элементов системы как основе исторической изменяемости популяций, в наибо­лее явной форме высказанная в биологии И.И.Шмальгаузеном, отражает универсальную закономерность развития любых систем.

В качестве элементов, несущих индивидуальную из­менчивость, могут выступить индивид — в системе биологического вида; член племени — в системе обще­ственно-экономический формации; последователь науч­ной школы — в системе профессионального научного сообщества, индивидуальность личности — в системе со­циальной группы и т.п. Человек, включаясь в каждую из этих систем, наследует типичные для них системные ка­чества и одновременно выступает как носитель истори­ческой изменчивости этих систем в целом.

Типичные родовые качества человека, выражающие тен­денцию системы к сохранению, стоят за различными про­явлениями активности субъекта — стереотипами поведения, репродуктивным мышлением, привычками, установками, — характеризуемыми в психологии как адап­тивные, вариативные, уникальные качества человека, вы­ражающие тенденцию к изменению, возникают в синтезогенезе и проявляются в многообразных формах активности субъекта, таких как творчество, воображение, самореализация личности, описываемых как продуктив­ные типы активности. Эволюционный смысл адаптивных типов активности не сводится к поддержанию равнове­сия со средой, гомеостаза, выживания. Главным критери­ем адаптации является не только и не столько фактическое выживание индивида в данной конкретной среде, сколь­ко обеспечение преемственности существования индиви­да — его жизни в ряду будущих поколений (И.И.Шмалъгаузен).

Механизмы адаптации и бифуркации. Обобщенную ха­рактеристику механизмов развития систем в процессе эво­люции предлагает Н.Н.Моисеев. Наряду с адаптационными механизмами, обеспечивающими устойчивость развиваю­щейся системы в стандартных условиях среды, он выде­ляет особые бифуркационные механизмы (bifurcation — разветвление или раздвоение).

Механизмы бифуркации, обеспечивающие тенденцию к изменениям развивающейся системы, приходят в дей­ствие, когда возникают резкие изменения среды, кризи­сы в жизни системы. Одна из наиболее существенных характеристик развития систем, обеспечиваемых адапта­ционными механизмами, — это предсказуемость, прогнозируемость будущего поведения и развития этих систем. В отличие от механизмов адаптационного типа механиз­мы бифуркационного типа характеризует неопределенность будущего системы, невозможность предсказать, по како­му пути после того или иного кризиса пойдет дальнейшее развитие системы, какой новый вариант эволюции будет выбран. Поведение системы, после того как начал дей­ствовать механизм бифуркации, в принципе невозможно вывести из прошлого (из наследственности, из генов, прошлого опыта и т.п.). Развивающий сходные взгляды на эволюцию системы в природе и обществе бельгийский физик И.Пригожий отмечает, что в условиях неустойчиво­сти, неравновесия в переломный момент жизни системы нельзя предсказать ее будущее, так как любое в обычных условиях незначительное событие или действие может зас­тавить всю систему измениться и история пойдет по новому, иному пути. Отсюда, например, следует, что в ситуациях переходного периода в развитии общества, в "эпохи перемен, в смутные времена возрастает вероятность того, что тот или иной поступок индивидуальности мо­жет резко изменить историческую траекторию, эволюцию системы. Механизмы адаптации, функционирующие в со­циальных системах, связаны с обеспечением устойчивос­ти личности, ее типичного предсказуемого поведения в социальной группе. Механизмы бифуркации присущи./индивидуальному поведению личности как индивидуальности в различных проблемно-конфликтных ситуациях. В тех случаях, когда в обществе наступает переломный момент, незначительные в обычных условиях поступки ин­дивидуальности могут вызвать преобразование общества, стать толчком к возникновению непредсказуемой фазы в развитии культуры.

При описании родовых качеств человека, проявляю­щихся в стереотипизированных адаптивных формах пове­дения, их характеризуют как социотипические проявления личности в социальной системе. При характеристике сис­темно-интегральных качеств человека, проявляемых им в непредсказуемых ситуациях, которые не удается преобра­зовать на основе стереотипизированного поведения, упот­ребляют понятие «индивидуальность личности». Введение этого разграничения позволяет отразить существующие в единстве тенденции к сохранению и изменению, прису­щие жизнедеятельности человека как «элемента» различ­ных развивающихся систем. Благодаря указанному пониманию терминов «личность как социальный тип» и «личность как индивидуальность» также удается связать со­циотипические проявления человека с реализацией ро­довой типичной социально-унаследованной программы данной социальной общности и одновременно выделить неповторимые проявления человека, обеспечивающие в конечном итоге историческую изменяемость этой общно­сти. И, самое главное, данное разграничение помогает передать эволюционный смысл индивидуальности личности: за проявлениями индивидуальности выступают потен­циальные возможности бесконечных линий творческого эволюционного процесса жизни. Анализ природы индивиду­альности человека, ее функционального значения в эво­люционном процессе приводит к выделению принципов системного историко-эволюционного подхода к челове­ку, касающегося вопросов о саморазвитии различных си­стем и о соотношении родовой адаптивной стратегии развития этих систем с неадаптивной стратегией или, используя термин Н.И.Вавилова, преадаптивной страте­гии развития их элементов, несущих индивидуальную из­менчивость.

Принцип 2. В любой эволюционирующей системе функци­онируют избыточные преадаптивные элементы, относительно независимые от регулирующего влияния различных форм кон­троля и обеспечивающие саморазвитие системы при непред­виденных изменениях условий ее существования.

В эволюционирующих системах возникают и проявля­ются различные виды активности включенных в эти сис­темы «элементов», которые непосредственно не приводят к адаптивным прагматическим эффектам, удовлетворяю­щим нужды данных систем и обеспечивающим их сохра­нение, устойчивость.

Преадаптивные формы активности в биогенезе, ант­ропогенезе и социогенезе. Ярким примером проявления филогенетических зачатков возникновения преадаптивной активности в биологических системах являются игры животных. Различные биологи и этологи словно соревну­ются между собой, стремясь предлагаемыми характерис­тиками игры подчеркнуть ненужность этого вида поведения животных для биологической адаптации. Игровое поведение животных называют «избыточным», «мнимым», «действиями вхолостую», «вакуумной активностью» и т.п. И действительно, игровая активность не влечет за собой прямого адаптивного эффекта. Но именно в силу этой осо­бенности игровой активности в ней оттачиваются унасле­дованные формы поведения, до того, как они предстанут перед судом естественного отбора (К.Э. Фабри). Таким об­разом, сама игра создает наибольшие возможности для нео­граниченного проявления индивидуальной изменчивости организма, а тем самым накопления опыта действования при переменах условий существования данного биологического вида.

Введение представлений о преадаптивной неутили­тарной активности в антропогенезе помогает пролить свет и на вопрос, как изменения образа жизни привели к переходу к качественно иному образу жизни — образу жизни Homo sapiens. На основе тщательного анализа ан­тропологического и археологического материала извес­тный археолог Г.П.Григорьев приходит к выводу, что по так называемому «орудийному критерию» представ­ляется затруднительным провести резкую линию водо­раздела между видом Homo sapiens и другими ветвями рода Homo.

Из этих фактов следует, что одновременно с челове­ком были существа, которые обладали прямохождением, крупным мозгом, развитой морфологией обеих конечно­стей и, главное, добывали себе пищу при помощи ору­дий из камня, кости и дерева. «Объяснение наблюдаемым фактам можно найти в учении А.Н.Северцова об ароморфозе. Этот крупнейший специалист в области эволюции полагал, что изменения организмов, хотя и представляют собой приспособление к внешней среде, тем не менее никогда не являются точным ответом на заказ природы. Эволюция происходит скачкообразно, и при этом во вновь возникшей форме есть некий запас способностей, нереализу­емых непосредственно, как бы ненужных виду в данный мо­мент, но полезных для него в дальнейшем. У вида оказываются скрытые возможности, которыми он сумеет воспользоваться только в процессе своего длительного

существования, но не сразу же по возникновении. Вид, таким образом, может приспосабливаться, изменять фор­мы поведения, не меняя морфологии своих органов. Это "пры­ганье на ступеньку с запасом" и приводит к тому, что процесс эволюции приобретает прерывистый характер»[33]. Решение вопроса о причинах возникновения человека в антропогенезе, отличиях образа жизни человека от обра­за жизни животных связывается тем самым с поиском пре-адаптивных избыточных форм поведения, существующих наряду с утилитарной деятельностью изготовления и упот­ребления орудий.

Уникальный материал для понимания эволюционного смысла преадаптивной активности в социогенезе, в исто­рии разных культур приводится в классических трудах М.М.Бахтина о карнавальной культуре, исследованиях Д.С.Лихачева по смеховой культуре Древней Руси и цик­ле работ основателя семиотической концепции культуры Ю.М.Лотмана по типологии культуры. В этих исследова­ниях выступают две черты преадаптивных карнавальных или смеховых социальных действий:

а) смеховые социальные действия, поступки шута или юро­дивого дозволены в эволюционной системе данной куль­туры и относительно независимы от социального контроля, корригирующего отклонения от свойственных этой культуре социальных нормативов;

б) в смеховых социальных действиях подвергаются сомне­нию социально унаследованные типичные для данной куль­туры формы отношений и осуществляется поиск иных вариантов развития культуры, строится иная желае­мая действительность.

Смеховые социальные действия позволяли в рамках средневековой культуры одновременно практиковать по­ведение, квалифицируемое и как грешное, недозволен­ное, и как дозволенное (Ю.М.Лотман).

Различная природа и эволюционный смысл адаптив­ных и преадаптивных социальных действий в развиваю­щейся культуре средневековья наглядно выступают в сопоставлении официального праздника и карнавала, про­водимом М.М.Бахтиным: «Официальный праздник, в сущ­ности, смотрел только назад, в прошлое и этим прошлым освящая существующий в настоящем строй. Официаль­ный праздник, иногда даже вопреки собственной идее, утверждал стабильность, неизменяемость и вечность все­го существующего миропорядка, политических и мораль-I ных ценностей, норм, запретов. Праздник был торжеством, уже готовой победившей господствовавшей правды, ко­торая выступала как вечная, неизменная и непререкае­мая правда...

В противоположность официальному празднику карна­вал торжествовал как бы временное освобождение от гос­подствующей правды и существующего строя, временную отмену всех иерархических отношений, норм и запретов. Это был подлинный праздник времени, праздник ста­новления, смен и обновлений. Он был враждебен всяко­му увековечиванию, завершению и концу. Он смотрел в незавершенное будущее»[34].

Впоследствии эти идеи М.М.Бахтина были включены в контекст самиотической концепции культуры Ю.М.Лотмана, специально подчеркнувшего, что каждая культура как саморазвивающаяся система должна быть оснащена «механизмами для выработки неопределенности». Благодаря внесению неопределенности в строго детерминируемую систему культуры, данная культура приобретает необ­ходимый резерв внутренней вариативности, становится более чувствительной и подготовленной к преобразова­нию в ситуациях тех или иных социальных кризисов (Ю.М.Лотман). Если взглянуть через призму этих пред­ставлений на социальные карнавальные и смеховые дей­ствия, поступки шутов и «ведьм», деяния еретиков, феномен странных «лишних людей», то оказывается, что подобного рода неадаптивные, кажущиеся избыточными для адаптивного функционирования социальной общно­сти акты — обязательное условие исторической изменяемости этой общности, его эволюции. Так, смеховые социальные действия словно заботятся о том, чтобы куль­тура не зашла в своем развитии в тупик, не достигла состояния равновесия, равносильного неподвижности и... смерти. Они создают неустойчивый нелепый мир «спутан­ной знаковой системы», в котором царят небылицы, не­бывальщина, а герои совершают неожиданные поступки.