О смыс­ле жиз­ни 2 page

Цен­ность, на ко­торую нап­равле­но дей­ствие, тран­сцен­ден­тна по от­но­шению к са­мому это­му дей­ствию. Она вы­ходит за его рам­ки, по­доб­но то­му, как пред­мет поз­на­ватель­но­го дей­ствия на­ходит­ся за пре­дела­ми дан­но­го ког­ни­тив­но­го ак­та (в уз­ком смыс­ле это­го сло­ва). Из фе­номе­ноло­гии хо­рошо из­вес­тно, что над­си­ту­атив­ные ка­чес­тва пред­ме­та на­мерен­но­го дей­ствия всег­да при­сутс­тву­ют в со­дер­жа­нии это­го дей­ствия. Ес­ли я ви­жу го­рящую лам­пу, факт ее су­щес­тво­вания в прос­транс­тве и во вре­мени есть неч­то дан­ное, не­зави­симое от мо­его вос­при­ятия, да­же ес­ли я зак­рою гла­за или по­вер­нусь к этой лам­пе спи­ной. В мо­ем вос­при­ятии пред­ме­та как че­го-то ре­аль­но су­щес­тву­юще­го под­ра­зуме­ва­ет­ся, что я приз­наю его ре­аль­ность не­зави­симо от мо­его или чь­его-ли­бо вос­при­ятия. То же са­мое вер­но и в от­но­шении пред­ме­тов цен­нос­тно­го вос­при­ятия. Как толь­ко я пос­ти­гаю ка­кую-ли­бо цен­ность, я ав­то­мати­чес­ки осоз­наю, что эта цен­ность су­щес­тву­ет са­ма по се­бе, не­зави­симо от то­го, при­нимаю я ее или нет.

Рас­смот­рим кон­крет­ный при­мер. Пред­по­ложим, нек­то за­меча­ет, что ка­жуща­яся эс­те­тичес­кая прив­ле­катель­ность его эро­тичес­ко­го пар­тне­ра су­щес­тву­ет для не­го толь­ко до тех пор, по­ка он на­ходит­ся в сос­то­янии сек­су­аль­но­го воз­бужде­ния. Он об­на­ружи­ва­ет, что по ме­ре ос­лабле­ния это­го чувс­тва эс­те­тичес­кие цен­ности и ви­димая кра­сота как-то ис­че­за­ют. Из это­го он де­ла­ет вы­вод, что прив­ле­катель­нос­ти его пар­тне­ра как та­ковой в дей­стви­тель­нос­ти не су­щес­тву­ет — она яв­ля­ет­ся прос­то ре­зуль­та­том ис­ка­жен­но­го чувс­твен­ностью вос­при­ятия; что она по­это­му пред­став­ля­ет со­бой не объ­ек­тивную, а ско­рее от­но­ситель­ную цен­ность, ко­торая за­висит от спе­цифи­чес­ко­го сос­то­яния его ор­га­низ­ма и под­чи­ня­ет­ся его собс­твен­ным внут­ренним ин­стинктам.

Но та­кой вы­вод нес­пра­вед­лив. Оп­ре­делен­ное субъ­ек­тивное сос­то­яние, не­сом­ненно, яв­ля­ет­ся не­об­хо­димым ус­ло­ви­ем для то­го, что­бы те или иные цен­ности ста­ли в прин­ци­пе ви­димы­ми; не­сом­ненно, что­бы осоз­нать эти цен­ности, че­лове­ку тре­бу­ет­ся, как в опи­сан­ном вы­ше слу­чае, осо­бая спе­цифи­чес­кая чувс­тви­тель­ность. Но это ни в ко­ей ме­ре не оп­ро­вер­га­ет объ­ек­тивность цен­ностей, а ско­рее под­ра­зуме­ва­ет их. Как эти­чес­кие, так и эс­те­тичес­кие цен­ности по­доб­ны пред­ме­там вос­при­ятия — в том смыс­ле, что для их пос­ти­жения тре­бу­ют­ся со­от­ветс­тву­ющие дей­ствия; и в то же вре­мя эти дей­ствия об­на­ружи­ва­ют нес­во­димость всех этих пред­ме­тов к тем дей­стви­ям, ко­торы­ми они вы­яв­ле­ны, что и под­твержда­ет их объ­ек­тивность. Все это, од­на­ко, не про­тиво­речит уже от­ме­чен­но­му фак­ту, что на­ши цен­ности, рав­но как и ми­ровоз­зрен­ческая по­зиция, поз­во­ля­ют нам ви­деть в каж­дом кон­крет­ном слу­чае лишь фраг­мент ре­аль­нос­ти. Дру­гими сло­вами, то, что мы ви­дим, ог­ра­ниче­но на­шим собс­твен­ным ин­ди­виду­аль­ным уг­лом зре­ния. Воз­можно, мы не­до­оце­нива­ем все­об­щность за­коно­мер­ности, сог­ласно ко­торой че­лове­чес­кая от­ветс­твен­ность про­яв­ля­ет­ся толь­ко в кон­крет­ной жиз­ненной за­даче. Объ­ек­тивные цен­ности ста­новят­ся кон­крет­ны­ми обя­зан­ностя­ми, "от­ли­ва­ют­ся" в фор­му ежед­невных тре­бова­ний и ин­ди­виду­аль­но-лич­ных жиз­ненных за­дач. Цен­ности, ле­жащие в ос­но­ве этих за­дач, мо­гут быть дос­тигну­ты, оче­вид­но, толь­ко че­рез их ре­шение. Впол­не воз­можно, что каж­дое кон­крет­ное обя­затель­ство яв­ля­ет­ся не­кото­рой частью че­го-то це­лого, ни­ког­да не ви­димо­го для ин­ди­вида, ко­торый всег­да ог­ра­ничен уг­лом зре­ния сво­их каж­доднев­ных обя­затель­ств.

Каж­дая че­лове­чес­кая лич­ность пред­став­ля­ет со­бой неч­то уни­каль­ное, каж­дая жиз­ненная си­ту­ация воз­ни­ка­ет лишь од­нажды. Кон­крет­ная за­дача лю­бого че­лове­ка всег­да свя­зана с его уни­каль­ностью и не­пов­то­римостью. Та­ким об­ра­зом, в лю­бой за­дан­ный мо­мент каж­дый мо­жет иметь лишь од­ну-единс­твен­ную за­дачу. Мир цен­ностей по­это­му ви­дит­ся под уг­лом зре­ния от­дель­ной лич­ности, а для каж­дой дан­ной си­ту­ации су­щес­тву­ет один-единс­твен­ный под­хо­дящий взгляд. Со­от­ветс­твен­но аб­со­лют­но вер­ное пред­став­ле­ние о чем-ли­бо су­щес­тву­ет не воп­ре­ки от­но­ситель­нос­ти ин­ди­виду­аль­ных то­чек зре­ния, а бла­года­ря им.

Мы пред­при­няли по­это­му по­пыт­ку про­тиво­пос­та­вить скеп­ти­циз­му, ко­торый так час­то вы­ража­ют на­ши па­ци­ен­ты, кон­трар­гу­мен­ты, не­об­хо­димые для смяг­че­ния ос­тро­ты нравс­твен­но­го ни­гилиз­ма. Но не­ред­ко, по­мимо это­го, ста­новит­ся не­об­хо­димым рас­кры­вать все бо­гатс­тво ми­ра цен­ностей, по­яс­нять, сколь ши­роки его гра­ницы. Ведь нес­мотря на на­шу кон­цепцию осо­бой жиз­ненной за­дачи, лю­ди дол­жны быть го­товы к пе­реме­нам. Иног­да слу­ча­ет­ся так, что ка­кая-ни­будь за­дача ни­как не да­ет­ся че­лове­ку, в то вре­мя как в ка­чес­тве аль­тер­на­тивы по­яв­ля­ет­ся дру­гая, со сво­им спе­цифи­чес­ким мно­жес­твом цен­ностей. Че­ловек дол­жен вы­раба­тывать в се­бе гиб­кость, что­бы су­меть пе­рек­лю­чить­ся на дру­гую цен­нос­тную груп­пу, ес­ли она, и толь­ко она, спо­соб­на пре­дос­та­вить ему воз­можность ре­али­зации цен­ностей. Жизнь тре­бу­ет от че­лове­ка ду­хов­ной гиб­кости, с тем что­бы он мог ре­гули­ровать свои уси­лия со­об­разно с воз­можнос­тя­ми, ко­торые она ему пре­дос­тавля­ет.

Как час­то кто-ни­будь из на­ших па­ци­ен­тов се­ту­ет на свою жизнь, ко­торая, по его сло­вам, бес­смыс­ленна, коль ско­ро его де­ятель­ность не име­ет ни­какой вы­сокой це­ли. Имен­но здесь мы дол­жны спо­рить с ним, по­казы­вая, что по­ложе­ние, за­нима­емое че­лове­ком, его про­фес­сия аб­со­лют­но ни­чего не зна­чат. Ре­ша­ющим яв­ля­ет­ся то, как он ра­бота­ет, со­от­ветс­тву­ет ли он мес­ту, на ко­тором ока­зал­ся. Не име­ет зна­чения ра­ди­ус его де­ятель­нос­ти, важ­но лишь, справ­ля­ет­ся ли он с кру­гом сво­их обя­зан­ностей.

Обык­но­вен­ный че­ловек, дей­стви­тель­но справ­ля­ющий­ся с кон­крет­ны­ми за­дача­ми, ко­торые ста­вит пе­ред ним его по­ложе­ние в об­щес­тве и в семье, нес­мотря на свою "ма­лень­кую" жизнь, бо­лее "ве­лик", чем "ве­ликий" го­сударс­твен­ный де­ятель, ко­торый спо­собен вер­шить судь­бы мил­ли­онов рос­черком пе­ра, но чьи без­нравс­твен­ные ре­шения мо­гут нес­ти в се­бе не­поп­ра­вимое зло. Лю­бой бес­пристрас­тный судья оце­нит та­кую "ма­лень­кую" жизнь вы­ше, чем, к при­меру, су­щес­тво­вание хи­рур­га, ко­торо­му вве­рены жиз­ни мно­гих и мно­гих боль­ных, но ко­торый де­ла­ет свое в выс­шей сте­пени не­лег­кое де­ло сла­бо, от­да­вая при этом се­бе от­чет в той ог­ромной от­ветс­твен­ности, что на не­го воз­ло­жена.

Цен­ности, ко­торые ре­али­зу­ют­ся в про­дук­тивных твор­ческих дей­стви­ях, мы бу­дем на­зывать "со­зида­тель­ны­ми". По­мимо со­зида­тель­ных, су­щес­тву­ют цен­ности, ре­али­зу­емые в пе­режи­вани­ях, — это "цен­ности пе­режи­вания". Они про­яв­ля­ют­ся в на­шей чувс­тви­тель­нос­ти к яв­ле­ни­ям ок­ру­жа­юще­го ми­ра — нап­ри­мер, в бла­гого­вении пе­ред кра­сотой при­роды или про­из­ве­дений ис­кусс­тва. Нель­зя не­до­оце­нивать всей пол­но­ты смыс­ла, ко­торую при­об­ре­та­ет на­ша жизнь бла­года­ря этим цен­ностям. На­ивыс­ший смысл каж­до­го дан­но­го мо­мен­та че­лове­чес­ко­го су­щес­тво­вания оп­ре­деля­ет­ся прос­то ин­тенсив­ностью его пе­режи­вания и не за­висит от ка­кого бы то ни бы­ло дей­ствия. Для тех, кто сом­не­ва­ет­ся в этом, рас­смот­рим сле­ду­ющую си­ту­ацию. Пред­ставь­те се­бе ис­тинно­го це­ните­ля му­зыки, си­дяще­го в кон­цер­тном за­ле и пог­ло­щен­но­го бла­город­ным зву­чани­ем лю­бимой сим­фо­нии. Он ох­ва­чен та­ким же эмо­ци­ональ­ным тре­петом, ка­кой ис­пы­тыва­ем мы пе­ред ли­цом чис­тей­шей кра­соты. Поп­ро­бу­ем те­перь спро­сить его в этот са­мый мо­мент, име­ет ли смысл его жизнь. И он обя­затель­но от­ве­тит, что дей­стви­тель­но сто­ило жить- хо­тя бы ра­ди то­го, что­бы ис­пы­тать по­доб­ный мо­мент ду­хов­но­го эк­ста­за. Ибо да­же нес­мотря на то, что речь идет об од­ном-единс­твен­ном мо­мен­те, ве­личие жиз­ни мо­жет быть из­ме­рено ве­личи­ем мо­мен­та: ведь вы­сота гор­ной гря­ды оп­ре­деля­ет­ся не вы­сотой ка­кой-ни­будь до­лины, а ве­личи­ной вы­сочай­шей вер­ши­ны. Так же и жиз­ненные пи­ки оп­ре­деля­ют ос­мыслен­ность всей жиз­ни, и еди­нич­ное со­бытие мо­жет зад­ним чис­лом на­пол­нить смыс­лом пред­шес­тву­ющее су­щес­тво­вание. Спро­сите аль­пи­нис­та, наб­лю­дав­ше­го гор­ный за­кат и ощу­тив­ше­го это ве­лико­лепие при­роды до "му­рашек по ко­же", — спро­сите его, смо­жет ли он ког­да-ни­будь пос­ле этих пе­режи­ваний ощу­тить та­кую пол­но­ту и ос­мыслен­ность сво­ей жиз­ни…

Мож­но так­же оп­ре­делить и третью воз­можную ка­тего­рию цен­ностей — пос­коль­ку жизнь ос­та­ет­ся в ос­но­ве сво­ей ос­мыслен­ной, да­же ког­да она бес­плод­на в со­зида­тель­ном смыс­ле и не­бога­та пе­режи­вани­ями. Эта третья груп­па цен­ностей зак­лю­ча­ет­ся в от­но­шении че­лове­ка к фак­то­рам, ог­ра­ничи­ва­ющим его жизнь. Имен­но ре­ак­ция че­лове­ка на ог­ра­ниче­ния его воз­можнос­тей от­кры­ва­ет для не­го прин­ци­пи­аль­но но­вый тип цен­ностей, ко­торые от­но­сят­ся к раз­ря­ду выс­ших цен­ностей. Та­ким об­ра­зом, да­же оче­вид­но скуд­ное су­щес­тво­вание-су­щес­тво­вание, бед­ное в от­но­шении и со­зида­тель­ных цен­ностей, и цен­ностей пе­режи­вания, — все же ос­тавля­ет че­лове­ку пос­леднюю и в дей­стви­тель­нос­ти выс­шую воз­можность ре­али­зации цен­ностей. Цен­ности по­доб­но­го ро­да мы на­зовем "цен­ностя­ми от­но­шения". Ибо дей­стви­тель­но зна­чимым яв­ля­ет­ся от­но­шение че­лове­ка к судь­бе, вы­пав­шей на его до­лю. Дру­гими сло­вами, че­ловек, стал­ки­ва­ясь со сво­ей судь­бой и вы­нуж­денный ее при­нимать, все же име­ет воз­можность ре­али­зовы­вать цен­ности от­но­шения. То, как он при­нима­ет тя­готы жиз­ни, как не­сет свой крест, то му­жес­тво, что он про­яв­ля­ет в стра­дани­ях, дос­то­инс­тво, ко­торое он вы­казы­ва­ет, бу­дучи при­гово­рен и об­ре­чен, — все это яв­ля­ет­ся ме­рой то­го, нас­коль­ко он сос­то­ял­ся как че­ловек.

Как толь­ко спи­сок ка­тего­рий цен­ностей по­пол­ня­ет­ся цен­ностя­ми от­но­шения, ста­новит­ся оче­вид­ным, что че­лове­чес­кое су­щес­тво­вание по су­ти сво­ей ни­ког­да не мо­жет быть бес­смыс­ленным. Жизнь че­лове­ка пол­на смыс­ла до са­мого кон­ца — до са­мого его пос­ледне­го вздо­ха. И по­ка соз­на­ние не по­кину­ло че­лове­ка, он пос­то­ян­но обя­зан ре­али­зовы­вать цен­ности и нес­ти от­ветс­твен­ность. Он в от­ве­те за ре­али­зацию цен­ностей до пос­ледне­го мо­мен­та сво­его су­щес­тво­вания. И пусть воз­можнос­тей для это­го у не­го нем­но­го — цен­ности от­но­шения ос­та­ют­ся всег­да дос­тупны­ми для не­го.

Та­ким об­ра­зом, и в нравс­твен­ной сфе­ре под­твержда­ет­ся те­зис, ко­торый мы выд­ви­нули вна­чале, о том, что быть че­лове­ком — это зна­чит быть соз­на­тель­ным и от­ветс­твен­ным.

Каж­дый раз жизнь пре­дос­тавля­ет че­лове­ку воз­можность ре­али­зовать цен­ности то од­ной, то дру­гой груп­пы. То она тре­бу­ет от нас ре­али­зации со­зида­тель­ных цен­ностей, то мы ощу­ща­ем не­об­хо­димость об­ра­тить­ся к ка­тего­рии цен­ностей пе­режи­вания. В от­дель­ные мо­мен­ты жизнь при­зыва­ет нас обо­гатить собс­твен­ны­ми дей­стви­ями этот мир, в дру­гое же вре­мя мы обо­гаща­ем пе­режи­вани­ями са­мих се­бя. Для вы­пол­не­ния сво­его пред­назна­чения че­ловек то дол­жен дей­ство­вать, то — пре­давать­ся оча­рова­нию пе­режи­ва­емо­го. Ис­пы­тывать ра­дость мо­жет быть так­же "обя­зан­ностью" че­лове­ка. В этом смыс­ле мож­но об­ви­нить в пре­неб­ре­житель­ном от­но­шении к сво­им обя­зан­ностям че­лове­ка, ко­торый, си­дя в трам­вае, име­ет воз­можность со­зер­цать ве­лико­лепие за­ката или вды­хать бла­го­уха­ние цве­тущих ака­ций, а вмес­то это­го про­дол­жа­ет, не от­ры­ва­ясь, чи­тать га­зету.

Один уми­ра­ющий, о пос­ледних со­быти­ях жиз­ни ко­торо­го мы рас­ска­жем ни­же, пос­ле­дова­тель­но и дра­матич­но ре­али­зовы­вал все три ка­тего­рии цен­ностей. Этот мо­лодой че­ловек ле­жал в боль­ни­це с ди­аг­но­зом не­опе­рабель­ной опу­холи спин­но­го моз­га. Ему уже дав­но приш­лось ос­та­вить свою про­фес­сию, он был па­рали­зован и не мог ра­ботать. Та­ким об­ра­зом, у не­го сов­сем не ос­та­лось воз­можнос­ти ре­али­зовы­вать со­зида­тель­ные цен­ности. Но да­же в та­ком тя­желом сос­то­янии ему дос­ту­пен был мир цен­ностей пе­режи­вания. Он про­водил вре­мя в ожив­ленных раз­го­ворах с дру­гими боль­ны­ми — раз­вле­кая, под­бадри­вая, уте­шая их. Он чи­тал хо­рошие кни­ги и в осо­бен­ности лю­бил слу­шать по ра­дио хо­рошую му­зыку. Од­на­ко нас­ту­пил день, ког­да он уже не смог пе­рено­сить на­тис­ка зву­ка в на­уш­ни­ках, пол­ностью па­рали­зован­ные ру­ки уже сов­сем не дер­жа­ли кни­ги. Нас­тал но­вый этап его жиз­ни; и ес­ли ра­нее от со­зида­тель­ных цен­ностей он был вы­нуж­ден пе­рей­ти к ре­али­зации цен­ностей пе­режи­вания, те­перь он дол­жен был от­сту­пить еще даль­ше — ему ос­та­вались дос­тупны­ми лишь цен­ности от­но­шения. Ина­че его по­веде­ние и не оха­рак­те­ризу­ешь — ведь те­перь он при­нял на се­бя роль со­вет­чи­ка, нас­тавни­ка боль­ных, на­ходя­щих­ся ря­дом, изо всех сил ста­рал­ся сво­им по­веде­ни­ем быть для них при­мером. Он му­жес­твен­но пе­рено­сил свои стра­дания. За сут­ки до смер­ти — а он пред­ви­дел день сво­ей смер­ти — он уз­нал, что де­жур­но­му вра­чу бы­ло наз­на­чено сде­лать ему ночью инъ­ек­цию мор­фия. И что же сде­лал этот боль­ной? Ког­да врач пос­ле обе­да об­хо­дил боль­ных, мо­лодой че­ловек поп­ро­сил его сде­лать этот укол ве­чером — что­бы из-за не­го док­тор не пре­рывал сво­его ноч­но­го от­ды­ха.

Раз­ве не дол­жны мы спро­сить се­бя, име­ем ли мы во­об­ще пра­во ли­шать не­из­ле­чимо боль­но­го воз­можнос­ти "уме­реть сво­ей смертью", воз­можнос­ти на­пол­нить смыс­лом свое су­щес­тво­вание до са­мого пос­ледне­го мгно­вения, да­же ес­ли единс­твен­но дос­тупной боль­но­му ос­та­ет­ся лишь об­ласть ре­али­зации цен­ностей от­но­шения: единс­твен­ное, что в си­лах стра­да­юще­го, — это из­ме­нить свое от­но­шение к собс­твен­ным стра­дани­ям, ког­да они дос­тигнут сво­ей выс­шей точ­ки и за­вер­шатся? То, как он уми­ра­ет — коль ско­ро он дей­стви­тель­но уми­ра­ет собс­твен­ной смертью, — яв­ля­ет­ся не­отъ­ем­ле­мой сос­тавля­ющей его жиз­ни; это как бы под­во­дит итог всей жиз­ни че­лове­ка, до пос­ледне­го мгно­вения на­пол­няя ее смыс­лом. Здесь мы зат­ра­гива­ем проб­ле­му эв­та­назии, или "из­бавле­ния от стра­даний пу­тем умерщ­вле­ния". Эв­та­назия в сво­ем уз­ком, пер­во­началь­ном смыс­ле как лег­кая, без­бо­лез­ненная смерть — ни­ког­да не пред­став­ля­ла проб­ле­мы для вра­чей. Мы при­нима­ем как са­мо со­бой ра­зуме­юще­еся, что вра­чи смяг­ча­ют пред­смертные му­ки боль­ных ме­дика­мен­та­ми. Собс­твен­ные такт и чутье по­мога­ют вра­чу оп­ре­делить, ког­да же не­об­хо­димо при­бег­нуть к это­му, и ни­кому в го­лову не при­ходит это осуж­дать. Од­на­ко умерщ­вле­ние ле­карс­твен­ным спо­собом при­меня­лось и не­од­нократ­но не толь­ко с гу­ман­ны­ми на­мере­ни­ями: в оп­ре­делен­ных кру­гах раз­да­вались го­лоса в за­щиту по­доб­но­го спо­соба, что­бы уза­конить убий­ство лю­дей, чья жизнь яко­бы бо­лее не пред­став­ля­ет цен­ности.

В от­вет на по­доб­ные пред­ло­жения мы, преж­де все­го, дол­жны от­ве­тить, что не вра­чу оп­ре­делять, име­ет ли жизнь ка­кого-ли­бо че­лове­ка цен­ность или же нет. Об­щес­тво воз­ло­жило на вра­ча единс­твен­ную обя­зан­ность — по­могать всег­да, ког­да он мо­жет; умень­шать боль там, где он соч­тет нуж­ным; ле­чить, нас­коль­ко это в его си­лах, и уха­живать за не­из­ле­чимо боль­ным. Ес­ли бы боль­ные и их близ­кие не бы­ли убеж­де­ны, что врач серь­ез­но и тща­тель­но под­хо­дит к вы­пол­не­нию воз­ло­жен­ных на не­го обя­зан­ностей, они ни­ког­да боль­ше не до­вери­лись бы ему. Ведь в про­тив­ном слу­чае у боль­но­го не бы­ло бы уве­рен­ности, кем для не­го сей­час бу­дет врач — по­мощ­ни­ком или па­лачом.

Это по­ложе­ние яв­ля­ет­ся прин­ци­пи­аль­ным и не до­пус­ка­ет ни­каких ис­клю­чений. Оно от­но­сит­ся к не­из­ле­чимым пси­хичес­ким бо­лез­ням так же, как и к со­мати­чес­ким за­боле­вани­ям. Бо­лее то­го, кто бы пос­мел ска­зать, что пси­хичес­кое за­боле­вание, ко­торое в нас­то­ящее вре­мя счи­та­ет­ся не­из­ле­чимым, всег­да бу­дет та­ковым? Нель­зя за­бывать, что, хо­тя пси­хи­атр и мо­жет быть аб­со­лют­но ка­тего­ричен, ста­вя ди­аг­ноз не­из­ле­чимо­го пси­хичес­ко­го за­боле­вания он ни­ког­да не мо­жет быть уве­рен в этом нас­толь­ко, что­бы ре­шать, име­ет ли боль­ной пра­во на су­щес­тво­вание или нет. Нам из­вестен слу­чай, ког­да че­ловек пять лет был при­кован к пос­те­ли (жизнь в нем под­держи­валась ис­клю­читель­но за счет ис­кусс­твен­но­го пи­тания), по­ка у не­го не ат­ро­фиро­вались мыш­цы ног. Че­ловек, да­лекий от по­доб­ных проб­лем, ес­тес­твен­но, спро­сил бы: не луч­ше ли бы­ло бы по­мочь нес­час­тно­му уме­реть? Од­на­ко де­ло при­няло не­ожи­дан­ный обо­рот. Нас­тал день, ког­да боль­ной поп­ро­сил раз­ре­шить есть нор­маль­но, как все, за сто­лом; он вы­разил же­лание встать. Он стал про­бовать хо­дить, и пос­те­пен­но его преж­де ат­ро­фиро­ван­ные мыш­цы ног вос­ста­нови­лись. Че­рез нес­коль­ко не­дель его вы­писа­ли из боль­ни­цы, и вско­ре быв­ший па­ци­ент уже чи­тал лек­ции о пу­тешес­тви­ях, ко­торые он со­вер­шил до бо­лез­ни. Од­нажды, ког­да ему до­велось выс­ту­пать пе­ред не­боль­шой груп­пой пси­хи­ат­ров, он рас­ска­зал им о сво­их пе­режи­вани­ях во вре­мя раз­ви­тия его не­дуга — и не­кото­рые из при­сутс­тву­ющих по­чувс­тво­вали се­бя очень не­лов­ко, так как в свое вре­мя не­дос­та­точ­но серь­ез­но от­неслись к ле­чению его бо­лез­ни, ни­как не пред­по­лагая, что нес­коль­ко лет спус­тя этот жи­вой труп бу­дет в сос­то­янии вра­зуми­тель­но опи­сать все, что слу­чилось с ним.

Нам мо­гут воз­ра­зить: пси­хичес­ки нез­до­ровый че­ловек не в сос­то­янии по­забо­тить­ся о сво­их собс­твен­ных ин­те­ресах. Та­ким об­ра­зом, врач выс­ту­па­ет, так ска­зать, вы­рази­телем его боль­ной во­ли и дол­жен ре­шать, ког­да сле­ду­ет ли­шать боль­но­го жиз­ни, пос­коль­ку вро­де бы са­мо со­бой ра­зуме­ет­ся, что, ес­ли бы соз­на­ние боль­но­го не бы­ло за­тума­нено, он бы сам по­желал быть из­бавлен­ным от даль­ней­ше­го ухуд­ше­ния сво­его сос­то­яния.

Од­на­ко ло­готе­рапевт при­дер­жи­ва­ет­ся со­вер­шенно иной точ­ки зре­ния. Сво­ими дей­стви­ями врач дол­жен по­могать боль­но­му ре­али­зовать свое стрем­ле­ние жить и свое пра­во на жизнь. Не вра­чу ли­шать боль­но­го по­доб­но­го пра­ва. По­учи­телен в этом от­но­шении та­кой слу­чай. У мо­лодо­го вра­ча раз­ви­лась ме­лано­сар­ко­ма, при­чем он сам се­бе вер­но пос­та­вил ди­аг­ноз. И нап­расно его кол­ле­ги пы­тались убе­дить его в об­ратном. Они да­же пош­ли на об­ман, фаль­си­фици­ровав ре­зуль­та­ты его ана­лизов. Мо­лодой врач все же про­ник ночью в ла­бора­торию и сам пов­то­рил все ана­лизы. Бо­лезнь его раз­ви­валась, и друзья ста­ли бо­ять­ся, как бы он не при­бег­нул к са­мо­убий­ству. Но вмес­то это­го мо­лодой врач на­чал все бо­лее сом­не­вать­ся в пра­виль­нос­ти ди­аг­но­за, ко­торый пер­во­началь­но пос­та­вил се­бе сам. Ког­да на­чались ме­тас­та­зы в пе­чень, он, изу­чая сим­пто­мы бо­лез­ни, уже ста­вил се­бе ди­аг­ноз бе­зобид­но­го пов­режде­ния пе­чени. Та­ким об­ра­зом, он под­созна­тель­но об­ма­нывал се­бя — пос­коль­ку на пос­ледних ста­ди­ях за­боле­вания же­лание жить вос­ста­ет про­тив над­ви­га­ющей­ся смер­ти. Мы дол­жны ува­жать в че­лове­ке это стрем­ле­ние жить, а не ли­шать его пра­ва на жизнь ра­ди ка­ких бы то ни бы­ло убеж­де­ний.

Час­то встре­ча­ет­ся и та­кой ар­гу­мент. Под­черки­ва­ет­ся, что лю­ди, стра­да­ющие не­из­ле­чимым пси­хичес­ким за­боле­вани­ем, осо­бен­но умс­твен­но от­ста­лые от рож­де­ния, пред­став­ля­ют со­бой не­нуж­ный бал­ласт для эко­номи­ки об­щес­тва — ведь они па­рази­тиру­ют на ней, ни­чего не про­из­во­дя. Что же мы мо­жем от­ве­тить на по­доб­ное за­яв­ле­ние? В дей­стви­тель­нос­ти иди­от, ко­торый хо­тя бы тол­ка­ет тач­ку, ку­да бо­лее "про­дук­ти­вен", чем ка­кой-ни­будь ста­рик или ста­руш­ка, ко­торые про­водят свои пос­ледние дни в бе­зобид­ном стар­ческом сла­бо­умии и родс­твен­ни­ки ко­торых приш­ли бы в ужас при од­ной мыс­ли о том, что от их ста­рич­ков мо­гут из­ба­вить­ся толь­ко из-за то­го, что они уже боль­ше не мо­гут при­носить поль­зы об­щес­тву. (И эти же ми­лые, ува­жа­ющие ста­рость лю­ди мо­гут пред­ла­гать умерщ­влять неп­ри­год­ных для об­щес­тва ин­ва­лидов.) Каж­дый дол­жен приз­нать, что че­ловек, ок­ру­жен­ный лю­бящи­ми родс­твен­ни­ками, че­ловек, яв­ля­ющий­ся не­заме­нимым объ­ек­том их люб­ви, — это уже че­ловек, жизнь ко­торо­го не бес­смыс­ленна, хо­тя смысл в дан­ном слу­чае мо­жет быть и пас­сивным. Од­на­ко не вся­кий осоз­на­ет, что умс­твен­но от­ста­лых де­тей, как пра­вило, имен­но из-за их бес­по­мощ­ности так бес­ко­неч­но лю­бят и неж­но обе­рега­ют ро­дите­ли.

Мы по­лага­ем, что спас­ти че­лове­ка врач обя­зан, да­же ес­ли пе­ред ним па­ци­ент, ко­торый по­кушал­ся на са­мо­убий­ство и чья жизнь те­перь ви­сит на во­лос­ке. В по­доб­ной си­ту­ации вра­чу пред­сто­ит ре­шить воп­рос, не сле­ду­ет ли ему пре­дос­та­вить та­кого че­лове­ка судь­бе, ко­торую он сам для се­бя выб­рал, дол­жен ли он ме­шать са­мо­убий­це осу­щес­твить на­мечен­ное, раз уж это на­мере­ние про­яви­лось в дей­ствии, и сле­ду­ет ли ему ува­жать это же­лание. Нам мог­ли бы ска­зать, что врач, ко­торый вме­шива­ет­ся в по­куше­ние на са­мо­убий­ство, бе­рет на се­бя роль ар­битра судь­бы, вмес­то то­го что­бы поз­во­лить судь­бе свер­шить­ся. На это мы от­ве­ча­ем: ес­ли бы судь­ба дей­стви­тель­но го­тови­ла че­лове­ку смерть, она всег­да наш­ла бы спо­соб сде­лать так, что­бы по­мощь вра­ча приш­ла слиш­ком поз­дно. Ес­ли же в ру­ки вра­ча са­мо­убий­ца по­пада­ет, ког­да его еще мож­но спас­ти, врач дол­жен де­лать то, к че­му обя­зыва­ет его про­фес­сия, и ни­ког­да не брать на се­бя роль судь­бы и ре­шать, ис­хо­дя из собс­твен­ных фи­лософ­ских убеж­де­ний — или во­об­ще про­из­воль­но, — ос­тавлять па­ци­ен­ту жизнь или нет.

В пре­дыду­щем об­сужде­нии мы про­ана­лизи­рова­ли проб­ле­му са­мо­убий­ства с точ­ки зре­ния внеш­не­го наб­лю­дате­ля-вра­ча, ко­торый мо­жет за­нять ка­кую угод­но по­зицию в этом воп­ро­се. По­пыта­ем­ся те­перь взгля­нуть на эту проб­ле­му из­нутри, поп­ро­бу­ем пе­редать, как она ви­дит­ся са­мому че­лове­ку в по­дав­ленном сос­то­янии, про­ана­лизи­ру­ем его мо­тивы и пос­мотрим, су­щес­тву­ет ли им ка­кое-ни­будь внут­реннее оп­равда­ние.

Не­ред­ко ис­поль­зу­ет­ся по­нятие "ра­ци­ональ­ный су­ицид". Оно опи­сыва­ет спо­соб­ность че­лове­ка, под­ве­дя соз­на­тель­ный итог всей сво­ей жиз­ни, при­нять ре­шение об от­ка­зе от даль­ней­ше­го су­щес­тво­вания. Пос­коль­ку, как мы уже от­ме­чали, удо­воль­ствие отож­дест­вля­ет­ся с по­ложи­тель­ным ак­ти­вом жиз­ни, то этот итог впол­не мо­жет ока­зать­ся от­ри­цатель­ным. Воп­рос, од­на­ко, в том, мо­жет ли та­кой итог ока­зать­ся нас­толь­ко от­ри­цатель­ным, что про­дол­же­ние жиз­ни пред­ста­вит­ся че­лове­ку без­на­деж­но обес­це­нен­ным?

В пер­вую оче­редь мы склон­ны усом­нить­ся: вся­кий ли че­ловек спо­собен оце­нить свою жизнь с дос­та­точ­ной объ­ек­тивностью? Это осо­бен­но вер­но в слу­чае, ког­да че­ловек при­ходит к вы­воду, что его проб­ле­мы не­раз­ре­шимы или что единс­твен­но воз­можным ре­шени­ем яв­ля­ет­ся са­мо­убий­ство. Ка­ким бы силь­ным ни бы­ло это убеж­де­ние, оно все же ос­та­ет­ся субъ­ек­тивным. Ес­ли из все­го мно­жес­тва лю­дей, со­вер­шивших по­пыт­ку са­мо­убий­ства, счи­тая свою си­ту­ацию без­на­деж­ной, хо­тя бы один ока­жет­ся неп­ра­вым, ес­ли хо­тя бы в од­ном слу­чае най­дет­ся в кон­це кон­цов аль­тер­на­тива са­мо­убий­ству — тог­да при­дет­ся зак­лю­чить, что ни од­на су­ицид­ная по­пыт­ка фак­ти­чес­ки не мо­жет быть оп­равда­на. Ибо вся­кий, кто ре­шил­ся на са­мо­убий­ство, име­ет твер­дое субъ­ек­тивное убеж­де­ние, что для не­го это единс­твен­но оп­равдан­ный вы­ход. Но ник­то не мо­жет знать за­ранее, вер­но ли он оце­нива­ет си­ту­ацию и объ­ек­ти­вен ли он в сво­их суж­де­ни­ях или же бук­валь­но че­рез час со­бытия по­кажут, что он был не прав — а он, быть мо­жет, и не до­живет до это­го ча­са.

Те­оре­тичес­ки, ко­неч­но, мож­но до­пус­тить и оп­равдать са­мо­убий­ство, ес­ли это соз­на­тель­ная жер­тва — и в этом слу­чае его мож­но от­нести к раз­ря­ду ис­тинно нравс­твен­ных дей­ствий. Од­на­ко из опы­та мы зна­ем, что по­буж­де­ния к са­мо­убий­ству да­же та­кого ти­па в дей­стви­тель­нос­ти не­ред­ко про­ис­хо­дят от чувс­тва оби­ды или воз­му­щения, зло­бы или не­годо­вания — сло­вом, там, где, в кон­це кон­цов, мож­но най­ти вы­ход из, ка­залось бы, без­на­деж­ной си­ту­ации. По­это­му мы возь­мем на се­бя сме­лость сде­лать обоб­ще­ние: ни од­но са­мо­убий­ство не мо­жет быть нравс­твен­но оп­равда­но. Не мо­жет оно пред­став­лять со­бой и ис­купле­ние. Ибо са­мо­убий­ство не толь­ко ли­ша­ет че­лове­ка воз­можнос­ти раз­ви­вать­ся и при­об­ре­тать опыт в ре­зуль­та­те собс­твен­ных стра­даний (ре­али­зуя та­ким об­ра­зом цен­ность от­но­шения), но и ли­ша­ет воз­можнос­ти ис­ку­пить стра­дания, ко­торые он сам при­чинил дру­гим. Та­ким об­ра­зом, са­мо­убий­ством ни­ког­да не рас­пла­тить­ся за прош­лое. Вмес­то то­го что­бы по­кон­чить с преж­ни­ми нес­часть­ями или нес­пра­вед­ли­востью, су­ици­дент прос­то кон­ча­ет с собс­твен­ным "Я".

Те­перь да­вай­те об­ра­тим­ся к тем слу­ча­ям, ког­да по­буж­де­ния к са­мо­убий­ству де­тер­ми­ниро­ваны бо­лез­ненным сос­то­яни­ем пси­хики. Впол­не воз­можно, стро­гие пси­хи­ат­ри­чес­кие ис­сле­дова­ния ус­та­новят, что вся­кое са­мо­убий­ство со­вер­ша­ет­ся на пси­хопа­толо­гичес­кой ос­но­ве, од­на­ко мы не бу­дем здесь уг­лублять­ся в этот воп­рос. Мы ог­ра­ничим­ся ут­вер­жде­ни­ем, что са­ма идея са­мо­убий­ства прин­ци­пи­аль­но про­тиво­полож­на пред­став­ле­нию о том, что жизнь пол­на смыс­ла для каж­до­го че­лове­чес­ко­го су­щес­тва при лю­бых об­сто­ятель­ствах. Мы по­лага­ем, что это мо­жет быть уси­лено объ­ек­тивны­ми до­вода­ми и ана­лизом дан­ной проб­ле­мы в ее собс­твен­ных тер­ми­нах и по­няти­ях- сло­вом, ме­тода­ми ло­готе­рапии. Не­об­хо­димо осо­бо от­ме­тить, что че­лове­чес­кая утом­ленность жизнью но­сит чис­то эмо­ци­ональ­ный ха­рак­тер, а эмо­ции ни­ког­да не бы­ли убе­дитель­ным ар­гу­мен­том. В нравс­твен­ном смыс­ле этот воп­рос мог бы оз­на­чать: дол­жен ли че­ловек под­да­вать­ся та­кой утом­леннос­ти и тос­ке? (В мо­раль­ном пла­не са­мо по се­бе удо­воль­ствие от жиз­ни в прин­ци­пе не мо­жет быть ар­гу­мен­том в поль­зу ее про­дол­же­ния.) Там, где не вы­яв­ля­ет­ся пси­хопа­толо­гичес­ко­го ба­зиса, где, сле­дова­тель­но, от­сутс­тву­ет точ­ка от­сче­та для тра­дици­он­ной пси­хоте­рапии (в уз­ком смыс­ле сло­ва), ме­тод ло­готе­рапии ста­новит­ся бук­валь­но не­заме­ним. От­ли­чие это­го ме­тода от тра­дици­он­ной пси­хоте­рапии убе­дитель­но по­казы­ва­ет сле­ду­ющий слу­чай.

Па­ци­ент был гос­пи­тали­зиро­ван в пси­хи­ат­ри­чес­кий ин­сти­тут с по­доз­ре­ни­ем на су­ицид­ные на­мере­ния, ко­торые и сам он не от­ри­цал. У не­го, од­на­ко, не бы­ло внеш­них пси­хи­ат­ри­чес­ких сим­пто­мов. До­воды, ко­торые он пред­ста­вил ди­рек­то­ру ин­сти­тута, ка­зались ло­гичес­ки бе­зуп­речны­ми. Он ут­вер­ждал, что вся­кий че­ловек об­ла­да­ет сво­бодой при­нять ре­шение: стре­мить­ся про­дол­жать жизнь или нет. Пол­ный дос­то­инс­тва и убе­дитель­нос­ти, он про­тес­то­вал про­тив то­го, что его ли­шили сво­боды, в то вре­мя как ни­како­го пси­хичес­ко­го расс­трой­ства у не­го не бы­ло об­на­руже­но. Ди­рек­тор кли­ники рас­по­рядил­ся внес­ти в ис­то­рию бо­лез­ни это­го па­ци­ен­та ди­аг­ноз "пси­хичес­ки здо­ров" — и вы­писал его. Па­ци­ент уже со­бирал­ся по­кинуть боль­ни­цу и са­му эту жизнь, ког­да один из пси­хи­ат­ров, убеж­денный в том, что за пси­хичес­ким здо­ровь­ем мо­жет скры­вать­ся ду­шев­ное смя­тение, выз­вал его на раз­го­вор. За уди­витель­но ко­рот­кое вре­мя вра­чу уда­лось объ­яс­нить это­му па­ци­ен­ту, что че­лове­чес­кая сво­бода-это не "сво­бода от", а "сво­бода для" — сво­бода для то­го, что­бы при­нимать от­ветс­твен­ность. В хо­де их даль­ней­ше­го раз­го­вора все псев­до­логи­чес­кие ос­но­вания для са­мо­убий­ства у это­го че­лове­ка рас­се­ялись.

Ко­неч­но, врач этот дей­ство­вал не как обыч­ный те­рапевт. Од­на­ко его по­веде­ние бы­ло, бе­зус­ловно, оп­равдан­ным — фак­ти­чес­ки у не­го не бы­ло ино­го вы­хода: имен­но фи­лософ­ская дис­куссия меж­ду вра­чом и па­ци­ен­том ока­залась тем единс­твен­ным средс­твом, ко­торое по­мог­ло при­вес­ти пос­ледне­го к при­нятию жиз­ни за то ко­рот­кое вре­мя, что врач имел в сво­ем рас­по­ряже­нии.

В этой бе­седе был как ло­готе­рапев­ти­чес­кий этап — об­сужде­ние фи­лософ­ских ос­но­ваний са­мо­убий­ства, — так и этап собс­твен­но пси­хоте­рапии: врач по­пытал­ся ра­зоб­рать­ся в при­чинах пси­холо­гичес­ко­го ха­рак­те­ра, под­тол­кнув­ших па­ци­ен­та к са­мо­убий­ству. Пси­хоте­рапия по­мог­ла вы­явить то, что од­ним из по­буж­де­ний, дви­гав­шим па­ци­ен­том, бы­ло же­лание отом­стить об­щес­тву, ко­торое пло­хо с ним обош­лось. Зна­мена­тель­но, что, прой­дя курс ле­чения, этот же па­ци­ент ре­шил по­казать дру­гим, кто он та­кой, че­го сто­ит и как пол­на смыс­ла его жизнь. В хо­де бе­седы с вра­чом па­ци­ент под­чер­кнул, что при­чиной, тол­кнув­шей его на са­мо­убий­ство, яв­ля­ют­ся не фи­нан­со­вые зат­рудне­ния, что день­ги ему не по­могут. Ему не хва­та­ет "со­дер­жа­ния" жиз­ни, и он "убе­га­ет от пус­то­ты".

Мы уже го­вори­ли о сво­боде при­нятия от­ветс­твен­ности. Но сво­бода эта са­ма ут­вер­жда­ет чувс­тво от­ветс­твен­ности. Да­же в са­мой ра­дикаль­ной фор­ме бегс­тва от от­ветс­твен­ности — в бегс­тве от са­мой жиз­ни пу­тем са­мо­убий­ства — че­ловек не мо­жет убе­жать от собс­твен­но­го чувс­тва от­ветс­твен­ности. Пос­коль­ку он сво­бод­но при­нима­ет ре­шение о са­мо­убий­стве и прет­во­ря­ет его в жизнь (в том слу­чае, ко­неч­но, ес­ли он пси­хичес­ки здо­ров), он не мо­жет уй­ти от то­го, от че­го бе­жит: его не от­пуска­ет чувс­тво от­ветс­твен­ности. Не най­ти ему так­же и то­го, че­го он ищет, а имен­но ре­шения проб­ле­мы. Ибо мы дол­жны сно­ва и сно­ва под­чер­кнуть, что са­мо­убий­ство в прин­ци­пе не спо­соб­но ре­шить ни­каких проб­лем. Мы дол­жны по­казать па­ци­ен­ту, что он по­хож на шах­ма­тис­та, ко­торый, стол­кнув­шись с очень труд­ной шах­матной за­дачей, прос­то сма­хива­ет фи­гуры с дос­ки. Но ведь та­ким спо­собом за­дачи не ре­шить. Рав­но как не ре­шить жиз­ненных проб­лем раз­ру­шени­ем этой жиз­ни. Как, сбра­сывая фи­гуры с дос­ки, шах­ма­тист на­руша­ет пра­вила иг­ры, так на­руша­ет пра­вила жиз­ни и че­ловек, по­куша­ющий­ся на са­мо­убий­ство. Пра­вила­ми жиз­ненной иг­ры не пре­дус­матри­ва­ет­ся по­беда лю­бой це­ной, од­на­ко эти пра­вила тре­бу­ют от нас не­ус­танной борь­бы.