Главная Случайная страница


Полезное:

Как сделать разговор полезным и приятным Как сделать объемную звезду своими руками Как сделать то, что делать не хочется? Как сделать погремушку Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами Как сделать идею коммерческой Как сделать хорошую растяжку ног? Как сделать наш разум здоровым? Как сделать, чтобы люди обманывали меньше Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили? Как сделать лучше себе и другим людям Как сделать свидание интересным?


Категории:

АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника






ПСИ­ХОЛОГ В КОН­ЦЕН­ТРА­ЦИ­ОН­НОМ ЛА­ГЕРЕ





 

1. Пси­холо­гия кон­цла­геря

Уже пос­ле то­го, как пер­вая ми­ровая вой­на спо­собс­тво­вала обо­гаще­нию тю­рем­ной пси­холо­гии тем, что опыт пре­быва­ния в ла­герях для во­ен­ноплен­ных и де­лав­ши­еся там пси­хопа­толо­гичес­кие наб­лю­дения поз­во­лили опи­сать кар­ти­ну гак на­зыва­емой "бо­лез­ни ко­лючей про­воло­ки" [22], вто­рая ми­ровая вой­на поз­на­коми­ла нас с пос­ледс­тви­ями "вой­ны нер­вов". Ис­сле­дова­ния пси­хопа­толо­гии масс и им по­доб­ные по­лучи­ли им­пульс лишь в са­мое пос­леднее вре­мя так­же в свя­зи с тем вкла­дом, ко­торый внес­ла в них жизнь масс, зак­лю­чен­ных в кон­цен­тра­ци­он­ные ла­геря.

Ко­эн, из­ло­жив­ший то, что он пе­режил в Ос­венци­ме, в дис­серта­ции, вы­пол­ненной в Ут­рехт­ском уни­вер­си­тете, ин­тер­пре­тиро­вал это ис­клю­читель­но на ос­но­ве те­ории Фрей­да. В ме­тоди­чес­ком от­но­шении, од­на­ко, по­доб­ная по­пыт­ка пси­холо­гичес­ко­го ана­лиза стал­ки­ва­ет­ся с оп­ре­делен­ны­ми слож­ностя­ми. Пси­холо­гичес­кий ана­лиз тре­бу­ет на­уч­ной дис­танции. Име­ет ли, од­на­ко, не­об­хо­димую дис­танцию тот, кто сам пе­режил ла­герь, — по край­ней ме­ре, в тот мо­мент, ког­да он де­ла­ет со­от­ветс­тву­ющие наб­лю­дения?

В кон­цла­герях са­мо бы­тие че­лове­ка бы­ло де­фор­ми­рова­но. Эта де­фор­ма­ция при­няла та­кие мас­шта­бы, что не мо­гут не воз­ни­кать сом­не­ния в том, что наб­лю­датель, ес­ли он сам на­ходил­ся в ла­гере, мог во­об­ще сох­ра­нять дос­та­точ­ную объ­ек­тивность сво­их суж­де­ний. Ведь в пси­холо­гичес­ком от­но­шении его спо­соб­ность су­дить о се­бе или о дру­гих дол­жна бы­ла быть не­мину­емо на­руше­на. Внеш­ний наб­лю­датель рас­по­лагал бы тре­бу­емой дис­танци­ей, од­на­ко, как ут­вер­жда­ет Ко­эн, "ни один че­ловек, не стал­ки­вав­ший­ся в ка­кой-ли­бо фор­ме с кон­цла­геря­ми на сво­ем лич­ном опы­те, не мо­жет иметь ни ма­лей­ше­го пред­став­ле­ния о ла­гер­ной жиз­ни" [5]. Ана­логич­ным об­ра­зом выс­ка­зыва­ет­ся Джил­берт: "Не мо­гут по­нять жизнь в этом ми­ре те, кто ни­ког­да не жил в нем" [8].

Ес­ли внеш­ний наб­лю­датель на­ходит­ся на слиш­ком боль­шой дис­танции и ед­ва ли в сос­то­янии про­чувс­тво­вать си­ту­ацию, то тот, кто был "внут­ри" ее и вжил­ся в нее, на­ходит­ся на че­рес­чур ма­лой дис­танции. Дру­гими сло­вами, прин­ци­пи­аль­ная проб­ле­ма зак­лю­чалась в том, что при­ходи­лось вво­дить до­пуще­ние, что ме­рило, ко­торое прик­ла­дыва­лось к де­фор­ми­рован­ной жиз­ненной ре­аль­нос­ти, са­мо яв­ля­лось ис­ка­жен­ным.

Все же, нес­мотря на эти кри­тичес­кие опа­сения, так ска­зать, гно­се­оло­гичес­ко­го ха­рак­те­ра, со­от­ветс­тву­ющий ма­тери­ал наб­лю­дений и са­монаб­лю­дений, опы­та и пе­режи­ваний спе­ци­алис­тов-пси­хопа­толо­гов и пси­хоте­рапев­тов крис­талли­зовал­ся в те­ори­ях, от ко­торых не так лег­ко от­махнуть­ся как от субъ­ек­тивных, пос­коль­ку в су­щес­твен­ных мо­мен­тах они до­воль­но неп­ло­хо сог­ла­су­ют­ся меж­ду со­бой.

При­води­мые ни­же рас­сужде­ния опи­ра­ют­ся не толь­ко на со­от­ветс­тву­ющую ли­тера­туру, но и на собс­твен­ные впе­чат­ле­ния и пе­режи­вания, по­лучен­ные в кон­цен­тра­ци­он­ных ла­герях Ос­венцим, Да­хау и Те­рези­ен­штадт. Ко­эп нед­вусмыс­ленно за­яв­ля­ет: "Ос­венцим об­ла­дал все­ми об­щи­ми ха­рак­те­рис­ти­ками кон­цен­тра­ци­он­но­го ла­геря и от­ли­чал­ся от дру­гих ла­герей лишь пос­толь­ку, пос­коль­ку в нем умерщ­вле­ние га­зом че­лове­чес­ких су­ществ про­ис­хо­дило оп­том" [5].

Ре­ак­ции зак­лю­чен­ных мож­но раз­бить на три фа­зы: 1. Шок пос­тупле­ния. 2. Ти­пич­ные из­ме­нения ха­рак­те­ра при дли­тель­ном пре­быва­нии в ла­гере. 3. Ос­во­бож­де­ние. С по­хожим рас­чле­нени­ем мы встре­ча­ем­ся и у Ко­эна, сог­ласно ко­торо­му "зак­лю­чен­ный во вре­мя сво­его пре­быва­ния в кон­цла­гере дол­жен был прой­ти раз­личные ста­дии, ко­торые мож­но клас­си­фици­ровать сле­ду­ющим об­ра­зом: 1. Фа­за пер­вичной ре­ак­ции. 2. Фа­за адап­та­ции. 3. Фа­за апа­тии" [5]. Шок пос­тупле­ния

Ко­эн опи­сыва­ет свою ре­ак­цию в той ме­ре, в ка­кой он мог ее реф­лекси­ровать как ощу­щение рас­щепле­ния лич­ности. "У ме­ня бы­ло чувс­тво, как буд­то я не имею к это­му от­но­шения, как буд­то все в це­лом ме­ня не ка­са­ет­ся. Моя ре­ак­ция вы­ража­лась в дис­со­ци­ации субъ­ек­та и объ­ек­та" [5]. Это сос­то­яние, про­дол­жа­ет он, мо­жет рас­смат­ри­вать­ся как ос­трая де­пер­со­нали­зация, при ко­торой его час­то мож­но наб­лю­дать, и дол­жно ин­тер­пре­тиро­вать­ся как ме­ханизм пси­холо­гичес­кой за­щиты "Эго". Так, но­воп­ри­быв­шие бы­ли (еще) в сос­то­янии сме­ять­ся над вы­дан­ной в их рас­по­ряже­ние "одеж­дой". Од­на­ко, про­дол­жа­ет Ко­эн, в кон­це кон­цов де­ло до­ходи­ло до силь­ней­шей пси­хичес­кой трав­мы, ког­да но­воп­ри­быв­шим ста­нови­лось из­вес­тно о су­щес­тво­вании га­зовых ка­мер. Мысль о га­зовой ка­мере вы­зыва­ла ре­ак­цию ужа­са, и эта ре­ак­ция, по наб­лю­дени­ям Ко­эна, про­рыва­лась в очень рез­кой фор­ме у тех, ко­му приш­лось ус­лы­шать о том, что их же­ны и де­ти бы­ли уби­ты. Де Винд в этой же свя­зи так­же го­ворит о "силь­ней­шей трав­ме из всех, ко­торые из­вес­тны нам в пси­холо­гии фо­бий" [24]. От­ве­том на нее, от­ме­ча­ет Ко­эн, не мог­ло быть нич­то иное, кро­ме ос­трой ре­ак­ции ужа­са, ко­торой не из­бе­жал и он, ког­да при­был в Ос­венцим.

При же­лании пси­хи­ат­ри­чес­ки клас­си­фици­ровать фа­зу шо­ка пос­тупле­ния ее, по­жалуй, мож­но бы­ло бы от­нести к ре­ак­ци­ям ано­маль­ных пе­режи­ваний. При этом толь­ко нель­зя за­бывать, что в та­кой ано­маль­ной си­ту­ации, ко­торую пред­став­ля­ет со­бой кон­цла­герь, по­доб­ная "ано­маль­ная" ре­ак­ция пе­режи­вания есть неч­то нор­маль­ное. "Есть ве­щи, пе­ред ко­торы­ми че­ловек те­ря­ет ра­зум — или же ему те­рять не­чего" (Геб­бель).

Пред­ставь­те се­бе: по­езд, в ко­тором 1500 че­ловек, мно­го дней и но­чей в пу­ти. В каж­дом из ва­гонов ле­жат на сво­ем ба­гаже (пос­леднем ос­татке их иму­щес­тва) 80 че­ловек. Толь­ко вер­хняя часть окон сво­бод­на от на­вален­ных гру­дой рюк­за­ков, су­мок и т. п. и от­кры­ва­ет за ок­на­ми пред­рас­свет­ные су­мер­ки. По­езд, по­хоже, сто­ит на сво­бод­ных пу­тях; ник­то не зна­ет, на­ходит­ся ли он еще в Си­лезии или уже в Поль­ше. Прон­зи­тель­ный свис­ток ло­комо­тива зву­чит жут­ко, как бы пред­восхи­щая крик о по­мощи этой мас­сы лю­дей. От их име­ни кри­чит ма­шина, на ко­торой они при­были в боль­шую бе­ду. По­езд тем вре­менем на­чина­ет дви­гать­ся, яв­но въ­ез­жая на боль­шую стан­цию. Вне­зап­но в тол­пе лю­дей, за­мер­ших в ва­гонах в тре­вож­ном ожи­дании, раз­да­ет­ся крик: "Смот­ри­те, таб­личка "Ос­венцим"!" На­вер­ня­ка каж­дый в этот мо­мент по­чувс­тво­вал, как бь­ет­ся его сер­дце. По­езд мед­ленно про­дол­жа­ет ка­тить­ся, слов­но не­хотя, как буд­то хо­чет пос­те­пен­но и ос­то­рож­но пос­та­вить зло­получ­ный че­лове­чес­кий груз, ко­торый он ве­зет, пе­ред фак­том: Ос­венцим!

Те­перь вид­но уже боль­ше: в под­ни­ма­ющих­ся ут­ренних су­мер­ках нап­ра­во и на­лево от же­лез­но­дорож­ных пу­тей на ки­ломет­ры тя­нут­ся ла­геря ог­ромных раз­ме­ров. Бес­ко­неч­ные, в нес­коль­ко ря­дов ог­ражде­ния из ко­лючей про­воло­ки, сто­роже­вые выш­ки, про­жек­то­ры и длин­ные ко­лон­ны обор­ванных, за­вер­ну­тых в лох­мотья че­лове­чес­ких фи­гур, се­рых на фо­не се­рого рас­све­та, мед­ленно и ус­та­ло бре­дущих по пря­мым и пус­тынным ули­цам ла­геря — ник­то не зна­ет ку­да. Тут и там слы­шат­ся от­дель­ные по­вели­тель­ные свис­тки над­смотрщи­ков — ник­то не зна­ет для че­го. На­конец мы въ­еха­ли на стан­цию. Нич­то не ше­велит­ся. И вот — сло­ва ко­ман­ды, про­из­не­сен­ные тем сво­еоб­разным гру­бым прон­зи­тель­ным кри­ком, ко­торый от­ны­не нам при­дет­ся пос­то­ян­но слы­шать во всех ла­герях. Он зву­чит как пос­ледний вопль че­лове­ка, ко­торо­го уби­ва­ют, и вмес­те с тем ина­че: сип­ло, хрип­ло, как из гор­ла че­лове­ка, ко­торый все вре­мя так кри­чит, ко­торо­го все вре­мя уби­ва­ют…

Две­ри ва­гона рыв­ком рас­па­хива­ют­ся, и в не­го вры­ва­ет­ся не­боль­шая сво­ра зак­лю­чен­ных в обыч­ной по­лоса­той одеж­де, на­голо ос­три­жен­ных, од­на­ко выг­ля­дев­ших яв­но сы­тыми. Они го­ворят на всех воз­можных ев­ро­пей­ских язы­ках, но с не­из­менной на­пус­кной жиз­не­радос­тностью, ко­торая в этот мо­мент и в этой си­ту­ации выг­ля­дит гро­тес­кно. Они выг­ля­дят неп­ло­хо, эти лю­ди, они яв­но в хо­рошем рас­по­ложе­нии ду­ха и да­же сме­ют­ся. Пси­хи­ат­рии из­вес­тна кар­ти­на бо­лез­ни так на­зыва­емой ил­лю­зии по­мило­вания: при­гово­рен­ный к смер­ти на­чина­ет в пос­ледний мо­мент, не­пос­редс­твен­но пе­ред казнью, ве­рить в то, что его по­милу­ют. Так и мы цеп­ля­лись за на­деж­ду и то­же ве­рили до пос­ледне­го мо­мен­та, что все не бу­дет, прос­то не мо­жет быть так ужас­но. Пос­мотри­те на тол­стые ще­ки и ру­мяные ли­ца этих зак­лю­чен­ных! Тог­да мы еще не зна­ли ни­чего о том, что су­щес­тву­ет "эли­та" — груп­па зак­лю­чен­ных, пред­назна­чен­ных для то­го, что­бы встре­чать сос­та­вы с ты­сяча­ми лю­дей, ежед­невно при­быва­ющие на вок­зал Ос­венцим, то есть за­бирать их ба­гаж вмес­те с хра­нящи­мися или спря­тан­ны­ми в нем цен­ностя­ми: став­ши­ми дра­гоцен­ны­ми пред­ме­тами оби­хода и тай­но про­везен­ны­ми дра­гоцен­ностя­ми. Все мы из на­шего тран­спор­та в боль­шей или мень­шей сте­пени на­ходи­лись во влас­ти упо­мяну­той ил­лю­зии по­мило­вания, го­ворив­шей нам, что все еще мо­жет хо­рошо кон­чить­ся. Ведь мы не мог­ли еще по­нять смысл то­го, что сей­час про­ис­хо­дит; это­му смыс­лу суж­де­но бы­ло стать для нас яс­ным толь­ко к ве­черу. Нам при­каза­ли ос­та­вить все ве­щи в ва­гоне, вый­ти и раз­де­лить­ся на две ко­лон­ны — муж­чин и жен­щин, — что­бы за­тем прой­ти ми­мо стар­ше­го офи­цера СС. И вот я ви­жу, как моя ко­лон­на че­ловек за че­лове­ком идет ми­мо офи­цера СС. Вот он пе­редо мной: вы­сокий, строй­ный, мо­лод­це­ватый, в бе­зуп­речной и свер­ка­ющей до блес­ка уни­фор­ме — эле­ган­тный, вы­холен­ный че­ловек, бес­ко­неч­но да­лекий от нас — жал­ких соз­да­ний, ко­ими мы выг­ля­дим — оди­чав­шие и пос­ле бес­сонной но­чи. Он сто­ит в неп­ри­нуж­денной по­зе, пра­вый ло­коть опи­ра­ет­ся на ле­вую ру­ку, пра­вая ру­ка при­под­ня­та, и ука­затель­ный па­лец де­ла­ет ед­ва за­мет­ные ука­зу­ющие дви­жения — то на­лево, то нап­ра­во, но го­раз­до ча­ще на­лево. Ник­то из нас не мог ни в ма­лей­шей сте­пени пред­ста­вить се­бе то зна­чение, ко­торое име­ли эти лег­кие дви­жения че­лове­чес­ко­го ука­затель­но­го паль­ца — то на­лево, то нап­ра­во, но го­раз­до ча­ще на­лево. Те­перь моя оче­редь. Эсэ­совец оце­нива­юще смот­рит на ме­ня, по­хоже, что удив­ля­ет­ся или сом­не­ва­ет­ся, и кла­дет мне обе ру­ки на пле­чи. Я ста­ра­юсь выг­ля­деть мо­лод­це­вато, стою ров­но и пря­мо. Он мед­ленно по­вора­чива­ет мои пле­чи, раз­во­рачи­вая ме­ня впра­во, — и я по­падаю нап­ра­во. Ве­чером мы уз­на­ли зна­чение этой иг­ры ука­затель­ным паль­цем — это бы­ла пер­вая се­лек­ция! Пер­вое ре­шение: быть или не быть. Для ог­ромно­го боль­шинс­тва из на­шего тран­спор­та, око­ло 90 про­цен­тов, это был смер­тный при­говор [б].

Дей­стви­тель­но, "чис­ло зак­лю­чен­ных, при­нятых в ла­герь (то есть не умерщ­влен­ных сра­зу пос­ле при­бытия) из сос­та­вов с ев­ре­ями, сос­тавля­ло в сред­нем око­ло 10 про­цен­тов от чис­ла лю­дей, при­везен­ных в Ос­венцим" (Цен­траль­ная ко­мис­сия по рас­сле­дова­нию прес­тупле­ний Гер­ма­нии в Поль­ше. Вар­ша­ва, 1946 [5]). * * *

Нам, мень­шинс­тву из тог­дашне­го тран­спор­та, это ста­ло из­вес­тно ве­чером то­го же дня. Я спра­шиваю то­вари­щей, ко­торые на­ходят­ся в ла­гере доль­ше, ку­да мог по­пасть мой кол­ле­га и друг П. "Его от­пра­вили на дру­гую сто­рону?" "Да", — от­ве­чаю я. "Тог­да ты уви­дишь его там", — го­ворят мне. "Где?" Ру­ка по­казы­ва­ет на рас­по­ложен­ную в нес­коль­ких стах мет­рах тру­бу, из ко­торой в да­лекое се­рое поль­ское не­бо взви­ва­ют­ся жут­кие ос­тро­конеч­ные язы­ки пла­мени мно­гомет­ро­вой вы­соты, что­бы рас­тво­рить­ся в тем­ном об­ла­ке ды­ма. Что это там? "Там, в не­бе, твой друг", — гру­бо от­ве­ча­ют мне. Это го­ворит­ся как пре­дуп­режде­ние. Ник­то еще не мо­жет как сле­ду­ет по­верить, что че­ловек дей­стви­тель­но ли­ша­ет­ся бук­валь­но все­го. Тог­да я пы­та­юсь до­верить­ся од­но­му из ста­рых зак­лю­чен­ных. Я под­би­ра­юсь к не­му, по­казы­ваю на свер­ток бу­маги в наг­рудном кар­ма­не мо­его паль­то и го­ворю: "Эй, слу­шай! Здесь у ме­ня с со­бой ру­копись на­уч­ной кни­ги — я знаю, что ты хо­чешь ска­зать, я знаю: спас­ти жизнь, уце­леть, го­лым, ни с чем — это все, это са­мое край­нее, о чем мож­но мо­лить судь­бу. Но я не мо­гу ни­чего по­делать, я хо­чу боль­ше­го. Я хо­чу сбе­речь эту ру­копись, как-ни­будь сох­ра­нить ее. Она со­дер­жит труд мо­ей жиз­ни, ты по­нима­ешь?" Он на­чина­ет по­нимать. У не­го воз­ни­ка­ет ух­мылка во все ли­цо, сна­чала ско­рее со­чувс­твен­ная, за­тем бо­лее ве­селая, иро­ничес­кая, нас­мешли­вая, и на­конец с этой гри­масой он ры­чит на ме­ня, от­ве­чая на мой воп­рос од­ним сло­вом, ко­торое с той по­ры при­ходи­лось слы­шать пос­то­ян­но как клю­чевое сло­во лек­си­кона ла­гер­ных зак­лю­чен­ных. Он ры­чит: "Дерь­мо!!" Те­перь я знаю, как об­сто­ят де­ла. Я де­лаю то, что яв­ля­ет­ся куль­ми­наци­ей всей этой пер­вой фра­зы пси­холо­гичес­ких ре­ак­ций: я под­во­жу чер­ту под всей мо­ей преж­ней жизнью! [6]

Без­вы­ход­ность си­ту­ации, ежед­невно, еже­час­но и еже­минут­но под­сте­рега­ющая уг­ро­за смер­ти, бли­зость смер­ти дру­гих — боль­шинс­тва — все это де­лало са­мо со­бой ра­зуме­ющим­ся, что поч­ти каж­до­му при­ходи­ла, хоть и на ко­рот­кое вре­мя, мысль о са­мо­убий­стве. Ведь бо­лее чем по­нят­но, что в этой си­ту­ации че­ловек при­нима­ет в рас­чет ва­ри­ант "бро­сить­ся на про­воло­ку". Этим пов­седнев­ным ла­гер­ным вы­раже­ни­ем обоз­на­чал­ся пов­седнев­ный ла­гер­ный ме­тод са­мо­убий­ства: при­кос­но­вение к ко­лючей про­воло­ке, на­ходя­щей­ся под то­ком вы­соко­го нап­ря­жения. Ко­неч­но, не­гатив­ное ре­шение — не бро­сать­ся на про­воло­ку — в Ос­венци­ме да­валось без осо­бого тру­да; в кон­це кон­цов, по­пыт­ка са­мо­убий­ства бы­ла там до­воль­но-та­ки бес­смыс­ленной. Сред­неста­тис­ти­чес­кий оби­татель ла­геря в сво­их ожи­дани­ях не мог с точ­ки зре­ния ве­ро­ят­ности "ожи­дания жиз­ни" в циф­ро­вом ис­числе­нии рас­счи­тывать на то, что он по­падет в тот нич­тожный про­цент тех, кто прой­дет жи­вым че­рез все еще пред­сто­ящие "се­лек­ции" в раз­личных их ва­ри­ан­тах. В Ос­венци­ме зак­лю­чен­ный, на­ходя­щий­ся еще на ста­дии шо­ка, во­об­ще не бо­ит­ся смер­ти. В пер­вые дни его пре­быва­ния га­зовая ка­мера уже не вы­зыва­ет ужа­са: в его гла­зах она пред­став­ля­ет со­бой все­го лишь то, что из­бавля­ет от са­мо­убий­ства. Вско­ре, од­на­ко, па­ничес­кое нас­тро­ение ус­ту­па­ет мес­то без­разли­чию, и здесь мы уже пе­рехо­дим ко вто­рой фа­зе — из­ме­нени­ям ха­рак­те­ра. Фа­за адап­та­ции

Тут нам приш­лось по-нас­то­яще­му по­нять, нас­коль­ко вер­но выс­ка­зыва­ние Дос­то­ев­ско­го, в ко­тором он пря­мо оп­ре­делил че­лове­ка как су­щес­тво, ко­торое ко все­му при­выка­ет. Ко­эн по это­му по­воду го­ворит: "Как фи­зичес­кая, так и ду­хов­ная прис­по­соб­ля­емость че­лове­ка очень ве­лика, по край­ней ме­ре, нам­но­го боль­ше, чем я счи­тал воз­можным. Кто был бы в сос­то­янии пред­ста­вить се­бе че­лове­ка, уз­на­юще­го, что все близ­кие ему лю­ди по­гиб­ли в га­зовой ка­мере, или став­ше­го сви­дете­лем всех зверств кон­цла­геря, или да­же ис­пы­тав­ше­го их на се­бе и ре­аги­ру­юще­го на это "лишь" опи­сан­ным вы­ше об­ра­зом? Не ждет ли каж­дый, что лю­ди в та­кой си­ту­ации бу­дут ли­бо ре­аги­ровать ос­трым пси­хозом, ли­бо скло­нять­ся к са­мо­убий­ству?" [5]. И. Бет­тель­хейм "все вре­мя по­ражал­ся то­му, что че­ловек в сос­то­янии вы­нес­ти столь­ко, не по­кон­чив с со­бой и не сой­дя с ума" [З]. Ведь по срав­не­нию с боль­шим ко­личес­твом зак­лю­чен­ных чис­ло са­мо­убий­ств бы­ло очень ма­ло [5]. Ле­дерер со­об­ща­ет ста­тис­ти­чес­кие дан­ные, от­но­сящи­еся к ла­герю Те­рези­ен­штадт, из ко­торых сле­ду­ет, что из 32647 смер­тей за пе­ри­од вре­мени меж­ду 24.02.1941 и 31.08.1944 чис­ло са­мо­убий­ств сос­та­вило 259. "Ес­ли учесть не­чело­вечес­кие ус­ло­вия жиз­ни, са­мо­убий­ства бы­ли по­рази­тель­но ред­ки­ми" [9].

Эта апа­тия яв­ля­ет­ся как бы за­щит­ным ме­ханиз­мом пси­хики. То, что рань­ше или поз­же мог­ло воз­буждать че­лове­ка или от­равлять ему жизнь, при­водить его в воз­му­щение или в от­ча­яние, то вок­руг не­го, че­му он был сви­дете­лем или да­же учас­тни­ком, те­перь от­ска­кива­ло, как от ка­кой-то бро­ни, ко­торой он се­бя ок­ру­жил. Здесь пе­ред на­ми фе­номен внут­ренне­го прис­по­соб­ле­ния к спе­цифи­чес­кой сре­де: все про­ис­хо­дящее в ней дос­ти­га­ет соз­на­ния лишь в приг­лу­шен­ном ви­де. Сни­жа­ет­ся уро­вень аф­фектив­ной жиз­ни. Все ог­ра­ничи­ва­ют­ся удов­летво­рени­ем си­юми­нут­ных, на­ибо­лее на­сущ­ных пот­ребнос­тей. Ка­жет­ся, что все по­мыс­лы сос­ре­дото­чива­ют­ся на од­ном: пе­режить се­год­няшний день. Ког­да ве­чера­ми зак­лю­чен­ных, ус­та­лых, из­му­чен­ных и спо­тыка­ющих­ся, за­мер­зших и го­лод­ных, при­гоня­ли с "ра­боче­го за­дания" в зас­не­жен­ных по­лях об­ратно в ла­герь, каж­дый раз у них вы­рывал­ся тя­желый воз­глас: "Ну вот, еще один день вы­дер­жа­ли".

В об­щем, про оби­тате­ля кон­цла­геря мож­но ска­зать, что он спа­са­ет­ся, впа­дая в сво­его ро­да куль­тур­ную спяч­ку. И нап­ро­тив, тем бо­лее не­умо­лимо бе­рет верх все то, что слу­жит са­мосох­ра­нению. "У ме­ня бы­ла лишь од­на мысль: как мне вы­жить" [5], — го­ворит Ко­эн. Пси­хо­ана­лити­ки, на­ходив­ши­еся в чис­ле зак­лю­чен­ных, обыч­но го­вори­ли в этой свя­зи о рег­рессии — воз­вра­те к бо­лее при­митив­ным фор­мам по­веде­ния. "Ин­те­рес не вы­ходил за рам­ки од­но­го воп­ро­са: как бы мне по­лучить по­боль­ше еды и по­пасть на от­но­ситель­но тер­пи­мую ра­боту? Этот стиль жиз­ни и эту жиз­ненную по­зицию нель­зя по­нять ина­че, как рег­рессию, — за­меча­ет наз­ванный ав­тор. — В кон­цла­гере че­лове­ка низ­во­дили до жи­вот­но­го на­чала. Здесь пе­ред на­ми рег­рессия к при­митив­ней­шей фа­зе вле­чения к са­мосох­ра­нению" [5].

При­митив­ность внут­ренней жиз­ни оби­тате­лей кон­цла­геря на­ходит ха­рак­терное вы­раже­ние в ти­пич­ных меч­тах зак­лю­чен­ных. В ос­новном они меч­та­ют о хле­бе, тор­тах, си­гаре­тах и о теп­лой ван­не. Раз­го­воры бы­ли то и де­ло о еде: ког­да вы­веден­ные на ра­боту зак­лю­чен­ные ока­зыва­лись сто­ящи­ми ря­дом и поб­ли­зос­ти не бы­ло ох­ранни­ка, они об­ме­нива­лись ку­линар­ны­ми ре­цеп­та­ми и рас­пи­сыва­ли друг дру­гу, ка­кими лю­бимы­ми блю­дами они бу­дут уго­щать друг дру­га, ког­да в один прек­расный день пос­ле ос­во­бож­де­ния один приг­ла­сит дру­гого к се­бе в гос­ти. Луч­шие из них же­лали, что­бы пос­ко­рее нас­ту­пил тот день, ког­да им не при­дет­ся боль­ше го­лодать, не из же­лания по­есть по­луч­ше, а что­бы кон­чи­лось на­конец это не­нор­маль­ное для че­лове­ка сос­то­яние, ког­да он не мо­жет ду­мать ни о чем, кро­ме еды. Ес­ли вся жизнь в ла­гере при­води­ла (с не­кото­рыми ис­клю­чени­ями) к об­щей при­мити­виза­ции, а не­до­еда­ние — к то­му, что имен­но пи­щевая пот­ребность ста­нови­лась ос­новным со­дер­жа­ни­ем, вок­руг ко­торо­го вра­щались все мыс­ли и же­лания, то, ве­ро­ят­но, то же не­до­еда­ние яв­ля­лось и ос­новной при­чиной бро­са­юще­гося в гла­за от­сутс­твия ин­те­реса к раз­го­ворам на ка­кие-ли­бо сек­су­аль­ные те­мы. Ка­ут­ски [13] об­ра­ща­ет вни­мание на то, что уже в пред­во­ен­ные го­ды, ког­да пи­тание бы­ло дос­та­точ­ным, мож­но бы­ло за­метить при­туп­ле­ние сек­су­аль­ных вле­чений. Сог­ласно Ти­гезе­ну и Ки­леру, для ос­новной мас­сы ин­терни­рован­ных проб­ле­мы сек­су­аль­нос­ти не су­щес­тво­вало во­об­ще. "Раз­го­воры на сек­су­аль­ные те­мы и неп­ристой­ные анек­до­ты сре­ди ти­пич­ных зак­лю­чен­ных бы­ли ред­ким ис­клю­чени­ем, в про­тиво­полож­ность то­му, что ха­рак­терно, нап­ри­мер, для сол­дат" [9].

По­мимо упо­мяну­того без­разли­чия, во вто­рой фа­зе по­яв­ля­лось так­же вы­ражен­ное воз­бужде­ние. В ито­ге мож­но оха­рак­те­ризо­вать пси­хику зак­лю­чен­ных в ла­гере с по­мощью двух приз­на­ков: апа­тии и аг­рессии.

По­нят­но, что боль­шинс­тво зак­лю­чен­ных стра­дали от сво­еоб­разно­го чувс­тва не­пол­но­цен­ности. Каж­дый из нас ког­да-то был "кем-то" или по край­ней ме­ре ве­рил, что был. Но здесь, сей­час с ним об­ра­щались бук­валь­но так, как ес­ли бы он был ник­то. (Ес­тес­твен­но, что си­ту­ация жиз­ни в ла­гере не мог­ла по­коле­бать у лю­дей чувс­тво собс­твен­но­го дос­то­инс­тва, ко­реня­ще­еся в бо­лее су­щес­твен­ных, выс­ших сфе­рах, в ду­хов­ном; од­на­ко мно­гие ли лю­ди и со­от­ветс­твен­но мно­гие ли зак­лю­чен­ные об­ла­дали та­ким ус­той­чи­вым чувс­твом собс­твен­но­го дос­то­инс­тва?) Ес­тес­твен­но, что ря­довой зак­лю­чен­ный, ко­торый осо­бен­но не раз­ду­мыва­ет над этим, ко­торо­му это не при­ходит в го­лову, ощу­ща­ет се­бя пол­ностью дек­ласси­рован­ным. Это пе­режи­вание, од­на­ко, ста­новит­ся ак­ту­аль­ным лишь по кон­трас­ту с впе­чат­ле­ни­ем от сво­еоб­разной со­ци­оло­гичес­кой струк­ту­ры ла­гер­ной жиз­ни. Я здесь имею в ви­ду то мень­шинс­тво зак­лю­чен­ных, ко­торые яв­ля­ют­ся в ла­гере, так ска­зать, важ­ны­ми пер­со­нами, — ста­рост и по­варов, кла­дов­щи­ков и "ла­гер­ных по­лицей­ских". Все они ус­пешно ком­пенси­рова­ли при­митив­ное чувс­тво не­пол­но­цен­ности; они ни­ко­им об­ра­зом не чувс­тво­вали се­бя дек­ласси­рован­ны­ми, по­доб­но боль­шинс­тву обыч­ных зак­лю­чен­ных, нап­ро­тив: на­конец-то они до­бились ус­пе­ха. Вре­мена­ми у них по­яв­ля­лась бук­валь­но ма­ния ве­личия в ми­ни­атю­ре. Ре­ак­ция обоз­ленно­го и за­виду­юще­го боль­шинс­тва на по­веде­ние это­го мень­шинс­тва вы­ража­лась раз­личным об­ра­зом, иног­да в злых анек­до­тах. Вот один из них. Двое зак­лю­чен­ных бе­седу­ют меж­ду со­бой о треть­ем, при­над­ле­жащем к груп­пе "дос­тигших ус­пе­ха", и один из них за­меча­ет: "Я ведь знал его, ког­да он был еще все­го лишь пре­зиден­том круп­ней­ше­го бан­ка в…, те­перь же он уже ме­тит на мес­то ста­рос­ты!"

По­нима­ние ду­шев­ных ре­ак­ций на жизнь в ла­гере как рег­рессии к бо­лее при­митив­ной струк­ту­ре вле­чений бы­ло не единс­твен­ным. Утиц ин­тер­пре­тиро­вал ти­пич­ные из­ме­нения ха­рак­те­ра, ко­торые он, по его ут­вер­жде­ни­ям, наб­лю­дал у оби­тате­лей ла­герей, как сдвиг от цик­ло­тими­чес­ко­го к ши­зоти­мичес­ко­му ти­пу. Он об­ра­тил вни­мание на то, что у боль­шинс­тва зак­лю­чен­ных на­личес­тву­ет не толь­ко апа­тия, но и воз­бужден­ность. Оба эти аф­фектив­ных сос­то­яния, в об­щем, со­от­ветс­тво­вали пси­хэс­те­тичес­кой про­пор­ции ши­зоти­мичес­ко­го тем­пе­рамен­та, по Э. Креч­ме­ру. Не го­воря уже о том, что по­доб­ное из­ме­нение ха­рак­те­ра, или сме­на до­минан­ты, пси­холо­гичес­ки во­об­ще сом­ни­тель­но, эту — ка­жущу­юся — ши­зо­иди­зацию мож­но, как нам ка­жет­ся, без тру­да объ­яс­нить го­раз­до про­ще. Гро­мад­ные мас­сы зак­лю­чен­ных стра­дали, с од­ной сто­роны, от не­до­еда­ния, с дру­гой — от не­досы­пания из-за ки­шащих в тес­но на­битых ба­раках на­секо­мых. Ес­ли не­до­еда­ние де­лало лю­дей апа­тич­ны­ми, хро­ничес­кий де­фицит сна при­водил их в воз­бужде­ние. К этим двум при­чинам до­бав­ля­лись еще от­сутс­твие двух да­ров ци­вили­зации, ко­торые в нор­маль­ной жиз­ни поз­во­ля­ют как раз прог­нать со­от­ветс­твен­но апа­тию и воз­бужде­ние: ко­фе­ина и ни­коти­на.

Сле­ду­ет к то­му же при­нять во вни­мание, что, по под­сче­там Гзел­ла, чис­ло ка­лорий, при­ходя­ще­еся в день на од­но­го зак­лю­чен­но­го, сос­тавля­ло зи­мой 1944/45 го­да в кон­цла­гере Ра­венс­брюк от 800 до 900, в кон­цла­гере Бер­ген-Бел­сен — от 600 до 700 и в кон­цла­гере Ма­ут­ха­узен — 500 [5]. Аб­со­лют­но не­удов­летво­ритель­ное по ка­лорий­нос­ти пи­тание, тем бо­лее при­нимая во вни­мание тя­желую фи­зичес­кую ра­боту и без­за­щит­ность пе­ред хо­лодом, от ко­торо­го весь­ма не­надеж­ная одеж­да не спа­сала.

Утиц по­пытал­ся ин­тер­пре­тиро­вать внут­реннюю си­ту­ацию зак­лю­чен­ных еще и в дру­гом от­но­шении, го­воря о жиз­ни в ла­гере как о фор­ме вре­мен­но­го су­щес­тво­вания. Та­кая ха­рак­те­рис­ти­ка тре­бу­ет, на наш взгляд, су­щес­твен­но­го до­пол­не­ния. В дан­ном слу­чае речь идет не прос­то о вре­мен­ном сос­то­янии, а о бес­сроч­ном вре­мен­ном сос­то­янии. Пе­ред тем как по­пасть в ла­герь, бу­дущие зак­лю­чен­ные не­од­нократ­но ис­пы­тыва­ли сос­то­яние, ко­торое мож­но срав­нить лишь с тем ощу­щени­ем, ко­торое ис­пы­тыва­ет че­ловек по от­но­шению к то­му све­ту, с ко­торо­го еще ник­то не воз­вра­щал­ся: ведь из мно­жес­тва ла­герей еще не вер­нулся ник­то, и ни­какие све­дения от­ту­да не до­ходи­ли до об­щес­твен­ности.

Ког­да же че­ловек уже по­падал в ла­герь, то на­ряду с кон­цом не­оп­ре­делен­ности (в от­но­шении то­го, как об­сто­ит де­ло) по­яв­ля­лась не­оп­ре­делен­ность кон­ца. Ведь ник­то из зак­лю­чен­ных не мог знать, как дол­го ему при­дет­ся там на­ходить­ся. Нас­коль­ко за­вид­ным ка­залось нам по­ложе­ние прес­тупни­ка, ко­торый точ­но зна­ет, что ему пред­сто­ит от­си­деть свои де­сять лет, ко­торый всег­да мо­жет сос­чи­тать, сколь­ко дней еще ос­та­лось до сро­ка его ос­во­бож­де­ния… счас­тлив­чик! Ведь мы все без ис­клю­чения, на­ходив­ши­еся в ла­гере, не име­ли или не зна­ли ни­како­го "сро­ка", и ни­кому не бы­ло ве­домо, ког­да при­дет ко­нец.

Мои то­вари­щи схо­дят­ся во мне­нии, что это бы­ло, быть мо­жет, од­ним из на­ибо­лее тя­гос­тных пси­холо­гичес­ки об­сто­ятель­ств жиз­ни в ла­гере! И мно­жес­тво слу­хов, цир­ку­лиро­вав­ших ежед­невно и еже­час­но сре­ди скон­цен­три­рован­ной на не­боль­шом прос­транс­тве мас­сы лю­дей, слу­хов о том, что вот-вот все­му это­му нас­ту­пит ко­нец, при­води­ло каж­дый раз к еще бо­лее глу­боко­му, а то и окон­ча­тель­но­му ра­зоча­рова­нию. Не­оп­ре­делен­ность сро­ка ос­во­бож­де­ния по­рож­да­ла у зак­лю­чен­ных ощу­щение, что срок их зак­лю­чения прак­ти­чес­ки не­ог­ра­ничен, ес­ли во­об­ще мож­но го­ворить о его гра­ницах. Со вре­менем у них воз­ни­ка­ет, та­ким об­ра­зом, ощу­щение не­обыч­ности ми­ра по ту сто­рону ко­лючей про­воло­ки. Сквозь нее зак­лю­чен­ный ви­дит лю­дей сна­ружи, так, как буд­то они при­над­ле­жат к дру­гому ми­ру или ско­рее как буд­то он сам уже не из это­го ми­ра, как буд­то он "вы­пал" из не­го. Мир не­зак­лю­чен­ных пред­ста­ет пе­ред его гла­зами при­мер­но так, как его мог бы ви­деть по­кой­ник, вер­нувший­ся с то­го све­та: не­ре­аль­ным, не­дос­тупным, не­дос­ти­жимым, приз­рачным.

Бес­сроч­ность су­щес­тво­вания в кон­цла­гере при­водит к пе­режи­ванию ут­ра­ты бу­дуще­го. Один из зак­лю­чен­ных, мар­ши­ровав­ших в сос­та­ве длин­ной ко­лон­ны к сво­ему бу­дуще­му ла­герю, рас­ска­зал од­нажды, что у не­го в тот мо­мент бы­ло чувс­тво, как буд­то он идет за сво­им собс­твен­ным гро­бом. До та­кой сте­пени он ощу­щал, что его жизнь не име­ет бу­дуще­го, что в ней есть лишь прош­лое, что она то­же прош­ла, как ес­ли бы он был по­кой­ни­ком. Жизнь та­ких "жи­вых тру­пов" прев­ра­тилась в пре­иму­щес­твен­но рет­роспек­тивное су­щес­тво­вание. Их мыс­ли кру­жились все вре­мя вок­руг од­них и тех же де­талей из пе­режи­ваний прош­ло­го; жи­тей­ские ме­лочи при этом пре­об­ра­жались в вол­шебном све­те.

При­нимая во вни­мание пре­иму­щес­твен­но вре­мен­ной ха­рак­тер, при­сущий че­лове­чес­ко­му су­щес­тво­ванию, бо­лее чем по­нят­но то, что жиз­ни в ла­гере со­путс­тво­вала по­теря ук­ла­да все­го су­щес­тво­вания. Без фик­си­рован­ной точ­ки от­сче­та в бу­дущем че­ловек, собс­твен­но, прос­то не мо­жет су­щес­тво­вать. Обыч­но все нас­то­ящее струк­ту­риру­ет­ся, ис­хо­дя из нее, ори­ен­ти­ру­ет­ся на нее, как ме­тал­ли­чес­кие опил­ки в маг­нитном по­ле на по­люс маг­ни­та. И, на­обо­рот, с ут­ра­той че­лове­ком "сво­его бу­дуще­го" ут­ра­чива­ет всю свою струк­ту­ру его внут­ренний вре­мен­ной план, пе­режи­вание им вре­мени. Воз­ни­ка­ет без­думное на­лич­ное су­щес­тво­вание — при­мер­но та­кое, как то, что изоб­ра­зил То­мас Манн в "Вол­шебной го­ре", где речь идет о не­из­ле­чимом ту­бер­ку­лез­ном боль­ном, срок "ос­во­бож­де­ния" ко­торо­го так­же не­из­вестен. Или же воз­ни­ка­ет та­кое ощу­щение жиз­ни — ощу­щение внут­ренней пус­то­ты и бес­смыс­леннос­ти су­щес­тво­вания, — ко­торое вла­де­ет мно­гими без­ра­бот­ны­ми, у ко­торых так­же име­ет мес­то рас­пад струк­ту­ры пе­режи­вания вре­мени, как бы­ло об­на­руже­но в цик­ле пси­холо­гичес­ких ис­сле­дова­ний без­ра­бот­ных гор­ня­ков [17].

Ла­тин­ское сло­во "finis" оз­на­ча­ет од­новре­мен­но "ко­нец" и "цель". В тот мо­мент, ког­да че­ловек не в сос­то­янии пред­ви­деть ко­нец вре­мен­но­го сос­то­яния в его жиз­ни, он не в сос­то­янии и ста­вить пе­ред со­бой ка­кие-ли­бо це­ли, за­дачи. Жизнь не­из­бежно те­ря­ет в его гла­зах вся­кое со­дер­жа­ние и смысл. Нап­ро­тив, ви­дение "кон­ца" и на­целен­ность на ка­кой-то мо­мент в бу­дущем об­ра­зу­ют ту ду­хов­ную опо­ру, ко­торая так нуж­на зак­лю­чен­ным, пос­коль­ку толь­ко эта ду­хов­ная опо­ра в сос­то­янии за­щитить че­лове­ка от раз­ру­шитель­но­го дей­ствия сил со­ци­аль­но­го ок­ру­жения, из­ме­ня­ющих ха­рак­тер, удер­жать его от па­дения.

Тот, кто не мо­жет при­вязать­ся к ка­кому-ли­бо ко­неч­но­му пун­кту, к ка­кому-ли­бо мо­мен­ту вре­мени в бу­дущем, к ка­кой-ли­бо ос­та­нов­ке, под­вержен опас­ности внут­ренне­го па­дения. Ду­шев­ный упа­док при от­сутс­твии ду­хов­ной опо­ры, то­таль­ная апа­тия бы­ли для оби­тате­лей ла­геря и хо­рошо из­вес­тным, и пу­га­ющим яв­ле­ни­ем, ко­торое слу­чалось час­то так стре­митель­но, что за нес­коль­ко дней при­води­ло к ка­тас­тро­фе. Лю­ди прос­то ле­жали весь день на сво­ем мес­те в ба­раке, от­ка­зыва­лись ид­ти на пос­тро­ение для рас­пре­деле­ния на ра­боту, не за­боти­лись о по­луче­нии пи­щи, не хо­дили умы­вать­ся, и ни­какие пре­дуп­режде­ния, ни­какие уг­ро­зы не мог­ли вы­вес­ти их из этой апа­тии; нич­то их не стра­шило, ни­какие на­каза­ния — они сно­сили их ту­по и рав­но­душ­но. Все бы­ло им без­различ­но. Это ле­жание — по­рой в собс­твен­ной мо­че и экс­кре­мен­тах — бы­ло опас­ным для жиз­ни не толь­ко в дис­ципли­нар­ном, но и в не­пос­редс­твен­ном ви­таль­ном от­но­шении. Это от­четли­во про­яв­ля­лось в тех слу­ча­ях, ког­да зак­лю­чен­но­го не­ожи­дан­но ох­ва­тыва­ло ощу­щение "бес­ко­неч­ности" пре­быва­ния в ла­гере. Вот один из при­меров.

В на­чале мар­та 1945 го­да мой то­варищ по ла­герю рас­ска­зал мне, что 2 фев­ра­ля 1945 го­да он ви­дел ве­щий сон: го­лос, пред­ста­вив­ший­ся про­рочес­ким, ска­зал ему, что он мо­жет спро­сить о чем угод­но и по­лучит от­вет на все. Тог­да то­варищ спро­сил, ког­да вой­на бу­дет для не­го окон­че­на. Го­лос от­ве­тил: 30 мар­та 1945 го­да. Трид­ца­тое мар­та приб­ли­жалось, од­на­ко не бы­ло ни­каких приз­на­ков то­го, что го­лос ска­зал прав­ду. 29 мар­та мой то­варищ сва­лил­ся в бре­ду и ли­хорад­ке. 30 мар­та он по­терял соз­на­ние. 31 мар­та он умер: его унес сып­ной тиф. Для не­го вой­на дей­стви­тель­но "кон­чи­лась" 30 мар­та — в день, ког­да он по­терял соз­на­ние.

Мы мо­жем с ос­но­вани­ем и со всей кли­ничес­кой стро­гостью пред­по­ложить, что ра­зоча­рова­ние, ко­торое выз­вал у не­го ре­аль­ный ход со­бытий, при­вело к сни­жению жиз­ненно­го то­нуса, им­му­ните­та, соп­ро­тив­ля­емос­ти ор­га­низ­ма, что чрез­вы­чай­но ус­ко­рило раз­ви­тие дре­мав­шей в нем ин­фекции.

С на­шим по­нима­ни­ем это­го слу­чая сог­ла­су­ют­ся бо­лее мас­штаб­ные наб­лю­дения, о ко­торых со­об­щал один ла­гер­ный врач: зак­лю­чен­ные в его ла­гере ле­ле­яли на­деж­ду, что к рож­дес­тву 1944 го­да они бу­дут уже до­ма. Приш­ло рож­дес­тво, но со­об­ще­ния га­зет бы­ли для зак­лю­чен­ных от­нюдь не во­оду­шев­ля­ющи­ми. Ка­ковы бы­ли пос­ледс­твия? Не­деля меж­ду рож­дес­твом и Но­вым го­дом бы­ла от­ме­чена в ла­гере та­ким ко­личес­твом смер­тей, ко­торо­го в нем рань­ше ни­ког­да не бы­вало и ко­торое не мог­ло быть объ­яс­не­но та­кими об­сто­ятель­ства­ми, как из­ме­нение по­годы, ухуд­ше­ние ус­ло­вий тру­да или вспыш­ка ин­фекци­он­но­го за­боле­вания.

В ко­неч­ном сче­те, по­луча­лось, что те­лес­но-ду­шев­ный упа­док за­висел от ду­хов­ной ус­та­нов­ки, но в этой ду­хов­ной ус­та­нов­ке че­ловек был сво­боден! Зак­лю­чив че­лове­ка в ла­герь, мож­но бы­ло от­нять у не­го все вплоть до оч­ков и рем­ня, но у не­го ос­та­валась эта сво­бода, и она ос­та­валась у не­го бук­валь­но до пос­ледне­го мгно­вения, до пос­ледне­го вздо­ха. Это бы­ла сво­бода нас­тро­ить­ся так или ина­че, и это "так или ина­че" су­щес­тво­вало, и все вре­мя бы­ли те, ко­торым уда­валось по­давить в се­бе воз­бужден­ность и пре­воз­мочь свою апа­тию. Это бы­ли лю­ди, ко­торые шли сквозь ба­раки и мар­ши­рова­ли в строю, и у них на­ходи­лось для то­вари­ща доб­рое сло­во и пос­ледний ку­сок хле­ба. Они яв­ля­лись сви­детель­ством то­го, что ни­ког­да нель­зя ска­зать, что сде­ла­ет ла­герь с че­лове­ком: прев­ра­тит­ся ли че­ловек в ти­пич­но­го ла­гер­ни­ка или все же да­же в та­ком стес­ненном по­ложе­нии, в этой экс­тре­маль­ной пог­ра­нич­ной си­ту­ации ос­та­нет­ся че­лове­ком. Каж­дый раз он ре­ша­ет сам. Не мо­жет быть и ре­чи о том, что в кон­цла­гере че­ловек не­об­хо­димым и при­нуди­тель­ным об­ра­зом под­чи­ня­ет­ся дав­ле­нию ок­ру­жа­ющих ус­ло­вий, фор­ми­ру­ющих его ха­рак­тер. Бла­года­ря то­му, что я в дру­гой свя­зи наз­вал "уп­рямс­твом ду­ха", у не­го сох­ра­ня­ет­ся и прин­ци­пи­аль­ная воз­можность ог­ра­дить се­бя от вли­яния этой сре­ды. Ес­ли бы мне тре­бова­лись еще ка­кие-то под­твержде­ния то­му, что уп­рямс­тво ду­ха ре­аль­но су­щес­тву­ет, — кон­цла­герь яв­ля­ет­ся в этом от­но­шении experimentum crucis.

З.Фрейд ут­вер­жда­ет сле­ду­ющее: "Поп­ро­буй­те од­новре­мен­но зас­та­вить го­лодать не­кото­рое ко­личес­тво са­мых раз­ных лю­дей. По ме­ре на­рас­та­ния нас­то­ятель­ной пи­щевой пот­ребнос­ти все ин­ди­виду­аль­ные раз­ли­чия бу­дут сти­рать­ся и их мес­то зай­мут од­но­об­разные про­яв­ле­ния од­но­го не­уто­лен­но­го вле­чения" [7]. Ока­залось, что это не так. Да­же та­кой пси­хо­ана­лити­чес­ки ори­ен­ти­рован­ный ав­тор, как Ко­эн, сог­ла­ша­ет­ся: "Дей­стви­тель­но, бы­ли зак­лю­чен­ные, не ох­ва­чен­ные пол­ностью эго­из­мом, у ко­торых еще ос­та­валось мес­то для аль­тру­ис­ти­чес­ких чувств и пе­режи­ваний и ко­торые сос­тра­дали сво­им со­това­рищам. По-ви­димо­му, ус­ло­вия оби­тания в кон­цла­гере не смог­ли ока­зать на них та­кое же вли­яние, как на дру­гих зак­лю­чен­ных" [5]. Ана­логич­ным об­ра­зом Г.Ад­лер в объ­емис­той на­уч­ной мо­ног­ра­фии о ла­гере Те­рези­ен­штадт под­черки­ва­ет, что "нель­зя рас­смат­ри­вать из­ме­нение ха­рак­те­ра как пе­реме­ну об­ра­за мыс­лей или па­дение ус­то­яв­шей­ся мо­рали. Обыч­но вне­зап­но про­пада­ла, как буд­то ее и не бы­ло, лишь внеш­няя вос­пи­тан­ность… Что­бы сох­ра­нить се­бя в этом ду­шев­ном ва­ку­уме без боль­ше­го ущер­ба, тре­бова­лось неч­то ис­клю­читель­ное" [I].

Ко­неч­но, они бы­ли нем­но­гочис­ленны — эти лю­ди, ко­торые выб­ра­ли для се­бя воз­можность сох­ра­нить свою че­ловеч­ность: все прек­расное так же труд­но, как и ред­ко, как ска­зано в пос­ледней фра­зе "Эти­ки" Бе­недик­та Спи­нозы. Лишь нем­но­гие смог­ли сох­ра­нить свою че­ловеч­ность, од­на­ко они по­дава­ли дру­гим при­мер, и этот при­мер вы­зывал ха­рак­терную цеп­ную ре­ак­цию. Они ни­ког­да не рас­смат­ри­вали ла­гер­ную жизнь как прос­той эпи­зод — для них она бы­ла ско­рее ис­пы­тани­ем, ко­торое ста­ло куль­ми­наци­ей их жиз­ни. Об этих лю­дях, во вся­ком слу­чае, нель­зя го­ворить, что они ис­пы­тали рег­рессию; на­обо­рот, в мо­раль­ном от­но­шении они ис­пы­тали прог­рессию, пре­тер­пе­ли эво­люцию — в мо­раль­ном и ре­лиги­оз­ном от­но­шении. Ведь у очень мно­гих зак­лю­чен­ных имен­но в зак­лю­чении и бла­года­ря ему про­яви­лась под­созна­тель­ная, то есть вы­тес­ненная, об­ра­щен­ность к бо­гу.

Мы по­дош­ли уже тем са­мым к об­сужде­нию треть­ей фа­зы в пси­холо­гии ла­гер­ной жиз­ни — фа­зы ос­во­бож­де­ния.

Фа­за ос­во­бож­де­ния

То, что ка­са­ет­ся ре­ак­ции зак­лю­чен­но­го на ос­во­бож­де­ние, мо­жет быть ко­рот­ко опи­сано так: вна­чале все ка­жет­ся ему по­хожим на чу­дес­ный сон, он не от­ва­жива­ет­ся в это по­верить. Ведь столь­ко чу­дес­ных снов уже при­вели к ра­зоча­рова­нию. Как час­то он меч­тал да­же не об ос­во­бож­де­нии — он меч­тал о том, как он воз­вра­ща­ет­ся в свой дом, об­ни­ма­ет же­ну, здо­рова­ет­ся с друзь­ями, са­дит­ся за стол и на­чина­ет рас­ска­зывать, рас­ска­зывать о том, что он пе­режил, как он ждал это­го мо­мен­та сви­дания и как час­то он меч­тал об этом мо­мен­те, по­ка он не стал на­конец ре­аль­ностью. Тут ему в са­мое ухо зву­чат три свис­тка, ко­торы­ми по ут­рам ко­ман­ду­ют подъ­ем, и вых­ва­тыва­ют его из сна, ко­торый лишь ра­зыг­рал пе­ред ним сво­боду, ко­торый лишь пос­ме­ял­ся над ним. Од­на­ко в один прек­расный день то, к че­му стре­мились и о чем меч­та­ли, ста­ло ре­аль­ной дей­стви­тель­ностью. Ос­во­бож­денный из ла­геря по­ка еще под­вержен сво­его ро­да ощу­щению де­пер­со­нали­зации. Он еще не мо­жет по-нас­то­яще­му ра­довать­ся жиз­ни — он дол­жен сна­чала на­учить­ся это­му, он это­му ра­зучил­ся. Ес­ли в пер­вый день сво­боды про­ис­хо­дящее ка­жет­ся ему чу­дес­ным сном, то в один прек­расный день прош­лое нач­нет ка­зать­ся ему лишь бо­лее чем кош­марным сном.

И ос­во­бож­денный зак­лю­чен­ный еще нуж­да­ет­ся в пси­холо­гичес­кой по­мощи. Са­мо ос­во­бож­де­ние, вне­зап­ное сня­тие ду­шев­но­го гне­та опас­но в пси­холо­гичес­ком от­но­шении. Эта опас­ность с ха­рак­те­роло­гичес­кой точ­ки зре­ния пред­став­ля­ет со­бой не что иное, как пси­холо­гичес­кий эк­ви­валент кес­сонной бо­лез­ни. 2. Пси­хи­ат­рия кон­цен­тра­ци­он­но­го ла­геря

Как ут­вер­жда­ет Ко­эн, нев­ро­зы в уз­ком смыс­ле сло­ва в кон­цла­герях не наб­лю­дались; нев­ро­тики там ста­нови­лись здо­ровы­ми. Краль опи­сыва­ет ре­ак­ции и по­веде­ние ин­терни­рован­ных в ла­гере для пе­реме­щен­ных лиц Те­рези­ен­штадт, ко­торый во мно­гих от­но­шени­ях от­ли­чал­ся от ти­пич­но­го кон­цла­геря. Краль под­черки­ва­ет как осо­бо зас­лу­жива­ющее вни­мания то об­сто­ятель­ство, что в ус­ло­ви­ях ла­геря нас­ту­пало улуч­ше­ние тя­желых на­вяз­чи­вых нев­ро­зов [15]. Мно­гие до вой­ны ле­чились у пси­хи­ат­ров в свя­зи с тя­желы­ми и дли­тель­ны­ми пси­хонев­ро­зами (фо­би­ями и нев­ро­зами на­вяз­чи­вых сос­то­яний), и эти нев­ро­зы в Те­рези­ен­штад­те ли­бо ис­чезли пол­ностью, ли­бо нас­ту­пило улуч­ше­ние до та­кой сте­пени, что па­ци­ен­ты мог­ли ра­ботать и не нуж­да­лись в ка­кой-ли­бо ме­дицин­ской по­мощи. Хел­вег-Лар­сен со сво­ими сот­рудни­ками пос­вя­тил из­ме­нени­ям пси­хики це­лую гла­ву в сво­ей кни­ге, опи­ра­ющей­ся на ис­сле­дова­ние 1282 дат­чан, ин­терни­рован­ных в не­мец­ких кон­цла­герях, и на 500 ли­тера­тур­ных ис­точни­ков по этой те­ме, опуб­ли­кован­ных в раз­ных стра­нах. Со­от­ветс­тву­ющий раз­дел кни­ги ос­но­выва­ет­ся пре­иму­щес­твен­но на лич­ных наб­лю­дени­ях и пе­режи­вани­ях ав­то­ров. Деп­рессив­ные ре­ак­ции, фо­бии, пси­хозы, ис­те­ричес­кие сим­пто­мы и су­ици­даль­ные по­пыт­ки наб­лю­дались лишь из­редка [9]. Дей­стви­тель­ная кар­ти­на кон­цла­геря не име­ет ни ма­лей­ше­го сходс­тва с той, ко­торая опи­сыва­ет­ся в ан­гло­сак­сон­ских пуб­ли­каци­ях, от­но­сящих­ся к ла­герям для во­ен­ноплен­ных на Даль­нем и Сред­нем Вос­то­ке.

Пси­хичес­кие сим­пто­мы, со­путс­тву­ющие хро­ничес­ко­му не­до­еда­нию, зак­лю­чались в "апа­тии, за­мед­ле­нии ре­ак­ций и ос­лабле­нии кон­цен­тра­ции вни­мания и па­мяти" [5]. Ван Вул­фтен-Пал­те наб­лю­дал в япон­ских ла­герях рост час­то­ты и тя­жес­ти пси­хичес­ких на­руше­ний на пос­ледней ста­дии край­не­го не­до­еда­ния, вследс­твие че­го воз­ни­кали ос­трые сос­то­яния де­зори­ен­та­ции [23]. Это­му про­тиво­речат сви­детель­ства Глас­тра ван Ло­она о том, что в Ни­дер­ландах не­до­еда­ние про­тека­ло спо­кой­но, без пси­хичес­ких сим­пто­мов и да­же смерть бы­ла спо­кой­ной, что сог­ла­су­ет­ся с наб­лю­дени­ями Ко­эна.

Ти­гезен и Ки­лер опи­сыва­ют на­ибо­лее за­мет­ные из­ме­нения пси­хики: ухуд­ше­ние па­мяти — сни­жение ли­бидо — апа­тия. Нап­ро­тив, деп­рессив­ные ре­ак­ции, фо­бии и ис­те­ричес­кие сим­пто­мы встре­ча­ют­ся ред­ко. По­пыт­ки са­мо­убий­ства встре­чались лишь в по­ряд­ке ис­клю­чения. Лишь в ред­ких слу­ча­ях, сог­ласно этим ав­то­рам, обос­но­ван­ным пред­став­ля­лось пред­по­ложе­ние о не­дос­татке ви­тами­нов как эти­оло­гичес­кой при­чине на­руше­ний. Эти ав­то­ры счи­та­ют бо­лее прав­до­подоб­ным то, что опи­сан­ные здесь пси­хичес­кие син­дро­мы, ха­рак­терные для па­толо­гичес­ко­го го­лода­ния, расс­трой­ства ду­ха, вы­зыва­ют фун­кци­ональ­ные или да­же мор­фо­логи­чес­кие из­ме­нения в моз­ге. В чис­ле дру­гих Ла­ми в не­кото­рых слу­ча­ях бла­года­ря вскры­тию по­лучил воз­можность кон­ста­тиро­вать отек моз­га, ко­торый intra vitam про­яв­лялся в фор­ме бре­да, пол­ной де­зори­ен­та­ции и ри­гид­ности [16].

Что ка­са­ет­ся лю­дей, воз­вра­тив­шихся из кон­цла­герей, то у них, сог­ласно Хоф­мей­еру и Хер­тел-Вул­фу [9], об­на­ружи­вались мно­го­об­разные сим­пто­мы: бес­по­кой­ство, чувс­тво ус­та­лос­ти, ухуд­ше­ние кон­цен­тра­ции, воз­бу­димость, не­посед­ли­вость, ос­лабле­ние па­мяти и спо­соб­ности к кон­цен­тра­ции, раз­дра­житель­ность, ве­гета­тив­ные сим­пто­мы, деп­рессии и го­лов­ные бо­ли. 78 про­цен­тов об­на­ружи­вали нев­ро­тичес­кие сим­пто­мы; 47 про­цен­тов жа­лова­лись на ноч­ные кош­ма­ры в об­ра­зе кон­цла­геря. В це­лом ря­де слу­ча­ев про­ходи­ло шесть и бо­лее ме­сяцев, по­ка не про­яв­ля­лись эти мно­гочис­ленные сим­пто­мы, ко­торые за­тем не­ред­ко де­монс­три­рова­ли за­мед­ленное про­тека­ние, в не­кото­рых слу­ча­ях без тен­денции к выз­до­ров­ле­нию. Так, мно­гие еще че­рез че­тыре го­да пос­ле воз­вра­щения до­мой стра­дали от пос­ледс­твий пре­быва­ния в кон­цла­гере, а у 44 про­цен­тов это при­няло хро­ничес­кие фор­мы. Про­цент лю­дей с тя­желы­ми нев­ро­тичес­ки­ми сим­пто­мами пря­мо за­висел от тя­жес­ти ус­ло­вий жиз­ни в кон­крет­ном кон­цла­гере; так, тя­желые нев­ро­зы пос­ле воз­вра­щения де­монс­три­рова­ли 52 про­цен­та прев­ра­тив­шихся в "му­суль­ман" и 75 про­цен­тов тех, кто пе­ренес сып­ной тиф. Хоф­мей­ер и Хер­тел-Вулф объ­яс­ня­ют эти нев­ро­зы как фи­зичес­ки­ми, так и пси­хичес­ки­ми трав­ма­ми. Весь­ма ве­ро­ят­но, что в ря­ду эти­оло­гичес­ких фак­то­ров "нев­ро­за воз­вра­щения из кон­цла­геря" до­мини­ру­ющим яв­ля­ет­ся чис­то со­мати­чес­кий стресс, в час­тнос­ти ес­ли учесть вы­ражен­ную кор­ре­ляцию меж­ду по­терей ве­са и сте­пенью тя­жес­ти за­боле­вания. От­сутс­твие нев­ро­логи­чес­ких де­фек­тов ни­ко­им об­ра­зом не ис­клю­ча­ет воз­можнос­ти со­мати­чес­ко­го про­ис­хожде­ния "нев­ро­за воз­вра­щения из кон­цла­геря", рав­но как ла­тен­тный пе­ри­од, пред­шес­тво­вав­ший по­яв­ле­нию сим­пто­мов.

Сог­ласно Гзел­лу [11], в слу­ча­ях сред­ней тя­жес­ти тре­бу­ет­ся от че­тырех до вось­ми не­дель, что­бы сколь­ко-ни­будь оп­ра­вить­ся от го­лода­ния, в то вре­мя как опу­холи ло­дыжек сох­ра­ня­ют­ся ме­сяца­ми. Ро­зен­чер го­ворит о "сим­па­тичес­кой ги­перак­тивнос­ти" [21], для­щей­ся как ми­нимум шесть ме­сяцев, а Бок ут­вер­жда­ет, что лишь спус­тя очень мно­го вре­мени мож­но го­ворить о пол­ном вос­ста­нов­ле­нии, а до тех пор па­ци­ен­ты лег­ко утом­ля­емы, в том чис­ле и в умс­твен­ном пла­не, мед­леннее обу­ча­ют­ся и име­ют тен­денцию к воз­вра­щению опу­холей на ло­дыж­ках от сто­яния или хож­де­ния, а так­же к ди­аре­ям; менс­тру­ации у жен­щин вос­ста­нав­ли­ва­ют­ся лишь ме­сяцы спус­тя [4].

В вы­пол­ненном в Да­нии по за­казу го­сударс­тва тща­тель­ном ис­сле­дова­нии под пси­хи­ат­ри­чес­ким уг­лом зре­ния быв­ших бор­цов Соп­ро­тив­ле­ния, на­ходив­шихся в зак­лю­чении, этот син­дром был наз­ван син­дро­мом кон­цла­геря [10], а во Фран­ции го­ворят об ас­те­ничес­ком син­дро­ме де­пор­ти­рован­ных. Ве­гета­тив­ная ла­биль­ность бы­ла так­же в цен­тре вни­мания про­веден­но­го в и­юне 1954 го­да в Ко­пен­га­гене кон­грес­са по со­ци­аль­ной ме­дици­не, пос­вя­щен­но­го проб­ле­мам па­толо­гии быв­ших де­пор­ти­рован­ных и ин­терни­рован­ных. При этом Хер­ман весь­ма тща­тель­ны­ми рас­сужде­ни­ями по­казал, что эта сим­пто­мати­ка име­ет иную при­роду, чем рен­тные нев­ро­зы. Быть мо­жет, не­мало­важ­но то, от­ме­ча­ет Ба­ней [2], что Ми­хелу [19], пред­ста­вите­лю не­мец­ких уз­ни­ков кон­цла­герей, уда­лось, как он ут­вер­жда­ет, диф­фе­рен­ци­ровать в раз­личных ас­пектах две боль­шие груп­пы де­пор­ти­рован­ных: во­ен­ноплен­ных и по­лити­чес­ких зак­лю­чен­ных в не­мец­ких кон­цла­герях. У пос­ледних к не­чело­вечес­ким ус­ло­ви­ям жиз­ни и го­лода­нию до­бав­ля­лись пос­то­ян­ное чувс­тво уни­жения, тя­готы жес­то­кого об­ра­щения и фи­зичес­кие ис­тя­зания и, на­конец, гро­зящая рас­пра­ва. Нель­зя не приз­нать, что боль­шинс­тво во­ен­ноплен­ных бы­ло ли­шено это­го до­пол­ни­тель­но­го стрес­са и что уз­ни­ки кон­цла­герей бы­ли, та­ким об­ра­зом, силь­нее пси­холо­гичес­ки трав­ми­рова­ны, чем го­лода­ющие во­ен­ноплен­ные. Что же ка­са­ет­ся зак­лю­чен­ных-ев­ре­ев, то к их тя­готам, как от­ме­ча­ет Ко­эн, до­бав­ля­лось зна­ние о том, что их суп­руг или суп­ру­га, де­ти, ро­дите­ли и т. д. бы­ли уби­ты.

Кол­ле лич­но кон­тро­лиро­вал 216 зак­лю­чений Мюн­хен­ской кли­ники по по­доб­ным слу­ча­ям и мно­гие из них ис­сле­довал са­мос­то­ятель­но. У 79 ис­сле­дован­ных под­твер­ди­лось на­личие ор­га­ничес­ких по­раже­ний моз­га, в 29 слу­ча­ях об­на­ружи­лись ос­та­точ­ные яв­ле­ния пос­ле кон­ту­зии (в ре­зуль­та­те ис­тя­заний или нес­час­тных слу­ча­ев во вре­мя зак­лю­чения). Не­ожи­дан­ным бы­ло от­но­ситель­но вы­сокое чис­ло объ­ек­тивно до­казан­ных слу­ча­ев по­раже­ний моз­га вследс­твие пе­рене­сен­но­го сып­но­го ти­фа (10 че­ловек). Ди­аг­ноз "по­раже­ние моз­га пос­ле ти­фоз­но­го эн­це­фали­та" ос­но­вывал­ся каж­дый раз на та­ких ха­рак­терных сим­пто­мах, как син­дром Пар­кинсо­на, нар­ко­леп­ти­чес­кие прис­ту­пы и т. д.; час­то о ба­заль­ных по­раже­ни­ях моз­га сви­детель­ство­вали так­же элек­тро­эн­це­фалог­ра­фичес­кие дан­ные. Сле­ду­ет при­нять во вни­мание воз­можность то­го, что столь неб­ла­гоп­ри­ят­ные пос­ледс­твия име­ли мес­то преж­де все­го на фо­не не­до­еда­ния и дис­тро­фии. В шес­ти слу­ча­ях Кол­ле кли­ничес­ки­ми и пнев­мо­эн­це­фалог­ра­фичес­ки­ми ме­тода­ми вы­явил тя­желую ат­ро­фию моз­га. Мож­но, од­на­ко, пред­по­ложить, что еще боль­шее чис­ло про­цес­сов ат­ро­фии моз­га не бы­ло вы­яв­ле­но, так как мно­гие об­сле­ду­емые час­то от­ка­зыва­лись от та­ких про­цедур, как спин­но­моз­го­вая пун­кция или да­же пнев­мо­эн­це­фалог­ра­фия.

Чрез­мерные ду­шев­ные и те­лес­ные наг­рузки в си­ту­ации прес­ле­дова­ний бы­ли осо­бен­но опас­ны для здо­ровья бо­лее стар­ших и по­жилых лю­дей.

Из 18 мо­лодых ев­ре­ев, об­сле­дован­ных Кол­ле, мно­гие в пси­хичес­ком, а не­кото­рые и в фи­зичес­ком от­но­шении ос­та­лись на той же сту­пени раз­ви­тия, на ко­торой на­ходи­лись в мо­мент арес­та. Ма­лорос­лость, от­сутс­твие или не­дораз­ви­тость вто­рич­ных по­ловых приз­на­ков и на­руше­ния дру­гих фун­кций, свя­зан­ных с эн­докрин­ной ре­гуля­ци­ей, со­чета­лись с ду­хов­ной и пси­хичес­кой не­дораз­ви­тостью. Вновь по­дарен­ная им сво­бода не смог­ла вып­ра­вить эти обус­ловлен­ные вли­яни­ем сре­ды де­фек­ты раз­ви­тия. В 12 слу­ча­ях из 18 — по­теря обо­их ро­дите­лей.

Как явс­тву­ет из со­об­ще­ния Кол­ле, при­мер­но третья часть всех об­сле­дован­ных ха­рак­те­ризу­ет­ся син­дро­мом "хро­ничес­кая деп­рессия". На до­лю этих ев­ре­ев вы­пало столь­ко ужас­но­го, что Кол­ле не ус­матри­ва­ет здесь ка­кой-ли­бо не­сораз­мернос­ти меж­ду при­чиной и ин­тенсив­ностью ре­ак­ции. В груп­пе лю­дей, прес­ле­довав­шихся по по­лити­чес­ким мо­тивам, Кол­ле лишь в од­ном слу­чае наб­лю­дал по­доб­ное хро­ничес­кое ре­ак­тивное деп­рессив­ное сос­то­яние. Нель­зя од­ним ма­хом при­рав­нять судь­бу лю­дей, прес­ле­довав­шихся из-за их по­лити­чес­ких, ми­ровоз­зрен­ческих, ре­лиги­оз­ных убеж­де­ний, к судь­бе ев­ре­ев.

В 23 слу­ча­ях Кол­ле наб­лю­дал нев­ро­тичес­кие на­руше­ния в та­кой сте­пени, что это су­щес­твен­но ска­зыва­лось на ра­ботос­по­соб­ности. Все бы­ли ев­реи, боль­шинс­тво из ко­торых ока­зались единс­твен­ны­ми вы­жив­ши­ми чле­нами не­ког­да боль­ших се­мей. "Мно­гие и се­год­ня не мо­гут за­быть пе­режи­вания, свя­зан­ные с арес­том и смертью их близ­ких; эти пе­режи­вания прес­ле­ду­ют их днем и ночью, да­же в сно­виде­ни­ях" [14].

Выс­ка­зыва­ния Кол­ле на­ходят пол­ное под­твержде­ние в ана­логич­ном опы­те нев­ро­логи­чес­ко­го от­де­ления Вен­ской по­лик­ли­ники, вот уже мно­го лет име­юще­го де­ло с по­доб­ны­ми эк­спер­ти­зами.

Кол­ле зак­лю­ча­ет свои со­об­ра­жения сле­ду­ющи­ми сло­вами: "Язык пси­хи­ат­рии слиш­ком бе­ден, что­бы вы­разить в по­няти­ях все то, что наб­лю­да­ет эк­сперт при об­сле­дова­нии этих лю­дей. Осо­бен­но опас­ным мне ка­жет­ся с по­мощью рас­плыв­ча­того по­нятия "нев­роз" да­вать офи­ци­аль­ным ин­стан­ци­ям ви­димость на­уч­но­го ди­аг­но­за" [14]. Свес­ти пе­решед­шие в хро­ничес­кую фор­му деп­рессии и дру­гие пси­хоре­ак­тивные на­руше­ния под об­щим сбор­ным по­няти­ем "нев­роз" Кол­ле по­мешал оче­вид­ный факт пол­но­го кра­ха жиз­ни этих лю­дей. Не толь­ко арест и выз­ванные им те­лес­ные и ду­шев­ные нев­зго­ды ока­зали на них трав­ми­ру­ющее воз­дей­ствие. Эту жес­то­кую участь приш­лось вы­нес­ти и мно­гим во­ен­ноплен­ным. Од­на­ко "у тех, кто был лишь пас­сивной жер­твой огол­те­лого ра­сиз­ма" и "обыч­но пе­режил ут­ра­ту всей семьи, на деп­рессию ма­ло вли­ял да­же факт ос­во­бож­де­ния" (Хук). 3. Пси­хоте­рапия в кон­цла­гере

Воз­можнос­ти пси­хоте­рапии бы­ли, ес­тес­твен­но, в ла­гере край­не ог­ра­ниче­ны. Го­раз­до боль­ше, чем мож­но бы­ло до­бить­ся раз­го­вора­ми, по­могал в этом от­но­шении при­мер. Ник­то не ждет от нас рас­ска­зов о той "ма­лой" и ма­лей­шей пси­хоте­рапии, ко­торая осу­щест­вля­лась в фор­ме им­про­виза­ций — на пла­цу, на мар­ше, в кот­ло­ване или в ба­раке. Пос­леднее, но не­мало­важ­ное — нам при­ходи­лось за­ботить­ся о пре­дот­вра­щении са­мо­убий­ств. Мы ор­га­низо­вали служ­бу ин­форма­ции, и о лю­бом про­яв­ле­нии мыс­лей о са­мо­убий­стве или да­же на­мере­ний нам не­замед­ли­тель­но со­об­ща­ли. Что бы­ло де­лать? Лю­бая по­пыт­ка вновь под­нять дух лю­дей в кон­цла­гере пред­по­лага­ла, что нам удас­тся нап­ра­вить их на ка­кую-то цель в бу­дущем. Тот же, кто уже не мог боль­ше ве­рить в бу­дущее, в свое бу­дущее, был по­терян. Вмес­те с бу­дущим он ут­ра­чивал и ду­хов­ный стер­жень, внут­ренне ло­мал­ся и дег­ра­диро­вал как те­лес­но, так и ду­шев­но. Ча­ще все­го это слу­чалось до­воль­но вне­зап­но, в ви­де сво­еб­разно­го кри­зиса, про­яв­ле­ния ко­торо­го бы­ли хо­рошо из­вес­тны сколь­ко-ни­будь опыт­ным зак­лю­чен­ным. Зна­менем, под ко­торым пред­при­нима­лись все по­пыт­ки пси­хоте­рапев­ти­чес­кой по­мощи зак­лю­чен­ным, бы­ла апел­ля­ция к во­ле к жиз­ни, к про­дол­же­нию жиз­ни, к вы­жива­нию в ла­гере. Од­на­ко му­жес­тво жить или со­от­ветс­твен­но ус­та­лость от жиз­ни ока­зыва­лись вся­кий раз за­вися­щими единс­твен­но лишь от то­го, имел ли че­ловек ве­ру в смысл жиз­ни, его жиз­ни. Де­визом всей пси­хоте­рапев­ти­чес­кой ра­боты в кон­цла­гере мог­ли бы слу­жить сло­ва Ниц­ше: "У ко­го есть За­чем жить, мо­жет вы­нес­ти поч­ти лю­бое Как". "За­чем" — это со­дер­жа­ние жиз­ни, а "Как" — это бы­ли те ус­ло­вия жиз­ни, ко­торые де­лали жизнь в ла­гере столь тя­желой, что ее мож­но бы­ло вы­дер­жать, лишь при­нимая во вни­мание ее "За­чем". Нуж­но бы­ло до­вес­ти до соз­на­ния зак­лю­чен­ных, пос­коль­ку то и де­ло пред­став­ля­лась для это­го воз­можность, это "За­чем" их жиз­ни, их жиз­ненную цель. Тем са­мым уда­валось внут­ренне под­нять их вро­вень с ужа­са­ющим "Как" их ны­неш­не­го су­щес­тво­вания, с кош­ма­рами ла­гер­ной жиз­ни и по­мочь им выс­то­ять пе­ред ни­ми.

В лю­бой пси­хоте­рапии, к ко­торой при­ходи­лось об­ра­щать­ся в ла­гере, иг­ра­ло роль то, что я наз­вал "стрем­ле­ни­ем к смыс­лу". Но в той чрез­вы­чай­ной пог­ра­нич­ной си­ту­ации, в ко­торой на­ходил­ся че­ловек в ла­гере, тот смысл, стрем­ле­нию к осу­щест­вле­нию ко­торо­го он дол­жен был пос­вя­тить се­бя, дол­жен был быть нас­толь­ко бе­зус­ловным, что­бы он ох­ва­тывал не толь­ко жизнь, но и стра­дание и смерть. Ведь жизнь, смысл ко­торой дер­жится или ру­шит­ся в за­виси­мос­ти от то­го, по­мога­ет он спас­тись или нет, жизнь, смысл ко­торой за­висит от ми­лос­ти слу­чая, не сто­ила бы, по­жалуй, то­го, что­бы во­об­ще быть про­житой. Итак, мы го­вори­ли о бе­зус­ловном смыс­ле жиз­ни. При этом сле­ду­ет, ко­неч­но, раз­ли­чать бе­зус­ловность, с од­ной сто­роны, и об­щепри­нятость — с дру­гой, по ана­логии с тем, что го­ворил К. Яс­перс об ис­ти­не [12]. Бе­зус­ловный смысл, на ко­торый мы ука­зыва­ли в ла­гере сом­не­ва­ющим­ся и от­ча­яв­шимся в нем лю­дям, от­нюдь не был об­щим и рас­плыв­ча­тым, ско­рее как раз на­обо­рот, это был кон­крет­ный, на­икон­крет­ней­ший смысл их лич­но­го су­щес­тво­вания. Это мож­но по­яс­нить сле­ду­ющим при­мером: как-то раз в ла­гере пе­редо мной си­дели два че­лове­ка, оба ре­шив­шие по­кон­чить с со­бой. Оба твер­ди­ли сте­ре­отип­ную фор­му­лу, ко­торую то и де­ло слы­шишь в ла­гере: "Мне боль­ше не­чего ждать от жиз­ни". Нуж­но бы­ло по­пытать­ся про­из­вести в них сво­его ро­да ко­пер­ни­кан­ский пе­рево­рот, что­бы они уже не спра­шива­ли, ждать ли и что им ждать от жиз­ни, а по­лучи­ли пред­став­ле­ние о том, что, на­обо­рот, жизнь ожи­да­ет их, что каж­до­го из них, да и во­об­ще каж­до­го, что-то или кто-то ждет — де­ло или че­ловек. Дей­стви­тель­но, очень ско­ро об­на­ружи­лось, что — вне за­виси­мос­ти от то­го, че­го оба уз­ни­ка ожи­дали от жиз­ни, — их в жиз­ни ожи­дали впол­не кон­крет­ные за­дачи. Вы­яс­ни­лось, что один из них из­да­ет се­рию книг по ге­ог­ра­фии, но эта се­рия еще не за­вер­ше­на, а у вто­рого за гра­ницей есть дочь, ко­торая бе­зум­но лю­бит его. Та­ким об­ра­зом, од­но­го жда­ло де­ло, дру­гого — че­ловек. Оба в рав­ной ме­ре по­лучи­ли тем са­мым под­твержде­ние сво­ей уни­каль­нос­ти и не­заме­нимос­ти, ко­торая мо­жет при­дать жиз­ни бе­зус­ловный смысл, нев­зи­рая на стра­дания. Пер­вый был не­заме­ним в сво­ей на­уч­ной де­ятель­нос­ти, так же как вто­рой — в люб­ви сво­ей до­чери.

Аме­рикан­ский во­ен­ный пси­хи­атр Нар­ди­ни [20], со­об­щивший о сво­их наб­лю­дени­ях над аме­рикан­ски­ми сол­да­тами в япон­ском пле­ну, не упус­тил слу­чая кон­ста­тиро­вать при этом, нас­коль­ко шанс вы­жить в зак­лю­чении за­висел от от­но­шения че­лове­ка к жиз­ни, от его ду­хов­ной ус­та­нов­ки в кон­крет­ной си­ту­ации. Ес­ли, в сущ­ности, бы­ла лишь од­на пси­хоте­рапия, по­могав­шая лю­дям вы­дер­жать зак­лю­чение, то эта пси­хоте­рапия бы­ла в оп­ре­делен­ном смыс­ле пред­на­чер­та­на. Она не­из­бежно сво­дилась к стрем­ле­нию до­казать че­лове­ку, от ко­торо­го тре­бова­лось мо­били­зовать свою во­лю к вы­жива­нию, что это вы­жива­ние — его долг, что в нем есть смысл. Од­на­ко за­дача вра­чева­ния ду­ши, ко­торая в ла­гере выс­ту­пала как за­дача вра­чеб­но­го спа­сения ду­ши, ос­ложня­лась в при­дачу ко все­му тем, что лю­ди, с ко­торы­ми при­ходи­лось иметь де­ло, в сред­нем, как пра­вило, не мог­ли рас­счи­тывать на вы­жива­ние. Что мож­но ска­зать им? Но и здесь об­на­ружи­валось, что в соз­на­нии каж­до­го нез­ри­мо при­сутс­тву­ет кто-то, ко­го, мо­жет быть, уже дав­но нет в жи­вых, но он все же ка­ким-то об­ра­зом при­сутс­тву­ет здесь и сей­час как ин­тимней­ший со­бесед­ник, Ты. Для мно­гих это был пер­вый, пос­ледний и веч­ный со­бесед­ник — Бог. Кто бы, од­на­ко, ни за­нимал это мес­то выс­шей и пос­ледней ин­стан­ции, ва­жен был лишь за­дава­емый се­бе воп­рос: "Что он ждет от ме­ня?" — что оз­на­чало: "Ка­кое от­но­шение?" В ко­неч­ном сче­те, бы­ло важ­но имен­но от­но­шение к стра­данию и смер­ти, с ко­торым че­ловек был го­тов стра­дать и уме­реть. Как из­вес­тно, savoir mourir — comprendre mourir — это квин­тэссен­ция лю­бого фи­лософс­тво­вания.

Че­лове­ку важ­но уме­реть сво­ей смертью — "сво­ей" в том смыс­ле, ко­торый при­давал это­му выс­ка­зыва­нию Риль­ке. Сво­ей — зна­чит, ос­мыслен­ной, хо­тя и по-раз­но­му: ведь смысл смер­ти, точ­но так же, как и смысл жиз­ни, у каж­до­го свой, глу­боко лич­ный. Тем са­мым "на­ша" смерть за­дана нам, и мы не­сем от­ветс­твен­ность по от­но­шению к этой за­даче так же, как и по от­но­шению к за­даче жиз­ни. От­ветс­твен­ность — пе­ред кем, пе­ред ка­кой ин­стан­ци­ей? Но кто мог бы от­ве­тить на этот воп­рос дру­гому?

Раз­ве не ре­ша­ет, в ко­неч­ном сче­те, каж­дый для се­бя этот пос­ледний воп­рос? Ка­кое име­ет зна­чение, ес­ли, нап­ри­мер, один из со­седей по ба­раку ощу­щал эту от­ветс­твен­ность пе­ред сво­ей со­вестью, дру­гой — пе­ред сво­им бо­гом и тре­тий — пе­ред че­лове­ком, ко­торый был да­леко. Во вся­ком слу­чае, каж­дый из них знал, что где-то есть кто-то, ко­го нель­зя уви­деть, но кто ви­дит его, кто тре­бу­ет от не­го, что­бы он "был дос­то­ин сво­их му­чений", как ска­зал од­нажды Дос­то­ев­ский, и кто ожи­да­ет, что он "ум­рет сво­ей смертью". В ла­гере по­терял си­лу афо­ризм: "Primum vivere, deinde philosophari", что оз­на­ча­ет при­мер­но: сна­чала ос­тань­ся жи­вым, а по­том пос­мотрим, по­том мы про­дол­жим раз­го­вор. В ла­гере име­ло си­лу ско­рее ут­вер­жде­ние пря­мо про­тиво­полож­ное: "Primum philosophari — deinde mori" — от­веть сам се­бе на воп­рос о ко­неч­ном смыс­ле, и тог­да мо­жешь с вы­соко под­ня­той го­ловой при­нять му­чени­чес­кую смерть.

"Обыч­но че­ловек жи­вет в царс­тве жиз­ни; в кон­цла­гере же лю­ди жи­ли в царс­тве смер­ти. В царс­тве жиз­ни мож­но уй­ти из жиз­ни, со­вер­шив са­мо­убий­ство; в кон­цла­гере мож­но бы­ло уй­ти толь­ко в ду­хов­ную жизнь. Толь­ко те мог­ли уй­ти из царс­тва смер­ти, кто мог вес­ти ду­хов­ную жизнь, — пи­шет Ко­эн, — Ес­ли кто-то пе­рес­та­вал! це­нить ду­хов­ное, спа­сения не бы­ло, и ему при­ходил ко­нец. Силь­ное вле­чение к жиз­ни при от­сутс­твии ду­хов­ной жиз­ни при­води­ло лишь к са­мо­убий­ству". "Мно­гие ав­то­ры, — про­дол­жа­ет Ко­эн, — сог­ласны в том, что ог­ромное зна­чение име­ет, жи­вет ли зак­лю­чен­ный ду­хов­ной жизнью в ка­кой-ли­бо фор­ме"[5]. Ко­эн на­зыва­ет Ка­ут­ски, де Вин­да, Ка­аса, Врий­хо­фа и Блю­ма. Ес­ли зак­лю­чен­ный об­на­ружи­вал, что он не мо­жет боль­ше вы­носить ре­аль­ность ла­гер­ной жиз­ни, он на­ходил в сво­ей ду­хов­ной жиз­ни воз­можность вы­хода, ко­торую труд­но пе­ре­оце­нить, — воз­можность ухо­да в ду­хов­ную сфе­ру, ко­торую СС не в сос­то­янии раз­ру­шить… Ду­хов­ная жизнь зак­лю­чен­но­го ук­репля­ла его, по­мога­ла ему адап­ти­ровать­ся и тем са­мым в су­щес­твен­ной сте­пени по­выша­ла его шан­сы вы­жить.

Чувс­тви­тель­ные лю­ди, с детс­тва при­вык­шие к ак­тивно­му ду­хов­но­му су­щес­тво­ванию, пе­режи­вали тя­желую внеш­нюю си­ту­ацию ла­гер­ной жиз­ни хоть и бо­лез­ненно, но, нес­мотря на их от­но­ситель­но мяг­кий ду­шев­ный нрав, она не ока­зыва­ла та­кого раз­ру­шитель­но­го дей­ствия на их ду­хов­ное бы­тие. Ведь для них как раз был от­крыт путь ухо­да из ужа­са­ющей дей­стви­тель­нос­ти в царс­тво ду­хов­ной сво­боды и внут­ренне­го бо­гатс­тва. Толь­ко так мож­но по­нять тот па­радокс, что иног­да лю­ди хруп­кой те­лес­ной ор­га­низа­ции луч­ше пе­рено­сили ла­гер­ную жизнь, чем фи­зичес­ки силь­ные на­туры. Я сам все вре­мя ста­рал­ся при­бегать к средс­твам, поз­во­ляв­шим мне дис­танци­ровать­ся от все­го стра­дания, ко­торое нас ок­ру­жало. Я пы­тал­ся объ­ек­ти­виро­вать его. Я вспо­минаю, как од­нажды ут­ром я ша­гал из ла­геря на ра­боту и чувс­тво­вал, что уже боль­ше не в сос­то­янии вы­носить го­лод, хо­лод и боль в мо­их вздув­шихся от го­лода и по этой при­чине за­суну­тых в от­кры­тые бо­тин­ки, под­мо­рожен­ных и на­рыва­ющих но­гах. Моя си­ту­ация пред­став­ля­лась мне бе­зот­радной и без­на­деж­ной. Тог­да я пред­ста­вил се­бе, что я стою на ка­фед­ре в боль­шом, кра­сивом, теп­лом и свет­лом кон­фе­ренц-за­ле, со­бира­юсь выс­ту­пить пе­ред за­ин­те­ресо­ван­ны­ми слу­шате­лями с док­ла­дом под наз­ва­ни­ем "Пси­хоте­рапия в кон­цен­тра­ци­он­ном ла­гере" и рас­ска­зываю как раз о том, что я в дан­ный мо­мент пе­режи­ваю. С по­мощью это­го при­ема мне уда­лось как-то под­нять­ся над си­ту­аци­ей, над нас­то­ящим и над стра­дани­ями и уви­деть их так, как буд­то они уже в прош­лом, а я сам, со все­ми мо­ими стра­дани­ями, пред­став­ляю со­бой объ­ект на­уч­но-пси­холо­гичес­ко­го ис­сле­дова­ния, ко­торое я же и пред­при­нимаю.

Ес­ли угод­но, кон­цла­герь был не чем иным, как мик­ро­кос­ми­чес­ким от­ра­жени­ем ми­ра лю­дей во­об­ще. Жизнь в кон­цла­гере рас­кры­ла са­мые без­донные глу­бины че­лове­чес­кой ду­ши. Дол­жно ли нас удив­лять, что в этих глу­бинах вновь об­на­ружи­лось все че­лове­чес­кое? Че­лове­чес­кое, как оно есть, — как сплав доб­ра и зла! Тре­щина, ко­торая про­ходит че­рез всю че­лове­чес­кую при­роду, раз­де­ляя доб­ро и зло, дос­ти­га­ет и этих, са­мых глу­боких, глу­бин и от­четли­во вид­на как раз на фо­не той без­дны, ко­торую пред­став­ля­ет со­бой кон­цла­герь.

Та­ким об­ра­зом, жизнь в кон­цен­тра­ци­он­ном ла­гере ока­зыва­ет­ся мик­ро­кос­мом — "мо­делью", вы­ража­ясь сло­вами Ад­ле­ра, ко­торый опи­сыва­ет ла­гер­ную пси­холо­гию в Те­рези­ен­штад­те "вне рез­ко­го чер­но-бе­лого про­тиво­пос­тавле­ния без­винных жертв и ви­нов­ных прес­ле­дова­телей", пос­коль­ку "ед­ва ли най­дет­ся мес­то, в ко­тором ход ис­то­рии был бы так спрес­со­ван. Ла­герь в его ста­нов­ле­нии, про­яв­ле­нии и ис­чезно­вении со­дер­жит в се­бе, как в об­разце, в кон­цен­три­рован­ном ви­де всю сум­му зла и стра­даний, ко­торые во всех дру­гих мес­тах су­щес­тву­ют бо­лее рас­пы­лен­но и ме­нее зри­мо, од­на­ко дей­ству­ют столь же не­шуточ­но. Ведь осо­бен­ность ла­геря сос­то­ит в том, что все лож­ное, опас­ное, глу­пое и низ­кое, что про­из­раста­ет в че­лове­ке и че­лове­чес­ких ин­сти­тутах, сме­ло выс­ту­па­ет здесь в сво­ей зло­вещей и не­умо­лимой об­на­жен­ности. Здесь мы ви­дим пе­ред со­бой дь­яволь­скую ка­рика­туру на в прин­ци­пе воз­можную, мо­жет быть, да­же ре­аль­но су­щес­тву­ющую сис­те­му уп­равле­ния, не­дос­той­ное че­лове­ка су­щес­тво­вание в псев­до­кол­лектив­ном омас­совле­нии, в ка­бале или в рабс­тве".

Про­шед­шие го­ды, по­жалуй, от­резви­ли нас. Вмес­те с тем они по­каза­ли нам и то, что с че­лове­чес­ким в че­лове­ке нель­зя не счи­тать­ся, они на­учи­ли нас то­му, что все за­висит от че­лове­ка. В па­мяти о кон­цла­гере сох­ра­нил­ся че­ловек. Я хо­чу здесь упо­мянуть лишь од­но­го из на­чаль­ни­ков то­го ла­геря, в ко­торый я по­пал под ко­нец и из ко­торо­го был ос­во­бож­ден. Он был эсэ­сов­цем. Ког­да ла­герь был ос­во­бож­ден, ста­ло из­вес­тным то, о чем рань­ше знал лишь ла­гер­ный врач, сам из зак­лю­чен­ных: этот че­ловек из ла­гер­но­го на­чаль­ства вык­ла­дывал из сво­его кар­ма­на не­малые день­ги, что­бы дос­та­вать из ап­те­ки в бли­жай­шем на­селен­ном пун­кте ме­дика­мен­ты для зак­лю­чен­ных! Ста­рос­та же то­го же ла­геря, сам то­же зак­лю­чен­ный, был стро­же, чем все ох­ранни­ки-эсэ­сов­цы, вмес­те взя­тые; он бил зак­лю­чен­ных ког­да, где и как толь­ко мог, в то вре­мя как, нап­ри­мер, на­чаль­ник, про ко­торо­го я го­ворил, нас­коль­ко мне из­вес­тно, ни ра­зу не под­нял ру­ку на ко­го-ни­будь из "сво­их" зак­лю­чен­ных.

В этом про­яв­лялся че­ловек. Че­ловек сох­ра­нил­ся. В ог­не стра­даний, в ко­тором он пла­вил­ся, об­на­жилась его суть.

Ес­ли мы спро­сим се­бя о са­мом глав­ном опы­те, ко­торый да­ли нам кон­цен­тра­ци­он­ные ла­геря, эта жизнь в без­дне, то из все­го пе­режи­того на­ми мож­но вы­делить та­кую квин­тэссен­цию: мы уз­на­ли че­лове­ка, как мо­жет быть не зна­ло его ни од­но из пред­шес­тву­ющих по­коле­ний. Что же та­кое че­ловек? Это су­щес­тво, пос­то­ян­но при­нима­ющее ре­шения, что оно та­кое. Это су­щес­тво, ко­торое изоб­ре­ло га­зовые ка­меры, но это и су­щес­тво, ко­торое шло в эти га­зовые ка­меры с гор­до под­ня­той го­ловой и с мо­лит­вой на ус­тах.

Ли­тера­тура

1. H.G. Adier. Theresienstadt 1941–1945. Tubingen, 1955. — Die verheimlichte Wahrheit. Tubingen, 1958.

2. H. W. Bansi. Spatschaden nach Dystrophie (in der Sicht der intermedizinischen Gutachters

Date: 2015-06-08; view: 478; Нарушение авторских прав; Помощь в написании работы --> СЮДА...



mydocx.ru - 2015-2024 year. (0.006 sec.) Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав - Пожаловаться на публикацию