Tears welled up in my eyes

размеров; чахоточный парень Давидов грунтует их, его то­варищ Сорокин кладёт «левкас»*; Миляшин сводит каран­дашом рисунок с подлинника, старик Гоголев золотит и чеканит по золоту узор, долйчники пишут пейзаж и одея­ние иконы, затем она, без лица и ручек, стоит у стены, ожи­дая работы лйчников.

Очень неприятно видеть большие иконы для иконоста­сов* и алтарных дверей, когда они стоят у стены без лица, рук и ног, - только одни ризы или латы и коротенькие ру­башечки архангелов. От этих пёстро расписанных досок веет мёртвым; того, что должно оживить их, - нет, но кажется, что оно уже было и чудесно исчезло, оставив свой тяжёлые ризы.

Когда «тельце» написано лйчником, икону сдают ма­стеру, который накладывает по узору чеканки «финифть»; надписи пишет тоже отдельный мастер, а кроет лаком сам управляющий мастерскою, Иван Ларибныч...

Мой обязанности в мастерской были несложны: утром, когда ещё все спят, я должен был приготовить мастерам са­мовар, а пока они пили чай в кухне, мы с Павлом прибира­ли мастерскую, отделяли для красок желтки от белков, за­тем я отправлялся в лавку. Вечером меня заставляли расти­рать краски и «присматриваться» к мастерству. Сначала я «присматривался» с большим интересом, но скоро понял, что почти все, занятые этим раздробленным на куски ма­стерством, не любят его и страдают мучительной скукой.

Вечера мой были свободны, я рассказывал людям о жиз­ни на пароходе, рассказывал разные истории из книг и, не­заметно для себя, занял в мастерской какое-то особенное место - рассказчика и чтеца.

Я стал усердно искать книг, находил их и почти каждый вечер читал. Это были хорошие вечера; в мастерской тихо, как ночью, над столами висят стеклянные шары - белые, холодные звёзды; я вижу спокойные, задумчивые лица, иногда раздаётся возглас похвалы автору книги или ге­рою...

Однажды пожарный брандмейстер дал мне том Лер­монтова, и вот я почувствовал силу поэзии, её могучее влияние на людей...

Поэма волновала меня мучительно и сладко, у меня срывался голос, я плохо видел строки стихов, слёзы навёр­there was a stir of excitement

тывались на глаза. Но ещё более волновало глухое, ос­торожное движение в мастерской, вся она тяжело вороча­лась, и точно магнит тянул людей ко мне. Когда я кончил первую часть, почти все стояли вокруг стола, тесно присло­нившись друг к другу, обнявшись, хмурясь и улыбаясь.

По М. Горькому. Фрагменты из повести «В людях»

Date: 2015-06-08; view: 412; Нарушение авторских прав