Далой комунистау!

Хай жыве вольная Беларусь!**

Но читать, напрягать глаза, чтобы разобрать слабый оттиск четвертого–пятого листа «закладки»? Да и что они там напишут? Генрих как все соплеменники чрезвычайно любознателен. Но… Ночь. Чужой город. Двое убитых на сомнительной правовой базе. Время поджимает.

Ещё в конце сорок второго, тогда солдат пехоты, сделал вывод читать агитки без толку. Наши: «Гитлер капут!»; ихние «Рус сдавайся!».

«Твою мать! Так это ж они листовки клеили! Меня, старого опытного… э–э–э… разведчика – провели как младенца! Повелся на «мальчик–девочка»! Ё! Это ж завтра МГБ на уши поставит всех и вся. И меня вычислят в момент. Чертовы трупы. Пионеры гребаные! Меня ж посадят за недонесение.

Да, Геня, вот это ты влип, так влип!

Черт, что ж делать то?»

Привычный к парадоксальным решениям мозг лихорадочно искал способ выкрутиться.

Шац приостановился, чуть не хлопнул себя по высокому лбу и со всей возможной скоростью бросился назад по пустынным ночным улицам.

По его прикидкам счет шел почти на секунды.

«Только бы я не ошибся! Только бы успеть! Только бы успеть...!»

Добежав до перекрестка, он первым делом бросился к ближайшему столбу и приклеил листовку. Потом кинулся к забору, к тому месту, где топтались девчонки.

Лихорадочно, на коленках пополз вдоль штакетника, внимательно заглядывая в каждую щель. На четвертой или пятой выдохнул: «Не, хрен вы меня обманете! Есть!» и вытащил тоненькую пачку листовок.

На секунду задумался, потом метнулся к трупу во френче. Промокнул кровью бумажки, растегнул ворот и засунул их под одежду ближе к ране.

Где–то рядом уже слышались голоса неспешно приближающейся «тревожной группы».

«Так, так, так.… Где же, где же…!» Он, низко нагнувшись, искал, искал…

«Есть! Вот он!» – схватив найденный «парабеллум», Генрих развернулся к «крепышу». Вырвал из руки «ТТ» и, как гранату зафинтилил его в дальние кусты. Вместо него вставил найденный пистолет.

И снова туда, где стояли девчата. Практически сразу подхватил стоявшие в густой траве у самого штакетника: баночку с клейстером и «кисть» – палочку с примотанной тряпкой. К трупу в ватнике он несся, уже слыша голоса и видя лучи фонариков в соседнем проулке.

Банку в левую руку мертвеца, зажать, опрокинуть, кисть в банку…

«…ля! Успел–таки!»

Старшина, преодолевая усталость ног, подошел и прислонился к столбу.

Первый этап он выиграл. Второй и последующие проигрывать тоже не собирался.

Из проулка метрах в тридцати вышла «тревожная группа». Шли по трое по разным сторонам улицы, периодически посвечивая по теням фонариками.

«Грамотно идут. Одной очередью всех не накроешь» – одобрил коллег страшина.

– Не проходите мимо! Здесь хоть не «малина», но «весело» провести ночь вам удастся! – Шац обозначил себя и сразу сместился в сторону. Хоть луна и светит вовсю, но реакция у прибывшего «подкрепления» может быть разной: вплоть до очереди на звук.

Народ попался бывалый: моментально рассредоточились и залегли:

– Кто вы? Что произошло? Мы тревожная группа милиции! – это уже «старший» группы начал «выяснять обстановку».

– Старшина милиции Шац. Случайно наткнулся на расклейщиков листовок.

По мне начали стрелять. Ответил. Теперь здесь два трупа. Блин, раньше нельзя было прибыть? Торчать здесь в обществе мертвяков, то ещё удовольствие!

–Предьявите документы! Оружие на землю!

–Со всем нашим удовольствием!

Генрих демонстративно медленно опустил на землю автомат и достал из нагрудного кармана удостоверение.

– Гончаров, Стародетский вперед!

Двое рывком сблизились с старшиной. Один из них ногой отпихнул оружие незнакомца и «охлопал» его. Второй страховал.

–Всё Иван Никодимович, проверил. Документы у меня.

– Отбой тревоги!

Группа прикрытия поднялась и образуя полукольцо, направилась к стоявшим у столба.

Подсвечивая фонариком, Иван Никодимович изучал представленные документы.

–«Актив» значит? Мы тоже. Когда прибыли? Откуда?

–Сегодня. Из О. Город такой на Урале. Не приходилось у нас бывать?

–Почти земляки. Мы из Пензы. Слушай, а куда тебя черт ночью понес? Вам что не говорили об опасности? Да и сам же знаешь, что твориться по ночам. Или у вас в О. можно ночью свободно гулять?

–Ну–у не то что б свободно, но ходить можно.–А будучи человеком объективным уточнил. – Правда не всем и не везде.

–Эх–х. Хорошо у вас, спокойно.– И без всякого перехода. – А погончики–то ваши где? И фуражечка?

«Блин, вот я шлёмиль!** Стою и недоумеваю, что это ребятишки кольцо не размыкают?»

–Да снял на время. В темноте демаскируют.

Достал и пристегнул на место белые символы милицейского звания.

Народ расслабился и начал глазеть по сторонам.

«Ничего себе. Надел погоны – свой, без – чужой? Ерунда какая…» – бывший разведчик в свою очередь стал осматривать коллег.

«Так у них погоны полевые! А у нас новичков ещё повседневнвные. Грамотно работают, черти».

Старший сержант «Иван Никодимович» задумавшись, теребил левую сторону своих больших казацких усов. Это действие заменяло ему почесывание затылка в ожидании прихода нужных мыслей.

Наконец, ещё раз окинув взглядом место событий, он повернулся к Генриху.

–Как считаете, с чего будем начинать товарищ старшина?

–С выставления охраны и вызова эмгэбешников. Листовки это их епархия. Нам главное следы не затоптать.

Под злым взглядом старшего «гуляющие» по улице, как у себя во дворе милиционеры, перестали «портить» место происшествия и, сгрудившись чуть в стороне от «бугров», начали крутить самокрутки.

Только вот перекурить не удалось. Сделав «правильные выводы» из тактичного замечания нового коллеги, «старший» начал «занимать подчиненных полезными действиями»:

–Стародетский, Гончаров бегом на телефон. Звоните и вызывайте «архангелов».

– А где он тот телефон?

–Не найдете, побежите в отделение.

–Вот как всегда, самых молодых нашли…

–Не «молодых», а шустрых. Всё бегом, бегом…

–Саша, бери Егора и Мишу, оцепляйте место происшествия.

Два же начальника начали светскую «беседу за жизнь».

А чё ещё делать пока приедут…?

«Смежники» о своем приближении оповестили пятнами фар в начале улицы. В отличие от милиционеров, петлять по проулкам им не было нужды.

И началось: кто старший, почему вызываете нас, где убитые и иное всяко разное. В сторону Генриха «старший» махнул пару раз рукой, и бросили пренебрежительный взгляд господ…, тьфу ты, товарищ майор МГБ. Он ему чем–то напоминал одного немца – «языка», захваченного под Сумами.

С важностью большого начальника эмгэбешник подошел к листовке, колупнул край, и тут произошла метаморфоза. «Весь такой из себя» исчез и появился «наскипидаренный».

От команды, скорее похожей на рев носорога, трое у машины бегом примчались получать «ЦУ».

Один из них, длинный лейтенант, тут же укатил в автомобиле. Полноватый старшина с подхалимским лицом взялся «увеличивать радиус оцепления». Старлей открыл планшетку и, морщась от неверного света луны, начал что–то писать или чертить, обходя перекресток по кругу.

Майор изображал маятник: метров пятнадцать туда, столько же обратно, периодически зыркая в сторону Генриха.

«Стэка. Стэка и черных кожанных перчаток не хватает. Ну, вылитый немец». Патриотические мысли, и так–то не очень частые гости в темноволосой голове, загуляли совсем, зато ирония и ерничество были на привычном месте.

Широко и звучно, до неприличия зевнув, старшина плюхнулся на ближайшую скамеечку у ворот и ощутив себя зрителем, хоть и скучного, но «кина» принялся получать бесплатное удовольствие.

«Халявное» удовольствие обломалось удивительно быстро. Трое, из взвода прибывших через короткое время на грузовике бойцов МГБ, подскочили к «зрителю». Отоварив по почкам, поставили к забору, заломили руки и тщательно обыскали.

Теперь «удовольствие от кина» получал майор, стоявший в паре шагов заложив руки за спину и расставив ноги в начищенных «хромачах». Взгляд выражал удовлетворение и ехидство.

«Вот ссс–уу–ка. Как больно–то! Этот гад, что мысли читает что–то ли? Не–е, так дело не пойдет».

– Товарищ майор! Товарищ майор! – говорить приходилось почти в землю.

«Смежники» держали крепко и в неудобной позе.

– Чистосердечное признание зачтется на трибунале.– Ехидничал майор.

–Два слова, но наедине.

– Можешь и так говорить. С этими ребятами тайнами делились столько раз, что одной больше, одной меньше…

– Ну как хотите. «Енисей 7040».

– Что? – Эмгэбэшник совсем неаристократично смачно сплюнул и добавил некрасивое матерное слово.

–Отпускайте. Этот свой. Ну, москвичи–козлы. Удружили.

Растирая конечности Шац, пытался сообразить «куда Рабинович вступил» на сей раз.

–Свободны! – Козырнув, труженники нивы державной безопасности испарились, а их начальство, упершись в старшину леденящим взглядом, продолжило рассуждать вслух. – Сажать тебя «паровозом» нельзя. Москвичи «отфильтруют», докажут что не могли при вербовке так ошибиться. С другой стороны …

Взгляд сделался оценивающе – туманным, голове под фуражкой с васильковым околышком крутилась–вертелась некая комбинация.

В еврейской голове комбинация не крутилась. Она уже осуществлялась. Как у любого истинного художника требовались только небольшие мастерские штрихи придающие полотну неповторимость.

Ну и поправить огрехи. Куда ж без них?

Указующий перст отправил Шаца вновь на скамейку. «Кину» можно было смотреть дальше.

Количество персонажей и статистов все увеличивалось. Прибыли ещё бойцы на грузовике и офицеры на паре легковушек.

Разбившись по группам, они начали прочесывание улиц.

«Зря пацанчики рисковали. Через час ни одного объявления в городе не останется, не то, что самодельных прокламаций.

Прибывшие эксперты начали осмотр «грабежников».

А вот фельдшера усевшегося рядом на удобной скамеечке, Генрих встретил как «родного». Вытаскивая из–за штакетника, листовки, милиционер прилично поцарапал левую руку. И вот под презрительно–саркастическим взглядом «медицины» ссадина была не только вымазана йодом, но капитально замотана бинтом. Ну и что, что вместо одного индпакета, сердобольно отданного хлопцу, у него стало два? Как говорит Сема, запас карман не тянет, а улучшает настроение.

На одной из машин приехал злой и невыспавшийся Серега. Вместе с Нечипоруком их пригнали на «опознание».

– Генрих! Я просил посмотреть место ночлега, что бы никого не беспокоить, но не просил его переносить по времени и пространству. Что за «хипеш» ты устроил?

–Случайность. Детей спасал. – Едва слышно прошептал Шац, а вслух отчеканил: – В ходе осмотра местности наткнулся на вражеские действия и пресек доступным способом.

Серега только покачал головой – Вот скажи Генрих, кому не спится в ночь глухую….

Сема хохотнул:

– …А эхо «…ую...!...ую!» – изображать из себя здорового и тупого Нечипоруку всегда нравилось.

– А в морду?

–Это не ко мне, это к командиру! – ржал приятель, продолжая насмешничать.

– Сема, к командиру за делом, а тебе по делам!

– Да ладно ты, не дуйся. Что с рукой?

Уже куда–то двинувшися Адамович, внезапно обернулся и, усмехаясь чему–то своему, не то процитировал, не то прокомментировал:

– А ерунда, бандитская пуля.

– Да не, царапина – сообщил Генрих спине командира. Начальство не ждало ответа. У него бывает иногда. Грустная такая улыбка и вроде обыденные слова, а за ними понятный только ему подтекст.

Сема думал так же. Пихнул приятеля плечом и показал глазами на неспешно шагавшего командира.

Оба пожали плечами и умастились на траве смотреть «фильму».

Сергей обошел перекресток по кругу. Невзирая на суету и шум, стоявшие вблизи дома так и не «ожили». Ни луча света, ни одного любопытного лица. Выводы были грустные. Обыватель – запуган. Смертельно запуган. Заповедь «меньше знаешь, крепче спишь» вбита накрепко.

Прибывшие машины с включенными фарами разместили по углам, отчего освещенный центр с внешним темным окружением и людской суетой внутри, полностью стал походить на съемочную площадку. Только «снимаемый фильм» был настоящим – смертельно реальным.

Одна из машин развернулась фарами на ближайший дом, давая свет автоматчикам, едва не выбивавшим прикладами дверь: начинался «подворовой обход и опрос возможных свидетелей». Испуганные вскрики, плачь младенца, «Шевелись сука недобитая!», жалостливо–заискивающий лепет по–белоруски: «Не вем, пане, моцно спали…». В Серегином детстве про такие звуки говорили «кино и немцы». Здесь и сейчас не было кино, не было немцев…

Сжав зубы, так что напряглись желваки, Адамович пошел прочь, к своим бойцам.

В сопровождении бойцов охраны прибыл лично начальник областного МГБ. У него только закончился рабочий день. «Хозяин» работал до двух ночи. В любой момент может раздасться звонок из Москвы. Вот приходилось всем руководителям перестраивать свой рабочий график.

Вольготно развалившись на удобной скамеечке у ворот, генерал слушал доклад майора Плаксина.

–...К настоящему моменту удалось снять двадцать четыре листовки. На одном из трупов ещё шесть. Отпечатаны на пишущей машинке. Шрифт неравномерный. А значит, печатали с копиркой. Образцы сравним с имеющимися, но думаю, но большая вероятность, что это незарегистрированная техника.

–Анализ текста?

–Углубленный анализ сделаем позднее. Пока самое неприятное вот это, – подсветив фонариком, подвешенным за пуговицу шинели, прочитал, – «Яны прымушаюць нас забыць родную мову. Яны рвуць нашае краину и аддаюць нашыя земли иншым дзяржавам.»

– После передачи ряда белорусских районов Польше такую реакцию прогнозировали. Что здесь такого?

– Распространители. Эту реакцию ожидали от интеллигентов: учителей и прочих патриотов, это явные «лесники». Попробуем опознать, скорее всего «шуц»полиция или «железнодорожники».

–Плохо. Очень плохо. Значит, сюда прибыл кто–то из идеологов. Надо ждать спонтанных выступлений. Распропагандируют местный молодняк, те и начнут идти в «последний и решительный».

– Вы не обратили внимание на вторую фразу. Про язык. Политика русификации курируется лично «самим» через товарища Жданова. Так меня ориентировал полковник Лапин. Это сейчас наиболее важный вопрос.

– Так мы что, в «цвет» попали?

– Выходит что так.

–Мне доложили – милиция отличилась? А мы «по хвостам» работаем. Головомойка обеспечена.

– Тут есть «нюанс». – Плаксин держал театральную паузу.

– Давай уж, не томи. Что там у нас хорошего в этой бочке дерьма.

– Старшина милиции Шац наш секретный сотрудник.

Последовала пауза, необходимая начальнику для изминения оценки ситуации. Соображал тот быстро:

– И соответственно мы можем говорить об успешной плановой операции, предоотвратившей идеологическую диверсию врага. Сработали на опережение.

Ай, хорошо как. Правда, живых не захватили – тут уж нам вставят, где было прикрытие, где страховка и так далее. НО ГЛАВНОЕ, мы сделали – предотвратили. С утра буду звонить генералу Цанаве, порадую.

Молодец майор, молодец.

Старшину представь на медаль. Герой, отличился.

– Тут, товарищ генерал, ещё одна тонкость.

Начальник управления поморщился. Вечно так. Всё хорошо и красиво, вот только разные мелочи извращают картину до неузнаваемости. Полуприкрыв глаза вопросительно посмотрел на подчиненного.

– Понимаете, Шац еврей, и …– Майор неопределенно покрутил в воздухе рукой.

– С фронта задолбало это: не спешите награждать евреев. Человек дело делает, а вместо поощрения мы ему национальность вспоминаем.

– Политика. Причем высокая политика.

– И перестраховка «как бы чего…» – проворчал генерал, поднимаясь. – Вообщем так: представить на медаль. И познакомь меня с ним. Человеку приятно будет.

–Есть – козырнул майор и, повернувшись, поморщился. Подозрительная история. Скользкая личность этот старшина. Но играют теми картами, что выпали.

Через калитку выскользнули Шац и Нечипорук. Когда они заметили идущее в их сторону начальство, приятели нырнули за забор. И весь разговор слушали, затаившись в паре метров.

Сема все пытался радостно похлопать товарища по плечу. Медаль в мирное время– это событие!!!

Встреча с генералом прошла тепло. Тот сразу озаботился перевязанной рукой и необходимостью госпиталя. Прибежавший фельдшер, непонимая толком, в чем дело, честно доложил, что ранение легкое и лечить можно амбулаторно.

–Плаксин! А почему не доложили, что сотрудник ранен? – А тому и сказать нечего. Генерал получил нужную мелочь для доклада «один ранен». Все реально: была операция, задержавшееся прикрытие, которое накажут и раненый боец, сорвавший вражеский замысел. «Режисер» снял сцену. «Стоп! Снято!».

Когда остались вдвоем в тиши двора Шац поведал Сергею полностью всю историю прогулки, тот долго давился от смеха. Тыкал в Генриха пальцем и, зажав рот, РЖАЛ. Тыкал пальцем, упоминал Белянина и Шмуля, и снова сгибался от хохота. Поздравить с обещанной медалью не удосужился.

После всех событий старшине хотелось одного – спать…

* Менч (идиш) – чувак, мужик, герой, отличник, молодца, "за базар отвечу", "сукой буду"

** Шлёмиль (идиш) – дурак, простак.

Халява – По пятницам в еврейских общинах раздавали пищу неимущим. Не всегда это было молоко, но название за этим вспомоществованием сохранилось "молоко" –– " haляв " на иврит. В русском, где нет звука " h ", получилось "х" – "халяв", а потом – "халява". Надеюсь, переводить читателю это слово не нужно.

Хипеш – восходит к глаголу " хипес ", что значит "искать". Но " хипеш " – это не обыск, а шум, крик, скандал.

*** Граждане!