Теоретическое обоснование теологии через отношение к 4 page

1.4.1. Жестким было сопротивление теологов. Протестанты начали оспаривать гелиоцентризм еще до появления главного труда Коперника и делали это главным образом на основании библейских текстов. Современники Лютера приписывали ему высказывания о Копернике как о выскочке, который старается показать, что вращается Земля, а не небеса, Солнце и Луна. Лютеру приписывают слова о Копернике как о глупце, который желает перевернуть астрономическую науку. Но Св. Писание говорит нам, что Иисус Навин потребовал, чтобы остановилось Солнце, а не Земля. В 1549 г. Филипп Меланхтон также присоединил свой голос к антикоперниканскому хору. Некоторые люди, пишет он, или из любви к новшествам, или чтобы показаться оригинальными, утверждают, что движется Земля, а не Солнце, и восемь сфер. Это является проявлением недостатка

честности и приличия, поэтому необходимо опровергать эти воззрения и пример как пагубные. Уму приличествует принимать истину такой, какой она открывается Богом, и молча соглашаться с ней. При этом Меланхтон не ограничился простым опровержением Коперника, он призвал принять строгие меры для наказания не благочестивых коперниканцев. Сходным образом высказывался Ж. Кальвин. В "Комментарии к Книге Бытия" он восклицал: "Кто осмелится поставить авторитет Коперника выше авторитета Святого Духа?".

Борьба с коперниканством велась Реформацией осознанно и методично. Цитаты из Библии были главным аргументом, и представители протестантских церквей не жалели сил в отыскании все новых и новых мест в священных книгах, свидетельствующих в пользу неподвижности Земли, а Коперник и его немногие приверженцы все чаще обвинялись в отсутствии благочестия. Такое активное неприятие коперниканства было связано с его явно разрушительными потенциями относительно сложившегося христианс-кого миропонимания и достигнутого единения с наукой. Сомнительными представали не только христианская картина мира и некоторые места из Св. Писания, но, как считалось, под сомнение ставились все представления о судьбе христианина.

Гелиоцентризм поставил перед христианином, представлявшим универсум в соответствии с учением церкви, много жизненно важных вопросов. Если Земля не покоится в центре мира, а, являясь всего лишь одной из планет, вращается вместе с ними вокруг Солнца, то как быть с историей падения и спасения человека? Если Земля ничем не отличается от других планет, то возможно, что и другие планеты также населены людьми, а как тогда эти люди относятся к Адаму и Еве и первородному греху, что они знают о Боге и вечной жизни? Как быть с пониманием человека как занимающего срединное положение между ангельским и дьявольским? А если мир бесконечен, то где находится Бог и как он в этом бесконечном космосе может найти человека, а человек — Бога?

Волею судеб коперниканство было вовлечено в борьбу двух конфессий — католиков и протестантов. Особо активное неприятие коперниканства со стороны последних объясняется еще и тем, что для них коперниканство представлялось образцом пус-

того мудрствования и схоластической учености, потакание которой якобы и увело Римскую церковь далеко от истинного учения Христа.

"Виттенбергская интерпретация". Виттенбергский университет, основанный в 1502 г., сыграл огромную роль в истории протестантизма. Здесь Лютер в 1517 г. выступил со своими тезисами, здесь были собраны лучшие профессорские кадры. Виттенбергский университет стал также и центром оппозиции протестантов коперниканству. Наиболее заметную роль в академической протестантской оппозиции сыграл Андреас Осиандер (1498— 1552) — лютеранский теолог из Нюрнберга, написавший анонимное предисловие к трактату Коперника и назвавший гелиоцентризм всего лишь удобной гипотезой.

Оснандер первым сформулировал эту позицию в отношении коперниканства. Не подписавшийся автор "Обращения к читателю о предположениях, лежащих в основе этой книги" сводил все содержание теории Коперника к математической части, а гелиоцентрическую картину мира предлагал рассматривать как вспомогательное средство, служащее удобству математических вычислений, а не как истинную структуру универсума.

Справедливости ради надо сказать, что эта позиция Осиандера была не совсем уж необоснованной для той эпохи. Два момента заслуживают здесь внимания. Первый аргумент можно было бы назвать эпистемологическим. Суть его в следующем: существование сразу нескольких наблюдательно-эквивалентных картин мира указывает на невозможность достижения какого-либо достоверного знания. Одни и те же движения небесных тел могут быть выведены из различных геометрических гипотез, поэтому в астрономии не существует способа показать истинные причины этих движений. В качестве обоснования при этом использовалось одно из положений аристотелевской "Аналитики", гласящее, что истинное следствие может быть получено из ложных посылок, т. е. верные предсказания могут быть сделаны на основе ложных теоретических посылок. Другой аргумент может быть назван дисциплинарным. Принято было считать, что решение вопроса о движении Земли должно лежать в иной, нежели астрономия, области. Астроном не может делать физические выводы из геометрических посылок, это — дело натурфилософии.

В Виттенберге была разработана математическая модель понимания коперниканства. Эта модель прежде всего отрицала гелиоцентрический тезис Коперника. Из математической части его учения были приняты только те положения, которые не противоречили геостатической астрономии и могли быть в ней легко ассимилированы. Они касались прежде всего способов предсказания угловых положений планет. Те же, которые противоречили геостатической астрономии, замалчивались. Характерным для виттенбергского прочтения было сознательное игнорирование

коперниканского анализа порядка планет и расстояний между ними, который свидетельствовал в пользу реа-листской интерпретации системы Коперника, в пользу ее истинности.

Особое место среди виттенбержцев занимал Ф. Меланхтон (1497—1560). Соратник и друг Лютера, ученик Эразма Роттердамского, он, как уже говорилось, отрицал гелиоцентризм на основе Св. Писания. Но как гуманист, как человек, создавший и реформировавший принципы организации протестантских университетов, как ученый, писавший по проблемам физики, астрономии, истории, этики, он всячески способствовал изучению книги Коперника. На первый взгляд такая его позиция может показаться противоречивой, однако в рамках введенного в средневековье дисциплинарного членения астрономии на практическую и физическую она является естественной.

В своем отношении к идеям Коперника Меланхтон прошел несколько этапов. Поначалу он рассматривал новую теорию как явление случайное и скорее как недоразумение, чем что-то угрожающее теории Птолемея. В дальнейшем его отношение приняло более определенный характер. Меланхтон начал рассматривать коперниканский гелиоценцтризм как абсурдный парадокс, как реминисценцию античных идей Аристарха, которые должны быть отброшены, поскольку противоречат Св. Писанию и аристотелевской доктрине движения простого тела. При этом Меланхтон с большим уважением относился к теории движения Луны у Коперника, поскольку она более соответствовала наблюдениям; он использовал данные Коперника для солнечного апогея и для апогеев верхних планет. Позднее он смягчил свое отношение к Копернику, перестав в духе Лютера характеризовать коперникан-

цев как людей, которыми движет любовь к новшествам или желание показаться умнее других.

В отличие от Лютера, бывшего непримиримым к коперниканству, позиция Меланхтона сочетает лютеранское неприятие гелиоцентризма с заимствованием и использованием концептуальных и эмпирических компонентов коперниканской теории, таких, как уточненные Коперником астрономические данные, расчетные математические таблицы, его решение проблемы прецессии и некоторые его планетарные модели в рамках геостатической схемы.

Этот прагматический подход является общим для всех виттенбержцев, позиции которых колеблются от воззрений Меланхтона, считавшего истинной геостатическую теорию Птолемея и принимавшего только математическую часть теории Коперника, а также осуществленные им наблюдения, до взглядов Осиандера, предписывавшего одинаково гипотетический характер обеим — и гео- и гелиоцентрической теориям.

Чрезвычайно интересным и значимым является отношение к Копернику Эразма Рейнгольда (1511—1553) — одного из крупнейших астрономов XVI столетия, декана факультета искусств Виттенбергского университета, друга и соратника Меланхтона, автора "Прусских таблиц". Рейнгольд — один из немногих виттенбержцев, которые были знакомы с идеями Коперника в их непосредственном авторском изложении. Лейтмотивом коперниканской ре­формы для Рейнгольда, как астронома и математика выступает освобождение от экванта, нарушавшего аксиому равномерного кругового движения. В "Прусских таблицах", которые были составлены им на основе коперниканской теории планетарного механизма, он писал, что потомки будут славить имя Коперника, что наука о небесных движениях лежала почти в руинах, а он восстановил ее. Что касается гипотезы гелиоцентризма, то здесь Рейнгольд проявил нейтралитет. Он создал образ Коперника как великого калькулятора и реформатора астрономии.

После смерти Рейнгольда в 1553 г. его место декана факультета искусств занял Пецер. В своем отношении к коперниканству он проделал определенную эволюцию, которая прямо сказалась на эволюции виттенбергской интерпретации. Поначалу Пецер, следуя в своих лекциях за Меланхтоном, весьма кратко упоминал новую теорию и заимствовал из нее лишь эмпирический материал для

иллюстрации различных аспектов небесных движений. Он использовал эмпирические данные Коперника, например, относительно расстояний от Земли до Солнца и Луны при рассмотрении явлений затмений, данные, касающиеся продолжительности дня. Он (как и Меланхтон) рассматривал Коперника как продолжателя идей Аристарха. Идея же движущейся Земли опровергалась в лекциях Пецера традиционной аргументацией, как якобы противоречащая Св. Писанию и аристотелевским законам движения простого тела.

Необходимо при этом отметить, что система преподавания астрономии в Виттенбергском университете имела два уровня — низший и высший. В частности, в области астрономии на первом уровне изучался трактат "О сфере" Сакробоско, а на втором "Новые планетарные теории" Пурбаха и "Синтаксис" Птолемея. Вышеуказанные лекции Пецера предназначались для студентов первого уровня. На втором уровне уже в 1550-е годы такие профес­сора астрономии, бывшие ученики Пецера, как И. Преторий и Г. Штрауб, читали лекции, где теория Коперника рассматривалась более глубоко.

После смерти Меланхтона в 1560 г. в виттенбергской интерпретации коперниканства произошел существенный сдвиг. Научный статус коперниковой теории поднялся до уровня птолемеевой, коперниканство стало восприниматься наряду с ней как серьезная научная теория. Пецер, Штадт, Штрауб, Преторий и другие адресуют своих студентов непосредственно к книге Коперника, рекомендуя сравнивать ее с "Синтаксисом". Обе теории приобрели вероятностный статус. Кроме того, и аргументы Св. Писания уже не пользовались безусловным приоритетом.

В целом в XVI в. в Виттенберге Коперник воспринимался как реформатор астрономии Птолемея, как создатель новых планетарных гипотез, как астроном, ликвидировавший эквант и восстановивший аксиому кругового равномерного движения. И лишь один виттенбержец в своем отношении к Копернику явно не соответствовал общепринятым канонам. Это был Иоганн Ретик, ученик Коперника и Меланхтона одновременно. Он безоговорочно при­знавал космологическую истинность и превосходство коперниканства над всеми астрономическими теориями. А мотивом признания этого превосходства было требование архитектонического единства частей интегрированного целого космоса.

Особое внимание следует обратить на фигуру выдающегося датского астронома XVI в. Тихо Браге. Мы уже не раз повторяли, что усилия многих астрономов, в том числе виттенбержцев, были направлены на то, чтобы ассимилировать математическую часть теории Коперника в рамках геостатической концепции. Это удалось сделать лишь Тихо Браге. Его система явилась замечательным компромиссом, в котором математика и геометрия Коперника сочетались с геоцентрическим принципом.

Критика Коперника у Тихо Браге и его компромиссное решение проблемы движения планет показывают, что, подобно большинству астрономов своей эпохи, Браге оказался не в состоянии порвать с традицией. Среди последователей Коперника он оказался самым консервативным, однако объективно результат его работы отнюдь не был таковым. Наоборот, и его система, и полученные им наблюдения заставили астрономов пересмотреть важнейшие аспекты аристотелевско-птолемеевского универсума и перейти на сторону Коперника. Во-первых, система Браге помогла астрономам ас­симилировать математические проблемы коперниканской астрономии. Во-вторых, любой разрыв с традицией геоцентризма, любое сомнение в ее авторитете, даже в такой неполной форме, как у Тихо Браге, объективно срабатывало в пользу системы Коперника. Наконец, в-третьих, скрупулезнейшая работа Браге по сбору астрономического эмпирического материала, в частности обнаружение им и периодическое наблюдение в надлунном пространстве комет, поставившие под сомнение вечность и неизменность этих сфер, разрушая физику Аристотеля, также объективно способствовали успеху коперниканства.

В Оксфорде и Кембридже коперниканская система также воспринималась в духе виттенбергской интерпретации, Дж. Филд, английский астроном, пересчитал Прусские таблицы Рейнгольда для меридиана Лондона, но в его звездном календаре, опубликованном в 1556 г., коперниканская космология была обойдена молчанием. Обошел ее молчанием и другой английский астроном, Дж. Ди, написавший предисловие к этому календарю. Более четкое отношение к системе Коперника выразил Т. Бландевилл, считавший ге­лиоцентризм ложной идеей.

Единственным исключением среди английских астрономов были отец и сын Диггесы, воспринявшие коперниканство в качестве ис-

тинной картины универсума. Томас Диггес приводил в своем труде модифицированные коперниканские диаграммы и выдвигал идею бесконечности космоса.

Отношение католической церкви к теории Н. Коперника в ту эпоху было столь же отрицательным, как и отношение протестантов. Так же, как и протестанты, они прежде всего отвергали претензию коперниканской теории на истинность. Если главным аргументом протестантов против теории Коперника была Библия, то католики отвергали ее прежде всего на основе аристотелевской физики.

Долгое время в литературе бытовало суждение, что католики относились к коперниканству вполне либерально. Однако есть основания думать, что история отношений между Коперником и Римом была искажена уже в одной из ранних биографий Коперника, написанной в 1588 г. Бернандино Бальди (1553—1617). Полагаясь, по-видимому, на свое живое воображение, Бальди утверждал, что кардинал Шенберг (1472—1537), друг Коперника, имел его работу, находил ее прекрасной и представил ее папе. Папа ее одобрил, после чего работа вкупе с посвящением ему была опубликована. Но... ничего этого не было. Кардинал предлагал Копернику послать копию папе, но Коперник не воспользовался его предложением. Шенберг умер в 1537 г., за шесть лет до выхода книги. У него не было копии рукописи, не было также получено разрешения на посвящение книги папе.

Правда, после публикации "О вращениях" неизвестный друг автора все-таки послал книгу папе. Папа поручил рассмотреть ее доминиканцу Бартоломео Спина. По свидетельству одного из доминиканцев, Бартоломео Спина собирался осудить это сочинение, но не успел этого сделать по причине смерти. Но то, что не успел сделать Спина, осуществил доминиканец Джованни Мария Толозани (1471-1549).

В 1544 г. Толозани написал трактат "Об истине Священного Писания". После прочтения книги Коперника он выдвинул против нее ряд контраргументов. Толозани рассматривал концепцию Коперника как возрождение пифагорейских идей. Книга, по его мнению, свидетельствовала об остроте ума автора, но не расширяла знания о природе вещей. Автор книги, писал Толозани, прекрасно образован, знает греческий, латинский, математику и

астрономию, но совершенно некомпетентен в физике и диалектике. Идеи Коперника противоречат взглядам, сохранявшимся незыблемо в течение столетий, а также физике Аристотеля и астрономии Птолемея.

Специфика аргументов Толозани заслуживает того, чтобы привести их здесь. Согласно физике Аристотеля, рассуждает он, Солнце — это огонь, а огонь не может находиться в центре мира, поскольку огонь всегда стремится вверх, поэтому и Солнце не может пребывать в центре мира. Далее, Коперник утверждает, что Земля вращается, но это невозможно, поскольку простое тело, каковым является Земля, может иметь только одно, а не два естественных движения. Следующий аргумент таков: Коперник утверждает, что сфера неподвижных звезд неподвижна. Это неверно. Сфера неподвижных звезд движется двумя движениями: одним естественным, другим - насильственным. Естественное движение — это движение от центра, Насильственное — это простое круговое равномерное движение, отличное от естественного, которое придает сфере неподвижных звезд перводвигатель. Утверждение Коперника было бы корректным, пытается быть убедительным Толозани, если бы он согласился с теологами, что неподвижная сфера — это сфера, именуемая Высшим Небом.

Почти все, что утверждает Коперник, содержит в себе что-то ложное, продолжает Толозани. Ссылаясь на предисловие Осианде-ра, он заявляет, что само это предисловие лишает смысла всю книгу Коперника, поскольку оно ухищрениями разума пытается возродить надуманные пифагорейские верования. Более того, Коперник, как кажется, не знаком со Св. Писанием, так как противоречит некоторым из его утверждений не без риска для себя и для других читателей книги. Пифагореизм очень просто может вызвать трени-я, заключает Толозани, между католическими комментаторами Св. Писания и теми, кто может захотеть из упрямства принять это верование.

В 1582 г. папа Григорий XIII проводил реформу календаря, в осуществлении которой использовались коперниканские таблицы Рейнгольда. Католический астроном, духовный отец Григорианской реформы календаря, иезуит из Бамберга Христофор Клавий методологически жестко сформулировал отношение церкви к ко-

перниканству. В основе его позиции лежало убеждение в том, что только аристотелевская картина мира с ее концепцией гомоцентрических сфер является истинной. Все астрономические теории являются всего лишь фикциями, удобными для вычислений. В связи с этим Клавий утверждал, что в астрономическом знании нет и не может быть прогресса. Поэтому абсурдно даже ставить вопрос о статусе теории Коперника.

Клавий старается показать, что в обеих теориях больше сходства, чем отличий и что в конце концов теория Коперника является лишь модификацией теории Птолемея, причем не самой лучшей, поскольку ее точность и предсказательная сила не превосходят соответствующие характеристики теории Птолемея. Клавий пишет, что до сих пор не было создано ни одних астрономических таблиц, при помощи которых безошибочно и на все времена были бы определены движения светил. Этот факт лучше всего подтверждает то, что "Птолемеевские таблицы" были вытеснены "Альфонсовыми", а эти в свою очередь "Прусскими". Но кто может утверждать правильность последних, если уже сейчас существует много астрономов, предпочитающих Альфонсовы таблицы всем другим, особенно с тех пор, как Тихо Браге нашел так много ошибок в Прусских таблицах! Кто будет столь неразумен и самоуверен, что свяжет церковь со столь необоснованными и вводящими в заблуждение утверждениями астрономов! Несомненно никто. Церковь должна следовать в одном случае одним таблицам, в другом — другим, а в каждом — тем из них, которые лучше согласуются с небесными движениями и действи-тельными теориями.

Таковы были аргументы, основывавшиеся на положениях аристотелевской физики и некоторых утверждениях Св. Писания, которые были незамедлительно выработаны католическими теологами против претензий коперниканской теории на истинность. Методологическая позиция, разработанная еще Фомой Аквинским, которая состояла в утверждении приоритета теологии над наукой, также физики Аристотеля над астрономией, позволяла католикам хранить спокойствие.

1.4.2. Коперниканство "под прикрытием" этой "фикционалис-тской" установки на астрономическое знание и "Предисловие" Осиандера распространялось по научным центрам Европы. К 1600 г.

можно назвать по крайней мере 10 мыслителей, принявших основные положения гелиоцентрической теории. Это Томас Диггес и Томас Гарриот в Англии, Джордано Бруно и Галилео Галилей в Италии, Диего де Суньига в Испании, Симон Стевин в Нидерландах, Георг Ретик, Михаил Местлин, Кристофер Ротман и Иоганн Кеплер в Германии.

Особую и выдающуюся роль в истории науки суждено было сыграть двоим из них — И. Кеплеру и Г. Галилею.

Для И. Кеплера (1571—1630), величайшего астронома своей эпохи, борьба за коперниканство как за истинную картину мира и вообще за право астрономии и науки судить о мире согласно своим собственным теориям стала одной из главных целей жизни.

Кеплер вслед за Коперником провозгласил единство физики и астрономии, причем не через соответствие астрономии догматизированной физике Аристотеля, а через систематическое выведение системы гипотез на основании наблюдений и принципов самой астрономии.

Борьба Кеплера со скептицизмом в науке XVI в. была одним из основных факторов, предопределивших в конечном счете принятие коперниканской теории.

Кеплер решительно заявляет, что история астрономии — не собрание абсурдных, фикционалистских теорий. Видно, что в ней имеются еще не решенные проблемы, но столь же верно и то, что некоторые проблемы уже решены. Например, никто не сомневается, что Солнце является центром вращения пяти планет. Кеплер рассматривает историю астрономии как историю действительных открытий астрономов относительно природы космоса. Он утверждает наличие прогресса в ее истории, причем разработка физических критериев этого прогресса является одним из его движущих средств. Кеплер заканчивает свой историографический анализ оценкой коперниканской системы, которую считает вершиной развития астрономии.

В 1609 г. выходит в свет книга Кеплера "Новая астрономия", где он модифицирует гелиоцентрическую теорию Коперника, заменяя круговые орбиты движения светил на эллиптические. Осуществляется кардинальный разрыв с традицией - отказ от аксиомы кругового равномерного движения, что влечет за собою революционные изменения не только в астрономии, но и в физике.

Это получает продолжение, когда Галилей, провозгласив вслед за Коперником и Кеплером свободу научного творчества, независимость науки от теологии, приступает к созданию новой, неаристотелевской физики, основывающейся на гелиоцентрической астрономии Н. Коперника. Так у Галилея система Коперника осуществляет "прорыв" в область физической теории. Происходит полный и окончательный разрыв с традицией.

Реакция церкви последовала мгновенно, но она уже не имела ни прежней силы, ни значения. Начатое церковью в 1616 г. дело Галилея и внесение книги Н. Коперника в "Индекс запрещенных книг" было попыткой восстановить былое отношение к науке.

1616 г. следует рассматривать как начало новой эпохи в отношениях между религией и наукой. Творчество Коперника является началом современной науки, но этим не исчерпывается значение коперниканской революции. Система Коперника, дискуссия вокруг нее и борьба за ее утверждение имели громадное мировоззренческое значение, прежде всего в плане утверждения действительной автономии науки по отношению к религиозной мысли. Результатом этого было оформление нового отношения теологии и науки, начало их существования в относительно автономном режиме.

1.4.3. В дальнейшем утверждению нового образца отношений между религией и наукой, между теологией и наукой способствовало оформление в Новое время нового теоретического отношения к социально-исторической реальности. В связи с этим следует прежде всего обратить внимание на появление таких форм нетеологического теоретического постижения истории, как философия истории и научная историография. Данное обстоятельство создавало общие благоприятные условия для воспроизведения в области со-циальных и гуманитарных наук нового образца отношения между теологией и наукой и в свою очередь содействовало укреплению этого образца, который мы вправе назвать"автономистским".

В Новое время история становится предметной областью относительно самостоятельной философской дисциплины — филосо-

* Время появления термина "философия истории" можно указать точно, и время это в истории европейской философии довольно позднее — 1765 г. Ввел его Вольтер в своей работе "Философия истории".

фии истории*. В связи с этим следует сказать несколько слов о некоторых распространенных воззрениях на отношение между христианским пониманием истории и философией истории. В философско-исторической и в особенности в теологической литературе нововременное понимание истории зачастую представляют просто как секуляризованный вариант иудео-христианского отношения ко времени и к истории.

Конечно, христианское понимание истории является важнейшим истоком и нововременного, и современного понимания истории, но при этом ни в коем случае нельзя забывать о том принципиально важном обстоятельстве, что такое понимание истории во многом противоположно христианскому подходу к истории, что такая противоположность и составляет главным образом специфику нововременного и современного восприятия и осмысления истории.

Романтические и идеалистические философско-исторические проекты примерно в середине девятнадцатого столетия уступают пальму первенства разнообразным историографическим концептуализациям истории. Создание картины исторической жизни человечества и в целом, и в самых разнообразных ее формах становится преимущественно делом исторической науки. Она берет на себя функцию познавательного восстановления, рекон-струкции прошлого. Наступает эпоха научной историографии, оформляющейся и функционирующей главным образом на светских основаниях и автономной по отношению к религиозной мысли. Научная историография впредь уже не допустит выхода теологии истории и философии истории на передний план в теоретическом постижении истории. Научно-историческое знание становится постепенно основной формой теоретического отношения к истории.

Таким образом, оформляющееся в Новое время и сохраняющееся поныне соотношение теологического, философского и научно-исторического постижения истории фактически воспроизводит тот образец отношений между теологией и научным познанием, что был продемонстрирован на примере отношения теологии к естественнонаучному знанию. Речь идет об автономном по отношению друг друга функционировании теологии и науки.

1.5. Новый образец отношений между теологией и наукой.

Итак, в начале Нового времени получает оформление новый образец отношения между религией и наукой, между теологией и наукой, в соответствии с которым религия и наука, теология и наука существуют относительно автономно по отношению друг друга. Такая автономия реализуется как содержательная и методологическая с одной стороны, и как институциональная — с другой.

В содержательном и методологическом плане автономия означает, прежде всего, четкое разделение предметных сфер и использование различных методов, Разумеется, и в предшествующую эпоху теология, как мы видели, не занималась непосредственным образом тем, чем занимались науки, например, те, что включались в число семи свободных искусств. Христианизация науки, о которой мы говорили, означала на деле, что науки соотносились с фундаментальными онтологическими представлениями христианства.

Утверждение и воспроизводство "автономистского образца" отношений между теологией и наукой предполагает, что науки вольны сами выбирать свою базисную теоретическую аксиоматику — фундаментальные онтологические представления, методы и т. п. Со стороны теологии данный образец отношений предполагает, что теология принимает результаты науки, оставляя за собой право увязывать их со своими фундаментальными онтологическими представлениями.

В институциональном плане "автономистский образец" означает, что ни одна из сторон не обладает социальными властными ресурсами для того, чтобы навязать свои позиции другой стороне. В реальности это предстает как равноправное сосуществование в рамках университетов. И, по мере нарастания процесса секуляризации, автономистский образец в институциональном плане утверждался во все большей мере. Это проявлялось, в частности, в том, что появлявшиеся новые науки изначально были свободны от необходимости соотноситься каким-то образом с теологией. Новые социальные науки, прежде всего социология, являются наглядной иллюстрацией данного обстоятельства.

Мы представили "автономистский образец" отношений между религией и наукой, между теологией и наукой в его, если можно так выразиться, идеал-типической форме.

Реальная история отношений между теологией и наукой последних столетий — это история устойчивого воспроизводства того, что мы назвали автономистским образцом указанных отношений. Одновременно это — история попыток тем или иным образцом оспорить, подтвердить или обосновать данный образец. Чаще всего, подобные попытки предпринимаются как теологией, так и философией, которая выступает либо от своего имени, либо от имени науки. Как правило, это происходит в связи с какими-то серьезными сдвигами в науке, которые сопровождаются также усилиями по новому теоретическому осмыслению природы науки, ее потенциала, культурных функций и т. д.

Date: 2015-11-15; view: 303; Нарушение авторских прав