Как Ломоносов Москву покорял

Василий Ломоносов, отправляя сына учиться в Москву, дал ему с собой обоз рыбы‑ на взятки. Анекдот

Кому маячила перспектива сделаться первым парнем на деревне на северном Курострове, а то и на всем поморье? Конечно, Михайло Ломоносову! С его способностями да с отцовским наследством, а если еще и выгодно жениться. Но парня в столицу потянуло.

Стоп, что за ерунда, скажете вы. Какое наследство, какие перспективы? Все слышали про этого беднягу, который сбежал из глуши и прошагал до Москвы едва ли не босиком вслед за рыбным обозом, сжимая под мышкой грамматику!

Но как иногда оказывается, не все так очевидно. История этой, как сказали бы сейчас, головокружительной карьеры полна загадок. И даже для тех, кто посвятил немало времени исследованию его биографии, Ломоносов остается фигурой непростой.

Чем больше загадок, тем больше желающих явить миру сенсационную отгадку. Кто‑то пустил слух о том, чтоМихайло‑ родной сын самого Петра Великого, но только подтверждений этому не нашлось никаких. Ломоносов‑старший, который, вопреки расхожему мнению, далеко не бедствовал, все‑таки приходился будущему гению истинным отцом.

Василий Ломоносов владел большой усадьбой, двухмачтовым судном на девяносто тонн, жертвовал на строительство храма, в общем, был не последним человеком в своих краях. Так что несчастный сын темного поморского рыбака‑ это такой романтичный литературный образ.

Но знаменитые способности к учению у Михаила действительно проявились в раннем детстве: он быстро сделался лучшим чтецом в приходской церкви, клянчил у знакомых книги и раскрыв рот внимал дьяку Сабельникову, говорившему: «Для приобретения большого знания и учености требуется знать язык латинский, а ему не инде можно научиться, как в Москве, Киеве или Петербурге, в сих только городах довольно книг на том языке».

И снова перед нашим мысленным взором‑ деревенский мальчик, бредущий три неделисквозь зимнюю стужу к знаниям, к свету. Но если уж быть точными до конца, то в Москву отправился девятнадцатилетний парень, довольно крепкий, закаленный северным морем и ветрами.

Ломоносов ушел из дома тайно. Однако известно, что отец знал, где он, потому что Михаил Васильевич писал, как из дома неоднократно приходили требования воротиться. Сын не подчинился, и они с отцом больше никогда не виделись. Только ли тяга к знаниям удерживала Ломоносова вдали от дома, или был серьезный конфликт? Известно про злую и неласковую мачеху, но и отец оказался неласков: так и не прислал сыну ни копейки. Михаилу не хватало даже на перья ‑ он дергал их у гусей на московских прудах!

В Славяно‑греко‑латинской академии ему пришлось назваться дворянским сыном. Обман, конечно, был скоро раскрыт, но терять такого способного ученика, по‑видимому, не захотели.

А дальше судьбу этого человека рисуют такой, будто он катался как сыр в масле, пользуясь благосклонностью самой императрицы! Но и это не совсем так. Даже став академиком, написав тома трудов, совершив много поистине великого, он встречал всякое ‑ и посмеяние, и анонимки, и отказы. Вот прошение Ломоносова в Академию наук, датированное 1743 годом: «Минувшего 1742 г., в генваре месяце подал я, нижайший, в Академию наук предложение о учреждении химической лаборатории, которой еще при Академии наук не было, где бы я, нижайший, мог для пользы отечества трудиться в химических экспериментах; однако на оное мое прошение не учинено никакого решения». А решение красуется на самом документе: «Адъюнкту Ломоносову отказать».

«Что о дураке жалеть, казну только разорял и ничего не сделал», ‑ заявил десятилетний наследник престола Павел I, получив известие о ранней смерти Михаила Васильевича Ломоносова. Интересно, кто вбил ему в голову такие суждения? Не те ли, кто с издевкой подшучивал над дырявым кафтаном академика: «Что это у вас, господин академик, ум из кафтана выглядывает?» На что Ломоносов не оставался в долгу: «Нет, это глупость туда заглядывает».

Шутить с ним было делом неблагодарным. Как и чинить ему препоны. Но под горячую руку попадали только те, кто действительно его допекал, особенно хитрые, засидевшиеся в академических креслах иностранцы. Вот и случались скандалы: «Определенный де в прошлом 1742 году при оной академии адъюнкт Михаило Ломоносов во всю бытность при академии показывал себя во многих поступках не по надежде их профессорской и, часто пьянствуя, делал многие непорядки и драки, за что в сентябре того ж 1742 году и под караул в полицию приведен был. Сверх же того он, Ломоносов, во время следственной об Академии наук комиссии показал всем при той академии обретающимся профессорам многие несносные обиды и бесчестье. А понеже де такие бесчинства и непорядочные поступки для отвращения дальних вредительных следствий во всем свете без наказания не оставляются, и нигде в академиях тот места иметь не может, кто в таких предерзостях явится, а наипаче кто всех чинов академии так чувствительно обидит и обесчестит, того ради по учиненному февраля 21 дня в академической конференции определению объявлено от них помянутому Ломоносову, чтоб он к ним в академическую конференцию не приходил. А сего де 1743 году апреля 26 дня перед полуднем он, Ломоносов, напившись пьян, приходил с крайней наглостью и бесчинством в ту палату, где профессоры для конференции заседают, в которое де время профессорского собрания хотя и не было, однако же находился там при архиве конференции профессор Вицгейм и при нем некоторые прочие служители. Причем де оный Ломоносов, не поздравя никого и не скинув шляпы, мимо их прошел в географический департамент, а идучи мимо профессорского стола, остановился и весьма неприличным образом бесчестный и крайне поносный знак руками против них сделал. Сверх того грозил он профессору Вицгейму, ругая его всякою скверною бранью, что он емуде зубы поправит, а советникаШумахерa называл вором».

Тем«крайне поносным знаком» оказался самый обычный кукиш. Но Ломоносов был высок, крупен, с большими руками, и размер кукиша поразил впечатлительных иностранцев до глубины души.